священник Александр Дьяченко
Искусство малых шагов. Рассказы и хроники из жизни священника
Однажды ночью мои мучители велели мне спешно выбираться из ямы, после чего вывели во двор и передали каким-то угрюмым чеченцам с автоматами. Они меня и вывезли за пределы Чечни, передав в одну из воинских частей.
Я всю голову сломал. Что за люди, зачем освободили? Оказалось, они меня выкупили, только не за сто тысяч, а за двадцать пять. В свое время, когда Сталин вывозил чеченцев в Сибирь, мой дед работал директором школы здесь же в Чечне в одном большом селении. Понимая, что многие из них обречены, учитель не смог безучастно наблюдать за тем, как будут расправляться с его учениками. Он стал их прятать в семьях не чеченцев, таким образом ему удалось спасти сорок ребятишек. Бдительные органы вскоре выявили преступника и отправили в лагерь сроком на восемь лет, которые тот и оттрубил от звонка и до звонка. Зато детей спас».
Когда Пашка оказался в плену, уже дети тех спасенных учителем учеников, буквально перерыв всю Чечню, отыскали внука своего спасителя. Как они о нем узнали?
Бывшего пленника перевезли в военный госпиталь и стали лечить. А еще через несколько дней за Пашей приехали серьезные крепкие парни и снова куда-то повезли. Нет, никто его больше не бил, потому что бить его уже было некуда. Зачем бить, существует масса других, не менее действенных методов.
«Почему тебя освободили? Какое ты получил задание? Сколько тебе заплатили?»
Потом отпустили, так же внезапно, как и арестовали. Просто выбросили на улицу без денег, здоровья и без будущего. Хорошо, друзья не оставили. Помогли купить маленький бизнес. С него он и начинал.
Недаром говорят, что земля круглая. Семь лет спустя в принадлежащую Паше типографию поступил выгодный заказ напечатать большую партию предвыборных плакатов. Поначалу он обрадовался возможности заработать, но, взглянув на фотографию кандидата, узнал того бывшего капитана, что вел его допросы. Узнал и, не объясняя причины, отказал.
На другой день к нему в кабинет влетел сам разгневанный кандидат и, уже в свою очередь узнав Павла, замолчал на полуслове. Потом примирительно положив руку тому на плечо, предложил: «Старик, давай без обид. Ничего личного, ты же понимаешь. Ты и я офицеры, оба мы служим родине, каждый на своем месте. Сегодня ты помогаешь мне, а завтра я вспомню о тебе». «Знаешь, – ответил ему Паша, – у нас с тобой разное понятие о родине и об офицерской чести тоже». И выставил кандидата за дверь.
Концерт, назначенный на шесть вечера, начался с заметным опозданием. В это время народ, всё больше нашего возраста, в буфете, времени зря не теряя, собирался с мыслями в ожидании «Поворота». Правда, так он его и не дождался.
На сцену вышли с десяток ребят с трубами и саксофоном. Нет, играли они совсем неплохо. И Макар пел своим привычным голосом, который мы все так любим, несмотря на полное его отсутствие, любили же мы Бернеса. Но это было не то, что мы хотели услышать.
В какой-то момент я почувствовал, как Петрович толкает меня локтем и вручает полиэтиленовый стаканчик с сухим французским вином.
– Представь, что мы сидим в кафешке на Монмартре, а ребята нас развлекают. На самом деле, закрываю глаза, и очень похоже.
Подражая Петровичу, я тоже закрываю глаза и немедленно попадаю в самое начало 80-х. Вместе с ней, той моей первой любовью, мы сидим на концерте какого-то саксофониста. Это она училась в музыкальном училище, а для меня что саксофон, что тромбон были словами однокоренными. Я таскал ее по разным концертам, мне хотелось, чтобы она была рядом, а ей хотелось в ресторан.
Ей было скучно на этих концертах, но у меня не было денег, зато мне нравилось смотреть на артистов. Один карякский ансамбль «Эргерон» с бубнами чего стоил.
В тот раз саксофонист, засунув в рот сразу два мундштука, заиграл на двух саксофонах одновременно. Я подумал, что это он так дурачится, и стал смеяться, но моя подружка, гневно посмотрев в мою сторону, заявила: «Это не клоун, это виртуоз».
С тех пор, стараясь не выдавать своего профанства, с готовностью принимаю версию собеседника: «Да-да, точно, как в Париже».
