Сэнди Холл
Немножко по-другому
– Не верится, что я тебе до сих пор не рассказала, – говорит Инга, и глаза у нее загораются. – На этот раз у меня мальчик и девочка, Гейб и Лия. И они прелестные, поверь, так оно и есть.
– Ты так обо всех говоришь, – отвечаю я, откидываясь на спинку стула и потягивая вино. Она закатывает глаза:
– Они все прелестные, но эти двое – особенно. У меня такое чувство, что я нашла бы их где угодно, не только в группе.
– Ты и это раньше говорила.
– Да, знаю! Из них вышел бы прекрасный материал для книги. На днях она зачитывала в классе короткое сочинение, а он, по-моему, пускал на нее слюни.
– Может, он пришел от стоматолога.
– Зачем ты меня подначиваешь? – спрашивает она, глядя на меня. – У них намечается роман. Говорю тебе, быть такого не может, чтобы его у них не случилось. Между ними химия, ее нельзя не заметить. Даже не знаю, в чем тут дело, но приложу все силы, чтобы свести их вместе.
Я качаю головой, хоть и не могу сдержать улыбку. У моей девочки страсть к сводничеству.
– Или, по крайней мере, заставлю их поговорить друг с другом.
– По очень крайней мере, – соглашаюсь, дразня ее. Она пропускает мою реплику мимо ушей и продолжает:
– Они почти каждую пару сидят рядом. Иногда между ними садится Виктор, – говорит она, состроив мину.
– Будь ты проклят, Виктор! – говорю, потрясая кулаками. – Что за Виктор?
– Из тех, кому приходится добирать предмет по необходимости.
– А, из этих.
– У него хватило наглости прийти ко мне в кабинет в рабочие часы и попросить внести поправки в расписание курса в пользу его личного графика. Так хотелось ему вмазать.
– Вечно находится такой.
– Он напоминает мне индуса из «Дрянных девчонок»…
– Кевина Гнапора, – тут же подхватываю я.
– Да! Только страшнее, потому что ему не нравится мой предмет. Я волнуюсь, как бы он чего не поджег. Он как сточный колодец посреди моего оазиса писательского мастерства.
– Знаю таких людей.
– Так вот, иногда они садятся рядом. Когда один из них смотрит на другого, он будто вот-вот что-то скажет, а потом берет и отворачивается, как только другой чувствует, что на него смотрят, и поднимает голову.
– А, проблема правильного выбора момента.
– Это как раз хуже всего. Но Гейб и Лия влюбятся друг в друга, попомни мои слова, – говорит она, стуча пальцем по столу, чтобы поставить точку в своем утверждении.
– Запомнила.
Несколько минут мы молча едим.
– Ну а что нового в мире астрофизики? – спрашивает она.
– Мы женаты уже пять лет, а ты до сих пор не имеешь представления о том, чем я занимаюсь весь день.
– Нет, не имею.
Октябрь
Шарлотта (бариста)
Я оказалась в богопротивной утренней смене одна – это худшее, что случалось со мной за все время работы в «Старбакс». А все из-за нового менеджера: по-моему, она не понимает, что меня всегда надо ставить в смену с Табитой или Китом. Они меня сдерживают и не дают душить покупателей.
Вы только посмотрите, кто к нам забрел – неудачник Гейб. Есть такое интересное и страшное явление при работе в «Старбакс»: запоминаешь имена постоянных клиентов. И, к сожалению, они запоминают тебя. Гейб начал приходить сюда давно, хотя в прошлом году он являлся редко. Я по нему почти соскучилась, но вот он вернулся и теперь выглядит еще более ненормальным, чем раньше. Прямо сейчас он даже разговаривает сам с собой.
Табите с Китом нравится представлять, будто Гейб особенный, не такой, как все, что он самый очаровательный, застенчивый и чудесный парень на планете. Лично я считаю, что они чокнулись. Думаю, он абсолютно невменяем, хуже не бывает.
– Привет, – говорю я, когда Гейб подходит к стойке, и безуспешно стараюсь натянуть фирменную улыбку сотрудника «Старбакс».
Он не отвечает, продолжая буравить взглядом собственные ботинки.
– Привет!
Ничего.
– Йоу! Приятель! – я бросаю взгляд на стойку, думая, чем бы в него кинуть.
