Талгат Галиуллин
Избранные произведения. Том 1. Саит Сакманов
– Я знаю, что говорю. Если бы мои люди не узнали о тебе всю подноготную, я бы тебя сюда не позвал. Ты на Гришу, небось, обижаешься – мол, продал тебя. Это не совсем соответствует истине.
Наши люди побывали в школе, где ты учился, поговорили с твоими однокашниками, со знакомыми твоей бабушки. И всё-таки решили тебя взять. У тебя, наверное, язык чешется спросить: почему?
– Да.
– Хоть и тяжёлый у тебя характер, парень, но одно мне в тебе понравилось – ты никого не закладывал. Предпочёл отсидеть пять лет за «мокрое дело», хотя, если бы назвал сообщников, то, учитывая твой юный возраст и чистосердечное раскаяние, тебе бы скостили срок. Знаю, что следователь предлагал тебе этот вариант. Но ты вёл себя по-мужски. Знаю также, что умеешь держать слово, как бы трудно тебе ни приходилось. Такие люди нам нужны. Но должен сразу предупредить: демонстрировать ловкость рук, совершая противозаконные действия, тебе больше не придётся. С такими нам не по пути. У нас фирма серьёзная, намотай себе на ус.
Шурупу вдруг вспомнился случай, произошедший с ним не так давно. Когда он слонялся по улицам, не зная, как убить время, ему встретился старый знакомый Альберт, который также нигде не работал, перебивался случайными заработками. Альберта он знал ещё со школьных лет – тот учился на класс младше. Зашли в буфет, выпили, закусили, немного подняли настроение. Расставаться сразу не хотелось, и приятели залезли в первый попавшийся трамвай и поехали куда глаза глядят. Был час пик, народу – не протолкнуться.
– Видишь того мужика в очках, с портфелем? – спросил Альберт шёпотом.
– Ну, и что…
– Он с тобой вежливо так поздоровался, кивал тебе издалека, а ты – ноль внимания.
– Тебе, наверное, померещилось по пьяни…
– Да чтоб я сдох!
– Говорю тебе, раньше его никогда не встречал. У меня на людей память хорошая.
– Интересный ты парень, Сунгатик. Пожилой человек оказывает тебе честь, первый с тобой здоровается, а ты нос задираешь, не хочешь его узнавать, – укоризненно произнёс Альберт, многозначительно подмигивая.
– Кто знает, может, это мой дальний родственник, – с деланной задумчивостью сказал Сунгат, подхватив игру Альберта. – Надо бы проверить. У него в бумажнике наверняка есть визитка или какое-нибудь удостоверение. Ты, давай, встань от него справа, толкни «нечаянно», а потом долго извиняйся. На следующей остановке выпрыгнешь в среднюю дверь…
В бумажнике из искусственной кожи, который Сунгат вытащил у мужчины в очках, они с Альбертом обнаружили пенсионную книжку и деньги, на которые можно было прожить недельку-другую. Мужчина, довольно крепкий на вид, оказался уже третий год на заслуженном отдыхе. Парни забрали деньги, а бумажник с документами бросили в урну.
Об этом случае Шуруп уже успел забыть, но сейчас, после разговора с Паханом, в голову полезли всякие мысли: а вдруг Альберт, как и Гриша, тоже человек Пахана? В душу закрались сомнения: а может, бросить всё к чёртовой матери? В клетке-то жить совсем не хочется, даже если она и из чистого золота. Как говорил в тюрьме внук знаменитого вора Шакура (впрочем, может быть, и не внук – это он сам так представился), никому на этом свете верить нельзя.
Пахан – хитрая лиса, и с ним надо быть настороже. Теперь он не скажет ни одного лишнего слова даже старым друзьям.
– Извини, мне пора, – сказал Сайт. – Тебя ждёт Гриша.
– Мне жить негде, – вдруг выпалил Шуруп, сам поражаясь своей смелости.
«А мне какое дело? Скажи спасибо, что на работу взял», – должен был ответить Пахан. Сунгат, собственно, такого ответа и ожидал.
– Вот как? Так что же ты молчишь? Если дитя не плачет, ему никто соску в рот не сунет. – На чисто выбритом, пахнущем дорогим одеколоном лице Санта появилось удивлённое выражение.
