– Леший лесной, – бросил вслед Степану мужчина. – И чего хозяйка в нем нашла? Я, может, и холоп, но всегда в тепле буду, а ты так и сдохнешь в своем Темном логе.
В доме шумели гости. Катя набрала в ведро воды, отнесла его на опушку козе, которая давно уже призывно мекала.
– Хорошо, что я блинов поела, – думала она. – А хозяин не скучает, часто его гости навещают. Не такой уж он и одинокий.
Ей почему-то было неприятно это открытие. Образ лесного Степана, который она себе придумала, распадался.
Коза жадно пила, благодарно подергивая хвостиком. Катя присела рядом на бревно, наслаждаясь осенним теплом, рассеяно жевала сорванную травинку. Лукерья, напившись, подошла к ней и принялась теребить подол сарафана.
– Тебе все неймется, – с досадой отмахнулась от нее девушка. Лукерья принялась задиристо наставлять на нее рожки. Боевой вид козы рассмешил.
– Да, не признает вас коза, – услышала Катя голос за спиной.
Девушка обернулась. Полноватая женщина с модной короткой стрижкой, ярким макияжем и следами былой красоты на лице смотрела на нее, откровенно рассматривая.
– К хозяйке она так не задиралась, – продолжала та.
– Я на место хозяйки не претендую. Она со мной как с подружкой играется, – с улыбкой ответила Катя, чувствуя в собеседнице негатив и соображая, как ей нужно вести себя с приезжими.
Женщина, натянуто улыбаясь, спросила:
– Я что-то тебя не помню. Ты не местная? А здесь каким образом оказалась?
Катя уже приняла решение. Открыто и прямо улыбаясь, ответила:
– Совершенно случайно, – встала, взяла ведро, обратилась к спутнице. – Что же мы здесь стоим, Степан меня поругает, что гостей его задерживаю. Идемте в дом.
Женщина, прищурившись, посмотрела на молодую, пошла за ней к дому.
Катя встретила Степана во дворе, громко и весело обратилась к нему:
– Ну, что же мы, Степан, гостей баснями кормим, приглашай за стол! Грибы соленые достать нужно в погребе, скатерть свежую постелить… – она принялась деловито хозяйничать.
Степан сильно удивился поведению девушки, но вида не подал, спокойно стал выполнять ее распоряжения, думая о чем-то своем.
Гости за столом были уже достаточно пьяными, когда лысый сосед Кати выкрикнул:
– Скучно сидим, давайте танцевать! Нет, не включайте магнитофон. Степа, друг, сделай одолжение, возьми гитару да изобрази нам, как ты это умеешь, по-нашему, по-русски! Чтобы душа порадовалась!
Гости зашумели.
– Давайте, как раньше, под гитару, да с выходом, – возбужденно поддержала Неля. – Порадуй, хозяин, дорогих гостей!
Все засуетились, встали из-за стола, освобождая место. Сидеть остался один Степан.
– А почему же Степан играть должен? Пусть и он потанцует, – по-детски простодушно громко сказала Катя.
Гости затихли, обернулись к ней.
– Да, ты, девонька, видно, совсем залетная птичка, – недобро улыбаясь, обратилась к ней вторая женщина.
Девушка, поняв, что сказала что-то не то, растерянно смотрела на гостей.
– Отплясался уже Степан, – заметил лысый.
– Весь вечер испортила. Так хорошо сидели. И где ты, Степа, ее вообще откопал? – с нервным смешком поинтересовалась Неля.
Степан, ничего не отвечая, налил себе в стакан, выпил и вышел во двор.
Катя почувствовала общую неприязнь.
Неля вернулась к столу, выпила и процедила сквозь зубы:
– Ты сначала думай, что говорить, потом уже рот разевай, умница городская.
Вторая женщина, зевнув, обратилась к Нелли:
– Вы, если хотите, оставайтесь, мы с Виталиком домой поедем, завтра с утра на работу вставать нужно. Виталик, заводи машину.
Гости вышли во двор. Катя перебралась на террасу, опустилась на стул у окна. Внизу раздался голос Нелли:
– Степа! Скажи, чтобы я осталась! Ведь ни разу не позвонил, не заехал. А я жду. Степа!
Катя, притихнув, напряженно вслушивалась.
– Молчишь? Ну и молчи. Я-то еще найду, кто меня просить будет, а вот ты со своей козой только и будешь вечерами на гитаре играть. Хоть поцелуй на прощание…
Катя, вспыхнув, напрягла слух.