Девушка в очереди толкает его локтем, и Гейб поднимает голову.
– Простите, – бормочет он.
– Ничего, – отвечаю я, хотя сама думаю иначе. – Что вам принести?
– Большой кофе, и оставьте место для молока.
– «Суматру» или «пайк плейс»?
Обычно я ему наливаю «пайк плейс», но Гейб иногда их путает.
Он взирает на меня, словно я что-то сказала на иностранном языке, хотя сам вопрос вполне обычный и понятный.
– «Суматру» или «пайк плейс»? – я едва не кричу. Как же все это глупо.
Он пялится на мои губы и как-то странно вздрагивает, одновременно пожимая плечами.
– Не пойму, о чем вы говорите.
Я показываю на кофейники за спиной с подписями «суматра» и «пайк плейс».
– А, «суматра» подойдет, – говорит он. Мне немножко стыдно: щеки у него пылают таким цветом, какой видишь только на коричных конфетках. Он хлопает глазами и протягивает подарочную карту.
В жизни не пойму, с чего вдруг Табита в него втюрилась. Могла бы выбрать кого получше, думаю, протягивая ему кофе.
– Спасибо, – бормочет он, зарывая руки в карманы и кидая пару монет в банку с чаевыми. Я борюсь с желанием рассыпаться в благодарностях за семь центов. Дождусь Табиту с Китом и расскажу им, что он сегодня отчебучил.
Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)
Что ужасное я совершил в прошлой жизни, что меня так наказывают в теперешней?
Почему Йети и Жирафиха вечно садятся возле меня? Клянусь, я каждую пару меняю место и все равно в итоге оказываюсь возле этих двух дурачков или между ними. Своим видом я им никак не намекаю сесть рядом, тут уж точно сомнений нет.
Меня задолбало держать свечку при их странных брачных ритуалах. Поговорите наконец друг с другом! Вы уже учитесь в универе! Хватит стесняться и строить из себя милашек. И в слово «милашки» я вкладываю далеко не положительный смысл. Они приторные и даже, я бы сказал, чуть жалкие.
Интересно, как поступит Йети, если я приглашу ее на свидание прямо у него на глазах. Может, возьмет и наступит на меня своей лапищей или даже двумя.
– Виктор!
От мыслей меня отвлекает Инга. Она думает, что круто смотрится в хипстерских очках, коротких кардиганах и со светлыми взъерошенными волосами.
– Да?
– Твоя очередь делиться идеей рассказа.
Пора придумать новый, нестандартный способ слинять с пары. Вот какая у меня идея рассказа.
Инга (преподаватель писательского мастерства)
Очередная студентка выходит из моего кабинета, и я с радостью замечаю, что в коридоре меня ждут Гейб и Лия. Когда они заглядывают в открытую дверь, даже поднимаю указательный палец: «подождите секундочку», – просто чтобы они чуть дольше постояли вдвоем.
Закрываю дверь и стучу пальцами по столу, навострив уши на случай, если они решатся заговорить друг с другом.
Считаю до тридцати.
Понимаю, насколько это непрофессионально, и все равно не могу удержаться.
Еще раз считаю до тридцати.
Из коридора до сих пор не слышно ни слова. Я вздыхаю и открываю дверь.
– Кто следующий? – спрашиваю и понимаю, что улыбаюсь слишком широко.
– Дамы вперед, – говорит Гейб. На секунду мы втроем удивляемся его галантности. Он неуклюже прислоняется к стенке и отворачивается.
– Ладно, Лия, – говорю я, – заходи.
Мы несколько минут болтаем. Я ей рассказываю, как меня впечатлило направление, которое она выбрала для недавнего рассказа. Она расправляет плечи и улыбается моей похвале.
– Спасибо, не знала, получится ли у меня выполнить задание. Мне кажется, я… Честно говоря, иногда я чувствую себя здесь слишком юной.
– Ты первокурсница?
– Да.
– У меня было много первокурсников, у которых получалось писать лучше, чем у старшекурсников. Вряд ли возраст тесно связан с писательством. Конечно, со временем писательский навык становится лучше, но нижнего возрастного порога у него нет.
– Приятно слышать от вас такое.
– Ты уже завела друзей в группе? – спрашиваю, направляя наш разговор в нужное русло и подбираясь ближе к своим личным интересам.
