Сэм Сайкс
Десять железных стрел
Sam Sykes
Ten Arrows of Iron
© 2020 Sam Sykes
© К. Гусакова, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2021
* * *
Всякому читателю, кого все еще тревожат шрамы.
«Татуировки. Не узнаешь, что ли?»
Он сощурился на ее покрытые чернилами предплечья.
– Скитальские татуировки. Она что, мятежный маг?
– Да не просто мятежный маг, придурок, – прошипела Синдра. – Не слыхал байки? Предостережения? Это тебе не просто бандитка.
Она злобно ткнула в женщину пальцем.
– Это Сэл Какофония.
И его спину продрало морозом покрепче зимнего.
Он слыхал. Все, кто хоть раз понадеялся помочь людям Шрама, слыхал о Сэл Какофонии. О женщине, что разгуливает по Шраму и сеет лишь горе и разруху. О женщине, что убила больше людей, оставила больше вдов и уничтожила больше городов, чем самый яростный зверь или жесточайший злодей. О женщине, что расписывает Шрам кровью своих врагов – скитальцев, имперцев, революционеров…
Сэл Какофония, как говаривали, стремилась убить по одному экземпляру всего, что ходило, ползало или летало по этой безнадежной земле.
И, может, так и есть. Может, все это правда. Может, она даже творила и что похуже, чем пересказывали в байках.
Тем, кто возвращается в Шрам…
Вы, пожалуй, слыхали байки о Сэл Какофонии. Владелице магического револьвера, несущего гибель, разрушительнице Последнесвета, мстительнице Старковой Блажи, убийце Враки по прозвищу Врата, и той, кто оставляет позади лишь пепел.
С другой стороны, может, и не слыхали. Или просто не помните. Не буду катить бочку.
Ну, потерпите малость. Я бо́льшую часть того времени не то чтобы отличалась трезвостью.
Все началось, когда меня «поймала» некая воен-губернатор Третта Суровая, гром-баба на службе Славной Революции Кулака и Пламени – людей, которые заявлялись с мощными пушками, всех убивали и убирались обратно. От имени этих самых людей с мощными пушками она очень интересовалась, какая же цепочка событий привела к тому, что я учинила в Шраме такой разгром, и – подозреваю, гораздо важнее – что стряслось с ее солдатом, которого она вознамерилась спасти.
Я охотилась на неких нехороших людей; времени вдаваться во все причины, по которым они заслуживали смерти, у нас нет, но поверьте – заслуживали. Каждый – скиталец, предавший клятву Империуму (как Революция, только вместо мощных пушек – мощная магия и, ах да, они хотят друг друга уничтожить) в стремлении привести его к краху, и предводителем их был изувер Враки Врата.
Погоня привела меня на порог бывшей пассии, Лиетт, у которой хватало причин стать бывшей и более чем хватало причин мне не помогать, но что тут сказать?.. Я, видать, само очарование.
Вдвоем мы проследовали за теми людьми в город под названием Старкова Блажь, где обнаружили – после того, как едва избежали зверского убийства, которое над нами стремились учинить отбитые фанатики Обители – лишь то, что они призвали жуткое чудовище, известное как Скрат, которое шустро удрало из-под их власти. В попытке призвать нового и дать ему подходящего носителя, они увели детей Старковой Блажи, и я вознамерилась их убить.
Ну, э-э, тех. Не детей. Детей я спасла.
Из-за чего, в свою очередь, наши пути пересеклись с Кэвриком Гордым – солдатом Революции, будущей жертвой похищения и объектом допроса Третты Суровой. После того, как мы «одолжили» средство передвижения Кэврика и его самого – да-да, красть людей плохо, но я спешила, а рулить этой, мать ее, штуковиной не умею, – след привел нас к «Усталой матери», барже, что служит плавучей крепостью Пеплоустам, крупнейшему преступному синдикату Шрама.
Выяснилось – после будоражащей схватки, – что Враки увел детей в место великой силы: Плевелы, поле битвы, столь пропитанное магией, оставшейся после сражений между Империумом и Революцией, что он мог вытянуть дремлющую там энергию, дабы призвать нового Скрата. Мы обнаружили Бессонную, крепость Революции, которую полностью уничтожило имперское Дарование по имени Алое Облако – маг, не нуждающийся в Мене.