На обратном пути мы почти не разговаривали. Неожиданно Петрович заявил:
– А вы знаете, что в апреле туда же, в клуб железнодорожников приезжает Никольский с группой «Воскресение»? Как смотрите, если мы соберемся тем же составом?
– Что же мы будем слушать, – отозвался Паша, – «По дороге разочарований»?
– Ну не только. А «Музыкант»? А еще помните эту, – и он принялся напевать: «Забытую песню несет ветерок, задумчиво в травах звеня, и есть на земле еще тот уголок, где радость любила меня…»
– Ребята, – перебил его Павел, – вы слушали, о чем он сегодня пел? А я слушал: мол, всё хорошо, всё есть, кроме одного – смысла, цели и любви. Это совсем не тот человек, который жал мне руку в 1979-м. Говорят, за один корпоратив он берет по пятьдесят тысяч баксов. Это в два раза больше, чем отдали за мою голову.
Когда Паша уже выходил из машины, Петрович вдруг предложил:
– А давайте еще винца, на посошок.
Но Павел вытянул руку в немом протесте:
– Нет, спасибо. Игорь, ты только не обижайся, но тот портвейн покровского разлива в 1979 году был вкуснее, чем твое французское с Монмартра.
И помахав рукой в ответ на мой поклон, скрылся за дверями своего коттеджа.
Игорь повернулся в мою сторону:
– Нет, ты понял, те «чернила», что тогда назывались «Портвейном», лучше французского марочного по пятьдесят евро?! Что ты на это скажешь?
– Петрович, мы об этом уже говорили, я никогда не пил бормотуху. Представь себе. А до двадцати вообще не знал вкуса водки.
Игорь замолчал.
Оставшуюся дорогу ехали молча. Единственный раз он выдал со вздохом:
– Пашка прав. Разве об этом мы тогда мечтали? Как закручивает жизнь. Мог ли я себе представить, вступая в компартию, что когда-то сам стану активным строителем капитализма?
Минут через пять мы уже были на месте. Прощаясь, Игорь протянул мне бутылку дорогого французского вина:
– Возьми на память о нашей сегодняшней поездке. Ты счастливый человек, батюшка, раз не знаешь, что такое Покровский портвейн розлива 1979 года. Тогда это вино будет казаться тебе прекрасным.
Иудин грех
По вечерам, когда выпадала такая возможность, мы с внучками читали Евангелие. Сначала я прочитывал какое-то место, потом откладывал книгу в сторону и начинал на пальцах пояснять прочитанное. Очень многое из того, о чем они слышали, им было непонятно. Однажды я стал им рассказывать о последних днях земной жизни Спасителя и сказал несколько слов об Иуде и о том, как он предал своего Учителя. Выслушав мой рассказ, Полина спросила:
– Дедушка, а зачем он это сделал?
На что Алиса ей ответила:
– Ты что, не слышала? Ему за это дали денег.
Такое объяснение их обеих вполне устраивало. Раз Иуда хотел на этом заработать, тогда мотивация его поступка всем понятна и объяснима.
Однако если бы я, пионер Саша, в далекие годы своего детства узнал о том, что кто-то из каких-либо побуждений предал врагам своего близкого друга или командира, возмущению моему не было бы предела. Помню, еще ребенком присутствовал на встрече школьников с известным белорусским писателем Василём Быковым, слушал его рассказы. О чем он нам тогда рассказывал, я забыл напрочь. Зато потом читал его повесть «Сотников». Страшную историю о том, как в общем-то неплохой человек, партизан, попавший в плен, страстно желая выжить, становится предателем и убийцей. И этот сюжет я уже никогда не забуду. А у наших ребят всё так просто. Ну ему же дали денег. Я смотрю на них – дети как дети. Хорошие, пока еще послушные. Только живут они уже в других условиях, совсем не в таких, какие были у нас.
Вчера вечером Полина всё не могла улечься спать – никак не подберет себе удобную подушку. Дедушка принес внучке с десяток разных подушек, маленьких и больших, тонких и толстых, плотных и рыхлых. Всё перепробовала девочка, и ни на одной из них не остановилась.
– Надо же, – удивляется дед. – В девяностые, когда я работал в четыре смены составителем поездов на железной дороге, бывало, что ночью в промежутках между заданиями удавалось немного подремать. Так знаешь, чем обходился? Кирпичами. Или доску к стенке прислонишь, вот тебе и подушка. Только голова кирпича коснется, так сразу и спишь. Тяжело было, но работал и благодарил Бога, что у меня есть работа и я могу накормить свою семью.