Она морщит нос и глядит на дверь.
– Еще нет. Там стоит Гейб. Он милый, но я не знаю, ищет ли он друзей.
Я киваю и улыбаюсь, крепко сжав губы, чтобы не выдать неуместную фразу вроде «Я так и знала!»
Набираю в грудь побольше воздуха:
– Что ж, всегда полезно иметь партнера-критика. Скоро мы будем обсуждать этот вопрос подробнее.
– Хорошо, – говорит она, вставая.
– Это все? Не хочешь обсудить что-нибудь конкретное?
– Нет, мне просто хотелось узнать, правильно ли я понимаю курс, а вы мне это довольно быстро объяснили, спасибо.
– Превосходно. – И тут на меня нисходит озарение. – Можешь позвать сюда Гейба?
Теперь у нее не будет выбора, придется с ним говорить. Она открывает дверь и молча, жестом приглашает его в кабинет. Полагаю, она ему, по крайней мере, улыбнулась. Эти две неразговорчивые натуры доведут меня до смерти.
Он бухается на стул напротив меня и сразу, без приветствия начинает говорить, как будто репетировал слова много раз. Будто он взорвется, если не выскажется.
– Мне тяжело дается краткость, слов всегда выходит слишком много, – быстро объясняется он, вытирая ладони о джинсы.
– Это не беда, – замечаю, медленно проговаривая слова в надежде немного его успокоить.
– А как же короткие рассказы со строгими ограничениями?
– Понимаешь, когда я даю задание написать рассказ на две тысячи слов, старайся не растекаться на все пять тысяч, но если возникнут трудности, ты всегда можешь подойти ко мне, и мы вместе поработаем над формулировками, – предлагаю я. – У писателей удивительным образом получается уменьшать количество слов за счет точных выражений и сокращения ненужных описаний.
Он кивает и улыбается.
– Есть еще вопросы?
– Не столько вопрос, сколько опасение. Мне ведь придется зачитывать задание перед аудиторией, верно?
– Да. И, скорее всего, не одно.
– А отказаться нельзя?
Я сочувственно улыбаюсь, но качаю головой.
– У меня ощущение, что в итоге мне придется редактировать самого себя, потому что, не знаю, делясь рассказом с аудиторией, я чувствую себя…
– Беззащитным? – предполагаю я. Мне часто на это жалуются.
– Ага, – говорит он со вздохом, его уши краснеют.
– А вот тут уже сложнее. Я не собираюсь советовать отстраниться от ощущений или попробовать их забыть, но на этом курсе необязательно писать о том, что вызывает подъем чувств. Если понимаешь, что показывать написанное не хочешь ни под каким предлогом, подойди к Коулу или ко мне, мы тебе с радостью поможем, и баллы ты не потеряешь.
– Хорошо, – говорит он, кивая.
– Это все?
– Да.
– Боже, студенты с каждым годом упрощают себе жизнь.
– Может, мне что-нибудь придумать?
– Нет, и пойду-ка я сегодня домой пораньше.
– Спасибо за помощь, – говорит он, встает и с улыбкой выскальзывает за дверь.
Я снова сажусь в офисное кресло и кручусь на нем. Сделано немного, но сегодня, по крайней мере, дело сдвинулось с мертвой точки.
Сэм (брат Гейба)
Девушка с курса Гейба по писательскому мастерству бродит у библиотечных полок с крайне потерянным видом. Точнее, это девушка с писательского мастерства, в которую Гейб втюрился.
– Привет, – говорю я, когда она проходит третий-четвертый раз вокруг шкафов.
– Привет, – выдыхает она, переводя взгляд с меня на указатель полки и обратно.
– Нужна помощь?
– Ты здесь работаешь?
– Да.
– Тогда конечно. Может, ты мне поможешь.
Она показывает мне листок блокнота.
– Ты поднялась на уровень выше нужного, – говорю я, отталкивая с прохода тележку с книгами, которые надо расставить по местам, и веду ее к заднему лестничному пролету, на этаж ниже, к нужной секции.
– Большое спасибо, – говорит она, достает с полки книгу и прижимает к груди.
– Нет проблем. Я – Сэм, – говорю, протягивая руку.
– Лия, – отвечает она. Пожатие у нее достаточное крепкое. Я впечатлен.
– Ты ведь знаешь моего брата Гейба, да?