Степан ответил:
– Пойду, козу сегодня не доил, слышишь, как орет?
– Ну и вали, фиг с тобой! – нервно вскрикнула женщина; ругаясь и пьяно всхлипывая, пошла к машине, которая вскоре выехала со двора.
Катя отняла от груди руки, с улыбкой побежала закрывать ворота.
Девушка вернулась в дом, убрала со стола, перемыла посуду, все время прислушиваясь, ожидая его появления. Наконец он, взяв с гвоздя полотенце, прошел мимо нее.
– Степан, – окликнула она.
Мужчина обернулся.
– Ты еще не спишь? Иди укладывайся, завтра утром отвезу тебя к бабке, она уже вернулась, – и, не прибавив больше ни слова, ушел к реке.
Катя долго не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок. Что-то тревожило ее, беспокоило. Однако не могла избавиться от неприятного чувства. Мыслями доводила себя до еще большего раздражения, не понимая, на что или на кого сердится. Ей было досадно, душно, даже шум реки нервировал. Она уже три раза переложила подушку. Во дворе гавкнула собака.
– Успокоится Пират или нет? – она обулась и вышла на улицу.
Прохладный воздух немного освежил горячую голову. Она подошла к обрыву, присела на бревно. Подбежал Пират, улегся рядом, деловито начал искать блох в хвосте.
– Ты – плохой охранник, – сказала она собаке. – Должен понимать, кого можно пускать во двор, а кого поганой метлой нужно гнать отсюда. А то ездят всякие толстые морды, а ты, дурак, всем хвостом виляешь. И хозяин твой хорош! Всех привечает, баню для них топит! Они что, родственники, что ли? «Степан налей, Степан сыграй!» Кто они такие? Кто их сюда звал? У них же на лбу написано: мошенники и жулики! Правильно ведь? Чего молчишь? Если каждый день к нему такие вот морды будут приезжать, а он со всеми пить станет, то ничего хорошего из этого не получится! Чего сопишь? Ты только на козу лаять умеешь, да?!
Пират, положив морду на передние лапы, прикрыв глаза, слушал Катю, время от времени вздыхая и почесываясь.
– Вот так и будешь с хозяином жить, ты – блохастый, а он – бородатый. Даже не стал со мной разговаривать, спать отправил, – девушка оглянулась на темные окна.
Она еще немного посидела с собакой, успокоилась. Погода начала портиться. Холодные капли дождя упали ей на плечи. Пират убежал на свое место под террасой. Девушка замерзла и отправилась спать. Она еще раз оглянулась на темный дом и зашла в летник.
А Степан курил уже третью сигарету, слушая в открытое окно спальни, как Катя разговаривает с собакой. Сигареты не успокоили. Во рту было кисло. Степан потушил окурок, налил холодного кваса, с жадностью выпил.
«А ведь Пират точно в дворнягу превращается, всем хвостом машет, – по-хозяйски подумал он. – Завтра на цепь его посажу, пусть посидит с недельку».
Утренний сон самый сладкий. Катя была прекрасна в постели в этот предрассветный час. Степан осторожно повернул ручку, несколько минут с порога любовался спящей девушкой. Она зашевелилась, и он испуганно отступил. Подумав, вышел, аккуратно прикрыв дверь.
– Пусть поспит еще немножко, – сказал он подбежавшему Пирату. – Я пока бабке банки пустые соберу, а то она ругается, что варенье ем, а банки не отдаю. А ты не шуми тут, не буди ее.
Когда Катя вышла во двор, лошадь с телегой уже стояла готовая. Степан укладывал какие-то мешки.
– Выспалась? – спокойно спросил он. – Иди перекуси, ехать уже пора. Мне сегодня на станцию еще поспеть нужно.
Катя посмотрела на мужчину, но ничего не прочитала на его лице.
«Просто непробиваемый», – подумала она и пошла умываться.
Выехав со двора, девушка оглянулась на подворье и негромко спросила:
– Степан, если я иногда к вам в гости буду приезжать, вы же меня не прогоните?
Степан переложил вожжи из руки в руку, глядя на дорогу, равнодушно ответил:
– Это ты сейчас думаешь, что захочешь сюда еще приехать. Погоди, ветры задуют, слякоть начнется, тогда тебя никаким калачом в этот глухой угол не заманишь.
Катя с досадой вздохнула, отвернулась и стала смотреть по сторонам.