Что мне прекрасно известно. Потому что Алое Облако – это я.
Когда-то была, по крайней мере.
Я открыла Третте свою прежнюю личность прославленной героини Империума, и воен-губернатору хватило любезности не всадить мне пулю в лоб, хотя бы пока я пересказывала, что стряслось.
Враки и я… мы оба когда-то примкнули к Заговору против Короны, стремясь свергнуть Императрицу и ее лишенного магии сына, усадить на их место истинного наследника. Все враз изменилось, когда вдруг стало ясно: замысел включал в себя то, что меня предаст он, друзья, бывший любовник – еще один – Джинду Клинок. Они украли мою магию. Они отняли мою силу. Они бросили меня умирать.
И я жаждала отплатить той же монетой.
Мы с Лиетт… поссорились. Она оставила Бессонную. Я же обнаружила еще больше врагов, которые привели меня и Кэврика в Последнесвет, великий город, который возвел удивительный изобретатель, известный как Два-Одиноких-Старика. Прекрасный, величественный город, триумф алхимии, машиностроения и чарографии, столь грандиозный, что в его стенах не смели сражаться даже Империум с Революцией.
Если теперь подумать, не стоило, наверное, его разрушать.
Но я разрушила. Чтобы выкурить сообщников Враки. И план сработал. Я проследовала за ними в Собачью Пасть, разоренную крепость, прославившуюся тем, что именно там имперские маги, прознав, что сын Императрицы лишен магии, подняли мятеж и превратились в скитальцев.
Дальше творилось невероятное. Я сразилась с Враки и его последователями, спасла детей Старковой Блажи, сорвала попытку Враки призвать нечеловеческое уродство и едва унесла ноги сама.
Дух захватывало. Невероятно, правда. Эпично, потрясающе. Такое жизнь переворачивает.
Видели бы вы.
Так вот, я сбежала к руинам Последнесвета, едва живая. Благодаря своевременному возвращению Кэврика и Лиетт я сумела убраться дальше, в Нижеград.
Но за мной проследили.
Враки и Джинду, жаждущие отомстить, вернулись и уничтожили город… как и я. Уничтожила город, погубила людей, сотрясла всю местность до основания. Бросила Враки умирать в пыли, а Джинду, человеку, который меня предал, который держал в ладонях мое сердце и вонзил в него кинжал…
…я дала ему уйти.
Почему – не понимаю. По сей день не понимаю. Как и Лиетт. Она меня оставила. Опять. И я за ней не пошла. Что я сотворила с Последнесветом, с Нижеградом… я не могла сотворить то же самое и с ней.
Надеюсь, у нее все хорошо.
Третта Суровая, моя тюремщица, выслушав историю до самого конца, уже была готова меня казнить. Однако мне позволило сбежать вмешательство Кэврика – который, представьте себе, в итоге простил меня за свое похищение.
А потом он тоже ушел.
И остался со мной один только тезка. Какофония. Револьвер, что стреляет магией, ярко пылает и временами со мной разговаривает. И пусть Враки с его шавками убиты, их имена – всего лишь семь из списка.
А предало меня – тридцать три.
И вот, в поисках остальных, я отправилась в путь.
И тут-то дело приняло оборот похуже…
1. Малогорка
День, когда с небес пролился огонь, начался как и все предыдущие.
Мерет привычно проснулся до рассвета, чтобы смолоть травы, которые сушил на прошлой неделе, для тинктур и мазей, которые настоятся на следующей. Привычно собрал нужные снадобья – бальзам для ожога, который Родик заполучил в кузнице, мазь для больного колена старика Эртона и, как всегда, бутылку виски «Эвонин» на всякий случай, вдруг что приключится, – сложил их в сумку и выдвинулся в путь. Начал обход и заглянул ко всем пациентам, как и обычно за предыдущие три месяца в Малогорке.
Название, думалось Мерету, малость несправедливое. В конце концов, много уже воды утекло с тех пор, как женщина построила лачугу при кургане, который возвела для своего единственного ребенка. Потом довольно много людей сочли это место удобной остановкой на пути в Долину, оно разрослось до размеров городка и заслуживало имя, соответствующее процветающему статусу. Но Мерет не был местным и не считал себя вправе оспаривать название, как бы ни прикипел к поселению.
Да, до размеров Терассуса или даже более внушительных городков Долины ему далеко, да и своих бед хватало, но Малогорка оказалась одним из лучших мест, куда Мерета заносило обучение. Люди приятные, зима относительно мягкая, окружающий лес достаточно густой для дичи, но так, что не станут шнырять твари покрупнее.
Малогорка – место хорошее. И Мерету нравилось думать, что он приносит пользу.
– Етить-колотить, парень, что ж ты в мясники не пошел, тебе ж туда прямая дорога.
С его мнением соглашались не все.
Мерет перевел взгляд с колена Синдры, теперь обернутого свежими вымоченными в обеззараживающем составе бинтами, на ее же лицо, искаженное болью – с глубоким недовольством, которое, как он понадеялся, в достаточной, чтобы выказать всю его усталость от этой шутки, мере увеличили его очки.
– Сама-то, видать, не туда свернула, – сказал он пациентке, которая стала таковой совсем недавно. – Думал, солдат должен быть слеплен из чего покрепче.
– Ну, если бы звали меня Синдра Крепкая – то не вопрос, – прорычала женщина. – А раз уж Великий Генерал счел подходящим поименовать меня Синдра Честная, я любезнейшим образом обращу твое внимание, что вот эта херня, – она обвела жестом бинты, – болит, блядь.
– Уверяю тебя, болит куда меньше, чем инфекция, которую не пропускает мазь, – отозвался Мерет, накрепко затягивая повязку, и осмелился сверкнуть кривой усмешкой. – И тебя предупреждали, как важно держать сустав чистым, а значит, во имя честности, полагаю, могу сказать «я же говорил»?
Пристальный взгляд Синдры неприятно вперился в Мерета, потом опустился к колену. И, окинув всю длину ноги, помрачнел.
Бинты отмечали место, где кончалась плоть и начинался деревянно-металлический протез, приделанный многие месяцы назад. Синдра перекатила лодыжку, словно не верила, что она настоящая, и маленькие цепочки сигилов слабо вспыхнули в ответ.
– Магия сраная, – с презрительной усмешкой произнесла она. – До сих пор не уверена, что с одной ногой не лучше.
– А я уверен, что без протеза ты не смогла бы помочь стольким людям, – добавил Мерет. – И чарография, благодаря которой он работает, по сути не магия.
– Я была революционеркой, парень, – все с той же усмешкой заявила Синдра, натягивая на протез штанину. – И знаю, блядь, как сраная магия выглядит.
– А я-то думал, что солдаты Великой Революции Кулака и Пламени столь чисты и непорочны, что с их уст никогда не срываются такие вульгарные выражения.
Лицо Синдры, темнокожее, испещренное морщинами, словно она много старше, чем есть на самом деле, скривилось кислой гримасой. Ну, по крайней мере, оно было под стать остальному телу. Широкие плечи, мощные руки, которые уже давным-давно даже не пыталась скрыть ее старая военная рубаха, крепкие мускулы, сформированные тяжелым трудом, тяжелыми битвами, врагами. Волосы преждевременно обзавелись сединой, кошель – дырами, а сердце – разочарованием. Единственным, что в ней не распадалось на части, был меч на бедре.
Меч оставался острым, как и ее язык. За этим Синдра следила.
– Славная Революция, говнюк ты мелкий, – буркнула она, – и хорошо, что я больше не с ними, верно?
– Верно, – хмыкнул Мерет. – Иначе я не смог бы тебя подлатать.
– Ага, какая ж я, блядь, везучая, – проворчала Синдра. – Не отказалась бы, впрочем, от парочки доз алхимии, как у наших штабных медиков. Уколют – и я б хоть всю ночь дралась.
– Я лишь скромный аптекарь, мэм, – отозвался Мерет. – И пусть травам и перевязкам нужно больше времени, исцеляют они ничуть не хуже.
Синдра вздохнула и, морщась, поднялась на ноги. Протез скрипнул.
– Тебе просто везет, что выбор стоит между тобой и солдатами. А если б между дерзким аптекаришкой, который ни хера лечить не может, и, скажем, Роголобом, который днями не жрал, я соусом обмазалась бы да сама ему пасть раскрыла.
Мерет согласился, но смолчал.
Малогорку, по счастью, миновало большинство сражений между Революцией и ее непримиримым врагом, Империумом, бушевавших по всей Долине. Познала битву дикая местность вокруг, как Мерету рассказывали, да случилась беда у фермера Ренсона с амбаром, который разнесло на кучу щепок залетным пушечным ядром. Но, в общем и целом, обе стороны сосредотачивали усилия на крупных городах и ресурсах. А крошечный, вроде Малогорки, стоил разве что пары-тройки стычек между имперскими магами и солдатами-революционерами.
Одна такая стычка два года назад оставила Синдру тут. В жестокой бойне, в которой она получила тяжелое ранение после того, как прикончила имперского мастера хвата, Синдру бросили умирать как товарищи, так и враги. Жители городка ее подобрали, выходили и взмолились, чтобы она пустила свой меч и силу на их защиту, на что она, обладая щедрым сердцем, которое, несмотря ни на что, неумолимо горело жаждой справедливости, неохотно согласилась.
Ну, по крайней мере, так рассказывала сама Синдра.
Мерет подозревал, что на деле все было, возможно, не настолько драматично, но не спорил, пусть рассказывает. Раны во время обороны городка от случайного чудовища, забредшего из леса, или бандитов, ищущих легкой наживы, она получала вполне настоящие. Но если в эту часть Долины когда-нибудь вернется война, женщина средних лет с мечом вряд ли сумеет как-то ее остановить.
Черт, да тут и сотня таких ничего не сумеет.
Мерет видел остальную Долину. Видел танки, вбитые в землю магией, расчеты, сгоревшие внутри этих танков заживо. Видел города, обращенные пушечным огнем в почерневшие остовы. Видел кладбища, большие, малые, и места, где всем уже плевать на тела и обглоданные птицами кости остаются гнить, где упали.
Это его не отвратило. В конце концов, именно раны, которые нанесла жуткая война, и привели его в Долину, как только Империум одержал победу и принялся вновь заселять эти края. Однако Мерет все равно гадал, не потому ли не остался надолго в Малогорке, потому что глубоко внутри понимал – ему никогда не исцелить и крупицы этих ран.
– Заплатить не могу, знаешь ли.
Вывалившись из задумчивости, он увидел, что Синдра склонилась над маленьким столиком – дополнению к маленькому стулу, маленькому шкафу и маленькой кровати, которые представляли собой всю мебель ее маленького дома. Она не сводила взгляда со своих рук, но Мерет все равно видел на ее лице стыд.
– Тут не Терассус, – тихо произнесла Синдра. – У нас нет богатеев. Знаю, ты сделал для нашего поселения куда больше, чем мы заслуживаем, но…
Она никак не могла заставить себя закончить предложение. Он не мог заставить себя ее поторопить.
Раны, как он узнал, бывают двух видов. Если повезет, приходится лечить сломанные кости, разбитые головы, жуткие ожоги – раны, с которыми справляются травы, перевязки, швы. Если не повезет, то приходится лечить раны, как у Синдры, как у всех солдат.
Война оставила их по всей Долине: солдат, которые каждую ночь просыпались, видя, как лица лучших друзей плавятся и стекают с черепов; солдат, которым являются призраки тех, кого они задушили; солдат, которые видели весь огонь, всю кровь, все тела, валяющиеся грудами по всей Долине, и которые просто ложились и больше не видели причин вставать.
Синдра – женщина сильная. Если ее рассказы правдивы, то одна из сильнейших, каких только знала Революция. Синдра была клинком этой Революции. Однако ее бросили. Слишком изломанную, какую товарищам больше не использовать.
А как починить клинок, неспособный убивать?
Мерет не знал. Он знал только то, чему обучил его мастер: как уберечь раны от воспаления, как вправить сломанные кости, и что есть лекарство, которое почти никогда не подводит.
– У тебя есть чашки?
Синдра подняла взгляд, сбитая с толку.
– А?
– Чашки. Стаканы. Миски тоже сойдут, если больше ничего в этой помойке нет. – Мерет сунул руку в сумку, выудил виски, призывно встряхнул бутылку. – Хочешь отплатить? Я только что закончил обход и ненавижу пить в одиночку.
Синдра усмехнулась.
– Ну, тогда закрывай, нахрен, дверь. Снег идет.
Мерет улыбнулся, прошел к двери, глянул на облака. Синдра права. Зима заявлялась в Долину как всегда рано. Снег мягко падал, неслышно окутывая холодным черным слоем городские…
– Погоди, – Мерет сощурился. – Черный?
Где-то вдалеке, за плотной, приевшейся серостью неба, раздалась мелодия. Как будто вокафон, подумал Мерет, странная потрескивающая машинная трель, которая всегда звучала как-то уж слишком неестественно для человеческого голоса. Она становилась все громче, и Мерет мог поклясться, что никогда раньше такого не слышал. Что там за слова? Что это за песня такая?
– Это что, – пробормотала Синдра себе под нос, выглядывая из окна, – Революционный гимн?
А потом небо взорвалось.
Сперва – звук.
Рев расколол небеса, скорбный треск дерева и визг металла отчаянно пытались заглушить друг друга. Серые облака дрогнули, всколыхнулись, разогнанные в стороны, и уступили место ярко-алой вспышке, словно кто-то воткнул в небо нож и вспорол вдоль.
Затем – огонь.
Золой, углями, головешками размером с кулак и обломками величиной с Мерета, он рухнул с небес. Расколотые доски рухнули на Родиково поле и остались лежать дымящейся, словно кострище, грудой. Металлическая лопасть длиной с ротака пронзила крышу дома и сквозь эту рану изрыгнула пламя. На весь город посыпались огни, вспыхивая яркими языками, взошли садом хохочущих алых цветов за один наполненный копотью вздох.
А потом – корабль.
Его нос пробил облака, серая пелена расступилась перед огромной железной фигурой сурового мужчины со вскинутой в непреклонном предостережении рукой. Следом выдвинулся корпус, изрешеченный черно-красными ранами, из которых вырывались огни. Пропеллеры на палубе и носу визжали в металлической агонии, разваливаясь под давлением пламени. На краткий великолепный миг корабль озарил небо своим величием, как в богатейших гаванях Шрама, пылая яркостью крошечного солнца.
А затем он разбился.
Когда корабль ринулся к земле, Мерету хватило ума заорать. Если где-то и есть бог, то он, должно быть, услышал, потому как судно вильнуло в сторону от поселения и врубилось в поле поблизости, прочертив в земле черный шрам на месте деревьев. Облако дыма, взвившись, пронеслось по городу и окутало все чернотой.
– Блядь.
Мерет даже не заметил, что Синдра все это время стояла рядом. Она по-прежнему глазела на рану в облаках, разинув рот, несмотря на липнущий к губам пепел.
– Это же… корабль, – прошептала Синдра с благоговением. – Гребаный аэробль. Личный флот Великого Генерала. Я помню агитплакаты. – Она сглотнула ком. – Эта штука – революционный трофей. Его здесь так просто не оставят. Надо собрать всех и увести из города, пока за ним не явились.
Очень хороший совет, подумал Мерет.
И если бы расслышал полностью, то наверняка бы согласился.
В действительности он уловил только около половины – прежде чем ринулся, как гребаный кретин, к останкам судна.
Мерет понимал, что это глупо. Но также глупо было являться в Долину помогать людям, еще глупее – вообще становиться аптекарем, так что причин останавливаться сейчас он не видел. Только замедлил ход – крикнуть любопытным и перепуганным зевакам, которые высыпали наружу посмотреть, как на город обрушилось небо, чтобы они убирались подальше. Он так и не остановился, пока не обнаружил первое тело.
Мерет споткнулся об него и чуть не воткнулся лицом в горелую землю. Обернувшись, скривился при виде синего мундира, увешанного симпатичными медальками. Лечение революционеров – дело рискованное, они имели привычку в знак благодарности за труды забирать благодетеля к себе в новобранцы.
К счастью, этот парень оказался мертв.
К несчастью, прикончила его магия.
Из груди торчала сосулька длиной с мужскую руку, вокруг нее вилась холодная дымка, несмотря на пылающий вокруг огонь. Такое мог сотворить только маг. А магов, не принадлежавших Империуму, не так уж много. А значит, этот корабль привела сюда война.
А корабль, в свою очередь, привел сюда войну.
Мерет поднялся на ноги и узрел остальные тела, словно пепел разметавшиеся по полю, наполовину скрытые клубами песка и пыли. Большинство из них, сгорев заживо, медленно тлели рядом с обломками корабля. Некоторые лежали раздавленные или сломанные, как игрушки, отброшенные в сторону при ударе. Еще кое-кто погиб от более необычных причин. Но мертвы были все.
Стольких за один раз Мерет еще не видел.
– Ах ты ж мудила!
В плечо впилась рука. Мерет мигом развернулся – в страхе, что Революция успела явиться за своей военной машиной или это мертвецы восстали из-за какой-нибудь магической срани. Лицо разъяренной Синдры заставило подумать, что, может, оба варианта были не так уж плохи.
– Ты не догоняешь, что тут творится?! – рявкнула она. – Этот корабль видела вся Долина. Либо Революция заявится за обломками, либо Империум завершит начатое, а что одно, что другое кончится вот чем: Малогорка и все в ней сдохнут.
– Но я должен помочь… – слабо начал Мерет.
– Помочь чему?
Хороший вопрос. Тут ничего не попишешь. Даже если бы Мерет все-таки умудрился отыскать выживших, как травы и мази помогут людям, которых раздавило гигантским аэроблем или прожарило разразигромом, или что там еще творят эти, мать их, маги?
Зато он мог что-то сделать для народа Малогорки. И помощь им понадобится. Что бы еще ни принес этот день, ни к чему хорошему дело не придет.
Мерет, вздохнув, кивнул Синдре. Та шлепнула его по голове ладонью, и они вдвоем зашагали обратно.
Пока, по крайней мере, не шелохнулась груда обломков.
Мерет уловил глухой треск. Развернувшись, увидел, как шевельнулись наваленные доски. Направился к ним и, словно в ответ, оттуда к нему что-то потянулось.
Ладонь. Затянутая в грязную кожаную перчатку, запятнанную кровью. От запястья к локтю вились татуировки с бело-голубыми облаками и крыльями. Кто-то выпростал из-под завала руку, пальцы подергивались.
Живой.
Нуждающийся в помощи.
Или так думал Мерет, когда рванул в ту сторону. Но когда до груды обломков осталось футов десять, она вдруг сдвинулась. Окутанный клубами пепла силуэт толкнул вверх огромную балку. Пара татуированных рук подняла ее и – послышалось натужное хеканье – откинула вбок.
Дым рассеялся. Огонь угас. И Мерет увидел стоящую там женщину.
Живую.
Она была высокой, поджарой; жилистое, мускулистое тело, не то чтобы особо прикрытое грязной кожаной одеждой, содрогалось от тяжелого дыхания. Не слишком прикрывала одежда и ее многочисленные старые шрамы и свежие раны. На бедре болтались пустые ножны. Ее волосы, по-имперски белые и грубо остриженные, присыпало пеплом. Светло-голубые глаза пялились на поле – пустым взглядом.
Мерет двинулся к ней. Синдра успела его перехватить.
– Нет. – В голосе не было злости. Только тихий, отчаянный страх. – Нет, Мерет. Этой ты не поможешь.
– Почему нет?
– Татуировки. Не узнаешь, что ли?
Мерет сощурился на ее покрытые чернилами предплечья.
– Скитальские. Она что, мятежный маг?
– Да не просто мятежный маг, придурок, – прошипела Синдра. – Не слыхал байки? Предостережения? Это тебе не просто бандитка.
Она мрачно ткнула в женщину пальцем.
– Это – Сэл Какофония.
И его спину продрало морозом покрепче зимнего.
Он слыхал. Все, кто хоть раз понадеялся помочь людям Шрама, слыхал о Сэл Какофонии. О женщине, что разгуливает по Шраму и сеет лишь горе и разруху. О женщине, что убила больше людей, оставила больше вдов и уничтожила больше городов, чем самый яростный зверь или жесточайший злодей. О женщине, что расписывает Шрам кровью своих врагов – скитальцев, имперцев, революционеров…
Сэл Какофония, как говаривали, стремилась убить по одному экземпляру всего, что ходило, ползало или летало по этой безнадежной земле.
И, может, так и есть. Может, все это правда. Может, она даже творила и что похуже, чем пересказывали в байках.
Но в тот миг, посреди засыпанного удушающим пеплом поля, Мерет не думал ни о каких «может». Он думал о единственных двух истинах, в которых не сомневался.
Первая: ему определенно стоит развернуться и шагать до тех пор, пока само название Малогорки не сотрется из его памяти.
Вторая: он так не поступит.
– Мерет!
Слышать, как Синдра – которая своим ором перебудила весь город, когда ей показалось, что кто-то тронул ее меч – шепчет его имя, когда он зашагал к беловолосой, было странно. Синдра не пошла следом, лишь неловко попыталась поймать его за плечо, пока он не ушел дальше в клубах пепла.
Синдра, которая однажды прикончила змея-жгучекольца, запрыгнув тому в пасть и прорубив себе выход обратно, боялась привлечь внимание этой женщины.
По правде сказать, и Мерет, наверное, тоже боялся. Или, может быть, думал, что чем ближе он сам к беде, тем лучше он сумеет уберечь от нее Малогорку. Или, может быть, некая темная часть, болезненно любопытная часть, которая и привела его в эту охваченную войной землю, хотела взглянуть в глаза убийцы, а не мертвеца.
Мерет не имел дела с «может быть». Только с тем, что знал как истину.
Кто-то ранен. И он способен помочь.
– Мэм?
Голос прозвучал так робко, что за треском огней и скрежетом металла распадающегося на куски боевого корабля, Мерет едва расслышал сам себя. Сэл Какофония, прерывисто, тяжело дыша и глядя вдаль, как будто ничего не заметила. Мерет подошел ближе, заговорил чуть громче.
– Вы ранены?
Она на него не взглянула. Она даже не обратила внимания, что все в непосредственной ее близости практически горит огнем. Шок, видимо; Мерету уже приходилось с таким сталкиваться.
– Мы видели, как рухнул корабль… – Он обернулся на обломки машины, устало испускающей струю пламени. – Ну, то есть все видели. – Он вновь посмотрел на Сэл. – Что случилось…
Или, если точнее, он посмотрел в дуло револьвера.
Медное, отполированное до блеска, идеально выкованное в виде ухмыляющейся драконьей морды, оно уставилось на него металлическими глазами. Барабан испускал пар, словно эта штуковина была живой и дышала. Гладкая рукоять из черного дерева прильнула к ладони – или ладонь к ней, – женщина нацелила револьвер Мерету в лицо и, держа палец на спусковом крючке, оттянула курок с характерным щелчком, который заглушил все звуки царящего вокруг ада.
Включая звук собственного сердца Мерета, рухнувшего в пятки.
Мерет уставился прямиком в ухмылку револьвера, в черную дыру меж его челюстей. На каждую историю об этой женщине приходилось по еще одной о ее оружии. Какофония изрыгает пламя, которое никогда не погаснет. Какофония гнет металл и ломает камень. Какофония гремит песнью столь яростной, что любой, ее услышавший, гибнет.
О револьвере Мерет знал куда меньше историй. Но даже если бы не знал ни одной, то поверил бы в них все.
Оружие не должно смотреть на людей.
Не в таком смысле.
– Имперский?
Он вдруг уловил прерывистый голос. Мерет поднял взгляд поверх дула; оттуда на него воззрилась женщина. Ее голубые глаза, уже не такие отстраненные, были прикованы к Мерету. Холодный взгляд пронзал насквозь столь же выразительно, сколь медные глаза револьвера. Правую сторону лица прорезал длинный глубокий шрам.
– Ч-что?
– Ты имперский? – переспросила Сэл Какофония – с едва заметной переменой интонации, намекающей, что в следующий раз вопрос будет задан уже трупу.
Мерет потряс головой.
– Нет.
– Революционер?
– Нет. Я просто… – Мерет, не сводя глаз с револьвера, указал в направлении Малогорки. – Я из вон того поселения. Ничей. Нейтральный.
Мгновение затянулось. Затем взгляд женщины медленно скользнул к револьверу, вопросительный, будто она ждала, что тот вставит мнение по поводу честности сказанного.
Способно ли это орудие на такое? Есть ли где-то история о подобном? Мерету казалось, он однажды об этом слышал.
– Знаешь этот револьвер? – спросила женщина.
Мерет кивнул.
– Знаешь, что он умеет?
Мерет кивнул.
– Мне понадобится пустить его в ход?
Мерет покачал головой.
Женщина то ли поверила, то ли смекнула, что, вероятно, сможет с тем же успехом как застрелить его, так и свернуть ему шею. Револьвер опустился и с шипением скользнул в кобуру на ее боку.
Как только ему перестала грозить неминуемая смерть от огнестрельного оружия, Мерет наконец сумел присмотреться к женщине внимательней. Ее дыхание выровнялось, а красующиеся на ней раны, казалось, совсем не беспокоили. Есть ли легенды и об этом, задался он вопросом. Неужто Сэл Какофония просто-напросто не чувствует боли?
– Целитель?
Видимо, все-таки чувствует.
Мерет заметил, что взгляд Сэл остановился на его наплечной сумке.
– Д-да, – отозвался он, открывая сумку. – Есть мази и… и всякое. – Мерет с трудом сглотнул, оглядел раны. – Какого рода боль вы испытываете и когда…
– Не я.
Мерет поднял взгляд. Сэл отступила, указала вниз, на землю.
– Она.
Там, свернувшись клубком посреди обломков, лежала женщина.
Бледная, худенькая, одетая не по-революционному, не по-имперски, не как-то особенно. Черные волосы падали на исчерченное порезами и царапинами лицо. Юбки порваны, рубашка в пятнах крови и сажи. На груди покоились разбитые очки.
Она не походила на скитальца. Как и на существо из тех, что якобы, по рассказам, интересуют Сэл Какофонию. Это была всего лишь женщина. Обыкновенная, простая женщина, которую можно встретить в обыкновенном, простом месте вроде Малогорки.
Зачем, удивился Мерет, такому чудовищу, как Сэл Какофония, ошиваться с ней рядом?
– Помоги ей.
Хороший вопрос. И Мерет однажды на него ответит, если время позволит. Но то будет другой день, другое место, другой человек. А сейчас он здесь, единственный, кто способен помочь.
Мерет опустился на колени рядом с бледной девушкой. Исследовал все, чему был обучен: двигал ее так бережно, как только мог, прислушивался к дыханию, изучал многие порезы. Не поднимал взгляд на Сэл Какофонию, не осмеливался дать ей надежду. Каким бы чудовищем она ни была, сейчас она стала обычным встревоженным человеком, хлопочущим над раненым близким. Ей не нужна надежда. Ей нужны сведения.
Мерет мог их дать.
– Дыхание затруднено, – пробормотал он. – Неудивительно, наверное, учитывая падение. Но сухое. Без внутреннего кровотечения, насколько могу судить. – Мерет глянул на ногу девушки и поморщился. – Бедренная кость сломана. Левая рука тоже. Крайне удивлюсь, если на этом все. – Он, поднимаясь, стряхнул внушительное количество пепла, осевшего ему на одежду. – И это еще без множества порезов и ран.
– Поможешь ей?
Когда он повернулся к Сэл Какофонии, ее взгляд уже не был таким отстраненным, не был столь холодным. Он стал мягким. Влажным от слез. Такой взгляд не подходит чудовищу. Не подходит подобному месту.
– Расскажи, что тут стряслось, – сказал Мерет, – и тогда – может.
Взгляд ожесточился. Холодный, острый, как скальпель по мертвому телу. Сэл Какофония заговорила – голосом того, кто привык говорить один раз и не повторять без аккомпанемента стали.
