Талани Кросс
До и После. Исход

Глава 9 (ПОСЛЕ) Писк и шорох

Лиа очнулась, задыхаясь от ужаса. Попыталась сбросить с себя шипы, впившиеся в тело, и только потом вспомнила: она уснула в сене. И это никакие не шипы – просто сухая трава.

Под утро ей приснился кошмар. Ей приснился Норт.

Она поднялась. Прошлась, чтобы размяться. Потянулась. Хруст затекших рук и ног напомнил, что она еще жива.

В отличие от Норта.

Эта мысль почему-то не тронула. Происходящее до сих пор казалось ей нереальным. А еще – она злилась. Навязчивая, разъедающая мысль подступала к горлу: «Как он мог меня бросить?».

Если бы мысли имели вкус, то эти были бы как прогорклые семечки. Жаль, что она не могла сплюнуть их, от этого ей бы точно стало легче.

Откуда-то сбоку донесся шорох. Лиа не сразу поняла, что это значит, повернулась на звук и вдруг сообразила. Здесь, в закрытом наглухо сарае, она больше не одна! Раньше Лиа думала, что фраза «волосы встали дыбом» – просто устойчивое выражение, но теперь кожей прочувствовала весь его смысл. Казалось, каждая мышца в теле напряглась, Лиа прислушалась.

Писк и шорох соломы.

Выдохнула.

«Мыши… Всего лишь мыши. Возможно, они нашли себе еду».

В животе заурчало.

«Еда-а-а».

Мозг, наконец, обработал информацию. Лиа поняла, что, бессмысленно таращась на стены, уже несколько раз видела висящий на стене топор.

«Нужно осмотреться, – решила она и осторожно сняла его, – чего только люди не хранят в амбарах».

Амбар был внушительных размеров. Лиа шла крадучись, держала перед собой топор, и была готова применить его в любую секунду. Вот только главным врагом был сейчас тот, кого нельзя убить топором.

Голод.

Ее надежды найти в амбаре что-то съестное таяли на глазах. Сено, инструменты, ящики с хламом – все это прекрасно, но никак не поможет.

«Должно же тут что-нибудь быть. Должно».

Она еще раз осмотрелась. Взгляд привлекли лавровые ветки, развешенные на полках.

«Хоть бы что-то съедобное! – взмолилась Лиа. – Как же я хочу хоть что-нибудь съесть!»

Она прислонила топор к стене и стала срывать лавровые ветки. Под ними стояли банки.

«Варенье! – рассмеялась она. – Гребаное варенье».

Сняла одну из банок и накинулась на нее, словно дикий зверь, пытаясь открыть крышку.

– Давай! Давай, открывайся, – шептала она, уговаривая банку подчиниться. Она навалилась на нее всем телом, но это не дало результата. Пальцы побелели от напряжения. Именно сейчас, когда банка была в руках, но не поддавалась, она поняла, что не просто голодна, а голодна, как тигр в клетке, которого забыли покормить.

– Давай, мать твою! – взревела она. – Давай, дрянь, только с тобой еще возни мне тут не хватало! – Еще усилие. – Да за что мне это? Чем я заслужила? – Было так больно, так обидно, что грозное рычание внезапно сорвалось в собачий скулеж. И захотелось разрыдаться над этой банкой. И все. И больше ничего не делать – просто сидеть и рыдать.

Шорох, донесшийся из другого конца амбара, отрезвил мгновенно. Лиа метнулась за топором.

«Это точно не мыши!»

В одно мгновение все изменилось. От жалости к себе не осталось и следа. Жалость сожрал вновь оживший, вынырнувший из глубин животный ужас. И топор в руках вдруг стал единственной преградой тому, чтоб этот ужас не поглотил полностью и ее саму.

Лиа сделала шаг. Другой. Третий. Шорох стал громче. Она замерла, перехватила топор покрепче.

Из-за сваленных в кучу коробок ей навстречу, прихрамывая, вышла курица. Не очень большая, облезлая, но все-таки курица, при виде которой желудок, сжался в комок. Лиа нервно рассмеялась.

– Банка варенья – хорошо, свежее мясо – превосходно!