«Или совсем он непонимающий, или я ему порядком надоела», – с горечью подумала она.
Дорога бежала ровно. Прибитая ночным дождиком, земля была твердой, не пылила. Воздух был чистым и свежим.
– Ой! – закричала вдруг Катя. – Смотри, Степан! Сколько грибов под сосной! Останови, пожалуйста!
Степан остановил телегу. Девушка спрыгнула, побежала в лес. Целое семейство крепких маслят прилепилось на склоне.
– Можно, я их соберу? – обернулась она к нему.
Он вытащил пакет, протянул ей.
– Собери. Бабке отвезем, к обеду суп наварите или с картошкой пожарите.
Катя, ахая от возбуждения, ползала по склону, собирая грибы. Их было очень много, и девушку охватил азарт. Степан курил, посмеиваясь, наблюдал, как она перебегает от одного грибного места к другому и шумно радуется изобилию. Наконец окликнул ее:
– Эй, грибница! Не заплутай! Всех не соберешь, возвращайся, ехать надо.
Катя, разгоряченная, с грязными руками и коленями, взобралась на телегу. Степан взял у нее из рук пакет, пристроил его сбоку.
– Там так много грибов! – принялась она ему рассказывать, не успокоившись от грибного азарта.
Степан, улыбаясь, подтолкнул под нее соломы, бережно убрал с волос приставший сухой листик. Катя совсем близко увидела его загорелое лицо, прищуренные в улыбке темно-карие глаза под густыми черными бровями, крупный нос и красивые чувственные губы. Она смотрела на него и не могла отвести взгляд.
Степан, нахмурившись, отвернулся, дернул вожжи.
– Но, пошла, – глядя в сторону, обронил. – Больше никаких грибов, никаких остановок, нечего время зря терять.
Оба надолго замолчали.
Лошадка добежала до быстрой речушки. Степан придержал вожжи, и телега, громыхая, стала спускаться к броду. На том берегу стояла легковая машина. Перебравшись, Степан остановил лошадь. Из машины вышла молодая женщина и бросилась к нему.
– Степа, а я к тебе еду! – она схватила его за руку, резко обернулась в сторону Кати.
Мужчина освободил руку, спокойно спросил:
– Чего так всполошилась-то?
– Ой, Степочка, что вчера было! Давай в сторону отойдем, это не для посторонних ушей, – девушка потянула Степана за машину, что-то с горячностью стала рассказывать.
Степан молча слушал. Наконец остановил ее.
– Поезжай домой. Я сам с ними разберусь, сейчас как раз к бабке еду.
– Я с тобой!
– Я же сказал, нечего тебе тут делать.
– Хорошо. Но обещай сразу позвонить и рассказать обо всем!
Степан нетерпеливо отмахнулся:
– Ладно.
– Не забудь, – настаивала девушка, но он уже вернулся к телеге и не слушал ее.
– Что-нибудь случилось? – спросила Катя.
– Ничего, что тебя бы касалось, – грубо ответил мужчина.
– Просто я услышала, что вы говорили про бабку. Я подумала, что это та самая Ильинична, к которой мы сейчас едем, – объяснила она свое любопытство.
Степан с досадой поморщился. Кате стало очень неловко. Она даже покраснела от такой, казалось бы, мелочи, ей стало тяжелее дышать.
Степан кинул на нее взгляд, смутился сам.
– Да нет. Это соседка моей свояченицы… Нога что-то разболелась. К дождю, наверное, – неловко оправдался он. – Будь спокойна, все нормально с бабкой. Скоро уже приедем.
В эту минуту у нее сжалось сердце. Она вспомнила, что забыла лекарства у Степана в летнике. Приступ захлестнул с такой силой, что Катя, охнув, уцепилась руками за край телеги. Боль была пронзительной и глубокой. Она откинулась на солому и закусила губы, чтобы не закричать. Степан обернулся, увидел серое лицо девушки. Она уже ничего не чувствовала, кроме тяжелого обруча, который все сильнее сжимал сердце.
– Ах ты, Боже мой! – выдохнул Степан, – Катя, что?! Сердце?
Девушка с обильно выступившей на лице испариной, потемневшими глазами посмотрела на него и потеряла сознание.
Степан дрожащими руками положил ее удобнее, смочил водой из фляги, расстегнул лифчик и послушал сердце. Дыхание было слабым.