И тогда он совершил поступок, который до глубины души потряс Шурупа (он пообещал себе, что никогда этого не забудет). Чётким упругим шагом Саит пересёк комнату, подошёл к дубовому шкафу. Достав оттуда ключ, висевший на гвоздике, бросил Шурупу.
– Вот тебе пока ключ от однокомнатной квартиры. Адрес на бирке. Считай, что арендуешь по контракту. Будешь хорошо работать, станет твоей собственной. Если женишься, дадим квартиру побольше. Ты говорил, что машину водить умеешь.
– Это запросто. Только прав нет.
Саит снова подошёл к шкафу. Выдвинул какой-то ящик, достал оттуда водительские корочки, вручил Шурупу:
– На первое время пойдёт. Фотография на тебя похожа. Эту неделю езди поосторожнее, а на следующей впишем твою фамилию.
Потом подвёл растерянного парня к окну:
– Видишь зелёные «Жигули»? Шестая марка. Это твои. А дальше будет видно. Сейчас вы с Гришей едете на задание. Он тебе всё объяснит.
Так Шуруп попал в «Игелек».
10
В душе Сайта Сунгат-Шуруп оставил противоречивое чувство, что, вероятно, было вполне естественно – характер человека складывается под влиянием его жизненного пути.
Редкое имя Сунгат дала мальчику бабушка, которая его вырастила. Отца и матери он не помнил. Если верить рассказам бабушки Замзамии, то его родители прожили вместе всего один год, после чего молодая жена, бросив годовалого ребёнка, сбежала с другим куда-то в Среднюю Азию. Говорят, что и до сих пор там живёт, что у неё пятеро или шестеро детей. От неё пришло всего два письма. В последнем из них, прося прощения за то, что оставила сына сиротой, она писала: «Муж у меня уж больно ревнивый, поэтому лучше забудьте обо мне и не вспоминайте».
Её просьба была исполнена.
Отец Шурупа – единственный сын Замзамии-ханум – после того, как жена сбежала, в отчаянии стал заливать горе вином. Постепенно пропив всё имущество и потеряв комнату в малосемейке, записался в бригаду плотогонов, уехал и сгинул. Сколько ни писала Замзамия-апа в разные организации, наводя справки о сыне, не смогла получить никаких утешительных известий.
Люди, купившие комнату сына, из которой их потом выселили, наседали на Замзамию-ханум, требуя вернуть деньги. Если бы она могла, то, конечно, вернула бы долг за сына, но бедная женщина сама еле сводила концы с концами.
Муж её – военный офицер – черноглазый красавец-музыкант, возил за собой жену по всей стране, а когда началась война, ушёл на фронт, оставив свою ненаглядную вместе с двухлетним сыном в узкой, как гроб, коммуналке. Через три месяца пришло известие о том, что он погиб смертью храбрых.
Замзамия-ханум была, что называется, в самом соку, и вокруг молодой женщины увивалось множество тыловых донжуанов, желающих утешить красавицу-вдову. Однако она не подпускала к себе никого, кроме военных. К сожалению, ни с кем из претендентов жизнь не сложилась. Один беспробудно пил, другой был алиментщиком в бегах. Третий оказался любителем пожить за чужой счёт, однако увидев, в какой нищете живут Замзамия с сыном, очень быстро смотал удочки.
После этого Замзамия-ханум, махнув рукой на свою личную жизнь, всю себя посвятила сыну. Мальчик с детства был о себе очень высокого мнения, никогда не забывал о том, что он сын героя, погибшего на фронте и что отец был талантливым музыкантом. Сын хорошо учился, закончил инженерно-строительный институт, начал работать в проектной организации. Долго не мог жениться – девушек вокруг много, но ему трудно было угодить.
С Нураниёй они прожили всего год. Замзамия-апа так и не поняла, отчего невестка покинула свет её очей, её ненаглядного сыночка. То ли оказалась легкомысленной и бездушной. То ли сын, изнеженный и заласканный матерью, стал плохим мужем, не сумев найти путь к сердцу жены.
