Светлана Ларионова
Такова Жизнь
– Какая муха тебя укусила? – спросил Джэк. Он вытянул его паспорт, но всё еще держал его в руках, словно не решаясь отдать его Даниэлю. – Ты ведь можешь работать со мной, если хочешь. Ты ведь нам жизнь спас, к тому же по-испански говоришь… Такого в экипаж еще поискать надо…
Даниэль задумчиво рассматривал свои обгрызенные ногти, раздумывая над предложением Джэка. Он уже скучал по океану, и, наверное, американская жизнь была не так уж и плоха, – просто Даниэль, как и многие иммигранты, уж слишком сильно стремился кому-то что-то доказать, переступал через себя, делал то, что от него ожидали родители…
– Знаешь, Джэк, – неожиданно для себя признался Даниэль, – я вспомнил Аргентину. Я так хочу сделать что-то хорошее для этих мексиканских пацанов. Я чувствую, что в Америке живу только для себя, а здесь люди мечтают имеют хоть малую долю того, что есть у нас в Штатах. Мы совсем ничего не ценим…
Джэк встал и протянул руку Даниэлю:
– Оставайся у меня в экипаже. Заработаешь денег и останешься здесь, – хоть на время, хоть насовсем. Купишь им дешевых лодок, пусть ребятишки и тут под парусами ходят, как у нас в Сан-Диего. А то вон залив какой огромный, а пацаны по берегу шатаются да деньги у туристов клянчат. Мы все скинемся на доброе дело, общественность подключим…
Даниэль с чувством пожал протянутую руку и отправился назад, на набережную. Он снова подошел к памятнику кадетам. Около него стояла знакомая ему с Залива Черепах русская парочка. Мужчина читал, склонив голову, а женщина медленно крестилась. Закончив креститься, она положила обе ладони на мраморную мемориальную доску. Даниэль снова вспомнил мальчишку из Залива Черепах, – словно убитые на войне кадеты глядели на него черными блестящими глазищами Братика. Даниэль встал рядом с женщиной и тоже тронул ладонью тёплый мрамор мемориальной доски. «Я непременно вернусь, – клятвенно пообещал он Братику. – Я привезу тебе лодку с парусом, и ты станешь настоящим моряком». Поднявшийся ветер усыпал имена кадетов бордовыми лепестками с растущего по соседству неизвестного Даниэлю дерева, словно баюкая мальчишек-воинов в их вечном сне.
Мятеж на «Баунти»
– Нет, это невозможно больше терпеть! – молодой человек, закончив пробежку, застыл на песчаном пляже, растягивая ноющие мышцы и всматриваясь в небольшую шлюпку, отделившуюся от белоснежной яхты. Шлюпка, как и двадцатиметровая красавица-яхта, стоящая на рейде, принадлежали его будущему свекру, мистеру Кристоферу Болдвину. Даниэль болезненно щурился, рассматривая крупную фигуру капитана «Баунти», сидящего на корме шлюпки. На его лице застыла гримаса отвращения: мистер Болдвин вновь отправился в кабачок «Весенний ослик», где его ждали друзья – выпивохи, живущие в Сан-Хуанико.
Кристофер Болдвин, – Крис, как называли его друзья, – уменьшил скорость своей моторной шлюпки, достал портсигар, обрезал конец кубинской сигары и с удовольствием затянулся: в Америке такие сигары можно купить только на черном рынке. Он с наслаждением откинулся на спинку мягкого сидения, любуясь заливом. Слева от него выдвигались в воду Первая и Вторая косы, около которых длинными ассиметричными накатами двигались идеальные сёрфные волны. Было еще пять кос, выходящих дальше к океану, но их не было видно. Прямо над косами живописно расположились шикарные дома, в которых жили его соотечественники – американцы. Здесь, в Сан-Хуанито, почти все белокожие жители были братьями по духу, – людьми, которые воплощали собой осуществление американской мечты. Все они начали с нуля, глотая пыль провинциальных тогда городков Южной Калифорнии, работая водителями, механиками и слесарями в портах. Заработав начальный капитал, они вложили деньги в акции и недвижимость, удачно женились, и сейчас, подарив детям дома и яхты в окрестностях Голливуда, наслаждались заслуженным отдыхом в этом земном раю. Даже сейчас, в апреле, температура зашкаливала за 35 °С.
В этом небольшом мексиканском городке на полуострове Баха Калифорния проживали друзья его детства, перебравшиеся сюда из пригородов Лос-Анджелеса. Когда-то в далеких шестидесятых и семидесятых годах уже прошлого века вместе с ними он бесстрашно открывал новые районы для сёрфинга на Гавайях и в Южной Калифорнии. Он так же, как и его друзья, подумывал купить недвижимость в Мексике, но жена и дочь настояли на покупке яхты. «Как это романтично!» – твердили они ему, – «мы ведь сто раз видели Мексику из окон машины. Пора посмотреть все побережье с борта корабля!» Крис недовольно кряхтел, – хорошая яхта стоила несравненно дороже особняка на теплом побережье полуострова,– но в итоге согласился. Со временем, выбирая судно и разговаривая с путешествующими по всему свету американцами, он и сам почувствовал подзабытый азарт мореплавателя. А ведь когда-то и он бороздил просторы калифорнийского побережья на шхунах и рыбацких баркасах… В молодости чего только не пришлось ему попробовать! В яхтах он разбирался ничуть не хуже профессиональных шкиперов.