– Ах, девочка моя, – бормотал он, настегивая лошадь. – Потерпи, милая, потерпи, сейчас уже приедем. Ты, главное, дыши, дыши, милая моя!
Телега с грохотом подлетела к дому, стоявшему у самого леса в стороне от деревни. Степан взял Катю на руки, поспешил к нему.
– Дае! Дае! (Мама!). Где ты, – звал Степан, поднимаясь по ступеням. Навстречу вышла высокая седая женщина, за ней – худенький черноглазый мальчик лет шести. Ни о чем не спрашивая, она приказала:
– Неси в комнату на диван.
А мальчику велела принести воды из колодца. Степан, уложив девушку, стал рассказывать женщине, что случилось. Мальчик принес в ведерке воды, поставил около дивана и ласково прижался к Степану. Тот обнял его, поцеловал в макушку.
– Все-таки сбежал от тетки, – ласково пожурил его. – Беги, сынок, во двор, привяжи лошадь, я сейчас к тебе выйду.
Мальчик улыбнулся отцу и вышел.
– Это та самая Катя из города? – спросила Ильинична. – Ко мне родственник ее приезжал, историю болезни привозил. Хорошего там мало.
– Дае, – голос Степана дрогнул. – Она, правда, очень тяжелая, или есть надежда?
– Надежда есть всегда, – сурово ответила женщина, обтирая Катю мокрой тряпицей. – Ты мне лучше расскажи, что в дороге случилось, что она это так близко к сердцу приняла? Этот приступ не простой, а сильным и внезапным сердечным переживанием вызванный.
Степан растерянно развел руками.
– Три дня она у тебя в лесу жила, – продолжала расспрашивать бабка. – Чем ты ее эти дни занимал? Или уже успел приголубить девушку? Все выкладывай!
– Ты чего такое несешь? – сердито возразил Степан.
– Ничего я не несу, – одернула его Ильинична. – Я тебя, неугомонного, с рождения знаю. И прадед твой такой же горячий да скорый был, царствие ему небесное. Вот и ты этой дорожкой всю жизнь идешь! Сколько слез из-за тебя Зинаида пролила, царствие ей небесное. А что другие девки вытворяли? Срам один, стыдно бывало селянам в глаза глядеть.
Марина Ильинична бранила Степана, а сама в это время занималась больной, осматривая и прощупывая ее.
– Хватит, дае, – остановил ее Степан. – Не та это девушка, над которой посмеяться можно. И я уже давно не тот. Отбегался уже, забыла, что ли?
Бабка внезапно притянула его к себе.
– Ох, Степушка, кровинка моя. Ступай во двор, Илюшка тебя заждался. Ты уж будь с ним поласковей, подобрее. Ох, сиротки вы мои…
Степан неловко погладил ее руку, поднялся и вышел.
Первое, что увидела Катя, когда открыла глаза, был любопытный детский взгляд. Круглые и черные, как смородина, глаза, не мигая, смотрели на нее.
– Привет, – слабо улыбнулась Катя. – Как тебя зовут?
Малыш молчал и продолжал ее разглядывать. Катя протянула к нему руку.
– Иди ко мне. Ты почему такой серьезный?
Мальчик чуть подумал, стеснительно улыбнулся и подошел к дивану. Катя подвинулась и усадила его к себе поближе.
– Давно я здесь лежу? – спросила она.
Мальчик кивнул.
– А кто еще есть в доме?
Ее маленький приятель улыбнулся и выбежал во двор.
– Ты куда? – окликнула его девушка. Но его шаги уже доносились со двора.
– В комнату вошла Ильинична.
– Проснулась? Вот и хорошо. Голова не болит?
Катя присела на диване.
– Не болит, но какая-то тяжелая.
– Это ничего, скоро пройдет. Я тебе сонной травки в настой бросила, чтобы ты подольше поспала. Сон сейчас для тебя самое первое лекарство.
Катя поправила сарафан, смущенно сказала:
– Вот видите, как я к вам попала… Мне очень неудобно, не успела приехать, а вы уже со мной канителитесь. Этот мальчик такой славный, ваш внук? Только он не захотел со мной разговаривать.
Ильинична прикрыла окно, задернула занавеску.
– Он не говорит, – вполголоса отозвалась она.
– Как! – не удержавшись, воскликнула девушка. – Совсем? Ох, как это плохо, такой чудесный ребенок! Бедненький. Он с рождения немой? Вы меня извините за любопытство, наверное, я сую нос, куда не нужно, – вдруг прибавила она, потому что Ильинична слегка нахмурилась.