На склоне лет Замзамие-ханум пришлось ещё раз повторить вдовью судьбу, на этот раз воспитывая внука. Времена изменились – влияние улицы, куда рвался из дому непоседливый мальчишка, оказалось настолько сильным, что пожилая женщина не в силах была с ним бороться. Потеряв сына, она сильно сдала, постарела. Можно тысячу раз повторить ребёнку: «Будь добрым, будь воспитанным, не трогай чужого, не ходи туда, не играй с плохими ребятами», но многому ли научишь словами?
Сунгат, будучи маленьким, часто плакал, требуя найти маму и папу, а когда подрос, то бросившие его родители стали его личными врагами. Он порвал на мелкие кусочки все их письма и фотографии, которые были в доме. У Замзамии-ханум не осталось ни одной фотокарточки любимого сына, чтобы поплакать о нём.
Не найдя общего языка с бабушкой, Сунгат нашёл своё место на улице. Подросток быстро понял, что в этом мире единственная надежда на себя, на свои кулаки. Всё свободное время он тратил на то, чтобы «качать» мускулы, – естественно, в ущерб развитию умственных способностей.
В четырнадцать лет начались приводы в милицию, парня поставили на учёт. После окончания школы Сунгат успел около года прокантоваться на каком-то заводе, после чего во время «разборки» между двумя группировками он был арестован. За то, что в драке пырнул парня ножом (тот скончался), Сунгат получил пять лет и загремел на зону.
Вернувшись, Сунгат не нашёл даже могилы бабушки. Двухэтажный дом, в котором они жили, снесли, на его месте стояла новая девятиэтажка. Все его друзья-приятели, с которыми он проводил время, переженились, осели, разъехались кто куда. Остался на свете один живой родственник – мать, но, к счастью для неё, Сунгат не смог найти её адреса. Ничего бы хорошего из этого визита не получилось.
В самый трудный и неприкаянный период его жизни встретился ему Гриша, протянул руку помощи, познакомил с толковыми людьми. Остальное, полагал Шуруп, зависело уже от него самого.
Вскоре Сунгат, разъезжая на машине и налево-направо транжиря суммы, которые ему раньше и не снились, вошёл во вкус лёгкой жизни.
Он всё свободное время проводил по кабакам и ресторанам, притаскивал к себе в квартиру женщин лёгкого поведения.
Большей частью ему приходилось иметь дело с потрёпанными жизнью женщинами старше себя. У большинства из них были дети и цель в жизни – окрутить какого-нибудь денежного мужика, и нежадного при этом. В этом смысле Сунгат, который никогда не считал деньги, был для них объектом весьма привлекательным.
Сайта стал беспокоить беспорядочный образ жизни, который вёл Сунгат. Он его готовил не для пьянства и разврата – предназначенные ему подвиги были впереди.
Сайт, подумав, решил вызвать к себе на разговор Мишу-Мисхата.
– Я, конечно, понимаю, что это государственная тайна, – начал он шутливо, – но ты мне всё же скажи, есть ли у тебя постоянная девушка?
– Почему государственная тайна? Есть у меня девушка, звёздочка моя ясная. Альфиёй зовут.
– Хорошо ты про неё сказал, красиво.
– Если будет с вашей стороны одобрение, то думаю в перспективе жениться.
– А у Альфии твоей есть подружки?
– Этого добра сколько угодно. Все девять этажей в общежитии кишат девчонками, а парней практически нет. Считай, они все наши.
– Знаешь парня по прозвищу Шуруп, Сунгат его имя?
– Видел у Ахмадиши-бабая. Близко, правда, не знаком.
– Тебе придётся с ним подружиться. Он вырос за Кабаном, в Татарской слободе. Парень не особо грамотный, в отсидке был, а сейчас, кажется, под гору катится. Его бы познакомить с порядочной девушкой, отучить ругаться и пьянствовать. Покажи ему, что существуют и другие компании, где не только пьют и скрипят кроватями. А то пропадает парень… Вся надежда на тебя, Мисхат.
Последние слова шефа приятно польстили самолюбию Миши-Мисхата.