Эта веселая мысль сменилась другой, уже совершенно не радостной: «Для кого-то я тоже свежее мясо». Отогнав ее, Лиа сосредоточилась на приятном. Она всегда считала, что нужно уметь фокусироваться на лучшем из того, что подкидывает жизнь. Если думать лишь о подкинутом дерьме – увязнешь в нем по самые уши.

– Как ты попала сюда, а? – спросила Лиа у курицы.

Естественно, ответа не последовало. Было очевидно, что курица не жила здесь с самого начала. Это значит лишь одно: амбар не так надежен, как могло показаться. Где-то курица нашла проход, а если нашла она, то и они смогут.

«Здесь нельзя задерживаться, – с сожалением подумала Лиа, – придется вернуться в дом».

Ее передернуло.

«Не буду думать о доме…»

Лучше думать о курице, как о предстоящем банкете. Похлопав себя по карману, в котором лежала зажигалка, Лиа в первый раз в жизни порадовалась тому, что Норт курил.

«Хоть сырьем жрать не придется…»

Перед ней на расстоянии пары-тройки метров вышагивал будущий завтрак. Ладно, пусть все пошло прахом! Ничего уже не поделать. Пусть все летит псу под хвост, но она, Лиа, в отличие от одного впечатлительного придурка, бросившего ее в этом долбаном свихнувшемся мире, сегодня хотя бы позавтракает.

Глава 10 (ДО) Башня

Ладони у Кулькена вспотели так, что их пришлось вытирать о штанины. Сердце билось слишком часто, и больше всего на свете ему хотелось бы надеть сейчас плащ-невидимку, чтобы пройти по «Башне» никем не замеченным. Конечно, никакого плаща-невидимки у него не было, реальность была скучней и тревожней, чем мир фантазий, в который он погружался при первой же возможности. Если бы его спросили, зачем он живет, он ответил бы: «Чтобы жить в другом мире». «Здесь и сейчас» ему абсолютно не нравилось.

Кулькен спешно прошел мимо поста охраны, спрятав лицо за воротником.

Но проскользнуть не удалось.

– Доброе утро! – бодро поздоровался охранник. – Вы сегодня рано.

– Угум… ммм… – промямлил Кулькен в ответ и выжал из себя подобие улыбки. Вцепился в ремень висевшей на плече сумки, непроизвольно сжал в кулак вторую руку – так, что ногти впились в ладонь. Преодолел холл, добрался до ближайшего лифта и щелкнул кнопкой вызова в надежде, что так рано ни один из сотрудников не придет на работу. Лифт, мерно жужжа, спускался вниз. Кулькен умоляюще смотрел на сменявшие друг друга номера этажей.

«Слишком медленно… слишком медленно… – твердил про себя, как заклинание. – Неужели нельзя заменить эти лифты на что-нибудь пошустрее? Нужно будет поднять этот вопрос на совещании. Интересно, во сколько это обойдется?»

Входная дверь за спиной с грохотом распахнулась. Следом за грохотом раздались возгласы двух самых громких, самых общительных и навязчивых менеджеров по продажам. Кларест и Дорф. Он узнал бы эти голоса даже в переполненном зале.

«Ну почему? Почему сейчас? Кто вас принес сюда так рано, да еще в понедельник?» – мысленно простонал Кулькен. Задержал дыхание, снова сжал ремень сумки и уставился на их отражения в блестящей панели слишком медленного лифта так, будто надеялся, что сможет остановить их взглядом.

– А я ей и говорю: «Ты, детка, что, не знаешь, кто перед тобой?» – и бросаю на стол статью со своей фоткой. – Кларест взмахнул рукой, изображая бросок. – Видел бы ты ее глаза! Аж заблестели! Готов поклясться, в них были падающие золотые монетки! И лицо так вы-ытянулось!

– Гонишь! – ржал Дорф. – На такое могла бы повестись только полная дура!

– А кто сказал, что она умная? Дорф, она стажерка в отделе корреспонденции, в компании четвертый день. Если б я сказал, что я правая рука босса, она бы поверила. Таким курицам можно плести все что угодно. – Кларест толкнул друга в бок и ухмыльнулся. – А ради денег они готовы сам знаешь на что. Главное знать, что лить им в уши. Прикормил – пользуйся! – И он заржал было вслед за другом, но заметил Кулькена, притормозил и дернул Дорфа за рукав.