– Нет, не с рождения, – вздохнула хозяйка. – С пяти лет. Второй год пошел, как он замолчал.
– А что случилось? – спросила пораженная Катя.
– Авария. На его глазах погибла мать. Было много огня и крови, он испугался и перестал говорить.
Катя ахнула и замолчала.
– Ты сама-то как? Не тяжело сейчас на сердце? – уточнила Ильинична.
Катя прислушалась к себе.
– Нет, нормально. Доставила я вам хлопот.
– Я тебя ждала, – сказала Ильинична. – Может, и к лучшему, что приступ увидала. Лечение правильное сразу можно начать.
– Лечение? – удивилась девушка.
– Не смущайся. Родственник твой приезжал ко мне, предупредил, про больное сердце сказал. Теперь я сама твое сердце послушала. Ничего, девонька, ты молодая, организм крепкий, мы с тобой ему немножко поможем, и заработает сердечко, как часы. С Божьей помощью да водичкой из родника, все излечится, исцелится. Ты, милая, верь. Месяц у меня на озере поживешь, в город здоровая вернешься. Муж, дети у тебя есть?
– Нет, – тихо ответила Катя.
– Значит, и торопиться не к кому. Вот и живи. С Илюшкой по лесу гуляйте, водичку родниковую пей и ни о чем не печалься. Ты такая интересная да ладная, долго жить нужно, замуж выйти, красивых ребятишек нарожать.
Катя, опустив голову, слушала хозяйку.
– А где Степан? – вдруг спросила она. – Он не уехал? – она чуть смутилась. – Я ведь его даже не поблагодарила за гостеприимство. Мне нужно с ним рассчитаться.
– Уехал Степан, – отозвалась Ильинична.
Кате не хотелось показывать своего огорчения, но Ильинична все-таки разглядела его и усмехнулась.
– Рассчитаешься. Завтра к вечеру вернется, тогда и поблагодаришь. А теперь вставай. Соловья баснями не кормят, будем грибной суп со сметаной есть.
Встав из-за стола, расторопная Катя огляделась и заявила:
– У вас, Марина Ильинична, в доме нужно убраться и занавески постирать!
Ильинична взглянула на девушку.
– Тебя сюда прислали не занавески стирать. Пойди лучше погуляй.
Катя даже не стала слушать хозяйку, потребовала ведро с тряпками. Ей с самого начала было легко и просто в отношениях с Мариной Ильиничной. Обычно несколько замкнутая и настороженная, здесь она открылась и расслабилась. Весело напевая, нашла в комоде платок и, завязав его, принялась за уборку. Хозяйка, увидев боевой настрой девушки, сдалась.
– Ладно, коли самой охота, приберись, порадуй нас с Илюшей. В бане теплая вода есть, там и постирай, а полоскать на речку неси, Илюшка тебе подсобит.
Мальчик, счастливо улыбаясь, ни на шаг не отходил от гостьи, помогал ей.
Ильинична, проходя по двору, залюбовалась правнуком.
– Давно он так не радовался, – сморщила она в улыбке губы. – Тоскливо, сиротке, без мамки, – бабка, вздохнув, пошла в сарай.
После обеда Ильинична заставила Катю выпить отвар, потом, уложив ее на диван, долго массажировала все тело. Затем предложила сходить прогуляться.
– Побродите с Илюшкой по лесу. Увидишь, сколько там жизни разной. Да вверх голову подними, посмотри, как деревья к небу тянутся.
Катя взяла мальчика за руку.
– Ну, веди меня, проводник лесной, покажи свои заветные тропинки.
Малыш согласно кивнул, освободив руку, вприпрыжку сбегал на кухню, вынес оттуда пару сухарей и засунул в карман штанишек. Поправив на голове кепочку, махнул Кате рукой и зашагал к лесу. Девушка, улыбаясь его важному виду, отправилась следом.
В лесу ей на миг показалась, что она попала в сказку. Красно-желтая лесная тишина была теплой и звенящей. Катя увидела, как с дуба, шурша, упал лист. Он, медленно кружась, попал в красивое кружево паутины и долго еще раскачивался в ней. Все здесь дышало покоем и негой. Словно лес отдыхал после буйного и веселого лета. Блаженство и истома окружали ее со всех сторон. Илюша тоже притих. Он уже не скакал на одной ножке, а тихо, с серьезным видом шел по тропинке, уводя ее все дальше в глубь тайги.