На самом деле Мисхат был хорошо наслышан о Шурупе, о его вспыльчивом, необузданном характере и о тех, с кем он проводил ночи, и ему не слишком хотелось приводить парня с такой репутацией в студенческое общежитие к девушкам. Он туда и сам с трудом попал. Кажется, он лишнего сболтнул – захотелось прихвастнуть перед Сайтом Ярулловичем. Зачем надо было раскрывать карты? Осрамит его Шуруп перед всеми. А ведь Альфия вовсе не торопится вешать на свою шею хомут под названием «Мисхат», на все его предложения отвечает: «Молодость только одна, успеем ещё в загс». И от ворот поворот не даёт, короче, держит на длинном поводке.
Сайт, не обращая внимания на недовольное выражение лица Мисхата, повторил свою просьбу. Что делать, если шеф сказал, надо выполнять. Будет хуже, если он перестанет давать задания – незаменимых людей на свете нет.
Прежде чем взять Мишу-Мисхата на работу, Пахан его основательно проверил. Хотя и не каждого он испытывал кулаками, но разговаривал со всеми подолгу, а до разговора собирал всестороннюю информацию о человеке. Даже взяв на работу, ни с кого из своих парней не спускал глаз.
Говорили, что попасть в его команду – всё равно, что пройти через игольное ушко. И для себя, и для работающих у него ребят Саит ввёл жёсткую дисциплину и неписаное правило – не путать работу с личной жизнью, чтобы одно не мешало другому.
Своих подчинённых он учил многому – владеть оружием, приёмами бокса и самбо, вырабатывал организаторские способности, самообладание, чувство уверенности в себе, он говорил:
– Мы живём правильно, едим то, что сами заработали.
Когда у него случалось хорошее настроение, он говорил своим ребятам:
– Ах вы, мои чудища-юдища! Мы с вами порождение времени, санитары общества, призванные очистить его от нездоровых элементов.
Потом добавлял уже серьёзно:
– Мы должны быть людьми высокой морали и нравственности. До хулиганства и криминала нам опускаться не пристало.
Хотя подчас его рассуждения о нравственности и совестливости звучали совсем неуместно – как проповедь перед концом света, но среди его ребят находились наивные души, которые всё принимали за чистую монету. Такие «проповеди» нужны были в первую очередь самому Сайту для того, чтобы оправдать продажу винтовок, которые он привозил из Ижевска, спекуляции с сухим молоком, баловство с гашишем и расправу с теми, кто становился у него поперёк дороги. Любым, самым нелицеприятным делам он умел найти благопристойную словесную формулировку.
Саит считал, что у татар должна быть своя, национальная мафия, а принадлежность к мафии, по его мнению, была одним из проявлений мужской доблести.
Как бы то ни было, окончивший истфак университета и мечтавший о материальной независимости и собственном киоске, Мисхат-Миша полностью доверял Сайту и служил ему верой и правдой.
11
Нежась на мягкой, как пух, постели, Зульфия нашла под атласным одеялом руку Сайта. От его длинных сильных пальцев к ней потекло согревающее душу тепло. Говорят же умные люди, что между влюблёнными существует энергетическая связь. Казалось, что нет на земле силы, способной разорвать близость, ниспосланную самими небесами. Мужчина, повернувшись к ней, зарылся лицом в густые душистые волосы, издающие лёгкий запах полыни, поцеловал нежно-розовые мочки ушей, затем шею.
– Чего желает моя ненаглядная? – спросил он, сам не слыша своего голоса. Он в этот момент захлёбывался от нежности, словно грудной ребёнок материнским молоком.
– Ты у меня никак не можешь лежать спокойно, – смеясь, сказала девушка, прильнув к его тугому горячему телу.
Каким-то чудом она сумела расслышать, угадать его еле различимые слова – порой их взаимопонимание было близко к телепатии…
Саит приучил возлюблённую спать обнажённой. Ничто не могло быть совершеннее того костюма Евы, который подарили своей дочери родители Исхак-абзый и Рамзия-апа. По крайней мере такого мнения придерживался Сайт, не разрешавший ей прикрыться ни одной, даже самой маленькой, тряпочкой. Он никому не мог объяснить, какое сумасшедшее наслаждение переполняло его, когда по ночам он чувствовал в своих объятиях тело Зульфии, когда ноздри щекотали исходившие от неё еле уловимые запахи медовых луговых цветов и свежескошенного сена. Осознавать, что такая божественная девушка – юная, как Лолита, чистая, как Наташа Ростова, с безумно прекрасным, как у Анфисы, упругим телом, доверчиво прижимаясь к нему, дарит ему, грешному, беззаветную любовь и нежность, – это было неимоверное счастье, о котором он не мог и мечтать.
