Тамара Сальникова
Узнай, что значит быть мной… Мир создан так, чтобы в нём удобно было большинству. Мне неудобно – значит, я умру?
Глава 2
В тот момент, когда мама рассказывала отцу про наш поход в детскую поликлинику, я смотрел мультики. Я тогда их невероятно любил. В зале стоял телевизор с двд и в нем специально для меня был оставлен диск с мультфильмом «Кошкин дом». Сама экранизация шла двадцать девять минут и пятнадцать секунд, потом действие начиналось сначала. Так проходили часы. Мне казалось, что всё происходящее на экране – реальность. Такая же вечная и стабильная, как и вся наша квартира. Вот стоит стол, вот диван и два кресла. Над диваном висит ковёр. На столе находится ваза с конфетами. На нижней полке шкафа, напротив мягкой мебели – телевизор. В нем разворачивается действие, в котором горит дом у кошки. Всё так было и должно было быть всегда.
Мама строго следила, чтоб я не трогал технику. Однако в тот вечер я был один в комнате.
– Тили-тили-тили-бом, загорелся кошкин дом. – звучал голос со стороны шкафа.
– Загорелся кошкин дом. – соглашался я с увиденным.
– Бежит курица с ведром, поливает кошкин дом.
– Поливает кошкин дом.
Действие на экране разворачивалось во всю. Когда Тетя Кошка с привратником Василием пошла проситься на ночлег к свинье, я подошёл к телевизору и протянул руку, которая неожиданно встретила преграду в виде холодного стекла. Меня в ладонь ударили искры, которых я не ожидал. Это было похоже на то, что меня оттолкнули от шкафа насильно. Мамы не было в комнате, однако попасть туда куда я хотел не вышло. Дома сразу стало неприятно и сумрачно. Кто-то, кого я не видел, ударил меня по руке! Да ещё и осознание того, что на том месте, где растут деревья и сидят поросята у лохани, расположена непонятная твердь, не добавило тому малышу, каким я был, удовольствия. Привычная добрая комната стала вдруг непонятной и чужой. А вдруг я коснусь дивана, а он тоже укрылся за стеклом? И стол? Весь мир стал другим, чужим, где нет ничего привычного. Поди и конфет больше нет в вазе? По стечению обстоятельств, карамелек на их обычном месте действительно не оказалось.
Вы когда-нибудь видели, как рушится карточный дом? Возьмите колоду из тридцати шести карт и долго складывайте её в виде домика. Я так делал в детстве. После, когда осознаете, как хорошо у вас вышло, пусть сквозняк распахнет форточку и ветер раскидает труд ваших рук по комнате. Вам это понравится? Вот летят стены, кружится потолок, пол несётся прямо вам в лицо. От такого можно и сойти с ума, правда? Вот что бы этого не произошло – я начал ловить пол лицом, ведь мой дом оказался так же несовершенен, как и игрушка, собранная из пластика для преферанса.
– Что за чушь ты мелешь? Ну вот чего тебе не хватает? Зачем ты таскаешь его по дурацким врачам? – неслись голоса с кухни.
Пол – лицо…
– Виктор, они не дурацкие, они обыкновенные. И мне приходится к ним ходить, потому что только ты можешь не замечать, что происходит с твоим сыном! – шум нарастал.
Пол – лицо…
– Кроме того, что он маленький гений, ничего с ним не происходит! – грохочет гром.
Пол – лицо…
– Может быть он и умеет считать уравнения, да вот только больше он не умеет ничего! Он же до сих пор не пользуется горшком! Ему уже почти четыре! Не писаться в его возрасте – нормально!!! Освоить туалет, а не решать уравнения!!! – свистят ультразвуком молнии.
Пол – лицо…
– Значит ты – дура! Раз не смогла ребёнка научить. Я смог обучить сложным формулам, а ты элементарному не сумела! – раскат. Еще раскат.
Пол – лицо…
Гроза перемещается с кухни в комнату. Где я прилежно считаю, сколько раз в моё лицо ударился пол. Кровь из разбитого носа заливается мне в рот, но ни её вкуса, ни даже боли, как таковой – я не чувствую. Зато родители оба замолкают и прекращают уничтожать друг друга.
Меня насильно поднимают с пола и начинают лечить, обтирать щеки и подбородок. Мама плачет, и я машинально считаю её слезинки. В прошлый раз их скатилось по миндальной щеке тридцать восемь капель. Мне нужно точно знать будет ли их столько же сейчас? Если будет, то значит все так же, как и было. Если их меньше или больше, то что это будет значить? Что-то страшное происходит? Считаю я вслух, громко старательно, с тем же увлечением, с которым только что вел учёт ударам об пол. Скула, исчерченная влажными линиями, дергается и исчезает из поля моего зрения.
– Это невыносимо. Ему не больно самому и не жалко меня. Совсем. Он считает мои слезы! – вспыхивает очередной разряд.
– Он – мужик растёт! – раскат реагирует мгновенно.
– Ты просто не можешь принять, что твой сын – дебил! – вспышка, вспышка, вспышка. Девять слов, тридцать восемь букв.
Мамины руки отпускают меня и перестают лечить. Это хорошо, она теперь не сбивает меня с ритма мельтешением своих длинных пальцев.
Смысл слов, которые родители говорят, я уже не понимаю, слишком занят анализом их орудий на поле словесной брани.
– Ах ты, дрянь! Паршивка такая! – мужчина, с исковерканным яростью лицом, бьёт наотмашь женщину по губам. Как будто это заставит её заглотить слова в себя назад или хотя бы заткнуть распахнутый в крике рот.
– Он дебил! Дебил! Дебил! – она давится рыданиями, икотой и его жёсткой ладонью.
На экране кинескопного телевизора тётя Кошка и привратник Василий просятся на ночлег к котятам…
После того, как я узнал, что происходящее в телевизоре это не та реальность, которую можно потрогать рукой, а лишь сказка, которая идет за стеклом, я заболел. Всю ночь я пролежал на диване, пересматривая мультик раз за разом, не разрешая никому его выключить. Пока не провалился в недолгий сон…
– Я заберу этот диск! Пусть смотрит, что-то другое! Сил нет слышать этот тили-бом! – женщина бегло взглянула на вжатое в диван тщедушное тельце сына. Диск с мультиком был извлечён и спрятан в шкаф, а на его место был поставлен другой, тоже хороший и поучительно – добрый, про кота Леопольда. После чего она вернулась в кресло и задремала, пользуясь минутой тишины. Её разбитые губы шевелились во сне, от чего ранки на них кровили и алые капли вперемешку со слюной стекали на шею…
Когда я очнулся, экран телевизора был тёмным. Мама спала в кресле. За окном чернь ночи уже растворялась в белёсом рассвете. Я включил кнопку воспроизведения на двд, и пол закачался под моими ногами из стороны в сторону. Что происходит я не понимал. Там показывали другой мультик! Тот который я не знал. Осознание того, что моему уютному миру пришёл конец, начало вливаться в меня тонкой, невыносимо горячей струей. Сперва в этой жиже погрязли мои босые пятки, потом тонкие щиколотки, колени с многочисленными ссадинами, детские трусики с самолетиками, белая майка с пятном на груди от утренней каши, которую я не хотел есть. В меня её впихивала мама, а я выплевывал вязкое месиво назад. Отсюда и пятно. Страх дополз по узким ключицам до шеи. Хлынул в горло, в глаза, уши. Накрыл меня всего, вместе с непослушным кудрями на самой макушке…
– Я больше так не могу… Я больше так не могу… Я больше так не могу. – женщина в кресле проснулась, но не сделала ни единой попытки встать с него, чтоб успокоить сына, который с потерянным видом кружился на одном месте. Однако мальчик не стал кричать и плакать, как это было обычно. Его руки безжизненно упали вдоль тела. А вскоре и сам он боком лег на диван, неловко перегнувшись и оставив ноги свисать на пол.