Она поднимает взгляд с книги на меня.
– Что? Нет. Я имею в виду… – она делает паузу, видимо, засмущавшись. Вот уж точно, они с Гей-бом – пара, созданная на небесах. – Мы с ним посещаем один предмет, но я его не знаю. «Не знаю» не в том смысле, что «незнакома». Просто мы не… мы с ним не дружим.
Я киваю, стараясь не очень улыбаться, хотя еле сдерживаю смех, и говорю:
– Я передам ему твои слова.
– Нет! – восклицает она.
– Я пошутил, – обещаю я и кладу ладонь ей на руку.
– Еще раз спасибо, – говорит она, обнимая книги, и отходит.
Наблюдаю, как она уходит, и остаток смены думаю, как бы свести этих двух сумасшедших. Так время течет быстрее.
Белка!
Самое замечательное в это время года – желуди. Они вкусные и восхитительные, это лучшая еда в мире. Если вы не едите желудей, то многое упускаете. Я всем друзьям рассказываю, какие желуди удивительные, а они иногда глядят на меня как на чокнутую. Но с ума я схожу только по желудям.
Вижу мальчика и девочку. Эта девочка как-то дала мне арахис, и она часто наблюдает за мальчиком. Он тоже на нее смотрит. Правда, они всегда смотрят друг на друга в разное время, по очереди. Но сегодня они успевают поймать взгляды друг друга и улыбаются так широко, что кажется, будто смеются.
Думаю, они смеются.
Надеюсь, им нравятся желуди. Можно было бы запустить ими в них. Нет, плохая мысль. Не хочу тратить желуди. Не хочу делиться. Хотите, зовите меня плохой белкой, но я не люблю делиться желудями.
А может, я от этого становлюсь хорошей белкой, совершенной белкой, настоящим идеалом белки.
Хиллари (сокурсница по писательскому мастерству)
– Мы начинаем первое долгосрочное задание по критике, – заявляет Зовите-Меня-Инга в один дождливый октябрьский день.
Она так волнуется, будто это лучшее событие со времен изобретения наборного шрифта, или чем там еще восхищаются профессора литературы.
– Напишем несколько простых рассказов на тысячу слов, чуть больше или меньше, а затем в течение нескольких недель будем читать их партнеру.
У обоих будет шанс непосредственно увидеть, как работает над заданиями другой человек. Потом поменяетесь ролями. Считаю, это очень важно: учиться друг у друга.
Я выпрямляюсь, поднимаю руку и говорю, не дожидаясь, пока меня назовут:
– На какие темы будем писать?
– На простые, например, можно начать с яркого детского воспоминания: грустного, счастливого, смешного. Только придерживайтесь рамок в тысячу слов. Необязательно писать об очень личном. Если кажется, что тема вам неприятна, зайдите ко мне в рабочее время. Не стоит раскрывать мне все детали, но мы что-нибудь придумаем.
По правде говоря, именно это я в Зовите-Меня-Инга уважаю, хотя она бывает той еще штучкой. Она трезво подходит к тем затруднениям, которые могли бы возникнуть у людей при выборе тем. Например, вдруг со мной грубо обращались в детстве и все детские воспоминания связаны с этим? Но мне кажется, если у тебя такие проблемы, то тебе не до колледжа и писательского мастерства. Ты, скорее всего, сидишь в тюрьме и делаешь брагу.
Такие мысли точно лучше оставить при себе.
И думать о браге тоже не стоит. Однажды мы с соседкой по комнате приготовили огромное количество пунша в пластмассовом баке и высыпали туда виноградный «кул-эйд». Все парни сказали, что он походил на брагу. Вот откуда сынкам богатых родителей знать, как она выглядит?
– Еще вопросы? – спрашивает Зовите-Меня-Инга. Наверно, я забылась, пока думала о браге.
– Партнера можно выбирать самим?
– Конечно. Это ведь не детский сад. – Улыбается она, словно выдала суперумную мысль. И снова перестает мне нравиться, хотя я ее уважаю.
Провожу рукой по волосам и оглядываю аудиторию. Нас четное число – это хорошо. Но не хочу в итоге остаться с занудой Виктором. Я весь семестр поглядывала на милашку Гейба. Склоняюсь к пустому стулу между нами. Он похож на парня на мотоцикле, с которым встречалась моя сестра. Тот был сексуальным. Ей, однако, не хватило мозгов удержать его.