По закону подлости, как только менеджеры подошли к лифту, тот, приветственно звякнув, открыл двери.

«Для них открыты все двери, – тоскливо подумал Кулькен, – даже те, что не отпираются».

Он сжал ремень еще крепче и шагнул в распахнутые двери. Менеджеры последовали за ним.

– Доброе утро! – широко заулыбался Дорф, стоило только развернуться к ним лицом.

– Как настроение, мистер Мозг? – елейно спросил Кларест.

Была б у Кулькена возможность, уволил бы нафиг всех этих «продажников». Но без менеджеров по продажам не может быть и продаж, так что приходилось их терпеть как вынужденное, необходимое зло.

Кулькен не знал, что сказать. Не знал, кому должен ответить первым. И стоит ли в ответ спросить, как они поживают. Ему показалось, что такой вопрос не совсем уместен, они ведь не живут в одной квартире и могут решить, что он подшучивает над ними. Кларест и Дорф близкие друзья, много времени проводят вместе, и спроси он, как они поживают, могут решить, что намекает на их ориентацию. Секунды утекали, словно уносимые горным потоком, а Кулькен все никак не мог решить, что сказать. Молчание из неловкого превратилось в давящее. Кларест и Дорф переглянулись.

– Мистер Мозг, все хорошо? – спросил Кларест.

– Угу, – кивнул Кулькен.

– Ну слава Богу, а то я уж решил, что у вас инсульт, – хохотнул Кларест и толкнул Дорфа локтем.

Кулькен втянул голову в плечи.

Лифт снова звякнул, и двери распахнулись.

– Улыбнитесь, босс, жизнь прекрасна, вам ли не знать? – подмигнул ему Дорф и вышел вслед за Кларестом.

Когда двери закрылись, Кулькен прислонился спиной к стене и гулко облегченно вздохнул. Через пару секунд он отпустил ремень сумки и посмотрел на ладони.

«Сегодня не так плохо, – подумал он, глядя на отпечатки ногтей, – сегодня не так сильно».

Чем ближе лифт был к последнему этажу «Башни», тем легче становилось на душе. Наверху, под самой крышей, располагалась его «Крепость». Там он мог безвылазно засесть хоть на несколько дней. Лишь одна мысль маячила темным грязным пятном на фоне наступающего умиротворения. Он отмахивался от нее как от надоедливого насекомого, но она все жужжала и жужжала в мозгу: «Доктору это совсем не понравится».

К доктору Браламонтсу, личному психологу, Кулькен за три года даже привык. Более того – иногда с нетерпением ждал их встречи.

«Раз в неделю по пятницам, как штык».

Как же будет недоволен доктор его сегодняшним замешательством в лифте… Ведь это регресс. Они добились таких успехов, а сегодня Кулькен взял и откатил все их встречи на год назад. А ведь он только-только перестал бояться ездить со знакомыми людьми в лифте! Незнакомцы, конечно, все еще оставались проблемой, но Клареста и Дорфа Кулькен знал даже лучше, чем ему бы хотелось.

Кларест и вовсе был самой обсуждаемой фигурой на встречах с доктором: Кулькен опасался, но в то же время превозносил его; хотел бы так же легко общаться с людьми, но при этом испытывал непреодолимое отвращение к тому, как именно Кларест использовал свой талант.

И не только это расстроит доктора при их следующей встрече. Придется обсудить день рождения – его вечную проблему. Они ведь оба, и он, и доктор Браламонтс, прекрасно знают: Кулькен снова не найдет в себе сил покинуть свое убежище перед этим событием.

В глубине души Кулькен надеялся, что все забудут, что его никто не поздравит, что коллектив не закатит ему очередную глупую вечеринку. И в то же время прекрасно понимал, что надежда ложная: уже пару недель его день рожденья у всех на устах. Стоит сейчас ему попасться на глаза кому-нибудь, он обязательно услышит: «Босс, у вас же день рождения скоро! Не прячьтесь в своей берлоге, мы все равно вас вытащим!».

Кулькен вздохнул.