– Слава богу! – женщина закрыла глаза, перекрестилась и снова провалилась в сон…
Мама спала почти сутки, пока отец не пришёл с работы и не разбудил её. Я же, как говорили, проболел почти неделю.
Глава 3
После того, как меня лишили моего привычного мультика, моя жизнь уже не могла остаться прежней. Кстати, «Кошкин дом» я так ни разу больше и не посмотрел с тех пор. Мама всерьёз занялась моим воспитанием и обучением. Ей очень хотелось вернуть меня миру. То, что мне она не захотела вернуть мою стабильность и покой, в расчёт не бралось. Отец, по-прежнему свято веривший в мою гениальность, тоже стал уделять мне больше времени. Правда, как узкопрофильный учёный, он шёл своей «узкой» дорогой. В нашем доме стали появляться различные учебники по педагогике – мамины учебники. И различные игры-головоломки – папины игры, которые я собирал очень охотно. Кубик Рубика вообще был придуман для людей аутистов, как мне думается. В свои четыре года я почти не выпускал его из рук. Отец был несказанно горд тем, что я собираю его намного быстрее всех известных ему взрослых. Все люди, которые приходили к нам в гости, должны были сложить эту головоломку, а после выслушать восторженный рассказ профессора, про мои достижения в этой сфере. Сперва папа пробовал садить меня перед гостем, чтобы я собирал кубик при нём. Но слишком многие из них, пытались заглянуть мне в глаза, потрепать за щеки или вихры. Мне это не нравилось, и я бил их игрушкой по рукам. Поэтому отец перестал выводить меня на публику.
Мама же, всё чаще была ещё более непереносима, чем все гости вместе взятые. Она решила сделать меня «нормальным». Что такое «быть нормальным» она черпала из новых глянцевых книг, которые читала мне запоем вслух. Невольно мой мозг вбирал в себя это нагромождение информации и когда мне исполнилось четыре года, я мог сам рассказать любому взрослому про то, каким должен быть ребёнок.
Помимо всего этого, в нашем доме появилась бабушка, вместе со своей собакой. Последняя была маленькой, с белой, сваляной местами шерстью и блестящим чёрным носом. А бабушка – сухонькой бледной старушкой, всегда в чёрном платье и со строгим пучком синих волос на затылке. Я очень долго не мог привыкнуть к ней, так как мама прочла мне книгу про Буратино, где была девочка с синими волосами. Я сто раз просил маму перечитать мне эту книгу. Правда она согласилась всего лишь на два прочтения. Однако я точно запомнил, что Мальвина была девочкой, а не бабушкой. «Значит она постарела и приехала жить к нам». – в конце концов сделал я вывод. И тогда мне стало легче смириться с её присутствием в нашем доме.
Вместе с новыми жильцами в доме появились изображения бога на иконах. Бабушка читала мне библию и учила разным молитвам. Мало кто из людей, еще кроме меня, знает, что в славословии святой воде – пятьдесят три слова.
Так в свои четыре года, я решал сложные математические уравнения, знал наизусть почти весь молитвослов и прошёл десятки психологических тестов. Меня не учила тогда ничему только болонка Мила. И то, только потому, что мама ещё не привлекла её к этому делу. Немного позже, собака тоже плотно вошла одним из звеньев в процесс превращения аутиста в нормального человека. До той поры, пока её в воспитание не включали, я почти не замечал это животное. Меня ругали, за то, что мог встать на неё, если мне нужно было что-то взять со стола или отодвинуть её в сторону, когда она мне мешала.
– Господи! Мама, он убьет твою собаку! Ну почему он так делает? Он садист?!
– Тише, успокойся, дорогая! Я сегодня всю ночь молилась и всевышний нас скоро услышит!