Полинка вздыхает:
– Счастливый ты, дедушка, на чем хочешь можешь уснуть. Как наш Барсик. А у меня так не получается.
Ладно, это еще детское. Пока человек лично с трудностями не столкнется, вряд ли что-то поймет. Все равно, как если бы я им за ужином стал читать «Девочку со спичками». Слушать будут, а примерить на себя судьбу девочки из сказки Андерсена не смогут. Хотя, казалось бы, что ж тут такого сложного?
Обратил внимание: девчонки поедят, из-за стола встают и уходят, а посуду так и оставляют немытой. Начинаешь им выговаривать:
– Девочки, так нельзя. Посуду, хотя бы за собой, нужно помыть.
Смотрю, а они не понимают, в чем причина моего недовольства.
– Дедушка, зачем ее мыть? Вся грязная посуда в конце дня собирается и загружается в посудомоечную машину. Утром ее берут и снова используют.
– А у нас нет посудомоечной машины, – отвечает бабушка. – У нас посудомоечная машина – это наш дед.
Еще характерное наблюдение. Перед Успенским постом венчал одну супружескую пару. Вместе они уже тридцать лет. Решили на свой юбилей совершить венчание. Приезжают они к нам в храм. Пока готовимся, наблюдаю такую картину: их внук, ровесник моих девочек, со сдвоенной иконой-складнем в руках пытается маленькой отверткой выкрутить крошечные винтики, чтобы складень превратить в две отдельные иконы. Во время венчания положено мужа и жену благословлять каждого своей иконой. Но можно воспользоваться и складнем, это не принципиально. Наблюдаю за тем, как пыхтит этот мальчик, пытаясь выкрутить винтики, подхожу к нему и спрашиваю: «Зачем ты это делаешь?»
Я в полном облачении, у меня на груди крест. Понятно, что я священник этого храма, а не человек со стороны. Ответ ребенка мне запомнился: «Это наша икона. Мы ее за свои деньги купили».
Хотим мы того или нет, но эти дети другие, они похожи на нас, но они уже другие. Время наложило на них отметину.
У нас по улицам поселка в течение всего лета, практически каждый день и каждую ночь на своих небольших спортивных мотоциклах носятся подростки лет пятнадцати, девочки и мальчики. Раздирающим ревом они, словно очередная египетская казнь, не давая спать ни маленьким, ни взрослым, сводят с ума население целого поселка в несколько тысяч человек.
Читаю в чате сообщества нашего поселка, как мама тревожно спящего ребенка угрожает проткнуть им колеса, разбить, разломать грохочущую технику. В комментариях вижу ответ: попробуйте только повредить наши мотоциклы. Мы знаем свои права, мы имеем право, замучаетесь платить. И в самом конце еще один комментарий от девушки-мотоциклистки: «Ваши дети – это ваши проблемы. Спят они или нет, мне безразлично от слова „совсем“. Лично я вообще не планирую заводить детей».
Это наши дети, мы их такими вырастили. Задумаешься, плохие это дети или хорошие? С одной стороны, не пьют, не курят, любят мотоспорт. Правда, по ночам они мешают спать всем остальным. Но разве закон запрещает по ночам ездить на мотоциклах? Где, в чем сегодня нравственный критерий «хорошести»?
Вернусь к теме предательства. Вот как сегодня определяется это общественное явление. Цитата из Википедии:
«Предательство или измена – сознательное нарушение клятвы, присяги или отклонение от принятых (вами, ближайшими людьми или данным сообществом) норм или ценностей, действия против этих норм и ценностей, а также их явное или скрытое отрицание. Человек, совершивший предательство, называется предателем. Предательство может касаться отдельных лиц или сообщества, перед которым предатель имеет постоянные обязательства или не несет ответственности».
Читаю определение и понимаю: случай с Иудой в него явно не вписывается. Христос не требовал от учеников исполнения каких-либо клятв. Клятвы не было, была любовь. Иуда, кроме взаимной любви, ничем не был обязан своему Учителю.
«Нелюбовь убивает, – однажды, поливая цветочки на подоконнике, сказала мне моя матушка. – Вот взять хотя бы эти комнатные растения. Они живут до тех пор, пока ты их любишь. Когда ты забываешь их поливать, они ждут. Терпеливо ждут, когда ты о них вспомнишь. Ждут до тех пор, пока не умрут. Кстати, вот у кого нам нужно учиться терпению – у комнатных цветов».
Любовь, хоть и желанна, никогда не бывает нормой, в наше время даже в церкви она скорее исключение, а в общественной жизни и вовсе признак патологии.
Мой хороший знакомый, ветеран еще советской службы внешней разведки, рассказал мне историю об одном своем товарище. Зная, что я пишущий священник, он добавил: «Когда-нибудь напиши об этом. Может, кто-нибудь и задумается.
Вместе со мной в нашей профильной академии учился сын очень высокопоставленных родителей. Его отец был первым секретарем одного из областных комитетов партии. В тогдашней советской партийной иерархии это была очень высокая должность. Закончил МГИМО. Во время учебы женился на девушке, мать которой работала в аппарате центрального комитета партии, а отец был потомственным дипломатом. По тогдашним меркам наш товарищ, как говорят сегодня, принадлежал к „элите“. По окончании учебы меня, человека без связей, командировали в „тьмутаракань“, а он вместе с женой отправился в Соединенные Штаты.
Должен сказать, что утверждения, будто бы сотрудники наших спецслужб или профессиональные дипломаты, служившие за границей, в советское время получали за свой труд бешеные деньги, – это всё из разряда мифов. Денежное содержание было такое, что мы могли себя содержать, но не обогащаться. Здесь скорее шла речь о престижности твоей деятельности.
Да, работая в других странах, ты мог себе позволить многое из того, что не могли себе позволить обычные советские граждане. Мог путешествовать, бывать в музеях, учить языки, общаясь с их носителями.
Но для советского обывателя мерилом твоего успеха в первую очередь были заграничные шмотки, шубы, дубленки, музыкальный центр, собственный видеомагнитофон. Ты работаешь в Штатах и у тебя нет всего того из перечисленного выше списка? Значит, ты неудачник, оборванец, а не представитель советской элиты. Вот и супруга моего товарища начала требовать от мужа, чтобы тот приобрел приличный музыкальный центр. А стоил такой центр не меньше тысячи долларов. В разговоре с супругой он ей говорит: „Увы, у меня свободных денег всего пятьсот долларов. Подожди, скопим остальные пятьсот, и я куплю тебе такой центр“.
Но жене ждать не хотелось, и она предложила мужу „что-нибудь придумать“ и где-то найти недостающую сумму.
Тогда молодой человек в одном из магазинов, торгующих сложной бытовой техникой, обратился к продавцу и предложил ему вместо недостающей суммы за музыкальный центр расплатиться несколькими ящиками брендовой русской водки. Благо, такая возможность у него имелась. Американец согласился на бартер, но как только русский покинул магазин, торговец тут же позвонил в ФБР. И когда мой товарищ еще только выгружал бутылки с водкой из своего автомобиля, к нему уже подошел сотрудник американских спецслужб с предложением помочь русскому товарищу деньгами. Он, конечно же, от денег отказался, но визитную карточку зачем-то взял.
Вернулся домой к жене, привез музыкальный центр и рассказал ей о встрече с агентом ФБР. По инструкции он был обязан немедленно доложить руководству о контакте с американцами и попытке его вербовки. Но тогда всплыла бы история с водкой. А значит, „гуд бай, Америка“!
„Ты что, сдурел?! – возмутилась супруга. – Мы еще не купили дубленку, видак…“ – и далее по списку.
И мой товарищ сломался. Он связался с фэбээровцами и согласился взять деньги. Имея такого папу и такую тещу, он быстро стал подниматься наверх по служебной лестнице и вскоре уже был допущен к государственным секретам. В руководстве понимали, что кто-то из близкого круга передает информацию американцам, но вычислить „крота“ не получалось.
Вдруг удача, в самой Америке удалось завербовать сотрудника того же ФБР. И он при условии, что никого из тех, чьи имена станут известны советам, не будет лишен жизни, передал список завербованных советских разведчиков и дипломатов. Среди них значилось имя моего товарища.
Сейчас вспоминаю его, хороший был человек, отзывчивый. Никогда ни перед кем не заносился. Однажды моей жене понадобились очень редкие лекарства. Купить их можно было только в кремлевской аптеке. Благодаря происхождению он имел туда доступ. И веришь, батюшка, сегодня я его попросил, а завтра лекарства были уже у меня в руках. Это при том, что после окончания учебы мы виделись с ним очень редко.
Потом был закрытый суд. Моего товарища, несмотря на условия, поставленные перешедшим на нашу сторону фэбээровцем, расстреляли. Один из последних расстрельных приговоров, приведенных в исполнение в Советском Союзе. Головой расплатился за дубленку с джинсами для любимой супруги.
Вскоре Советский Союз рухнул, началось время повального беззакония и предательства буквально во всех сферах человеческих взаимоотношений. Предательство стало нормой жизни, способом существования.
Помнишь балабановский диалог Данилы Багрова с нью-йоркским таксистом: „Я Родину люблю“. – „Ааа, патриот! Русская идея, Достоевский, держава… А где твоя Родина, сынок? Сдал Горбачев твою Родину американцам, чтобы тусоваться красиво… Сегодня Родина там, где задница в тепле“.
Только сегодня за это уже не расстреливают. Так что моему товарищу просто не повезло.
Помню, уже в двухтысячных пригласили нас, ветеранов и действующих сотрудников, на встречу с одним высокопоставленным правительственным чиновником. Один из присутствующих задал ему вопрос: „Мы в свое время работали, защищая свою Родину. Идея была – противостояние капиталистическому Западу. Сейчас такой идеи уже нет, а противостояние осталось. Не пора ли вновь подумать о государственной идеологии? “
Тот ответил: „Работать можно и без идеологии. Зачем она вам? Работайте на благо страны, а мы вам заплатим столько, сколько вам будет нужно“.
„Да, – возразил ветеран, – но если любовь к Родине будет мериться только деньгами, то непременно появится тот, кто предложит болыпе“».
«Если одна сторона ожидает от другой выполнения своих обязательств, а та их молча не выполняет или делает что-то совершенно непредусмотренное, то это и есть предательство! И только это можно называть предательством!»
Это тоже одно из современных определений предательства как общественного явления. Смысл – что предать можно только кого-то. Я подумал: а себя? Разве предающий другого сам не становится жертвой своего же предательства? Иуда предал Учителя и повесился. Бывший разведчик предал Родину и был расстрелян.
Еще одна маленькая поучительная история. Знал я одну семью. Жила она в старинном провинциальном городке, недалеко от столицы. Юноша из этой семьи, неглупый, с хорошими внешними данными, знакомится с девушкой. Та вообще умница и красавица, из простой интеллигентной семьи, мама учительница, папа инженер.
Юноша и девушка поступают учиться в Москву, но в разные учебные заведения. Их отношения развиваются, они планируют по окончании учебы оформить брак и жить одной семьей. Но чем ближе время окончания института, тем чаще молодой человек задумывается о своем будущем. Что ждет его, парня из провинции, в браке с такой же провинциалочкой, пусть даже и очень красивой?
Москва – вот где есть смысл закрепиться и делать карьеру. И подворачивается ему девушка-москвичка. Познакомились, хорошая девчонка, пускай не красавица, зато родители – люди высокопоставленные и со связями. И юноше в случае чего готовы плечо подставить. Короче, оставил молодой человек ради столицы и карьеры первую свою любовь и женился на москвичке.
Дела того молодого человека, как и ожидалось, пошли в гору, карьера реализовалась. А та девушка из прежней его жизни вскоре уехала работать в Германию, там вышла замуж и осталась навсегда. У обоих дети и всё хорошо, жизнь удалась. Однажды, когда ему уже было под пятьдесят, из их родного города позвонила его мама и сообщила, что та бывшая девушка приехала к родителям погостить из Германии. Заходила и к ней по старой памяти, расспросить, как поживает ее бывший молодой человек. И еще говорила, что хочется ей с ним встретиться, поговорить, молодость вспомнить.
Он, оставив все дела, едет домой, чтобы посмотреть на свою любимую. Они встречаются и вместе проводят вечер в ресторане. Она ему показывает фотографии своих сыновей, он ей своих. Смеются, вспоминают время, когда они любили друг друга, и снова им вдвоем очень хорошо.
Потом он проводил ее домой к родителям, а сам вернулся к маме. Сел за стол на кухне и молчит. Та, зная, что сын встречался со своей бывшей возлюбленной, спросила его: «Что скажешь, сынок?»
Он всё так же молча обхватил голову руками и вдруг заплакал. Горько, по-детски, навзрыд.
«Что же я наделал?! На шмотки разменял любовь, на квартиру, на деньги. Столько лет прожил с нелюбимым человеком. Ей жизнь отравил и вокруг всех сделал несчастными. И ради чего? Какой же я был дурак…»
Тоже предательство, только за это не расстреливают.