«Кому вообще нужны эти праздники? Ну, стал я на год ближе к смерти, и что? Радоваться теперь приближающемуся переходу в вечность?».

Определенно, Браламонтс будет очень разочарован, но Кулькен уже все решил. «Крепость» в ближайшие дни он ни за что не покинет.

Лифт издал веселый дребезжащий звук. Кулькен ввел код на панели управления, чтобы дверь открылась. Он хорошо защитил свое убежище, потому что мог себе это позволить. Он был владельцем крупной IT-компании и имел возможности для воплощения своих прихотей. Единственной помехой в этом была необходимость раз в неделю видеться с доктором Браламонтсом, который в свою очередь выносил решение о том, способен ли Кулькен стоять у руля. В случае же, если доктор не вынесет положительный вердикт, Правление отстранит его от дел, и он потеряет голос на совещаниях. Он останется владельцем компании на бумаге, будет продолжать грести часть прибыли, но совершенно лишится контроля. И он мог бы смириться с таким положением дел, если б не одно «но»: лишившись руководящего поста, он лишится своей «Крепости», к которой уже так привык.

Поэтому встречи с доктором стали не очень приятной, но неотъемлемой частью его жизни. Все как с ненавистными менеджерами. Те тоже были неприятными, но необходимыми шестеренками в механизме компании.

Кулькен шагнул в свою «Крепость» и, лишь когда двери закрылись у него за спиной, улыбнулся. Теперь он был дома, по-настоящему дома, а дурные мысли – пусть останутся там, за бронированной дверью с кодовым замком.

Глава 11 (ДО) Битые стекла

С того дня, как они выбросили в унитаз вещи Томми, прошла почти неделя. Им тогда здорово влетело, а больше всех – Пирту Грину. Мало того, что родителей вызвали в школу, так еще и пригрозили отчислением.

Для него тот день стал одним из худших за последнее время. Родители посадили под домашний арест, а отец даже отвесил подзатыльник.

«Хорошо, что брат не видел, – подумал Пирт, – а то издевался бы потом еще неделю».

Подзатыльник стал для него самым унизительным наказанием. Это означало, что отец очень зол, и, что еще хуже – отец на стороне Томми. Пирт с трудом сдерживал подступающие слезы. Томми, как всегда, вышел из ситуации жертвой, которую все жалели. И никого не интересовало, что в тот раз, в туалете, он спровоцировал их сам.

«Даже мой отец на его стороне! Даже он… Люди! Алло! Разве вы не видите, что он дурит вас? Разве не видите, что притворяется?»

– Зачем ты трогаешь этого паренька, а, Пирт? Зачем? – спрашивал отец.

Пирт молчал. Было бессмысленно объяснять отцу, что такие, как Томми Фичи, всегда выходят сухими из воды. Он учился с ним с первого класса и никогда не видел, чтобы Томми получал по заслугам. В случаях, когда его все-таки ловили за какой-нибудь шалостью, грозились наказать, но потом про наказание или забывали, или отменяли. Каким-то необъяснимым образом этому паршивцу везло.

Пирт ненавидел Томми. Конечно, что такое настоящая ненависть, он не представлял, но те чувства, которые испытывал к нему, не мог охарактеризовать никаким другим словом. Пирт не то чтобы желал ему какого-нибудь запредельного зла, он просто хотел, чтобы когда-нибудь, хотя бы раз в жизни, Томми был по справедливости наказан. Теперь же, после подзатыльника, Пирт решил, что если никто не понимает, что его нужно хоть раз проучить, придется самому взяться за это дело. В конце концов, даже если не получится наказать – можно попробовать хотя бы унизить.

В подвале их дома стояли мышеловки. Утром в одну из них попалась мышка. Ее-то Пирт и принес с собой в школу в коробке, спрятав в рюкзаке под учебниками. Подбросить мышку в пенал к Томми не составляло труда. Доказать, что мышку подбросил Пирт или кто-то из его компании, никто не смог бы, по крайней мере, так он считал и при случае собирался придерживаться именно этой линии защиты.

Сунув мышь в пенал Томми, Пирт воздал этому подлому плаксе по заслугам. Весь класс смеялся над ним, кроме учительницы. Та до ужаса боялась мышей и тут же побежала за директором. Смеялись все, громко, сгибаясь пополам от смеха. Только некоторые девочки презрительно фыркали при виде мертвого животного. Ребята же хохотали и не могли уняться. Пирт был уверен, девчачий визг Томми и то, как он, отпрянув в страхе, опрокинулся на стуле назад – надолго застрянет в их головах.

⁂

Томми Фичи не боялся мышей, даже мертвых. Или скорее, мертвых мышей он тем более не боялся. Он испугался того, о чем Пирт Грин знать не мог. Иногда в темноте своей комнаты Томми видел что-то в шкафу. Иногда даже слышал. Он не знал, что это, или кто. Но знал, что что-то там есть. Сейчас же, засунув руку в пенал и ощутив, как пальцы касаются чьей-то плоти, он испугался, на секунду допустив, что то существо забралось в его пенал и вот-вот отхватит ему палец. Секундный ужас сменился смущением. Это была всего лишь мертвая мышь, из-за которой Томми Фичи впервые стал настоящим посмешищем.

⁂

Неделю спустя Пирт Грин нашел в своем обеденном бутерброде битый осколок стекла. Он порезал язык и щеку. Был жуткий скандал. Пару недель он не мог нормально питаться и говорить. Повара, миссис Тимгертон, уволили со скандалом, но Пирт знал, что миссис Тимгертон была ни при чем. Он знал, что в очередной раз справедливость, презрительно скривившись, обошла стороной хитрого плаксу по имени Томми Фичи.

Глава 12 (ПОСЛЕ) Как убить курицу

Как убить курицу? Можно по-разному ответить на этот вопрос. У Лиа был топор, найденный в недрах амбара, у Лиа было две руки. Поймать курицу оказалось не так сложно, как она ожидала. Но что делать дальше? Вот уже пять минут Лиа сидела на полу, прижав курицу к себе. Не замечая сопротивления курицы, она как будто провалилась в пустоту. Уставилась на стог сена, в котором спала, но ничего перед собой не видела. Когда-то давно в детстве, когда Лиа была у бабушки в деревне, она слышала, как сосед рассказывал о том, что однажды ему пришлось убить петуха голыми руками, сломав ему шею. Не самая приятная история, но чужой опыт бывает полезен не меньше, чем собственный.

– Что мне с тобой делать, а? – Она посмотрела на трепыхающуюся птицу. – Нет… нельзя с тобой говорить, иначе я не смогу.

Перевела взгляд на топор.

«Если отрубить, могу не попасть… Тогда придется бить второй раз. Ей будет больно… к тому же не факт, что я попаду по курице, я могу отрубить себе палец».

Кровь, отрубленные пальцы на бревне и тело, лежащее в обмороке – все это ворвалось в сознание яркой картинкой. Лиа начало мутить, то ли от голода, то ли от призрачных фантазий.

– А если сломать? Рука может дрогнуть. Тогда ей тоже будет больно, и она будет еще жива. Но зато нет риска для пальцев.

«Убей и все! О чем тут думать?» – эта мысль пришла как будто извне, словно голос, прорвавшийся в радиоэфир.

Люди часто слышат голоса. Иногда чужие или смутно знакомые, а иногда – родственников или друзей, они вечно чему-то учат, чего-то требуют, призывают поступать так, как им хочется. Голоса – попутчики тишины. Они живут своей отдельной жизнью, рисуя варианты фантомной реальности. Голос, возникший в голове Лиа, был похож на голос ее бабушки, которая всегда «рубила сплеча» и стремилась все контролировать. Но чьим бы этот голос ни был, отчасти он был прав.

Лиа приняла эту мысль как свою и положила правую руку на голову курице так, что большой и указательный пальцы сплелись кольцом вокруг ее шеи, а мизинец лег в районе макушки. Другой рукой Лиа плотнее прижала курицу к себе. Та явно чувствовала угрозу и пыталась сопротивляться. Курица была теплой, и прижимать ее было даже приятно. Неприятно было осознавать, что эти объятия несут смерть.

«Благо, не мне…»

Коготки на лапках царапали кожу, но боли не чувствовалось. Лиа, продолжая смотреть в одну точку, пыталась прогнать из головы все лишние мысли: «Встать и резко рвануть. Встать и резко рвануть». Медленно, но уверенно Лиа усилила захват и встала на ноги. Курица, почувствовав приближение смерти, сделала последний отчаянный рывок перед тем, как Лиа Ольфато, давно потерявшаяся в этом сошедшем с ума мире, взмахнула рукой. Это было похоже на взмах дирижерской палочки, только размах был больше, движение – резче, а вместо палочки в руке была еще трепещущая курица, которой не посчастливилось оказаться в большом амбаре загородного дома.

Звук сломанной шеи потонул в тихом вздохе ее убийцы.

⁂

Лишь спустя несколько минут после того, как с обедом было покончено, она испытала противную смесь из чувств удовлетворения и стыда. Лиа была сыта, а то, что осталось от курицы валялось маленькой кучкой неподалеку. Лиа была жива, а Норт висел в петле в гостиной опустевшего двухэтажного дома.

Глава 13 (ДО) Страшила

Милада была прелестной девочкой. По крайней мере, ее отец всегда так говорил. Больше всего на свете она любила старшего брата и своего плюшевого зайчишку Большого По. Но в этот вечер она была слишком обижена на них.

Миладу опять отвезли в дом к маминой подруге тете Сессиль и ее противному сыну. Войдя в их дом, она не произнесла ни слова. Села на большой сундук у окна и стала разглядывать бегущие по стеклу дорожки, оставленные плачущим небом. Милада любила дождь. Он успокаивал ее и пел ей песни. Особенно красивыми они получались, когда ветер помогал деревьям шуметь. Но еще лучше было, когда ветер выл: завывал так громко, что даже если Страшила заговорит с ней – она его не услышит. Не то чтобы Страшила пугал ее, нет. Она знала, за пятку он не укусит, да и из шкафа разъяренный не кинется. Но она помнила, что иногда он подкидывал мысли, которые могли навредить близким. Она не сразу научилась распознавать его голос в своей голове. Даже сейчас, когда прошло уже столько времени, ей не всегда это удавалось. Страшила был хитер. Очень хитер. И умел говорить убедительно.

«Каждый из нас слышит Страшилу время от времени», – как-то сказала Милада своему старшему брату. Арчи тогда не понял, но Милада знала: она права. Даже если у тебя нет воображаемого друга, чужие мысли могут попасть в голову и поселиться там, как свои собственные.

Но Страшила пугал ее не только мыслями. В ночи, когда он всерьез был настроен на игры-пугалки, Милада спрыгивала со своей кровати и мчалась босиком в комнату брата. Тот укладывал ее в свою постель, приносил Большого По, а сам, пообещав охранять, ложился на диванчик напротив. Конечно, охранник из него был никудышный, часто Арчи засыпал раньше, чем она, но это ее не беспокоило. Главное, что он был рядом.

А сейчас рядом был лишь любимый плюшевый заяц. Она так расстроилась, что брат отвез ее к тетке, к этой странной женщине с птичьим лицом, что даже его, милашку Большого По, отложила в сторонку. Но главной причиной беспокойства была не ссылка в птичью клетку. Было что-то еще. Что-то очень похожее на ранку, которая, заживая, неприятно зудит, вот только что это было, Милада никак не могла понять. Возможно, поэтому разговаривать ни с кем не хотелось. Противный сын тети Сессиль пару раз пытался привлечь ее к игре, но попытки не увенчались успехом. Она твердо решила, что ее внимания сегодня никто не достоин. Водила пальцами по стеклу, повторяя изменчивые линии дорожек, нарисованных дождем, и мечтала поскорее вернуться в родную обитель.

Тетя Сессиль пару раз зашла проведать маленькую гостью, но тоже не добилась от нее ни словечка.

– Дети… – пожала плечами тетя после второй неудачной попытки и пошла на кухню, чтобы налить себе бокальчик вина.

Сессиль была одной из тех уставших матерей, которые уже привыкли пускать все на самотек при первом же сопротивлении. Стимулом к этому было то, что старший сын уже покинул дом. Он уехал в другой город учиться, и заботиться о нем уже было не нужно. Младший, конечно, никуда не делся, но почувствовав возможность расслабиться, Сессиль решила, что все будет хорошо и без ее вмешательства. Теперь бокальчик по пятницам превратился в бокальчик по вечерам, а порой и в два.

⁂

Милада была особенной девочкой. По крайней мере, ее брат всегда так говорил. Сидя у окна на втором этаже дома, она точно знала, что сейчас делает тетя Сессиль. Ее противный младший сын, сидящий неподалеку, ни о чем подобном не догадывался. Он унаследовал от матери птичьи нос и подбородок, а вот покладистый нрав, скорее всего, достался ему от отца, но при этом всем, он все равно раздражал Миладу. Та просто хотела побыть одна, не думать ни о чем и ни о ком, но мысли ее все равно крутились вокруг птичьей клетки. Милада, сама того не желая, знала, какую мелодию напевает сейчас тетя Сессиль, знала, сколько бокалов вина было выпито ею за вечер. Даже знала о том, какие пошлые мысли посещают тетю, когда та смотрит в окошко на соседа из дома напротив.

В комнате было довольно тихо. Сын тети был рядом – возился на полу с игрушечным поездом. Ухватив покрепче, он зачем-то заставил поезд летать, поднимая и опуская в воздухе. При этом он говорил «тр-р-р», пуская слюнявые пузыри.

«Мальчишки такие глупые», – думала Милада, закатывая глаза.

Со стола упал карандаш. Милада и мальчик повернулись посмотреть.

«Сквозняк», – подумал мальчик.

«Страшила!» – подумала Милада.

Как же она устала от его выходок. Страшила запрыгнул на другой конец подоконника и уселся на нем. Сегодня он был похож на темное облако дыма, что обычно валит из трубы.

– Уйди, у меня нет настроения, – шепотом сказала девочка и отвернулась к окну. – Я не хочу играть.

Она давно привыкла к его фокусам. Если притвориться, что так и должно быть, все становится привычным. Краем глаза она заметила, что облако приобрело очертание мужчины в плаще, и хоть размером он был не больше куклы, Миладе это совсем не понравилось.

– Хватит!

Дымчатый силуэт протянул к ней руку.

«Он сожжет тебя. Сожжет изнутри!» – вкрадчиво и с задоринкой проговорил Страшила внутри ее головы, а затем рассмеялся. Милада терпеть не могла, когда он говорил что-то страшное, но еще больше ненавидела его смех. Он походил на короткое замыкание, и в нем никогда не чувствовалось радости.

Милада подалась вперед и, взмахнув рукой, развеяла очертания силуэта. Она знала, что Страшила не любит, когда она проявляет смелость или, как он считал, наглость, мешая ему показывать ей предостережения. Теперь он обязательно еще что-нибудь натворит. Пришлет ей очередной ночной кошмар, например, с человеком в плаще, от которого она будет убегать, но ноги ее не будут слушаться, или разобьет любимую кружку, по глупости оставленную возле кровати.

Страшила опять стал темным густым облаком.

– Лучше скажи кто он, чтобы я знала! – сердито прошептала она. – Скажи мне, кто он и когда придет? И тогда я от него спрячусь.

«Тебе не спрятаться. Такие, как он, всегда находили таких, как ты».

– Это не прав… – хотела возмутиться она, но не успела договорить. Сзади послышался грохот. Мальчик выронил поезд и, рыдая, выскочил из комнаты.

– Ну вот, – выдохнула Милада. Она совсем позабыла о нем. Теперь он наверняка пожалуется своей матери, что странная девочка опять его напугала. Топот ног мальчика по лестнице, его всхлипывания и причитания вернули ее в реальность. В ту реальность, в которой не было места непонятным голосам и видениям.

«Что-то многовато жалоб на меня в последнее время… – с грустью подумала девочка, – это глупый Страшила во всем виноват!» – горько вздохнув, Милада опять уставилась в окно. Страшилы, как всегда, и след простыл. В этом он весь: втянет ее в беду и исчезнет, так и не ответив на важные вопросы.

Водить дружбу с вымышленными друзьями всегда непросто. Но когда выясняется, что они реальнее, чем казалось, это становится настоящей проблемой.