Зульфия, выросшая в деревне и привыкшая видеть свою мать в постели одетой, как капуста, вначале и слышать не хотела, чтобы спать голышом.
Но на третий вечер её сопротивление удалось сломить. Она решила, что всё-таки с тем, кого любишь, можно спать и в чём мать родила.
Самолюбивая Зульфия, которая всегда была отличницей, рядом с многоопытным мужчиной не упускала случая подчеркнуть свою начитанность.
– Я много книг прочитала про любовь. Странно, нигде ничего похожего на нас с тобой.
– А ты думаешь, те, кто пишут про любовь, обязательно сами любили кого-нибудь? Возьми, например, великих педагогов Крупскую и Макаренко. У них вообще не было собственных детей.
– А может быть, если теория не основана на практике, она бывает более удачной?
– Уж не имеешь ли ты в виду непорочное зачатие девы Марии? Это же просто красивый миф, сочинённый позднее.
– Да нет, – ответила Зульфия, высвобождая белоснежную, светящуюся в полутьме, руку из-под одеяла. – Говорят, что Жюль Верн никогда не видел океана собственными глазами, но как красиво и правдоподобно описывал море и подводный мир.
Сайт, слушая Зульфию, вдруг рассмеялся.
– И что смешного я сказала? – обиженно спросила девушка.
– Извини, просто вспомнил один анекдот!
– Ну-ка, расскажи. Вернёмся из морских глубин на сушу. – Зульфия повернулась на живот и облокотившись на руки, приготовилась слушать.
– Армянскому радио задали вопрос: можно ли с пятнадцатилетней девушкой беседовать об интимных отношениях? «Если хотите углубить свои познания в этой области, то очень даже рекомендуется», – ответило армянское радио.
– Это что, камешек в мой огород, Сайт?
– Да нет, что ты, вспомнилось вдруг ни с того ни с сего.
– Я до этого тебе не говорила, – Зульфия вдруг стала серьёзной, – но у меня тоже есть кое-какой опыт в этой области. Ты, наверное, понял, в самый первый раз, что до тебя у меня кто-то был. Не думай, что я гуляла налево-направо, с кем попало. Но одну ошибку успела совершить. Чуть было не вышла замуж, да, как говорится, Бог спас. Если тебя интересуют подробности, то я расскажу, как было дело. Если не станешь настаивать, буду тебе очень признательна. Никому не доставляет удовольствия сыпать соль на старые раны.
Саит слушал свою «малышку» и в душе не мог нарадоваться: «Надо же, остались ещё на земле чистота и непорочность, а я уж было отчаялся их встретить». На кой чёрт Сайту её прошлое, если она сейчас, в эту минуту в его объятиях и останется с ним завтра, послезавтра и навсегда!
Многое перевидал Саит на своём веку, жевал хлеб пополам с песком под знойным солнцем Монголии, разгребал грязь в прямом и переносном смысле на улицах родной Казани, сталкивался с человеческой подлостью, предательством и неблагодарностью, непониманием со стороны прежних женщин – наверное, за всё пережитое Всевышний послал ему Зульфию. Они всегда будут вместе, а если он покинет этот мир раньше неё, то завещает, чтобы её похоронили рядом, и встретит её там, за последней чертой, и уже тогда их души не разлучить никому и никогда во веки веков! А может быть, у них ещё будут дети. Он бы ещё вполне успел поставить их на ноги, помочь выбрать им свой путь в жизни. Если родится девочка, то пусть станет врачом – на свете нет профессии благороднее и нужнее. А если будет мальчик, то будет знатоком родного языка и истории – пусть послужит будущему своего народа.