Открытые сосняки сменились темным ельником. Ничто не нарушало тишины. Только сухая хвоя скрипела под ногами, и это был единственный звук. Огромные мухоморы внезапно большим, красным пятном выросли перед глазами. Девушка ахнула. Она никогда бы не поверила, что грибы могут быть таких размеров. Разве, что в сказочном кино. Она с изумлением смотрела по сторонам, все здесь для нее было чудом.
Мальчик подошел к огромной ели, постучал палкой по стволу, немного подождав, постучал снова. Легкий шорох, и Катя увидела, как на нижнюю ветку спустилась белочка. Круглыми глазками, совсем не пугливо, смотрела на девушку, которая застыла с открытым ртом.
Илюша широко улыбнулся, достал сухарь, отломил кусочек и, положив на ладошку, вытянул руку к ветке. Зверек быстро и ловко перепрыгнул к мальчику на ладонь, схватил сухарь, перебрался на плечо и принялся с удовольствием его грызть, поддерживая передними лапками.
Белочка запихнула в рот весь кусочек и быстро перескочила на дерево. Илюша отломил еще часть, подал Кате. Девушка, не спуская со зверька глаз, вытянула ладонь. Белочка быстро спустилась, схватила сухарь и опять убежала на елку. Мальчик оставил сухарь на пеньке и поманил за собой. Она пошла, оглядываясь на белочку, которая уже сидела на пеньке с сухарем в лапках.
– Вот это да! – сказала Катя. – Она у тебя совсем ручная!
Мальчик согласно кивнул и раздвинул руками тяжелые лапы ели. Девушка в который раз вскрикнула от неожиданности и изумления; они оказались на невысоком обрыве, а внизу, прямо под ногами, переливалось голубым аквамарином в лучах спускающегося солнца лесное озеро. Ближе к берегу, медленно и лениво, раскачивались в воде желтые кувшинки, добавляя к свежести воздуха цветочный аромат. Катя, в изумлении широко раскрыв глаза, разглядывала эту картинку, вдыхала бальзам леса.
– Илюшка! Я в жизни ничего красивее не видела, – сообщила она мальчику.
Тот с пониманием кивнул и стал спускаться к воде.
Домой они вернулись уже в сумерках. Катя несла в руках букет лесных цветов, а рот мальчика был красным от ягод. Оба были довольными и уставшими. Ильинична возилась в огороде, а во дворе стояла знакомая лошадка Ласточка. Внутри у Кати все радостно встрепенулось. «Степан приехал!» Илюша тоже увидел лошадь, размахивая руками, побежал искать отца.
– Долго гуляете, – вышла с огорода бабка с большой миской помидоров. Степан голодный приехал, но без вас не стал за стол садиться. А ты чего сияешь, как солнышко? Понравилось в лесу?
– Очень! – счастливо ответила девушка. – Илюша мне ручную белку показал.
Марина Ильинична рассказала, как два года назад Степан принес из леса раненого бельчонка, и они с Илюшей его выходили.
– Зиму он у нас прожил, – поведала женщина. – А к лету в лес его отнесли. Раньше-то он часто прибегал во двор. Я ему семечки на завалинке оставляла. А теперь уж не выходит из леса, большой стал, своей жизнью зажил, – она вздохнула. – Каждому своя пора приходит начинать жизнь и заканчивать ее…
Она поправила платок и приказала:
– Ступай в дом. На стол уже накрывать пора, нечего мужиков голодными держать, и сама, небось, наголодалась после леса. А цветы в кувшин поставь, он на комоде сверху.
Катя хлопотала в доме. Через открытое окно слышала голоса Ильиничны и Степана, топот Илюши. Ей очень хотелось выглянуть в окошко, но она сдерживала себя и все чаще поглядывала на дверь.
– Батюшки! – говорила за окном Ильинична. – Тебя и не узнать! Теперь хоть на человека опять стал похож. Давно пора было убрать эту бородищу, а то всех зверей в лесу распугал своим видом лохматым. Так ты, значит, на станцию ездил. Сказал бы, я тебя хотела попросить сахару привезти, в нашем сельпо закончился, только в понедельник подвезут. Ну, ладно, не беда, с вареньем чай попьем.
– Завтра завезу, – отвечал Степан. – А к чаю в сумке возьми конфеты и все остальное.