– Гейб! – окликаю его, словно мы с ним старые друзья.
Он не отвечает.
Я комкаю кусок бумаги и кидаю в него. Он подпрыгивает и глядит на меня. Я самым соблазнительным образом маню его пальчиком, показывая «иди сюда, стань моим партнером по писательскому мастерству». Он поднимает брови.
– Давай работать вместе, – говорю, кладя подбородок на руку. Я едва не выхожу из себя: приходится тратить лучшие уловки на недотепу. Хотя вряд ли можно его так назвать. Он особенно мил, когда небрит, и смущается, если приходится говорить перед группой. Носил бы он обувку покруче. Может, пока мы будем работать над заданием, у меня получится приучить его к другой обуви. Он вечно носит слипоны, я ни разу не видела его в обуви со шнурками. И на вид они всегда дешевые. Ну, хотя бы не кроксы.
– Ну? – подгоняю я.
– А-а-а, – он отводит взгляд, – ну, можно.
Поворачивается ко мне и кивает.
Есть!
Мы сдвигаем стулья.
– Пока мы не начали, я должна кое о чем тебя спросить. Ты итальянец? Люблю итальянцев.
– Гм, я по большей части португалец и валлиец.
– Из Южной Америки? Даже лучше.
Он странно на меня смотрит.
– Ты ведь знаешь, что Португалия находится не в Южной Америке, правда?
– Ну, конечно, дурачок, – говорю, касаясь его руки. – Я просто пошутила!
Черт, а где эта Португалия?
Инга (преподаватель писательского мастерства)
Я заканчиваю раздавать задания и наблюдаю, как Лия делает заметку, а Гейб глядит ей в затылок. Самое время им подружиться. Надеюсь, у них не было трудного детства. Мне кажется, нет лучше задания для того, чтобы моя пара семестра прониклась симпатией друг к другу. Разговоры о детских воспоминаниях всегда сближают.
А часики Гейба и Лии уже тикают. Я пока даже не видела, как они разговаривают. Они подолгу мечтательно глядят друг на друга, так что равнодушия между ними явно нет. Они словно создали тайное общество взаимного восхищения, и пришла пора поделиться им друг с другом.
Лия поднимает взгляд от блокнота и улыбается мне. Но мы одновременно замечаем, как Гейб разговаривает с Хиллари.
Чтоб тебя, Хиллари!
Тебе совершенно не рады в тайном обществе взаимного восхищения. Кажется, словно все мои надежды и мечты о любви Гейба и Лии вылетают в окошко с каждым взмахом длинных, подцвеченных пепельно-каштановых волос Хиллари. Я знаю, что под дорогими оттенками пепельного и медового скрывается ее родной мышиный цвет. Не то чтобы я считала, что Гейб из тех парней, кого впечатляет откидывание волос, но я мало его знаю, а следовательно, не могу выделить ему кредит доверия.
Я так громко вздыхаю, что чувствую, как это замечает половина первого ряда, поэтому, вместо того чтобы свернуть шею Хиллари, улыбаюсь и на секунду отворачиваюсь, возвращая самообладание. Пэм это не понравится. Отчасти потому, что мое состояние подчеркивает, насколько эмоционально я вовлечена в эти недоотношения.
Снова поворачиваюсь, чтобы проверить, как там Лия: у нее все хорошо. Кажется, ее зовет работать соседка по парте. Но ведь я хотела, чтобы Гейб и Лия влюбились, беседуя о его десятом дне рождения, или чтобы она рассказала, как строила самую лучшую крепость из лоскутного одеяла, сшитого для нее бабушкой, или как у Лии застряла голова между прутьями стула, как Гейб упал с крыши, потому что старшая сестра ему сказала, что он сможет полететь. Именно такие истории и связывают людей. Все это – примеры эссе, которые студенты писали в прошлом.
А теперь этого никогда не случится из-за Хиллари.
Не знала, что так сильно возненавижу это имя. Я киплю почти от такой же ярости, какую Виктор источает на занятиях каждый день.
С пониманием гляжу на Лию, а она привычно улыбается в ответ. Я с Хиллари еще не закончила. Она разбудила во мне зверя.
Сэм (брат Гейба)
Я уже выхожу из студенческого центра, как замечаю, что в дальнем уголке, за лестницей, почти невидимый, прячется Гейб. Мама надоедает мне тем, чтобы я за ним приглядывал, хоть я и говорю, что у него все нормально. Сажусь напротив.
– Я и не замечал, что здесь есть сиденья.
Он, кажется, меня не видит. Я стучу по столу – он вздрагивает, вытаскивает наушники и глядит на меня.
– Привет, – говорит он, – я тебя не слышал.
– Ну надо же. Говорю, что даже не знал, что ты здесь сидишь.
Он оглядывается, как будто сам не знает, где сидит:
– Должно быть, эти скамейки поставили недавно, но мне нравится, что они в стороне.
Я киваю.
– Как дела?
– Хорошо.
– Чем занимаешься?
– Договорился встретиться с девушкой с писательского мастерства, она будет моим критиком.
– Будешь работать с той цыпочкой, Лией?
– Не-а, с самой приставучей девчонкой в мире. Хотел бы я, чтобы это была Лия.
Я ему верю: он такую мину скорчил. Как назло, во мне поднимает свою уродливую голову старший брат.
– Так она тебе действительно нравится!
Он закатывает глаза.
– Ты с ней уже говорил?
– Нет.
– А я с ней недавно разговаривал.
Мои слова заставляют его насторожиться.
– Что? Что ты ей наговорил, Сэм?
– Ничего, клянусь! – Поднимаю руки в знак капитуляции. Он на меня пристально смотрит:
– Клянешься, что не повел себя как засранец?
– Клянусь.
– Не верю.
– Ну и ладно.
Мы зашли в тупик, но я все равно решаю продолжить:
– Поговори с ней. Она симпатичная.
Он пожимает плечами.
– Ну ты что, почему нет?
– Сам знаешь, почему, – говорит он. Я и на самом деле знаю, но такие причины считаю глупыми, и мне так думать позволительно, потому что я его брат.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом, о чем угодно, – предлагает Гейб.
– Как тебе жизнь куратора академической резиденции, или какой там абракадаброй называется твоя должность?
– Нелегко. На днях пришла девушка и увидела, как я плачу над ее заданием по математическому анализу. Я никогда им не занимался, мне хватало алгебры и начал анализа. Поэтому я не смог ей дать никакого совета.
– Тяжело.
– Да уж. Мне жаль ребят, у них ведь поначалу, кроме меня, никого нет, понимаешь? Если бы я не потерял стипендии, им назначили бы кого-нибудь более полезного.
– Универ не назначил бы тебя на эту должность, если бы ты был бесполезным.
– А я вот уверен, что меня назначили из жалости.
– Все равно, – говорю, стараясь за что-нибудь ухватиться, за что угодно, чтобы вытянуть его из спирали жалости к себе, которая уже начинает его затягивать. – Тебе выделили отдельную комнату.
Тут он захихикал.
– Что правда, то правда.
– Отдельная комната – это потрясающе.
Он поднимает брови.
– Я три долгих года терпел ночной пердеж Кейси.
Гейб смеется.
– Не хочешь проводить меня до столовой? – спрашиваю, понимая, что сто лет не ел, а дома еды нет.
– Не-а, мне еще надо встретиться с приставучей девчонкой, забыл?
– А, точно. И как же вышло, что ты оказался с ней в паре?
Он морщит нос.
– Она попросила работать с ней, а я не знал, как отказать. Я был в таком шоке, что меня попросила не Лия, что впал в какой-то ступор.
– И чем же она тебя раздражает?
– Ну, во-первых, она считает, что Португалия находится в Южной Америке.
Я качаю головой и смеюсь:
– Тяжелый случай, брат.
– Жизнь порой – штука тяжелая, – говорит он словно умудренный жизнью старик.
– Да, но… – Я останавливаюсь и гляжу на него, раскиданные по столу книги, складку сосредоточенности на лбу, – не настолько, как ты считаешь. Знаю, ты не любишь, когда я так говорю, может… Я просто писаю против ветра. Не хочу ссориться. Позволяй иногда людям помогать тебе.
Он глядит на меня – на секунду мне кажется, что он вот-вот заплачет.
– Знаю, – выговаривает он наконец.
– Хорошо, что знаешь.
– Правда знаю. Потому и решил ходить к психотерапевту.
– Молодец, – говорю, немного удивившись. Но понимаю, что его на это подбили родители. Не успев увековечить памятный момент, ловлю взгляд девушки с очень широкой и явно фальшивой улыбкой.
– Я так понимаю, это твоя партнерша, – говорю, мотнув в ее сторону подбородком.
– Да, – говорит он, опуская плечи, – как это ни печально.
Я тут же убегаю, едва взмахнув рукой над плечом. Я не в настроении знакомиться с самой приставучей девчонкой в мире.
Фрэнк (доставщик китайской еды)
С заказами что-то не так. Два человека из двух разных комнат одного общежития сделали два совершенно одинаковых заказа. Приходится остановиться, чтобы позвонить Лин и уточнить: она вечно путается. Больше нельзя ставить ее в смену вечером по воскресеньям, это точно.
Я сам обзваниваю обе комнаты. Может, тот человек, чей заказ неверно поняли, заберет его. По крайней мере, он будет знать, что я здесь и заказ в пути. Ненавижу разворачиваться и ехать обратно в ресторан, но это тоже часть моей работы.
Стою в холле и жду уже лет сто, пытаясь не выглядеть воришкой. У меня разрывается телефон. Такое ощущение, что сегодня все решили отдохнуть, а у меня завтра в девять лабораторная работа, и завалить ее никак нельзя. У меня по предмету «отлично», не хочется испортить баллы.
Наконец двери обоих лифтов открываются, из одного выходит девушка, из другого – парень.
– Доставка? – спрашиваю я, беря в руки сумки.
Они подходят и моргают друг на друга.
– Может быть такое, что вы заказали одинаковую еду?
– Лапша с кунжутом и курицей, на гарнир жареные клецки? – спрашивает девушка, переводя взгляд с меня на парня.
– Да, – говорит паренек так тихо, что больше похоже на вздох.
– Серьезно? – спрашиваю.
Он кивает, а она улыбается.
– И вы не вместе? – продолжаю смущенно. – Раньше никогда такого не случалось. Может, в этом нет ничего особенного, но я уже шесть лет работаю доставщиком в семейном ресторане и клянусь вам: такого не бывало никогда.
– Нет, – говорит девушка. Наверно, она сегодня неразговорчива. – Не вместе. Но я рада, что у нас получилось побить ваш статистический рекорд.
– Круто. Просто хочу сказать, что вы могли бы заказать большую порцию клецков за меньшие деньги и получить при этом больше штук.
На это они оба улыбаются.
– Клецки лишними не бывают, – говорит девушка.
Я отдаю им заказы, они расплачиваются и оставляют мне приличные чаевые. Уходя, я оглядываюсь через плечо – они глядят друг на друга, дожидаясь лифта.
Марибел (соседка Лии по комнате)
Вечером в воскресенье, проведя все выходные у родителей, возвращаюсь в общежитие, и на меня практически набрасывается Лия.
– Я тоже по тебе скучала, – говорю. Руки теперь заняты не только выстиранным бельем, но и Лией.
– Случилось непоправимое.
– Что? Господи, что случилось? – Готовлюсь к ужасным новостям, стараюсь прокрутить в голове, что могло пойти не так.
– Гейб теперь живет здесь!
– А что в этом плохого?
– Ничего, но я ведь этого не знала. Все время жил! И как я не заметила? Мы ведь выходим на одной остановке. Но я бы и не подумала, что он обитает в этом корпусе. Я догадывалась, что где-то неподалеку.
– Ты же понимаешь, что ничего ужасного тут нет? Жить рядом с предметом обожания не так уж плохо.
– Ужасно не это.
Я вздыхаю и скидываю белье на кровать. Она бросается на свою кровать, а я начинаю убирать вещи.
– Скажи, что тебя тревожит, – говорю я.
– Так вот, я заказала китайскую еду, – начинает Лия.
– А мне оставила?
– В мини-холодильнике остались клецки.
– Вкуснотища.
Она закатывает глаза.
– Приехал доставщик, позвонил мне, и вот какое совпадение: когда я спустилась в холл, из другого лифта вышел Гейб собственной персоной.
– Поразительно.
– Я тоже так подумала, – соглашается она. – Конечно, он так ничего и не сказал, пока доставщик объяснял, что мы заказали одинаковую еду и что раньше такого не случалось. А потом он спросил, вместе ли мы, я даже засмущалась.