От этих мыслей на душе теплело, Саит как будто возвращался в свою молодость, когда он ещё не был тем сильным, волевым и жёстким, а порой жестоким человеком – всемогущим Сакмановым, генеральным директором крупной организации…
Молчание мужа (а про себя Зульфия давно его так называла) девушка истолковала по-своему. Может быть, рассказать ему всё начистоту, чтобы потом никогда не возвращаться к этому разговору.
В сущности, всё было довольно банально. Познакомилась на танцах с парнем по имени Мунир, который работал на стройке прорабом. Какое-то время встречались, потом решили пожениться. Когда осталась неделя до подачи заявления, к Зульфие явилась заплаканная женщина с ребёнком на руках, оказавшаяся женой Мунира: «Не бери грех на душу, не оставляй ребёнка без отца, всё равно счастья тебе это не принесёт!» Хотя Мунир с женой официально давно уже были разведены, Зульфия не смогла выйти за него замуж. Прораб получил от ворот поворот, хотя и успел, как говорится, распробовать заветный плод. Вот такая безрадостная история, от которой у Зульфии осталось только чувство жгучего стыда. Хотя есть ли на земном шаре женщина, ни разу в жизни не совершившая ошибок? Ведь говорят же в народе: не успеет раздаться первый крик новорождённой девочки, а в заветной Книге судеб, в которую не дано заглянуть смертным, уже занесены все её будущие ошибки.
Ни Сайт, ни Зульфия не могли знать, сколь быстротечным окажется их счастье, что чёрные силы замышляют недоброе, готовясь отнять у Санта самого близкого и родного человека, что Сайту предстоит вступить на путь беспощадной и кровавой борьбы. Именно так было начертано в Книге судеб.
А сейчас им было радостно и светло оттого, что они вместе. Взгляд Зульфии упал на жёсткие складки в уголках рта Санта, и она словно почувствовала на своих губах прикосновение его горячих губ, их слегка солоноватый вкус.
О чём думает её любимый? Зульфия ни секунды не сомневалась в его безрассудной сумасшедшей любви к ней, но даже к близкому человеку трудно проникнуть в душу до конца. Саит и не подозревал, сколько передумала его «малышка» за эти дни, поселившись в его квартире. Тут ещё односельчанка Лилия, к которой она обращалась с просьбой передать отцу лекарства, внесла некоторый разлад в её чувства: «Нашла бы ты себе, подруга, молодого симпатичного парня-ровесника, с которым можно прожить всю жизнь до старости. А что у тебя общего с пожилым мужиком, который тебе в отцы годится?» Потом только поняла Зульфия, что эти слова объяснялись завистью и желанием отравить счастье приятельницы, добавив ложку дёгтя в бочку мёда.
Что бы ни болтали вокруг, Зульфия знала: нет на земле силы, способной разлучить её с Сайтом. Что с того, что он ей не ровесник! Разве ровесники смогли бы в полной мере оценить Зульфию, её любовь к прекрасному и возвышенному, её познания в поэзии и литературе?
А почему, спрашивается, так много молодых семей распадается? Не от материальной ли и, более того, духовной нищеты, ведущей к ежедневным стычкам, взаимным оскорблениям и унижениям друг друга. Деля тесную квартиру с родителями и родственниками или живя в общежитии, молодые быстро устают друг от друга, не имея возможности – из-за житейских неудобств, неопытности или неправильного воспитания – дать друг другу полного наслаждения, по этой причине начинают искать плотские удовольствия на стороне.
Зульфия всем молодым девушкам хотела бы пожелать такого счастья, как у неё. Муж любит её без памяти, говорит, что по сравнению с ней все победительницы конкурсов красоты – просто кикиморы болотные. Конечно, её Саитжан малость преувеличивает, но всё равно приятно слышать. Вдвойне приятно, что исходят они из уст мужчины с богатым жизненным опытом, у которого было немало женщин, но Зульфия всё же самая любимая, самая желанная из них!..
