Светлана Соболева
Влюблённый в Смерть
Предисловие
Многие люди боятся смерти просто потому, что не знают, что там за гранью. Эта дама представляется им страшной старухой в чёрном балахоне, которая забирает из жизни хороших людей, вопреки их воле. Но случаются в жизни моменты, когда человек начинает молить о ней, потому что душевная или физическая боль становится попросту невыносимой. А когда смерть приходит, оказывается, что человек не готов ещё к переходу в мир иной. Хоть проси, хоть умоляй, а уйти ты можешь только тогда, когда наступит время.
Но что если смерть – это не только проводник, который помогает людям перейти из мира живых в царство мёртвых? Возможно, она тоже личность, у которой есть надежды, мечты и своя история. Жаль, что познакомиться с ней можно только в тот момент, когда приходит время умирать. Хотя иногда матрица даёт сбой и тогда человек видит смерть задолго до того, как ему предстоит отправиться в царство мёртвых. А может быть это не сбой, а тщательно спланированная встреча, которая предопределит судьбы нескольких личностей?
Так случилось с Иннокентием Вагановичем Ивановым, когда среди явного благополучия у него на улице скрутило живот. Боль оказалась настолько невыносимой, что старик не мог даже попросить о помощи. Он сначала сполз на тротуар, а потом, скрючившись, свалился под ноги прохожим. Многие люди шарахались от него, только одна девушка подошла к нему, пощупала пульс и стала звонить в «скорую».
Иннокентий чувствовал, что умирает. Боль раздирала его изнутри, словно стая шакалов, которая выследила свою добычу и теперь наслаждалась триумфом. Она накатывала волнами, захватывая всё новые и новые участки, пока не разлилась полностью по телу. Сознание уже покидало Иннокентия, когда он услышал звук сирены «скорой помощи» и приятный бас молодого фельдшера, доносящийся откуда-то издалека: «Потерпи, отец! Сейчас укольчик сделаем, и тебе полегчает».
Петровна
Лизавета Петровна пришла в отдел кадров одной из городских больниц. Её соседка, врач-гинеколог Ирина Геннадьевна, подсказала, что можно устроиться в клинику санитаркой. Персонала в больнице не хватало, и Петровна с радостью согласилась брать ночные смены по выходным. Она давно была пенсионеркой и устала от сидения дома, а тут всё же хоть какое-то развлечение.
Лизавета весила более ста килограммов при росте чуть более полутора метров, но обувалась и шнурки завязывала исключительно стоя, хотя в прихожей для этой цели предусмотрительно стояла скамейка. Она презирала общественный транспорт и умудрялась преодолевать расстояние в 5 км до больницы за полчаса. На её голове неизменно красовался жиденький хвост из седых волос, а проницательные глаза заставляли съёжиться от подозрения даже самого праведного человека.
Уже много лет Петровна жила вдвоём с котом Васькой, который сильно постарел за последний год и плохо видел, но всё также был предан своей хозяйке. Шестнадцать лет назад Лизавета отбила заморыша у стаи дворовых собак. Когда она притащила в дом окровавленный комочек, её муж Иван Петрович (царство ему небесное!) воскликнул: «Да он же не жилец, помрёт он у тебя!». Но Петровна и слушать не хотела, они приложила максимум усилий и знаний, чтобы вылечить питомца и чудо свершилось – кот пошёл на поправку.
Потом благополучно помер Иван Петрович, а Лизавета осталась вдвоём с Васенькой, который превратился в наглого рыжего кота. Петровна души не чаяла в своём питомце. Стоит ли говорить, что он был грозою района? Кот неистово гонял дворовых собак и очаровывал местных кошечек.
Только-только на улице стихали вьюги, а Василий вместе с любвеобильными подружками закатывал под окном такие концерты, что соседям приходилось наглухо закрывать окна. Но Петровне никто ничего не говорил, её уважали или побаивались, но обычно предпочитали не связываться. А то ведь, как раскроет рот, так и вспомнит твои грехи до седьмого колена.
Теперь, кажется, Васенька доживал свою последнюю жизнь. Уж очень он сдал за этот год. Шикарная рыжая грива кое-где облезла, глаза затянулись бельмами, а передвигался он в последнее время не иначе, как полуползком. Вот и устроилась Петровна на работу в клинику, чтобы заработать лишнюю копейку и максимально скрасить последние дни любимого кота. Она покупала кошачьи вкусняшки, в том числе его любимого тунца без косточек. Затем Лизавета отваривала рыбу и прокручивала через мясорубку, чтобы Василий не напрягал челюсти.
Две дочери Петровны с детьми и внуками жили в другом городе. Но приезжали к матери они пару раз в год. Да и сама Лизавета нечасто покидала Питер, чтобы надолго не оставлять в одиночестве мать и отца. Родители Петровны жили в другом конце города, и она каждые выходные навещала старичков, стараясь привезти что-нибудь вкусное. В последнее время её очень беспокоило состояние отца. Как сказали врачи, сердце его износилось, и волновать его ни в коем случае нельзя. Хотя, несмотря на весьма преклонный возраст, выглядел он достаточно бодро. Петровна решила, во что бы то ни стало, поговорить об отце с новыми коллегами по работе.
Иннокентий
Пройдя через ряд формальностей, и законно оформив медицинскую книжку, Петровна наконец приступила к своим обязанностям. В отделении реанимации, куда она устроилась на работу, было девять боксов. В одном из них лежали два молодых пациента с какой-то инфекцией.
Во втором боксе лежал костлявый седой старик. Его лицо, покрытое мелкими морщинами, застыло в неподвижной маске, а блеклые глаза блуждали по стенам и потолку. Глазницы его впали и, казалось, что кожа лица натянута прямо на череп, поскольку в нём не было никакого намёка на мышцы.
Отсутствующий взгляд говорил о том, что старик явно не в себе и даже не в этой палате, а где-то посередине между миром мёртвых и миром живых. К телу и рукам пожилого пациента тянулись подключённые датчики и приборы.
Петровна пришла на дежурство, с важным видом обошла свои владения, навестила пациентов и немного задержалась у кровати старика, на табличке написано «Иннокентий Ваганович Иванов». Где-то она уже слышала такое нелепое сочетание отчества и фамилии. Но где? Петровна решила докопаться до истины позже. Пока же она поменяла старику подгузник, а затем протёрла приборы и тумбочки старой ветошью, наполнив помещение ароматом хлорки. Теперь она стояла и думала, стоит ли мыть пол сейчас или лучше это сделать утром, перед обходом.
От запаха хлорки старик закашлялся, не приходя в сознание, и закрыл глаза. Раздался характерный звук опорожняемого кишечника и воздух заполнился едким запахом, перебивающим даже аромат хлорки. «Фу!», – поморщила нос Петровна, – «Никаких памперсов на тебя не напасёшься, старый хрыч! Вот и лежи до утра, дыши своей вонью!». Она демонстративно пнула ногой функциональную кровать, подобрала швабру и вышла из палаты.
Старик засопел, но глаз не открыл. Казалось, что он спит или находится без сознания. Однако он всё видел и слышал. Более того, он ощущал запахи и всё чувствовал. А чувствовать ему было что: от долгого лежания в одной позе кожа на его спине начала отслаиваться от костлявого тела и образовались огромные пролежни (кожные карманы) величиной с ладонь. Они и так очень болели, а недавнее расстройство пищеварения вообще доводило его до белого каления.
Старик кричал, плакал и корчился от боли внутри, но его тело лежало на больничной койке почти неподвижно. Врачи и медсёстры тщательно и добросовестно выполняли свою работу. Санитарки тоже усердно трудились и делали всё возможное, чтобы облегчить жизнь своим пациентам. Правда, Петровна считала иначе. Она могла сказать про старичка: «Да хоть бы уж скорей помер, только место занимает».
Медсёстры нет-нет, да и пристыдят старушку: Нельзя, вот так к живым людям относиться! Петровна каялась, крестилась, а потом опять бралась за своё. Но работу она выполняла честно, поддерживала идеальную чистоту в боксах, а потому в отделении за неё держались. Ну а кто ещё согласится в ночь работать в отделении, где часто приходится вытаскивать людей с того света, за мизерную оплату?
Иннокентий корчился от боли, но всё же обратил внимание, что Петровна кого-то очень сильно ему напоминает. Её поблекшие, но всё ещё живые и выразительные глаза, скрывали какую-то тайну. Но вот какую? Старик никак не мог это понять из-за сильной боли, которая мешала ему сосредоточиться.
В жизни Иннокентий не казался слабым или безвольным человеком. В жизни ему чаще везло, но сам он никогда не пытался урвать себе место под солнцем. Когда только началась война в Афганистане, он ушёл на фронт добровольцем, и честно отслужил 1,5 года, пока его не комиссовали из-за контузии. Вот там всё было понятно, где враги, а где друзья. Чуть промедлишь и отправишься на тот свет. Но это ещё не самое страшное. Страшней, если из-за твоей ошибки погибнут другие.
А в обычной жизни он относился к людям, которые при встрече с чем-то непонятным или опасным стараются сбежать. А поскольку женщин Иннокентий, как раз относил к категории опасных, то становится понятно, почему при первой же возможности он сбегал из неудобных отношений, даже не пытаясь уладить всё мирным путём.
Соответственно женщины не могли простить ему такое безрассудство, а сам Иннокентий обиделся на них и на судьбу за то, что отношения с барышнями у него не складывались. Его нельзя назвать чересчур любвеобильным, он женился всего 3 раза, но женщин в его жизни было много. Однако в свои неполные девяносто лет он остался один в этом мире, всеми забытый и никому не нужный: ни жене, ни детям, ни внукам. Обвинять в этом себя он не мог, поэтому выбрал в жертву последнюю жену и ругал её самыми последними словами.
Иннокентий прекрасно понимал, что сбежать с больничной койки, ему видимо не удастся, и что она может стать его последним приютом на этой земле. Сейчас он попытался вспомнить, как он оказался в этой больнице. Однажды после обеда он вышел из дома в магазин, но внезапно резкая боль внизу живота составила его согнуться прямо на дороге. Иннокентий не понимал, откуда взялась эта боль, но чувствовал, что она разрывает его тело на части.
А перед этим рыжий кот перебежал ему дорогу. Ну, точно, всё сходится! Хотя, перебежал – это ещё мягко сказано. Облезлый рыжий зверь перебирался полуползком и буквально кинулся под ноги, Иннокентий чуть не наступил на него. Ну и пнул его слегка, чтоб под ногами не шастал.
Наконец, Иннокентий вспомнил, где видел Петровну, она как раз искала кота. Потом, когда Иннокентий упал, она проходила мимо и пробормотала что-то типа: «Напьются и валяются тут под ногами всякие забулдыги!». Тогда он чувствовал себя настолько плохо, что он даже не смог как-то отреагировать на «забулдыгу». Хорошо, что район оживлённый и люди быстро вызвали «скорую помощь». Фельдшер сделал ему какой-то укол, и старик провалился во тьму.
Очнулся Иннокентий в светлом просторном помещении, судя по всему, в больнице. В голове гудело, а в животе раненой птицей билась резкая пульсирующая боль. Рядом с ним на стуле сидела полная женщина-врач с седым пучком на голове. Она водила ему по животу каким-то прибором. Иннокентий хотел пошевелиться, но ему это не удалось, попытался что-то сказать, и это оказалось безуспешным.
Женщина повернулась к нему, и Иннокентий прочёл на бейджике: «Караваева И. Г., акушер-гинеколог 1 категории». Иннокентий не поверил своим глазам. Прочитал надпись ещё раз и на сей раз точно убедился: она – акушер-гинеколог. Женщина всё водила прибором по его животу и что-то бормотала себе под нос.
Иннокентий абсолютно всё помнил ровно до того момента, как он упал на улице с болями в животе. Сейчас же у него в голове возникла странная мысль, которая никогда бы раньше не пришла ему в голову: он рожает. Дикая боль внизу живота и акушер-гинеколог рядом – эти два фактора казались ему вполне убедительными для такой бредовой идеи. Где-то он слышал байки о том, что люди меняются телами, но всегда считал это сказками.
И вот теперь он в ужасе лежит на какой-то неудобной кровати и смотрит, как его осматривает гинеколог. Иннокентий, конечно, был матёрым атеистом и не верил в переселение душ и в действие кармы, но его посетила ещё одна невероятная мысль, что за свои деяния он попал в женское тело и вот теперь должен мучиться от боли. Как кандидат математических наук оказался в женском теле, он объяснить себе пока не мог. Но в душе понимал, за что мог получить такое наказание. Сколько женщин он обидел, сколько игнорировал их слёз и вот теперь он должен понять, что же чувствует женщина при родах.
Иннокентий уже хотел раскаяться в грехах, но в этот момент в помещение вошёл другой доктор и прояснил ситуацию. Оказалось, что гинеколог Караваева по совместительству ещё и узист и сейчас она проводит ультразвуковое исследование Иннокентию Вагановичу Иванову в приёмном отделении. «Дела плохи, – покачала головой врач, – у него ишемия, спазмы сосудов и разрыв аорты в забрюшинном пространстве, к тому же он всё ещё без сознания».
– Как это без сознания? – Иннокентий хотел возразить и резко подпрыгнул на кушетке, но его тело осталось неподвижным. Он лежал и никак не мог поверить в случившееся: он может видеть, слышать и даже говорить, но окружающие думают, что он без сознания. В какой-то момент идея перевоплощения в беременную женщину уже не казалась ему такой безумной. Наверное, уж лучше рожать и корчиться от боли, зная, что скоро это всё закончится, чем всё чувствовать и понимать, что ничего не можешь сделать.
Раздался возглас: «Операционную готовим быстро! Валя, сделайте ему премедикацию!». «Интересно, зачем? – пыталась возмутиться некая Валя. – Он же всё равно без сознания». Но уже через минуту над Иннокентием склонилась худенькая медсестра и он провалился во тьму.
Его прооперировали и перевели в это реанимационное отделение. Саму операцию и некоторое время после неё Иннокентий не помнил, а начал осознавать себя уже в этом боксе. Он не знал, сколько времени прошло с момента операции. Старик прислушивался к словам медиков в надежде узнать что-то о себе и понемногу осваивался, наблюдая за персоналом.
Из медсестёр особенно нравилась Иннокентию миловидная Варенька, полноватая девушка с рыжей челкой и с глазами цвета подтаявшей карамели. Её круглое личико выражало смесь удивления и лёгкой грусти. Она так легко переворачивала тело старика, обрабатывала пролежни и накладывала повязки, что на некоторое время даже нестерпимая боль утихала.
Иннокентий уже смирился с тем, что остаток жизни ему придётся провести в этом боксе. Последняя жена от него ушла несколько лет назад, дети и внуки с ним общаться не хотели, даже правнуков не приводили в гости, да он не очень-то и настаивал. Его абсолютно всё устраивало до того самого дня, как у него неожиданно на улице заболел живот.
И вот он лежит в этой палате, всё чувствует, видит и слышит. Но врачи говорят, что он в коме, поскольку старик по каким-то причинам не может поддерживать связь с внешним миром. Кормят его через зонд, а для поддержания жизни капают препараты. Он уже смирился даже с противной трубкой, которую вставили ему в пищевод. Но приключилось с ним расстройство пищеварения, поэтому испражнения, попадая на кожу и на пролежни, вызывали сильную боль и раздражение.
Врач-реаниматолог Роман Викторович на обходе сказал почаще подмывать старика и менять ему подгузники, а иначе это раздражение будет только распространяться. Медсёстры исправно меняли Иннокентию Вагановичу подгузники и отрабатывали пролежни, но в ночь оставалась одна дежурная медсестра и эта обязанность ложилась на санитарку. Петровна считала иначе: «Зачем подгузник переводить, всё равно старик помрёт скоро, да и не чувствует он ничего».
Ах, как она ошибалась!
Старик чувствовал абсолютно всё: нежные руки Вареньки, грубые и прохладные руки Петровны, ледяные руки реаниматолога Романа Викторовича. Эти люди по-разному относились к Иннокентию. Варенька – с сочувствуем, Петровна – с раздражением, Роман Викторович – с интересом.
А ещё старик чувствовал жуткую боль. Она словно зажигала его снаружи и украдкой, как хищный зверь на охоте, пробиралась внутрь. После того, как его переодевали, мыли и на обработанные пролежни сверху накладывали повязки, боль понемногу утихала, и старик мог наблюдать за тем, что происходит вокруг. Спать он не мог. Хотя тело находилось в состоянии комы, его сознание бодрствовало. Сейчас же, когда на раны вновь попали испражнения, боль стала нарастать и, в конце концов, сделалась невыносимой.
Когда приходит Смерть
Иннокентий был атеистом, заслуженным партийным работником. В последние тридцать лет перед пенсией, он преподавал Сопромат на кафедре механики и оптики в Военмехе. Только в последние годы он начал задумываться о высшей силе. Сейчас же он вспомнил о боге и стал к нему обращаться, вымаливая смерть. Иннокентий разговаривал с ним, словно со старым приятелем или с коллегой по работе: «Вот скажи, за что мне это? Ну почему я? Почему я должен мучиться от этой жуткой боли? Ну, если ты есть бог, то пошли мне уже смерть! Я никому не нужен на этом свете, так забери меня к себе. Все меня бросили и персонал обращается со мной, как с настоящим дерьмом, так и ждут, чтоб я койку освободил.
Жена меня бросила, решила, что я слишком стар для неё. Наверняка, уже помоложе себе нашла. И детям запретила со мной общаться. А ведь я всё делал для них. Сам себе во всём отказывал, лишь бы у жёнушки всё было. А эта тварь неблагодарная, решила, что я не настолько хорош, как ей нужно. Ей, видите ли, принца подавай заморского. Бог, ну если ты есть, забери меня уже к себе. Что толку оттого, что я здесь буду мучиться?».
Последние слова он произнёс с такой горечью и отчаянием, что неожиданно, а атмосфера в палате явно изменилась. Несмотря на то, что на тумбочке горел свет, в помещении потемнело и повеяло холодом. Лампы приборов суетливо заморгали и погасли, но старик не ощутил, что его отключили от аппаратов жизнеобеспечения. Он наоборот почувствовал небывалую легкость во всём теле. Боль исчезла, но появился страх. Предательские мурашки поползли по коже. «Не иначе, как смерть моя пришла»: подумал он.
Его догадка подтвердилась через несколько секунд. Рядом с кроватью буквально из воздуха появилась худая женщина с жидкими седыми волосами, одетая в чёрный балахон. Тень от капюшона падала на измождённое лицо, поэтому Иннокентий не мог разглядеть её глаза. Костлявые руки, непропорционально длинные для её тела, она скрестила на груди. Тонкий балахон не скрывал худобу женщины, а её поза напомнила Иннокентию пантеру, готовящуюся к прыжку. Своим видом она излучала враждебность и недовольство. Но было в её глазах что-то необъяснимо знакомое и близкое. Как будто, старый друг пришёл его навестить. Но откуда Иннокентий знал её, он вспомнить не мог. Да и ситуация не располагала к этому.
– Зачем звал? – раздражённо сказала женщина Иннокентию. – Не хочешь сам смиренно нести свой крест, да ещё и другим мешаешь!
– Так, это… Вы – Смерть? – заикаясь, вымолвил старик.
– Она самая. Смерть. Симмериана Ивановна, – представилась Смерть уже менее агрессивно, – можешь звать меня просто Сима.
– Что прямо так: Ивановна? У смерти есть имя и отчество? – в голосе Иннокентия послышались нотки сарказма.
– Можно подумать Иннокентий Ваганович Иванов звучит более благозвучно? – в ответ съехидничала смерть.
Старик только хмыкнул ей что-то в ответ.
– Так вот, Иннокентий, время твоё ещё не пришло, – сказала она более дружелюбно, – поэтому забрать я тебя никак не могу.
– Как это не пришло моё время? Ты же видишь я уже на грани. Я мучаюсь от сильных болей, а врачи не могут мне помочь, они думают, что я в коме и ничего не чувствую. А зачем же ты пришла, если не хочешь меня забирать?
– Ты так кричал, что мне пришлось бросить свои дела, чтобы успокоить умалишённого старика, – раздражённо сказала Смерть, доставая из кармана своего балахона небольшой нетбук последней модели. Клацая по клавишам своими костлявыми пальцами, она задумчиво произнесла:
– Ну вот, жить тебе ещё, Кеша, осталось 7 месяцев 3 дня 24 минуты и 6, ну уже 5, секунд.
– 7 месяцев? – старика передёрнуло от ужаса, – Да я не выдержу столько! Забери меня сейчас! Ну, пожалуйста.
– Не выдержишь? И что же ты сделаешь? Умрёшь? – ехидно спросила его Симмериана.
– Забери меня пораньше! – взмолился старик, – У меня нет сил больше терпеть эту боль. Помоги мне! Я не знаю, чем я заслужил эту боль, но ведь я никого не обижал в жизни. Да, я не верующий, но я не заслужил такого.
– Я бы так не сказала, – Смерть продолжала что-то сосредоточенно искать в нетбуке, – водятся и за тобой грешки, Кеша. Понимаешь, всё, что происходит в нашей жизни – это последствия наших же поступков. Вот сейчас ты и пожинаешь то, что когда-то посеял.
– Интересно, чем это я заслужил, чтобы меня все бросили и чтобы я заживо гнил в этой палате оставшиеся 7 месяцев? – Иннокентий почти кричал, – Я помогал людям! Я же брату своему столько времени помогал, долги его оплачивал, и за это я сейчас должен мучиться?
Если бы старик мог встать, то, наверное, вскочил бы и набросился на Смерть с кулаками. Он хотел ещё что-то сказать, как вдруг осёкся на полуслове. Догадка острой бритвой полоснула внутри, причиняя уже не физическую, а острую душевную боль, как будто его вывернули наизнанку и по нему прокатились гусеницы ржавого трактора.
Смерть в это время стояла в стороне и с лёгкой укоризной глядела на Иннокентия.
– Ты думал, что забыл, того и не было? Однако всё что ты пытаешься забыть, влияет на тебя и на твою жизнь. Не лучше ли сейчас исправить свои ошибки, пока у тебя есть некоторое время в этом мире?
– А я разве могу так вот запросто исправить ошибки молодости? – понемногу успокаиваясь, спросил старик.
– Нет, конечно, – благосклонно ответила Смерть, – но у меня тоже есть недочёты, которые я должна исправить. А, поскольку в этом мире меня люди видят только тогда, когда уже приходится попрощаться с жизнью, то мне никто помочь не может. Ты единственный видишь меня, хотя ещё не готов к переходу. Давай так, я тебе помогу исправить твои ошибки, а ты мне поможешь исправить мои. Глядишь и тебе срок подойдёт помирать и я быстрей избавлюсь от этого бремени. Ну как, договорились?
– Ты же видишь, что я нахожусь в таком положении, и ничего не могу сделать, – осторожно сказал старик.
– Это мы сейчас исправим, – с усмешкой сказала Симмериана, – как-никак, у Смерти тоже есть свои привилегии.
– И какие же могут быть ошибки у Смерти? – поинтересовался Иннокентий, – Где-то я читал, ты являешься проводником между миром живых и мёртвых. Скажи, а что там между жизнью и смертью? Разные авторы по-разному описывают переход, кому верить?
– Никому, – ехидно усмехнулась Смерть, – У каждого свой переход. Всё зависит от твоих деяний на земле и от того, во что ты верил. Хочешь узнать, какой он для тебя? Давай, покажу!
– Но ты… сказала, что вроде рано ещё? – замялся старик.
Смерть захохотала.
– Говорю же, рано тебе, ещё не готов ты к переходу. Но посмотреть на него ты можешь.
Смерть достала из кармана своего балахона кисть и несколько раз махнула ею в воздухе, имитируя нанесение мазков на холст. Воздух в палате стал сгущаться в лёгкую дымку, а когда туман рассеялся, старик Иннокентий вместе со своей Смертью оказались посреди широкого выжженного поля, вокруг торчали обугленные будылки прошлогодней травы и валялись пожухшие листья. От земли полыхало жаром, в некоторых местах клубился дым, создавалось ощущение, что недавно здесь прошёл пожар. В кучах виднелись старые письма и пожелтевшие фотографии, но, несмотря на унылый вид, они выглядели весьма гармонично.
Кругом не видно ни души. Они прошли между кучами листьев, и перед ними появился вход в тоннель, заваленный разным хламом.
– Вот тут и пойдём, – сказала Смерть, – когда появятся проход. Как видишь, он у тебя завален, не мешало бы нам тут прибраться. Нужно расчистить его, чтобы мы могли легко пройти.
– Он же уходит глубоко вниз? – старик от ужаса начал заикаться, – но я думал, что когда человек умирает, он наоборот поднимается вверх?
Смерть рассмеялась.
– Сказок начитался, Кеша? Или может Библию вспомнил? А говоришь, что неверующий. Да не переживай ты так. Нам нужно просто добраться вниз в точку отправки, а уже оттуда мы и в самом деле устремимся вверх.
Каждый твой поступок в жизни, начиная с самого юного возраста, накладывает свой отпечаток на переход. Поэтому последствия каждого поступка мы и будем разгребать, чтобы твоя Дорога Жизни стала лёгкой. Иннокентий смотрел на заваленный тоннель и думал: «Чтобы устранить последствия, мне не хватит ещё одной жизни. Разве можно исправить это за семь месяцев?». Но вслух он ничего не сказал.
В этом месте царила своя особая атмосфера. Воздух был прозрачным, но старик видел, что он состоит из микроскопических взвешенных пузырьков. Дорожки вымощены гладкими, почти идеальными булыжниками, а то, что старик изначально принял за старые листья, на самом деле оказалось небольшими плоскими светильниками, которые периодически, то загорались, то вновь затухали. Некоторые вспыхивали и искрились, словно между ними произошло короткое замыкание. Иннокентий вдруг заметил, что лежат они не хаотично, а в каком-то особом порядке. Между ними тянулись тонкие провода.
– Смотри, – сказала Смерть, указывая на светильники, – здесь в каждом файле записан определённый период твоей жизни. Когда ты вспоминаешь его, он начинает светиться. Если много эмоций заключено в конкретном моменте, то файл заискрится, и может даже разразиться настоящий пожар.
Многотонные плиты – это груз вины, который ты таскаешь с собой всю свою жизнь. С таким грузом подняться вверх будет весьма непросто, поэтому тебе нужно пройти этап очищения от вины и от обид. Это вполне терпимо, но может быть несколько неприятно. Ты не можешь сейчас исправить ситуацию, поскольку она уже произошла, но ты можешь изменить своё отношение к ней. Ты даже можешь изменить отношение другого человека к себе. Но тебе не придётся проходить Чистилище, поскольку мы с тобой расчистим Дорогу Жизни ещё до перехода.
Я думаю, нужно начать со времён молодости. Исправив одну раннюю ошибку, возможно, мы немного изменим будущее, а потому нам будет легче разобраться с остальными завалами. Поэтому мы вернёмся сейчас с тобой на семьдесят лет назад. Как раз в этом времени я обронила свой лучший инструмент – садовые ножницы. Теперь ты поможешь мне вернуть их обратно.
Иннокентий, конечно же, всё помнил, хотя и старался забыть это целых семьдесят лет.