Я делаю рукой жест «так себе».
– А потом стало еще хуже.
– Как так?
– Мы вместе ждали лифт и даже смотрели друг на друга, по крайней мере, периодически поглядывали. Я пыталась придумать какую-нибудь тему для разговора…
– Надо было сказать, как тебе понравилось его эссе на прошлой неделе.
– Да, так бы и сделал нормальный человек.
– О нет. А что сделал ненормальный человек?
– Я, дурочка, посмотрела ему в глаза и сказала: «Как китаянка говорю: ты отлично разбираешься в китайской еде».
– Могло быть и хуже, – говорю я.
– Ты бы хоть кому-нибудь как мексиканка сказала, что другой человек отлично разбирается в мексиканской еде?
– Ну… если ставить вопрос так…
Она натягивает на голову капюшон от толстовки и затягивает тесемки, оставляя снаружи только нос.
– Лия, я просто тебя дразню. Все не так уж плохо, – говорю, садясь рядом с нею на кровать. – А он что ответил?
Она ослабляет завязки, чтобы можно было говорить:
– Он просто стоял и глядел на меня, то открывал рот, то закрывал.
– Конечно, лучше было бы похвалить его эссе, но ведь еще не все потеряно. Подумаешь, странно выразилась.
– У меня впервые хватило смелости заговорить с ним, а я взяла и ляпнула! Не нравится мне это. Я бы так никогда не сказала.
– Надо было похвалить эссе, а потом пригласить его вместе поесть.
– Вот почему в такие моменты рядом нет тебя с наставлениями? Почему ты оставляешь меня барахтаться в этом мире в одиночестве?
– У меня нет ответов на эти вопросы.
Она щурится, глядя куда-то вдаль:
– Честно говоря, предложи я ему поесть вместе, это бы плохо закончилось. Не смогла бы рядом с ним вести себя спокойно. В итоге начала бы ему рассказывать о своем семейном древе и что у слова «дно» множественное число – «донья».
– Может, он бы это оценил, – говорю, поглаживая ее по спине.
– Просто мне не надо забывать, что еще есть шанс и необязательно вести себя с ним невозмутимо.
– Ни в коем случае не забывай.
Она снова затягивает капюшон и качает головой.
Шарлотта (бариста)
– Наш лапочка Гейб не забегал на днях? – спрашивает Табита во время затишья. Видно, что ей хочется посплетничать. У меня нет настроения работать, но не знаю, хватит ли меня на разговоры о Гейбе. Она настаивает:
– Я видела его пару раз, но мне этого мало. И подумала, что можно косвенно почувствовать его через тебя.
– Хватит нести ерунду.
– Но он ведь такой милый!
– Мне кажется, с ним что-то не так, – говорю. Не хочется говорить о нем плохое, ведь Табита – человек добрый. Такие люди встречаются редко, и уж тем более – в «Старбакс», но не хочу подавать ей ложную надежду.
– Не может быть! Он такой чудесный.
– Он заходил недели две назад, но вел себя настолько неадекватно, что я подумала: он серьезно накачался наркотиками.
Она пожимает плечами:
– Я не осуждаю наркоманию.
– Было десять утра.
– Может, он просто был сонный.
– Мне раз сорок пришлось его спросить, какой объем кофе ему нужен.
– Перестань бубнить.
– Каждый божий раз, когда приходит, он не может ответить на простейшие вопросы. Прошлый раз он не знал, «суматру» ему надо или «пайк плейс», а до этого – греть выпечку или нет. Надо перестать задавать ему вопросы.
– Просто он неразговорчив. В последнее время я его видела несколько раз, когда здесь была и девушка, Лия. Они всегда стесняются, когда друг друга видят, и чуть-чуть улыбаются. Мы словно наблюдаем, как перед нами расцветает новая любовь.
– Ты что-то слишком засиделась со своими кошками.
– А ты часто стала вести себя как последняя сволочь, – отрезает она.
Я изображаю оскорбленную невинность и кидаю в нее полотенце для паровой трубки.
– Фу, – говорит она, – не надо кидать в меня тряпку с засохшим молоком.
– А вот не надо болтать ерунду о любви между наркоманом и какой-то случайной телкой.