Зульфия подумала, что после её краткого рассказа Саит должен был бы спросить: «Уж не тот ли усатый парень в общежитии хотел стать твоим мужем?» И она бы тогда ответила, что именно в тот момент, ощутив поддержку Сайта, решила выйти за него замуж. Точно читая мысли девушки, Саит неожиданно спросил:
– Зульфия, помнишь, когда мы заезжали к тебе в общежитие, ты не то назвала меня мужем, не то сказала, что собираешься за меня замуж? Ты не переменила своего решения?
– Ты, Саитжан, родился под счастливой звездой.
– Это почему? Обоснуйте, пожалуйста.
– В тот день, когда ты встретил меня на вокзале и нашёл для папы лекарства, я, хотя и была тебе очень благодарна, но совсем не собиралась ехать к тебе домой. Я была к этому не готова.
– В самом деле?
– Тут, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.
Человек, который чуть не стал моим мужем, своим хамским поведением сам толкнул меня в твои объятия.
Саит притворно обиделся:
– Значит, если бы не он, между нами ничего бы не произошло?
– Конечно, произошло бы, но не так скоро. А тогда, сравнивая тебя с этим ничтожеством, я сделала выбор в твою пользу. Окончательно и бесповоротно. Хочешь, раскрою страшную тайну: я тебя люблю, Саитжан! Только смотри, никому не разболтай.
12
Будучи человеком дела, Саит не понимал и не принимал беспричинного и беспробудного пьянства. Спиртное он принимал чаще всего в процессе деловых переговоров, для решения каких-то проблем.
Но ангелом он тоже не был. Когда служил в Монголии, то от безделья часто прикладывался к бутылке. И сейчас бывали дни – редко, но бывали, когда, как говорится, «душа просит».
С подчинёнными Саит пить не мог – все они были намного моложе, да и субординацию нарушать не хотелось. Поэтому в таких случаях, прихватив пару бутылок водки и какую-нибудь закуску, направлялся «поговорить за жизнь» к Ахмадише-бабаю, о судьбе которого можно было написать сразу десять романов.
Хотя старик и жаловался на печень, но визиты высокого гостя всегда льстили его самолюбию. Ахмадиша-бабай, отложив все дела, принимался накрывать на стол. Развернув принесённый Замиром свёрток с закуской, не спеша нарезал копчёную колбасу, сыр, доставал из погреба квашеную капусту, солёные огурчики и садился, устремив затуманенный взгляд на стакан. Присказка у него всегда была одна и та же:
– Смотри-ка, Саитжан, чистая ведь, как слеза ребёнка. Ну, как её не выпьешь, прости меня Господи! Давай, взяли по маленькой!
Стопка исчезает из виду в его огромных, как лопаты, руках, однако каким-то образом находит пересохшие в ожидании губы. Выпив, он немного сидит молча, потом довольно крякает и поднимает прищуренные глаза на Санта.
– Дошла, родимая, по месту назначения.
Когда первая бутылка на исходе, Ахмадиша-бабай пускается в философские рассуждения:
– Я, Саитжан, понял одну истину. Если власть оказывается в руках дураков, то могут случиться непоправимые вещи.
– Таких людей долго не держат, снимают и всё.
– Вот тут я не согласен. Чем больше в руках у таких власти, тем меньше нужны ум, образование и совесть.
– По-моему, абзый, ты преувеличиваешь.
Но Ахмадиша, увлёкшись мыслью, продолжал (когда выпадало счастье поговорить с таким благодарным слушателем, старика трудно было остановить):
– Исходя из своего жизненного опыта, я пришёл к выводу: власть с успехом заменяет ум и образование.
– Но люди меняются, – вставил фразу Сайт, хотя сам с трудом верил в свои слова.
– Ты это, сынок, выбрось из головы. Люди остаются те же. Меняются времена. Ты видел, чтобы кто-нибудь из бывших партийных шишек бедствовал или лишился своей роскошной квартиры? Разве только досрочно на пенсию проводят – и то, если уж работать надоест.
– Неужели совсем не веришь в перемены, бабай?
– Верить-то я верю, – пытается вскочить с места старик, но это у него не получается, и он начинает отчаянно жестикулировать, – вот как раз этих перемен я и жду со страхом. Мне-то самому ничего не будет, я своё отжил. Но вот если, к примеру, Жириновский к власти придёт, то боюсь я за своих детей, за внуков. Да и за тебя тоже.
– Я, бабай, в песках Монголии прокалился – закалился. Ничего на свете не боюсь, – храбрится Сайт.
– А я, дружочек мой, через ГУЛАГ прошёл. Слышал про такой? Это всё равно что через круги ада пройти. Говорят, что тюрьмы с тех времён сохраняют в целости и сохранности, даже ремонт делают. Это чтобы они в любой момент были готовы принять жертвы новых репрессий.
Саит подливает масла в огонь, вспомнив, что представители власти сейчас поголовно называются «демократами».
– Ну вот, убей, не верю я, что эти перемены принесут людям радость, что жить в России станет лучше. Газеты и телевидение пытаются нас убедить в том, что мы, дескать, идём вперёд, к светлому будущему. А если трезво взглянуть на то, что творится вокруг, что ты обнаружишь? Что ничего, собственно говоря, не изменилось. И не изменится. Вон какие коттеджи понастроило себе начальство. Такие хоромы не по зубам какому-нибудь «челноку», торгующему тряпьём на базаре. Чтобы их построить, нужно сидеть на государственных деньгах. Чем плохо жить за счёт государства – строить себе дворцы на дачных участках, иметь четырёх-пятикомнатные квартиры в центре города. А на простой народ им плевать – пускай хоть сгниёт в нищете…
– Ну, зачем так мрачно, Ахмадиша-абзый? Ты что, плохо живёшь? Или тебя Хаерниса-апа в свою кровать не пускает? – попытался свести всё к шутке Сайт. Но смех получился каким-то натянутым, невесёлым.
А Ахмадиша-бабай, не обращая внимания на слова Санта, продолжал:
– К чему я веду-то – хотя прежние райкомы и райисполкомы убрали, но сущность-то от перемены названия не изменилась. Зайди в эти кабинеты и увидишь те же сытые, круглые рожи с тремя подбородками – по ним видно, что едят они явно не макароны и картошку. Сменить веру ничего не стоит, это категория непотопляемых людей. А сейчас ещё появились «новые русские» и «новые татары». Страна, кажется, переходит в руки всяких «шалтайтрестов». Обидно ведь, Сайт, когда тобой управляют люди, разбогатевшие на купле-продаже и грабеже. Не верю я им…
Старик, то ли устав говорить, то ли испугавшись, что сболтнул лишнего, вдруг замолчал, глядя на лежавшую перед ним горбушку хлеба.
Саит потянул его за рукав:
– Давай, лей до конца, выпьем до последней. – И, чтобы закрыть тему, произнёс: – Всё ты верно сказал, абзый. Не голова у тебя, а Дом советов.
По русскому обычаю выпили, не чокаясь. Закусили, молчание нарушил Ахмадиша:
– Сайт, я знаешь, чего хотел спросить. Что-то бухгалтер наша, Наиля, не показывается.
– Ты что, соскучился? Или глаз на неё положил? А она ещё ничего…
Старик шутки не принял. Он не был подлизой, готовым в любой момент угодливо хихикнуть.
– Раньше она каждый день бывала. Ведь у неё большая часть денег хранится здесь, в нашем сейфе.
– Она, кажется, болеет. Уже несколько дней на работу не выходит.
– Странно, она на вид цветущая и за собой очень следит. Что с ней могло случиться?
– А почему это тебя так беспокоит?
– Я бы сказал, но боюсь, ругаться будешь.
– Мы же с тобой старые друзья, ещё с тех самых ресторанных времён…
Ахмадиша-бабай, склонившись к самому уху Санта, прошептал:
– Бухгалтерша твоя от тебя без ума! Я это давно заметил. А с тех пор, как стал ты жить с Зульфиёй, она места себе не находит. Как бы чего не выкинула… Смотри, женская месть может быть очень коварной.
Саит как-то не придал особого внимания предупреждению старика. Он думал только о Зульфие, которая ждала его дома.
– Да пускай себе влюбляется! Я же не могу ей дать приказ: мол, разлюбить – и точка.
Саит потом кусал себе локти, жалея о том, что проявил непростительное легкомыслие, не прислушавшись к словам мудрого аксакала.