«Баунти»1 – так окрестили белоснежную красавицу, словно созданную для их славной семьи: самого Криса, его жены Синтии и их двадцатилетней дочери Майли. Одна беда: Майли, как назло, потащила в семейное путешествие своего новоиспеченного жениха Даниэля: никчемного, вздорного мальчишку, за юридический институт которого Крис платил из своего кармана… Что ж, это не страшно: всего лишь небольшая ложка дегтя в бочке меда. В целом, путешествие удалось на славу, и с погодой просто повезло… Легко поставив шлюпку на колеса и вкатив ее на берег, Крис отправился вверх по знакомой грунтовой дороге, ведущей к кабачку «Весенний ослик»…
– Как-как вы назвали яхту? – не поверив, переспросил Майк и захохотал во всё горло. Впрочем, ничего другого от него ждать не приходилось. Майк был единственным человеком из американского контингента Сан-Хуанико, которого Крис недолюбливал, а иногда и откровенно презирал. Небритый, с длинными седыми волосами, собранными в длинный хвост, он застрял где-то в шестидесятых, да так и остался безнадежным «хиппи»; среди здешнего бледнокожего населения он считался «белой вороной». К досаде Криса, Майк был единственным посетителем «Весеннего ослика» в этот час, зашедшим сюда пообедать, и Крису волей-неволей пришлось с ним беседовать. Прозрачный намек на название яхты2 Крис просто проигнорировал. Мятежа на «Баунти» ему ожидать не приходилось: и жена, и дочь его боготворили. Несмотря на любвеобильную натуру и привычку слишком часто заводить курортные романы, в жене он души не чаял и, будучи человеком религиозным, часто молился за благополучие брака. Жена Синтия ни в чём никогда не нуждалась: всеми днями она с увлечением она занималась йогой, шитьем, посещала клуб любителей современной прозы и готовила вкусные обеды и ужины. Время от времени чета Болдвинов выходила в свет: на вечеринки, концерты и шоу. Иногда, по особо торжественным случаям, они приглашали гостей на ужин в свой шикарно обставленный дом. «Баунти» было вполне походящим названием для их новой яхты, отражающее эпикурейский характер Криса и его удивительную способность в изобилии брать от жизни всё, что только она могла ему предложить.
И Синтия, и Крис несомненно гордились своей дочерью, которая самостоятельно решила пойти учиться на врача. Единственное, что непомерно огорчало чету Болдвинов, так это затянувшееся увлечение Майли двадцатичетырехлетним Даниэлем, сыном иммигрантов из Аргентины. Парень просто не знал, что он хочет от жизни: то он учился на слесаря, то брал подготовительные классы для института гуманитарных наук… Как-то Крис, подразнивая Даниэля, посоветовал ему попробовать поступить на юридический факультет. К его великому изумлению, мальчишка сдал экзамены и поступил. Обрадовавшись, – может, всё же будет из парня хоть какой-то толк,– Крис взялся помогать новоиспечённому студенту оплачивать дорогостоящее обучение. Вскоре Даниэль сделал Майле предложение, и она стала его невестой. Согласившись не спешить со свадьбой, помолвленная парочка носила одинаковые кольца на безымянных пальцах и громко планировала будущее, – тут уж Крису ничего не оставалось, как смириться и приготовиться принять аргентинца в свою семью…
***
– Я просто обязан поговорить с ним. Сейчас или никогда! – Даниэль, отбросив все сомнения, решительно направился в сторону «Веселого ослика». Он давно уже собирался завести разговор с Крисом по поводу его постоянных возлияний, вводящих Синтию в депрессию. Та просто на глазах сохла, становилась все более молчаливой, а под её большими глазами появились темные круги. Майли, видя мучения своей матери, тоже переживала, но не знала, что предпринять. Даниэль сожалел о том, что согласился на это путешествие: то, что поначалу казалось таким романтичным и по-настоящему мужским занятием свелось к бесконечным завтракам, обедам и ужинам на комфортабельной яхте, по размеру превосходившую квартиру его родителей в Лос-Анджелесе. Трапезы сопровождались настольными играми, просмотром видеофильмов и игрой на фортепьяно. Даже подъем парусов и спуск якоря осуществлялся путем нажатия кнопок, и не требовал сильных мышц Даниэля. К тому же в первом же мексиканском порту города Энсенада Крис напился до чертиков на глазах своей жены и Майли. Тогда, с ужасом понимая, что Крис направляется знакомиться с местными красотками, стоящими у барной стойки, Даниэль попробовал уговорами и легкими подталкиваниями в сторону выхода увезти Криса от бара, но в итоге получил от него такой сильный удар по уху, что свалился прямо на заплеванный пол. Даниэлю не оставалось ничего другого, как позволить Майле и Синтии подхватить себя под белые ручки и вывезти из кабачка под пьяное улюлюканье Криса.