– Да зачем, Степушка, тратишься, у нас ведь своих запасов пока, слава Богу, хватает.
– Знаю, что хватает, а эти тоже не помешают, сама говорила, Илюшка, худой стал.
– Спасибо, кормилец. Пойдем, Катя уж ждет, поди, давно. Да сына зови ужинать.
Девушка поправила волосы, заплетенные в косу, села на стул. Быстро встала и отошла к печке. Прислонила к ней руки, не сводя с двери глаз. Послышались тяжелые шаги Степана. Склонясь в дверном проеме, он вошел в комнату.
– Ой! – сказала Катя и прикрыла рот рукой. Она не узнала его. На нее смотрел еще молодой, очень красивый мужчина с короткой стрижкой и выбритыми щеками.
Степан смутился от ее изумленного взгляда, негромко кашлянул.
– Не узнала, видать, – грубовато произнес он.
Катя не нашлась, что ответить. Вбежал Илюшка и спас их обоих, потянув отца за стол и что-то энергично объясняя ему руками. Вошла бабка, принесла холодную сметану. Все были голодными и с аппетитом принялись есть. Девушка бросала быстрые взгляды на Степана. Но тот, как обычно, был ровным и спокойным, неторопливо ел и отвечал на бабкины вопросы.
– А ты чего, Степа, ноне заехал? – спросила Ильинична. – Я думала, ты у себя на кордоне, только к завтрему ждала.
Степан отпил кваса, обтер ладонью рот.
– Участковый Пугачев позвонил. Вы там с Илюшкой целую революцию устроили, и Раиса заявление в полицию написала. Ездил разбираться.
Бабка сердито отложила ложку.
– Вот язва! Тэ скарин ман дэ вэл! (Чтобы ее Бог покарал). Пусть она хоть пять заявлений пишет, а я мальчонку не отдам! Вот и весь мой сказ! Стара я, значит, им всем стала! Ребенка мне уже доверять нельзя! А они, молодые, значит, будут о нем заботиться? Знаю я, как они позаботятся! Не отдам!
– Успокойся, дае (мама), – сдержанно произнес Степан. – Никто у нас Илюшку не отнимет. Я тоже живой. В интернат оформил его, в октябре туда свезу. Станет там учиться, а на выходные забирать домой его буду. А теперь давайте спокойно поедим.
Ильинична, не в силах успокоиться, дрожащей рукой взяла ложку, но уронила ее на пол.
Катя принесла ей другую, ласково погладила по плечу и сказала:
– Кто первым съест суп, тот настоящий супергерой!
Мальчик энергично заработал ложкой, остальные тоже продолжали ужинать.
Степан курил на приступке. Илюша неподалеку бросал камушки, стараясь сбить поставленную баклажку. Играя, он поглядывал на отца.
Катя вышла к ним во двор.
– Я вас даже не поблагодарила. Мне у вас очень понравилось. Возьмите, – она положила около него деньги. – Вы меня извините, что так нехорошо в тот вечер вышло. Иногда я действительно сначала скажу, а потом подумаю.
Степан молчал, наблюдая за сыном. Катя собралась уже уйти, но он, взяв ее за кисть, усадил рядом с собою, вложил деньги обратно ей в руки.
– С гостей плату не берут, – объяснил он. – Сам ведь тебя позвал. Это я тебе должен. Ты меня кормила, дом убирала. Деньги тебе, наверное, глупо предлагать, – он слегка замешкался, глядя чуть в сторону, сказал: – У нас в десяти километрах санаторий построили. Там завтра приезжая цыганская труппа выступать будет. Говорят, интересно, – он опять помолчал. – Я два билета купил, ты поедешь?
Девушка, ни секунды не раздумывая, быстро ответила:
– Я обязательно с вами поеду. Вы не представляете, до чего люблю театр! А цыганский вообще никогда еще не видела. Вы мне настоящий сюрприз приготовили!
Степан незаметно выдохнул и попросил:
– Говори мне ты, пока окончательно выкать не привыкла.
Катя встретилась с его взглядом, но ничего, кроме влажной темноты, зовущей и пугающей, словно омут, не увидела. А Степан в ее зеленых, с удивительным разрезом, глазах, прочитал все. Он отвел взгляд, поднялся.
– Завтра после обеда заеду, ты приготовься. Прощай пока, – и, не прибавив ни слова, пошел к навесу, по дороге приобнял сына и через минуту выехал со двора.