– Валера! Посмотри на меня! Зачем ты наступил на Милу? – мама спрашивает меня об этом бесконечное число раз. В тех книгах, что она мне читала, написано, что нормальные дети любят животных. «Ты – ненормальный!» – говорила она. От страха, что со мной что-то не так, я цепенел и переставал слышать её речь. Смотрел и думал от чего она беззвучно двигает губами: хлоп – хлоп.
Мои воспоминания о лете 1987 года, потому и отрывочны, что большую его часть я проводил в вихре молний и подсчете слов. Однако очень хорошо я помню октябрь этого года. Одиннадцатое октября – день моего Рождения…
К празднику моя мама готовилась основательно.
Не могу сказать, что ей очень хотелось отпраздновать сам факт моего появления на свет. Однако, исходя из написанного в её книгах, нормальные дети были безумно счастливы от гостей, подарков и клоунов. Именно поэтому мне готовился большой сюрприз. Вот с тех пор я их и не люблю. Меня до сих пор мучает вопрос: все ли детские праздники проходят так, как прошёл мой? Надо сказать, что больше мы не отмечали эту дату никогда.
Перед самим торжеством мама стала спрашивать меня, что я хочу получить в подарок. Мне предлагались разные варианты игрушек от мегаконструкторов, до техники на радиоуправлении. Зачем мне всё это я не осознавал, как в прочем и сейчас не понимаю. Для чего запускать в квартире под потолок вертолёт? Неужели кому-то это интересно?
И вот этот день настал…
Утром я проснулся, потянулся было сбросить одеяло и наткнулся на необыкновенную разноцветную кучу. Это меня напугало настолько, что я не сразу смог охватить её всю глазами. Рядом со мной, на моём диванчике, стояли две большие коробки и одна плоская. Обернутые в невыносимо блестящую бумагу. Каждую крышку венчал большой пышный бант. Сперва именно эта обвязка бросилась мне в глаза, протаскивая за собой всю остальную груду внутрь меня. На мой крик в комнату прибежали все члены нашей семьи.
– Ну что же ты, Валерочка? Разве ты не хочешь посмотреть, что это тут у нас? – слышал я сквозь свои завывания.
– Внучек, а давай мы с тобой сейчас посмотрим. А что это такое интересное в коробочках? Ой, да это же подарочки – Валерику на День Рождение.
– Давай распустим ленточку, ну же взгляни.
– Подарки… А, кто у нас такой большой… Ну что же ты, развяжи бантик… – их голоса сливались в один большой гул. Убирать с моего диванчика эти – страшные для меня коробки, никто и не думал.
– Вот одно слово женщины! Вдвоём одного ребёнка успокоить не могут! – Пятидесятилетний профессор свёл кустистые брови к переносице.
– Витя, все дети радуются подаркам! И только он недоволен! – Раздражённо отбивалась от его обвинений жена.
– Открой внучек. Ну порадуй свою бабулю. Маму с папой. – Старушка суетливо дёргала бантики, распутывая ленты и неловко притворяясь, что их развязал сам ребёнок. В результате её манипуляций на свет появились робот, вертолёт, и новенький модный костюмчик – брючки, рубашка, жилетка и даже галстук – бабочка.
Я же успокоился только тогда, когда жуткие ящики в обертке из фольги были убраны, на их место принесли привычный мне завтрак. Когда я макал печенье в молоко, мне показали робота и вертолёт в действии. Чудо электроники, марширующее от стены к стене с одной и той же фразой: «Я – робот», мне даже понравилось. Моя игра с ним – примирила маму со мной. Однако, это ни сколько не примирило меня с текущими событиями. Как только я доел, меня стали втискивать в новый костюм. Неудобный, с царапающими пуговицами, кусающим воротником и давящим поясом. Я не просто кричал. Я катался по ковру у ног взрослых, пытаясь вылезти, выкрутиться, вывинтиться из этой текстильной ловушки. В тот момент, когда я орал и бился на полу, ко мне подъехала моя новая игрушка. Робот застрял между мной и стеной, приговаривая одну и ту же свою фразу. Глядя на него, я успокоился. К тому же мне выдали ещё одну, дополнительную порцию любимого лакомства.