В тот вечер ночевать Крис не пришёл. Он появился лишь на следующее утро к завтраку, – свежий и благоухающий, как ни в чём не бывало. Поцеловав жену и дочь, он уселся на стол. За завтраком никто не проронил ни слова. Оттопыренное и вспухшее ухо Даниэля со временем приобрело нормальный вид, и всё, казалось, позабыли об инциденте. Лишь обычно светящиеся ласковым огнём глаза Синтии приобрели печально-покорное выражение, словно она узнала страшную тайну и не могла её никому доверить. Крис продолжал вежливо приглашать жену в кабачки и бары, но та непременно отказывалась. Снова и снова повторялась та же история: как только яхта бросала якорь в заливе небольших городков, Крис тут же отправлялся «по старой морской привычке» на берег и возвращался он только утром, всегда, впрочем, успевая к завтраку.
Что-то должно было непременно случиться и положить конец пагубной привычке главы семейства, – думал Даниэль. Он надеялся, что Крис ввяжется в драку, и его заберут в мексиканскую «кутузку», а там расправа короткая… И эта старая любовь к портовым шлюшкам… В конце концов, где-то ведь он пропадает все эти ночи! Как-то, измаявшись от безделья, он решил проследить за Крисом. Даниэль со странной смесью ужаса и ликования понял, что самые худшие его подозрения подтвердились, и сейчас он, Даниэль, стал обладателем страшной тайны. Великий и могучий Крис был у него на крючке. В глубине души он, наверное, был не прочь отомстить будущему свекру за унизительные денежные подачки и бесконечные наставления, но себе Даниэль в этом признаваться не хотел: всё, чего он добивался, – это восстановление мира в его новой семье.
Однажды вечером он и Майли четко услышали, как Синтия плакала у себя в кабине, и от этого тихого плача у него душа вывернулась на изнанку. И тогда он решил действовать. Следуя за Крисом как тень, он пробирался за ним в дешевые портовые мотели: там портье с понимающей ухмылкой выдавал почтенному главе семейства ключ от комнаты на ночь. Очередная девица из кабачка, пьяно улыбаясь, поднималась с Крисом наверх, в снятую комнату. Даниэль, почти не прячась, делал снимки своего свекра в обнимку с девицей, не забывая выставлять число и время на своем фотоаппарате. Со времен это отвратительное занятие превратилось в своеобразную охоту, главным трофеем которой становились наиболее откровенные фотографии, – охота, которая хоть как-то разнообразила скучные будни семейного круиза. Всё повторилось и Сан-Хуанико. Но на этот раз Даниэль решил серьезно пригрозить Крису: наличие снимков придавало ему чувство уверенности в том, что Крис, так нахваливавший во всеуслышание дочь и жену во время воскресного чаепития в местной церкви, наконец, раскается и вернётся в лоно семьи.
Мысленно подбирая те слова, что, как он надеялся, непременно дойдут до самого сердца Криса, Даниэль вышагивал по грунтовой дороге, ведущий к «Весеннему ослику». Подходя к кабачку, Даниэль услышал раскаты хохота своего свёкра: похоже, несмотря на ранний час, Крис уже успел «дойти до кондиции». Только Даниэль собрался переступить порог, как из кабачка спешно выбежала высокая загоревшая девушка, едва не столкнувшись с ним у входа.
– Извините, – пробормотала она. Её красивое смуглое лицо исказила гримаса боли.
– Что случилось? – Даниэль остановился, преграждая ей дорогу. Девушка быстро взглянула на него из-под косо обрезанной темной чёлки и развернулась, показывая пальцем в сторону бара:
– Видишь вон того жирного борова? Это свинья, а не человек!
Даниэль почувствовал, как внутри живота у него всё похолодело и сжалось. В дверном проёме показалась тучная фигура Криса. Пьяно качнувшись, он осклабился:
– Даниэль, мальчик мой! Заходи, и красавицу веди сюда, – может, у тебя с ней лучше получится!
Девушка быстро скользнула взглядом по Даниэля: в нем удивление смешалось с презрением. В одно мгновение отскочив от Криса, словно он был прокаженный, она, не оборачиваясь, бросилась вниз, к пляжу. Чувствуя, как холодная ненависть обжигает его изнутри, Даниэль приблизился к Крису. Тот стоял, опершись спиной на стойку бара, громко объяснял собравшимся за столиками:
