Таисия Афинская
Рассказы и стихи для детей
Скрипка
– Ну что ты мучаешь скрипку?
– Я…я…у меня не получается…
– Ты готовился к сегодняшнему уроку?
– Да. Вчера играл. После школы.
– А что ты играл?
– Ну то, что вы задали, Лев Моисеевич.
– Что задал, что задал…
Лев Моисеевич сделал недовольный вид.
– Ты знаешь, что такое скрипка? Скрипка – это душа, это песня, это твоя жизнь! Тебе, конечно, пока этого не понять. Но ты должен знать одно, что если ты хочешь быть музыкантом, то на инструменте надо играть и днем, и ночью… Ты хочешь быть музыкантом?
Мне вспомнился вчерашний день. После школы мы с Митькой побежали играть в хоккей. На льду собралась вся наша дворовая команда. Играли двор на двор.
Митька забил три шайбы! Он вообще сильно играет в хоккей. Ну, а я стоял на защите и тоже старался не пропускать. Выиграли со счетом 5:2. И если бы меня не позвала бабушка, мы обязательно забили еще !
Было уже темно. Я вспомнил, что надо делать уроки. А главное, на завтра мой учитель по музыке, Лев Моисеевич, задал выучить сонату и какую-то «Старинную французскую песенку». Эта музыкалка и эта скрипка не давали мне спокойно жить. Вместо того, чтобы играть с ребятами в хоккей, я вынужден был учить эту дурацкую сонату. Но делать было нечего! И, волоча за собой клюшку, я пошел домой.
Когда я вошел в квартиру, в нос мне ударил вкусный запах пельменей. Я понял, что нестерпимо хочу есть.
– Раздевайся и скорее руки мыть. Будем ужинать! – услышал я голос бабушки из кухни.
А вскоре она и сама появилась с полотенцем в руках.
– Господи, какой же ты мокрый, вспотевший! А шапка-то где?
– В кармане, в пальто – шмыгнул я носом, отстегивая коньки и снимая мокрые ботинки.
В кухне было тепло и вкусно. Дымились горячие пельмени и банка с густой сметаной призывно смотрела на меня. Что за удовольствие, вот так прийти со школы, после удачно сыгранного матча и наесться до отвала пельмешков!
Моя бабушка готовила пельмени всегда сама. Для бабушки это был целый ритуал. Нас с дедом подпускали к процессу готовки только тогда, когда надо было их лепить. Налепив огромное количество пельиеней, бабушка какую-то часть ставила варить, а остальные убирала в морозилку.
За столом меня так разморило, что ни на уроки, ни на сонату сил уже не было.
– Ну, всё, поел, давай за уроки. Ишь, раскраснелся! Смотри не заболей – она прижалась губами к моему лбу – Давай, иди, иди. Поди уроков полно! Дед, иди посмотри, что там ему задали.
– Я сам, ба!
– А завтра еще музыкальная школа – вставил свой голос дедушка. – Лев Моисеевич опять будет выговаривать… Ну что поделаешь с этим мальчишкой! Вот мать с отцом приедут, они быстро его в чувства приведут…
Я пошел в свою комнату, сел за стол и стал смотреть в окно. За окном было темно и только белые пушистые снежинки легко и плавно опускались вниз на карниз подоконника.
– Смотри, он и впрямь заснул. Сережа, Сережа, открывай глаза и за уроки. Уже восемь часов.
Хорошо, что мне надо было делать только математику и русский. Решив задачи и написав упражнение, я нехотя покосился на футляр для скрипки. Представил, как открываю этот злополучный футляр… открываю этот футляр… А там ничего нет!
– Ну что там у тебя, Сережа? Честное слово, теперь после школы сразу домой и делать уроки. Больше не поддамся твоим уговорам – бурчала бабушка на кухне.
Дед сидел в зале на диване с газетой в руках и поглядывал через открытую дверь на меня.
Пришлось открывать футляр и доставать скрипку. Поставив ноты на пюпитр, я провел смычком по струнам…
***
Лев Моисеевич взял скрипку. Прижав ее подбородком к груди, проверил звук и слегка подтянув струны, легонько коснулся их смычком. Скрипка запела. Она пела легко и красиво, как будто только ждала того момента, когда сможет выдохнуть всё, что в ней накопилось.
– Понимаешь, Сережа, скрипку надо любить. Или не брать в руки совсем. Мой дед и отец – тоже играли на этом инструменте. Отец родился в далеком украинском селе. Еще до войны. Во время войны он был чуть старше тебя. Ему было 10 лет, когда к ним в село пришли немцы. И всех, старых и малых, кто мог ходить и не мог, всех стали сгонять в большой амбар на краю села.
Вот и к ним в хату вошел немецкий офицер. Вошел в тот момент, когда мой папа играл на скрипке. А его родители сидели на скамье и слушали как он играет. Они знали, что немцы уже в селе. Слышали за окном крики и стоны. Слышали выстрелы и лай собак. И эта игра на скрипке была для них минутой прощания друг с другом.
Офицер, угрожая пистолетом, приказал всем выходить на улицу. Родители первые поднялись и направились к выходу. За ними шел мой отец. В руках у него была скрипка. Немецкий офицер разозлился:
– Я приказал ничего с собой не брать – сказал он, коверкая русские слова.
Но мой отец ещё крепче прижал к груди скрипку.
Офицер вырвал из его рук инструмент и стал осматривать со всех сторон. Затем вернул скрипку мальчику и крикнул
– Играть!
Напуганный немецким офицером, отец взял скрипку, смычок и стал играть.
Скрипка в его руках плакала и стонала, смеялась и билась в истерике…
Мать стояла, закрыв мокрое от слёз лицо руками. По лицу отца тоже текли слёзы.
Даже офицер не выдержал и крикнул:
– Все! Довольно! Schnell, schnell, geh! (быстро, быстро иди!)
Не известно, что с ним, немецким офицером, случилось в ту минуту, но неожиданно, впихнув отца в хату, он тихо сквозь зубы сказал:
– Ich gebe dir zwei Minuten! Цвай минут! Lauf schnell! (– Я даю тебе две минуты! Беги быстро!)
Отец сначала растерялся. Но затем, сообразив, быстро схватил скрипку, выбежал на задний двор и кинулся в лес. Он бежал не чувствуя ног; не замечая, что вечер уже давно сменился ночью и до последней минуты надеялся на чудесное спасение своих родителей. И только поднявшись на холм за лесом, увидел объятое пламенем село. И тут он понял, что там, в хате, эта скрипка пела для него и для его родителей в последний раз. Этой игрой он прощался со своими близкими и любимыми людьми. Он сел на землю и заплакал.
Сколько прошло времени, он не помнил. Вскоре его подобрали партизаны и забрали с собой в отряд.
Каждый раз, приходя с заданий, в минуты отдыха, мой отец брал скрипку и играл. Играл, чтобы вселить надежду. Играл, чтобы наполнить верой в победу. Играл в память о своих родителях. И сидя вокруг костра, партизаны слушали и понимали, что самое дорогое у человека жизнь и совсем не важно, кто он – еврей, русский или украинец!
Мой папа не стал великим музыкантом: в одном из боев ему оторвало пальцы на руке. Но свою скрипку он хранит до сих пор».
***
Не знаю, буду ли я великим музыкантом. Но теперь, когда я беру в руки скрипку и касаюсь её струн смычком, я слышу, когда она смеётся, когда она плачет и всегда стараюсь понять, что она хочет мне сказать…