Пока я ел, стали приходить гости. Мама пригласила зачем-то очень много людей. Квартира наполнилась шумом, хлопками, грохочущими звуками. Они просочились в мою комнату, закружили меня, потащили в водоворот рук и лиц. Робот куда-то исчез, а на его месте образовалась мрачная, пугающая своей глубиной дыра. В страхе, что могу упасть в неё, я вырвался из западни своей комнаты и в попытке найти убежище от всего происходящего, убежал в зал, где и спрятался под стол.
– Где же ваш именинник? Ирочка, где виновник торжества?
– Ой, Маш, он такой стеснительный растёт.
– Как и положено всем детям – гениям. Знаете, за сколько он собирает кубик Рубика? Уже не дольше трёх минут! Маша, за сколько ты соберешь? Ну вот за сколько? За час?
– Витя, да ты что? Машка и за день его не соберёт!
– Илья, как тебе не стыдно так наговаривать на свою жену? Я ведь могу и обидеться на тебя!
Возле взрослых, кружились их дети, ведя свои не хитрые разговоры:
– Смотри какой робот. Он сам ходит и даже говорит.
– Да подумаешь, у меня тоже есть такой дома. Только намного лучше!
– А ты видела, какой дикий этот Валерик? Я с ним играть не буду! Пусть мама меня не заставляет даже!
– Он просто маленький, каких – то четыре года. Мне вот уже шесть.
– И мне. Ты тоже идёшь в школу на следующий год?
Под столом было темно и пусто. Когда мои глаза привыкли к темноте, я начал считать нитки на бахроме длинной скатерти. Забирая их в ладошку – одну за одной.
– Клоун, уже пришёл. Мама, ну и где же этот ребёнок?
– Танечка, доченька, а где Валерик?
– Я не знаю.
– Разве вы не вместе играли?
– Ира, он может в туалет убежал? Или попить? Куда он из квартиры денется.
– Бим-бом, динь-дилинь. Это я клоун – Динь! Кто у нас тут мальчик Валера?
Бахрома переполняла мою ладонь, а её ещё было так много. Я потянулся в бок за следующей горстью нитей и скатерть, влекомая моей рукой, тоже потянулась вслед за мной. А потом я упал, навалившись всем телом на складки ткани, путаясь в них и увлекая на пол то, что стояло на столе. Всё что я запомнил во время этого грандиозного падения, так это острый запах еды и бесконечный звон бьющегося стекла. Я до сих пор слышу хрустальный звон и вонь жареной курицы, когда заходит разговор про любой день рождения. Поняв, что произошло совсем плохое событие, я, уставший от горестей этого дня, принялся колотить себя по лицу руками…
Скатерть открыла изумленным гостям, то, что так тщательно скрывали члены этой семьи от всех. В том числе и от самих себя. Испуганно замер весёлый клоун. Его намалеванное лицо перестало соответствовать происходящему вокруг. Веселая нарисованная улыбка обрамляла, разинутый от удивления, рот. Да и кто бы искренне радовался, видя, как рушится идеально накрытый праздничный стол? Как расплываются на ковре лужи из смеси жаркого и различных напитков. Как горы закусок образуют по верх этой каши изломанные рельефы пестрящих бело-желто-зеленым островов. Как – верхушкой трагедии – большой красавец торт встречает пол «лицом к лицу». В бежевом креме тонут четыре тонкие свечи, которым никогда уже не гореть.
– Зачем он бьёт себя? – удивлено вопрошает клоун у присутствующих.
Маленький ребёнок в облакотовой рубашке, брючках и жилетке, смотрит невидящим взглядом в стену и с ожесточением хлещет сам себя ладошками по лицу. Его длинные соломенные кудри мотаются из стороны в сторону вслед за головой, а галстук – бабочка мелко дрожит на худенькой шее в такт ударам…
– Мама! Пойдём домой, этот Валерик сошёл с ума! – Звонкий детский голос одного из маленьких гостей возвестил о начале конца торжества в мою честь.
– Этот ад не закончится никогда. Я родила ненормального идиота. – женщина, бормочет слова скороговоркой, старательно не смотря туда, где все ещё лежит месиво из угощения: – Гости уже ушли. Сразу же. Испугались за своих детей. Конечно! У них они нормальные! Вырастут, пойдут в школу, будут побеждать в соревнованиях и олимпиадах, женятся, подарят родителям внуков и скрасят их старость. Что ждёт нас с Витей? Позор на всю жизнь? Смена подгузников выросшему детине? Его онанизм, слюни на подушке, мычание идиота?
«Где и в чем я ошибся, взяв в жены эту женщину? Какие мои инстинкты не сработали, что я сделал неосторожный шаг и женился на ней? О каких сумасшедших в своём роду она промолчала перед свадьбой? И, что? Что мне теперь с этим делать? Конечное же он – мой сын! И он – ребёнок – гений! То, что моя кровь в нем есть – этот факт неоспорим. Достаточно увидеть, как он считает, пишет. Тот же кубик. Остальное же просто капризы и дурное воспитание! Возможно – и её гены! Что мне с этим делать? Развестись?» – мужчина ворочался в своей постели. Спать он предпочитал отдельно от жены. В этот день сон впервые за много лет к нему не шёл, несмотря на изрядную дозу водки, которую он выпил, сидя один у себя в кабинете, пока жена прощалась с гостями и укладывала сына.
– Милосердный Господи, Отец наш небесный, прости наши души грешные. Помоги ребёнку, мне тобой даденному, рабе божьей, дочери моей Ирине. Защити её. Убереги. Дай ей благодать для раскаяния и сам не взыщи с неё, но прости… – Бабушка Валерика боялась лезть с разговорами к зятю и дочери и потому обращалась к тому, с кем привыкла говорить всю свою долгую и нелёгкую жизнь.
Ребёнок спал. Его остроносое, вытянутое, как у мышонка – бурозубки личико даже во сне было отрешенным от всего мира…
До сих пор я не могу понять этого момента – зачем люди празднуют день своего появления на свет? Никто не помнит, как именно он появился на свет. Память не хранит пласты воспоминаний о том, что каждый из нас думал или чувствовал при этом. Скорее всего, при встрече с миром, люди испытывают такую же боль, как та, что поздравила меня своим появлением во время того праздника. Так и зачем всё это – подарки, пироги, свечи? Для чего? Конечное на многие эти вопросы я знаю удобные ответы. Это тогда, маленьким, я просто не смог перенести обилия впечатлений. После окружающие донесли до меня информацию о том, что подарки дарить надо обязательно и им надо радоваться. Даже если они тебе не нравятся, то все равно надо выражать благодарность и признание. Ведь иначе – плохо и неприлично. Гостей надо звать, потому что это тоже непреложная традиция. Они с удовольствием придут, ведь их на празднике бесплатно накормят. Отказываться нельзя, такое поведение обижает. Не хочешь огорчить человека – соглашайся прийти к нему на праздник, когда он зовет. Я давно и наизусть выучил все эти положения. Кто выдумал их не знаю. Одни психологи делают ссылку на других, те в свою очередь отсылают к третьим. Сперва я пытался в этом разобраться, теперь уверен в том, что знаю единственный правильный ответ – большинство. То самое большинство, для которого и создан весь этот мир. Это для них важны гости, подарки, пироги. Это они создают правила и обязывают мир следовать им. Что же делать тем, для кого это не нужно, не важно и даже страшно!? Когда я искал ответ на этот вопрос я даже придумал совсем короткий стишок:
Мир создан так, чтоб в нем удобно было большинству.
Мне неудобно, значит я умру?