Мальчик, сразу поскучнев, подошел к девушке, присел около ее ног.
– Бабуля отдыхает? – спросила она его.
Он кивнул.
– Илюшка, у вас есть альбом с фотографиями?
Мальчик поднял к ней лицо, кивнул.
– А ты знаешь, где он лежит?
Мальчик кивнул снова.
– Тогда неси его, будем с тобой фотографии смотреть!
Глаза его загорелись, он вскочил на ноги.
– Осторожно только, бабулю не разбуди, – попросила Катя.
Через минуту они рядышком сидели на диване с альбомом на коленях. Катя осторожно открыла заглавный лист. С небольшой черно-белой фотографии на нее пронзительно смотрел молодой кудрявый цыган. В руках он держал гитару. Взглянув на мальчика, обнаружила поразительное сходство. Девушка тихо присвистнула. Она листала альбом, а с фотографий улыбались цыгане. Наконец она нашла то, что искала. Сразу узнала Ильиничну: очень молодая и красивая, с распущенными волосами и в пестром сарафане она, счастливо улыбаясь, стояла, обняв мальчика лет восьми. Он был кудрявым и тоже улыбался. Илюша с интересом глядел в альбом, ладошкой гладил фотографии.
– Как интересно, – сказала Катя. – Значит, Илья Степанович, дед твой был цыганом, отец тоже цыган. А вот бабушка не цыганка, хотя очень на нее похожа. И ты, получается, маленький цыганенок!
Мальчик широко улыбнулся.
– Только какой из тебя цыган? – решила подразнить друга Катя. – Цыгане, они, знаешь, ого-го! И на гитаре играют, и плясать по-цыгански умеют!
Мальчик насупил брови, задумался. Потом решительно встал и дернул ее за рукав, предлагая идти за ним. Они спустились во двор. Он снял сандалики, отошел от приступок, провел рукой по волосам и вдруг начал прыгать, размахивать руками, прищелкивая языком. Он с таким серьезным и уморительным видом отплясывал, что девушка сначала прихлопывала в такт и напевала что-то, подбадривая его, а потом не вытерпела и вышла к нему в круг, принялась кружиться и танцевать.
Ильинична появилась на пороге, когда они, раскрасневшиеся и довольные, подняли почти всю пыль во дворе, не жалея своих пяток. Катя, заметив хозяйку, смущенно остановилась. Мальчик, как козленок, подскочил к бабушке и еще немножко потопал перед ней. Она ласково погладила его по голове, сказала:
– Ну, плясун, наплясался, теперь беги, курей запри. А ты, красавица, тоже ступай, лекарство пора принимать. Сегодня пораньше ложись, чтобы завтра утречком отдохнувшая была, в пещеру пойдем.
– Зачем мне лекарство, я себя прекрасно чувствую.
– Еще прекраснее будешь чувствовать.
– А в какую мы пещеру пойдем?
– В волшебную. Завтра все узнаешь, а сейчас пей отвар и ложись спать.
Девушка сидела в теплой воде маленького озера посреди подземной пещеры, запрятанной в лесной глуши.
Сверху, из лесного источника, просачивалась вода, растекалась по причудливым неровностям каменного свода и, собираясь в желобок прямо над головой Кати, шумным водопадом падала за спиной и пушистой пеной окружала ее со всех сторон. Позже Марина Ильинична объяснила, что два источника, холодный и горячий, соединялись в этой природной запруде и снова исчезали под камнями, уходили вглубь земли.
«Два часа шли через какие-то дебри, теперь сижу в этой луже, – недовольно думала девушка», – она уже собиралась выходить из воды, но женщина остановила ее.
– Сиди! Не напрягайся. Смотри на воду, она слышит и видит тебя.
Катя с удивлением заметила, что ее хозяйка, такая обычная, хотя и несколько суровая у себя в доме, здесь, на источнике, совершенно изменилась. Она сняла платок, пристально вглядывалась в падающую воду, что-то тихо приговаривала. Девушка смотрела и не узнавала Марину Ильиничну. Она видела, как капли воды на черных косах женщины сверкали, словно бриллианты в отсветах утреннего солнца, скупо проникающих в пещеру. Вода успокаивала. Катя медленно гладила свои плечи, грудь. Мысли, как каскад брызг водопада, рассыпались на миллион атомов и растворились в водоеме. Тело сделалось легким и воздушным. Цыганка, не моргая, смотрела на Катю через поток водопада. В голове девушки зазвучало: