Светлана Кривцова
Искусство понимать ребенка. 7 шагов к хорошей жизни
Препятствия на пути к истине
Собственные неожиданные чувства, не всегда осознаваемые предпочтения, привычки, страхи – все это может быть препятствием для открытого восприятия. Это как смотреть в окно, когда едешь в трамвае или автобусе по ночным улицам: темный город виден там, за окном, и на эту смутную картинку накладывается наше собственное отображение на стекле.
Небольшой инцидент, невинная реплика или проступок ребенка… Но если случится так, что они всколыхнут в нас какое-то переживание (скорее всего, отдаленно связанное с происходящим сейчас), может возникнуть такая душевная сумятица, что воспринять что-то другое, кроме собственных чувств, будет просто невозможно. Такая ситуация и есть самая частая причина родительской слепоты.
Смотреть – это то, что я могу сделать, то, что зависит от моей воли: сосредоточиться, не отвлекаться, концентрироваться. Видеть – природа этого действия совсем другая: оно случается, и на сто процентов от меня не зависит. Может произойти так, что без всяких специальных усилий с моей стороны я вдруг что-то увижу. «До меня дошло!», «Глаза открылись» – мы так это описываем. Но увидеть что-то таким, каким оно и является, – этого может и не случиться. Главное препятствие к этому – те чувства, которые неожиданно возникают у нас в связи с конкретной ситуацией. Открытое восприятие показывает то, на что мы смотрим, и одновременно помогает что-то рассмотреть в себе. От нас зависит, как мы это увидим и что это увиденное с нами сделает. И если мы пока продолжаем чего-то «упорно не понимать», самое время заняться этой своей «затронутостью», ответить на вопрос: «Почему для меня то, что я вижу, так… (больно, обидно, неприемлемо, тяжело и т. п.)?»
Важный ориентир для понимания себя
Алисе 35 лет, у нее двое детей, на консультацию она пришла с семилетним сыном Яшей. «Он слишком тихий, размеренный, "правильный", – так начала свой рассказ Алиса. – У нас в доме часто бывает напряженная атмосфера, потому что я жду, что что-нибудь произойдет. Жду от сына. Он ведь мальчишка, должен начудить: разбить вазу, порвать шорты, пролить на ковер мои духи например – хоть что-нибудь. Но нет, ничего такого не происходит. Дети ведь всегда должны шалить! Что с ним не так?»
Рассказывая о сыне, Алина невольно многое рассказала о себе. И появились вопросы: «Чем она живет? Что ее радует, огорчает, занимает, кроме детей, кроме сына? Чего она хотела бы для себя?» Больше всего Алиса хотела бы, чтобы муж дарил ей время от времени цветы. Просто так, без повода. Она мечтает о ярких эмоциях, неожиданных, незапланированных жизненных моментах.
Что обнаруживается в этой истории про маму, ждущую приятных сюрпризов, и тихого Яшу? Психолог видит спокойного, развитого семилетнего мальчика и маму ребенка, которая нуждается в поддержке. При этом беспокоит маму поведение именно ребенка: «С моим сыном что-то не так».
Действительная тема для размышления здесь – мамин способ восприятия Яши. Что поднимается в ее душе в присутствии сына, который не шалит, не бегает, не пристает с вопросами, не разливает духи на ковер? Почему ее впечатление так болезненно? Что в этом впечатлении открывается ей? Что-то про мальчика или также про нее саму? Похоже, переживание Алисой самой себя ярче и затмевает то, на кого она смотрит (своего сына).
Вот оно – «трамвайное окно»: кажется, я смотрю на сына, но вижу его сквозь свое собственное чувство тоски. Ничего не происходит, я никому особенно не интересна – ни мужу, ни даже сыну (он слишком самостоятельный). Меня не замечают… Невыносимо! Не сводить ли сына к психологу, разве дело не в сыне?
«Мальчик оказался гармоничным, вдумчивым, рассудительным, – так психолог описывает свое впечатление. – Я была очарована этим ребенком. В нем было столько достоинства. Он, похоже, унаследовал характер своего деда, спокойного по характеру человека, в честь которого и был назван». Мама не видела достоинств сына. Каждый раз, когда она смотрела на него, к впечатлению добавлялись какие-то неосознаваемые ожидания от него, переживания, связанные с тем, что ее собственные потребности не были удовлетворены. Именно это чувство неудовлетворенности отнимало у Алисы все силы. И сил посмотреть еще на что-то у нее уже не было. Недостаток чего бы то ни было в нас самих (психологические дефициты) легко переносится на наших детей. И тогда мы видим в них «недостатки» и «несовершенства». Важный ориентир для понимания себя: когда мы смотрим открыто, мы видим то, что есть. Потому что то, чего нет, нельзя увидеть. Когда фокус внимания направлен на недостающее, это верный знак: нужно заняться собой.
Если вам кажется, что вашему ребенку чего-то не хватает, если он не делает чего-то, что, на ваш взгляд, нужно делать, вам стоит повнимательнее присмотреться к этому «не» («не хватает», «не делает», «не способен», «не хочет»). Это может быть что угодно: не по возрасту развитая сила воли, или непокладистость, или невысокие способности, или незаботливое отношение к вам, или, как в нашем примере, неспособность наполнять событиями мамину жизнь, оживлять ее? Почему это так важно для вас?
С этого вопроса начинается работа по самопознанию. Она требует мужества открыто взглянуть на то, как вы смотрите, на ваши привычные ожидания, недовольства, на фокус вашего внимания. Познание себя требует соблюдения двух важных условий. (Для этой работы не нужно специального времени, ею можно заниматься, пока варится каша или на прогулке.)
Условие первое: терпение, неторопливость, вдумчивость. Задав себе вопрос, продолжать делать то, что делал. Ответ придет не сразу, и важно принять его с уважением, может быть позволить себе удивить себя. Остановиться на время и посмотреть на себя.
Условие второе: начинать самопознание с открытой установкой – «ни в чем себя не подозревая». Первым хорошим результатом может быть, например, такой, как в этом признании:
«Да, пока я не могу радоваться своему материнству и отдаваться ему со всей душой. Между мною и дочерью что-то стоит. Мне пока не очень понятно что, но я бы хотела понять. Иногда мне кажется, что я хотела ребенка другого пола. Вот мой папа ушел от мамы, когда она родила третью девочку. Он хотел сына. Даже когда я была девчонкой до подросткового возраста, была уверена, что буду счастлива со своим избранником, у нас будут дети, и это будут сыновья… А родилась девочка. Муж рад, говорит, что ему пол ребенка не так важен. Мой папа тоже был рад, а потом все больше злился на маму, обижал ее, больно задевал тем, что она не приносит сына. И тихое счастье чувствую, и что-то тревожное все время внутри меня».
Начав работу самопознания, признайте, что вы замечаете свои чувства, принимаете их, не боретесь, не ругаете себя за то, что у вас пока нет ясности. Тем, в чем сейчас нет ясности, нужно заняться с теплым вниманием: это же ваше чувство. Почему так непросто спокойно признаваться себе в мешающих чувствах? Вы наверняка знаете ответ: «Мы их знаем и одновременно не хотим знать, поэтому напряженно избегаем их, стараясь не попасть в их поле». Если эти признаки вам знакомы, значит, вы встретились с собственной слабостью. Попробуем посмотреть на нее открыто и смело. Это так интересно!
Знаем ли мы свои слабости?
Спросите себя: «Знаю ли я свои слабости? Что такое для меня слабость?» Кто-то не может оторваться от компьютерной игры, а кто-то любит хвастаться – у каждого есть своя ахиллесова пята. Некоторые наши слабости другие люди знают лучше, чем мы сами, а некоторые свои слабости лучше знаем мы сами и некоторое время можем вполне хорошо их скрывать. Есть невинные слабости вроде любви к шоколаду, а есть нечто более серьезное – что, на наш взгляд, никак нельзя оправдать, потому мы это и скрываем. Например, то, что одного из своих детей любишь больше.
Слабость обнаруживается по такому маркеру: «Я не хотел бы это иметь» или «Я не хотел бы, чтобы кто-то узнал об этом». Иначе будет стыдно, буду плохо к себе относиться, почувствую себя слабым, маленьким, мне будет страшно. Все эти мысли огорчают, делают нас уязвимыми, лишают самоуважения. Переживание собственной слабости не поддается волевому контролю, снова и снова ударяет по одному и тому же месту, и это ранит нас еще больше. Понятно, что мы не хотим это испытать еще и еще раз. Именно поэтому мы отвергаем свои слабости!
САМОПОЗНАНИЕ
Вопрос, который стоит задать себе
• Как я обхожусь со своими слабостями: скорее оставляю без внимания или пытаюсь над ними работать?
Попробуйте прямо сейчас перечислить свои слабости. Запишите их (не нужно никому эти записи показывать), а затем прочитайте сами. Уже это требует мужества. Если вам кажется, что слабостей у вас нет, расспросите близких. И не удивляйтесь. Слабость возникает там, где мы не соответствуем требованиям – внешним («Так и не сдал на права») или внутренним («Не дотягиваю до своих представлений об идеале в том-то и в том-то или часто чувствую себя пустой и не могу оставаться одна»).
Совсем не обязательно соглашаться с точкой зрения тех, кто привычно вас критикует. По каждому пункту из списка слабостей правильно было бы вынести свое собственное суждение. Например: «Мог бы я поговорить об этом с хорошим другом? С психологом, которому доверяю?» Или слабости меня блокируют настолько, что очень трудно даже начать разговор об этом? Занят ли я тем, что скрываю их? Ругаю ли я себя за них? Или я скорее великодушен по отношению к себе?
В разговоре психолог говорит маме, которая пришла к нему на консультацию: «Не знаю, с чем это связано, но я часто замечала, что одного ребенка любят больше, чем другого». Элла, мама двух мальчиков, откликается с явным облегчением: «Правда? А я боюсь даже себе в этом признаться. Знаете, когда смотрю на младшего сына, у меня хорошее теплое чувство возникает где-то здесь (показывает на живот). Такое счастье. А вот со старшим ничего такого не появляется. С ним я как-то напрягаюсь и боюсь, не замечает ли он это. Удивительно, но, наверное, из-за этой боязни я чаще хвалю старшего, больше уделяю ему внимания. Хотя кажется, что напряжения своего не скроешь, и сын все равно все знает».
Почему что-то становится нашей слабостью? Потому что мы чувствуем, что оказываемся подвержены воздей ствию такой большой силы, которой не можем сопротивляться. И это состояние побежденности делает жизнь хуже. Мы что-то предпринимали, но не помогло, и в конце концов мы решаем: «Наверное, не поможет ничего». Жить с этим чувством почти невозможно, поэтому, спасаясь, мы как бы забываем о своих слабостях. Но они от этого не исчезают из нашей жизни.
Дети отражают нас такими, какие мы есть
Дети – экраны слабостей своих родителей. Одного ребенка люблю больше, чем другого, и ничего с этим не могу поделать. Стесняюсь болезни или какой-то физической особенности своего ребенка. Не могу принять, что он не такой умный (сильный, успешный, уверенный, волевой и т. д.), как мне хотелось бы. Замечаю сходство привычек и особенностей характера с кем-то, кто мне не нравится… Нагруженность такого рода мыслями и переживаниями расстраивает и утомляет многих родителей.
Но кто определяет, что является слабостью? Только мы сами. Это не сына – мамина слабость. Это Элла не может этого принять. Это то, что она воспринимает как угрожающее ей. Что именно Элле угрожает? Рядом с одним из сыновей ей комфортно, как будто его энергетическое излучение такой интенсивности, какая ей необходима. Между ними возникает резонанс, ей становится хорошо. А с другим сыном этой созвучности нет. В его поле ей невозможно расслабиться, надо приспосабливаться. Да! Это мамина задача – приспосабливаться. Она старше, мудрее, опытнее. Она ведущая в процессе построения гармоничной коммуникации.
Уровни коммуникации между взрослым и ребенком
Между двумя людьми существует несколько уровней коммуникации.
Эмоционально-энергетический связан с интенсивностью взаимного воздействия, его темпом, силой, уровнями эмоциональности, ранимости, траекторией возбуждения/усталости (то, что часто называют полем: в поле одного человека мне хорошо, рядом с другим – плохо). Содержательно-разговорный уровень – это легкость или трудность понимания другого человека, ясность или неясность разговора. Концептуальный – уровень обмена мыслями, идеями, проектами, смыслами. Мы все хорошо это знаем: «Хороший, порядочный человек, но… мне с ним не ужиться». И наоборот: «Понимаю, что эгоист, но ничего не могу с собой поделать – тянет к нему и все». То же происходит между мамой и ребенком.
Конечно, в отличие от партнерско-любовных отношений, мама и ребенок настраиваются друг на друга с самых первых минут появления малыша на свет. Эта сонастройка особенно интенсивно происходит в период с 4 до 9 месяцев и продолжается лет до трех. При этом ребенок очень пластичен, он всеми силами старается подстроиться под маму, чтобы она почувствовала теплоту удовольствия от общения с ним. Но у мамы могут быть свои причины упорствовать, не меняться, не идти навстречу: невнимание к себе, депрессия, трудная внешняя ситуация, уже сформировавшийся тревожный характер.
Помните, мы упоминали о «хорошем ощущении в животе», когда рассказывали об Элле, маме двоих мальчиков? Как стало понятно из дальнейшего разговора с ней, такое ощущение – признак энергетического и отчасти эмоционального уровня коммуникации. Энергетическое совпадение с младшим сыном для мамы очень ценно. Но, к сожалению, именно младший сын огорчает своим поведением гораздо чаще старшего. Он вовсю пользуется тайной слабостью мамы, манипулирует ею, утверждая свою власть, привычным образом «подставляя» старшего брата. А старший, молчун-интроверт, стойко терпит, помня непререкаемое мамино послание: «Младшему нужно уступать!» Так формируются характеры и судьбы детей, под влиянием маминой слабости.
Наши слабости – это то, что мы не признали в себе
За каждой нашей слабостью – «забытая» или «какая-то неясная» история, которая, как правило, случилась не вчера. Когда-то что-то нас самих расстроило, напугало, унизило, а может быть, все это нехорошее к нам отношение мы терпели много лет. Оценить и критически посмотреть на ситуацию тогда мы не могли, потому что были еще детьми, но страх, связанный с тем опытом, остался. И живет теперь своей жизнью в нашей взрослой личности, живет в виде слабости. Пока мы, став взрослыми, жили без детей, нам казалось, что все, что мучило нас в детстве, мы переросли и преодолели. Но вот появились дети, и они стали нашими зеркалами, в которых теперь отражаются забытые, казалось бы, слабости. К тому же дети способны наши слабости усиливать до драматических размеров.
У каждого человека есть так называемые зеркальные нейроны, благодаря им мы примеряем на себя поведение другого человека и таким образом понимаем его. (О зеркальных нейронах читайте также здесь.) А наши дети с помощью зеркальных нейронов считывают наши потаенные страхи и перенимают их. И мы вынуждены снова встречаться с этими забытыми страхами, но уже как со страхами и слабостями наших детей. Этот процесс не поддается прямому вмешательству, его не остановить, занимаясь только детьми. Конечно, это плохая новость. Хорошая – дети вырастут, поумнеют, сходят к психологу и смогут прояснить и нашу историю, и происхождение своих проблем. Они научатся противостоять своим страхам (этому можно научиться в любом более или менее взрослом возрасте).
Игорьку 4,5 года. В детском саду он слывет драчуном. Обычно, когда его не понимают (речь мальчика в звуковом отношении не очень чистая) или он раздосадован, оттого что не может немедленно получить желаемое, он начинает самозабвенно лупить детей и не может остановиться. Дети боятся Игорька, не хотят с ним играть. Мама мальчика рассказала об этой проблеме психологу. Во время их встречи возник вопрос о том, чем обычно заканчиваются драки. Мама задумалась: «Ну чем?.. Игорек ни разу не сказал, что он дрался. Наоборот, он говорит, что ничего особенного не было, он вел себя хорошо. Играл, качался на качелях, хотел сражаться на мечах. И знаете, дома он тоже никогда не дерется! К нам приходят знакомые с детьми, и мы бываем в разных местах, где много детей. Я не замечала, чтобы он дрался. После жалоб воспитательницы я обычно ему говорю, что хорошие мальчики не дерутся, поддерживаю ее авторитет. Если воспитательница говорит, значит, он действительно дрался, обидел кого-то. Меня и нашу бабушку (а мы растим Игорька вдвоем с моей мамой) это очень огорчает. Я говорю Игорьку о своем огорчении. Вот этим все обычно и заканчивается».
Мама и воспитательница в детском саду не знают, что делать с агрессией Игорька, и разрешают ситуацию так: обе делают вид, что ничего не было. Игорек хорошо считывает это послание: «Когда я раздражен, на меня находит что-то непонятное. Я не контролирую свое поведение, а потом много людей недовольны мной. Но можно сделать вид, что ничего не было. Главное, чтобы я извинился».
Воспитательница не проясняет ситуацию до конца, надеясь, что это сделает семья. Мама и бабушка не верят, что Игорек может быть агрессивным. И сам ребенок не видит своего поведения, не верит, когда ему о нем сообщают как о чем-то нехорошем. Он любит маму и четко выполняет ее бессознательное послание – не замечать своей агрессивности. Для него агрессия (а может, обида из-за того, что его не понимают?) живет где-то в углу, куда ее всякий раз убирает мама.
Что мешает маме (а также и воспитательнице, которая призвана профессионально разбираться с сильными аффективными импульсами маленьких детей) спокойно, шаг за шагом рассмотреть происходящее в душе ребенка во время драк? Может быть, боязнь почувствовать себя некомпетентной в обращении с мальчиком? Или непонимание каких-то особенностей его поведения? Это отдельный разговор. Тут надо разбираться. Но очевидно, что мама видит в сыне «очень хорошего ребенка», у которого просто не может быть плохого поведения.
Возможно, ее пугает агрессия, даже в игровых проявлениях. Или, будучи недовольной, не удовлетворенной, она не позволяет и себе ярких эмоциональных реакций, ведь слабости могут быть самыми разными. Мама Игорька их не принимает, не признает за собой, не рассматривает. Для нее важно быть безупречной мамой хорошего мальчика. А вот Игорек перенимает мамины слабости – пугаться агрессии, не признавать свои негативные эмоции. Парадоксально, но слабость внутри него растет вместе с увеличением брутальных поступков и задиристых выпадов.
Примерно к 4,5–5 годам дети «считывают» и присваивают множество слабостей своих родителей и несут их дальше по жизни уже как свои. Справедливости ради нужно сказать, что к этому же возрасту многие сильные стороны и ценности родителей тоже усваиваются ребенком. Психологи всех стран и направлений психотерапии говорят одно и то же: причины проблем в отношениях между родителями и детьми растут из детского опыта самих родителей. Слабости теряют власть над нами в тот момент, когда мы можем спокойно на них взглянуть и… принять.
Все начинается с принятия
Принять то, каков я есть, – это духовная работа, работа личности. Один шаг в этой духовной работе мы уже сделали, признав существование своей слабости.
Когда у нас возникает подозрение, что, возможно, мы пристрастны в сложившейся конфликтной ситуации, наш ребенок уже спасен. Потому что в этот момент мы перестаем винить его в том, что имеет отношение исключительно или по большей части к нам самим. Это «мы не умеем уделять внимание сами себе», а не «ему, четырехлетнему, до нас нет дела». Когда мы принимаем свою пристрастность, мы начинаем по-другому общаться с детьми. Если мы говорим себе: «Мне грустно осознавать, что мой сын подолгу делает математику. Он корпит над простой задачей, а ведь его родители и родители родителей всегда были сильны в математике», – это не то же самое, что сказать ему: «В нашей семье таких тугодумов, как ты, не было отродясь». (Вместо математики можно подставить любую другую тему, мотив нашего недовольства.)
Папа твердит сыну-подростку, который решительно не хочет продолжать заниматься спортом: «Я столько работаю, решаю сложные проблемы. А ты ничего не доводишь до конца, чем бы ты ни занялся. В твоем распоряжении лучшие условия, прекрасные тренеры, современная экипировка. И никакой силы воли. Никаких амбиций, наконец, чтобы стать чемпионом. Для чего я тогда работаю?» И сын (он уже размышлял на эту тему) понимает: у папы проблема. А папа думает, что у него как раз проблем нет, потому что это он успешен, богат и хочет сыну хорошего. И все-таки мальчик прав: проблема прежде всего у папы. Папа не может позволить сыну иное будущее, кроме того, что он спланировал для него. В этом будущем у сына есть единственная возможная роль – стать чемпионом. И папе пока еще далеко до признания: «У меня есть слабость – я боюсь, что сын вырастет слабовольным. Ему тогда достанется от жизни, как когда-то досталось мне самому. Я этого не могу допустить».
Одно из условий принятия – набравшись мужества, разбираться в себе. Стать экспертом в интересующей нас слабости. Не прятаться, заниматься пугающим, пока оно не станет настолько освоенным, что перестанет пугать (конечно, полностью – никогда, но уже не так сильно). Авторитетная информация хорошего психолога помогает отпустить ситуацию и снижает тревогу.
«Мой ребенок не читает, хотя ему уже шесть (!) лет». Разобравшись в вопросе, родители выяснят, что возрастная норма для освоения навыка чтения от 4 до 10 лет, а не от 4 до 7, как многие думают[3]. Причем речь о детях, у которых нет дислексии, специфических затруднений в овладении навыками чтения. Эксперименты, которые были проведены в некоторых экономически развитых странах мира, показали: во сколько бы лет ни начал читать ребенок (в четыре года или в десять лет), этот возраст не будет влиять на его удовлетворенность качеством жизни (это многофакторный показатель) в 25–30 лет. Если дислексия достоверно диагностирована, молодые люди в этом случае находят работу, где информация поступает через аудиальный канал. Но когда дети перенимают тревоги родителей и начинают считать, что у них есть неустранимый изъян, потому что они не умеют читать или плохо читают, такие дети не будут знать хорошего качества жизни ни в шесть лет, ни в тридцать.
Принять не значит одобрить, принять означает спокойно признать: это так. (О психологии принятия читайте также здесь.) Оказывается, принятие не короткий волевой акт, а длительный процесс, и у него есть свои закономерности. Наверняка вы вспомните пример того, как ваше отношение к какому-то факту или обстоятельству изменилось от «Нет, только не это!» до «И так тоже можно жить». Это происходит с нами много раз на протяжении жизни. «Родители перевели в новую школу, очень не хотел, сопротивлялся, а потом со временем даже понравилось»; «Мама с папой развелись, я очень переживал, а потом оказалось, что жизнь продолжается, и в ней даже есть что-то хорошее, только другое»; «Научный руководитель в институте достался строгий, но со временем мы нашли общий язык, адаптировались друг к другу». Мы привыкаем. Что это значит? Это значит, что наступает момент, когда нам что-то может и не нравиться, но мы больше не боимся – мы освоились в этой реальности.
Вспомните первый год жизни ребенка: сколько всего вам пришлось принять! Бессонные ночи, неидеальные няни, колики и режущиеся зубки – все это теперь не страшно, а поначалу вызывало тревогу и даже по-настоящему пугало. Великой мудростью обладает тот, кто способен к принятию. Живется сложнее тем, у кого в характере много упрямства. Трудно принимать что-либо, и когда мы слишком хорошо представляем картинку желаемого, а реальность не соответствует нашему красивому образу. Стремление к красоте и яркие фантазии могут мешать принятию и создавать множество проблем.
Галина все распланировала. Родится ребенок, она будет мобильной матерью, то есть не превратится в «клушу-наседку». Посадит своего малыша в рюкзачок-кенгуру и будет бегать по городу, участвуя во всех своих пяти проектах. Ничего в ее жизни не изменится! А мальчик родился слишком чувствительным, даже пугливым. Любой сбой в режиме, новые лица приводили к тому, что он много плакал, до потери голоса. Отказывался от груди, а потом не мог заснуть от голода. И только в дни, проведенные дома, строго по режиму, только с мамой, он был спокойным и жизнерадостным. Лучше ел, дольше спал. Галина «осела» дома. Она стала привязана к малышу так, что даже на ее любимое рисование не оставалось ни минуты. Вечером накатывала обида, раздражение, слезы. Не могу, не хочу так жить! Это не для меня.
После оплакивания красивой картинки (расстаться с воображаемой реальностью очень трудно, но это важно сделать, иначе можно довести себя до депрессии) нужно как можно скорее заняться не тем, чего нет, а тем, что есть. А есть обычно немало. Мудрость начинается в тот момент, когда мы перестаем сопротивляться реальности, разрешая ей присутствовать в нашей жизни. («Да, пока я каждую ночь встаю к ребенку»; «Да, няня № 1 оказалась неподходящей, мы начинаем искать другую, и это займет какое-то время» и т. п.) Позволяя чему-то быть в своей жизни, мы используем те силы, которые ранее тратили на сопротивление и борьбу, для изучения природы этого обстоятельства.
Подобно тому как акробат на трапеции учитывает силу тяжести и центробежные силы, выбирает точное место и фактически встраивает себя в колебания трапеции, мы становимся компетентными в обхождении с реалиями своей жизни. Например, став специалистом по ночным вставаниям: вы знаете, в котором часу просыпается ваш ребенок, вы освоили приемы массажа, и они успокаивают ребенка; вы знаете, что на улице коляску лучше не катать, а тихонечко поставить в тихом месте, а вам придется не пройденные шаги подсчитывать, а стоять рядом с книжкой. А еще пришлось забросить плавание в бассейне: ваша девочка так боится воды, что даже персонал бассейна (все они сторонники идеи «плавать раньше, чем ходить») порекомендовали отложить эти занятия.
Для того, чтобы принять себя и/или ситуацию, в которой мы оказались, предстоит сделать три шага.
Вы скажете: «Но ведь я так и делаю! Разве есть другой способ жить?» Да, вся жизнь – это привыкание, принятие то одного, то другого. Она все время подкидывает что-то новое: то экономический кризис, то кризис в отношениях, то кризис середины жизни, а когда кризисы наконец заканчиваются, мы принимаем свое старение, бессилие, ограничения физические и социальные. Вершиной принятия становится тот факт, что наша жизнь подходит к концу, и мы умрем. Посмотрите, как много в жизни вам уже пришлось принимать и еще придется. Так что стоит научиться делать это как можно лучше прямо сейчас.
Мы описали примеры из благополучной жизни, а ведь никто из нас не застрахован от настоящих бед: тяжелых болезней, потери близких, того, что может случиться с ребенком. Или уже случилось…
Наташа была в ужасе, когда в роддоме узнала о множественной патологии здоровья своей новорожденной дочери. В пять лет у ее девочки, и без того слабенькой, начались эпилептические припадки; величайшими усилиями эписиндром за десять лет немного подлечили, но в подростковом возрасте обнаружился диабет первого типа, а в двадцать лет – тяжелый поликистоз. Наташу жизнь научила не только принимать трудности, но также отстаивать свои права и права ребенка в больницах и поликлиниках, органах соцзащиты и в школе. Она умеет быть твердой и нежной, она как никто помогает матерям, которые только столкнулись с подобными проблемами. Утешает, поддерживает, объясняет. Она выглядит очень спокойной. Ее тихая сила производит большое впечатление на людей. И эта сила росла год от года вместе с опытом принятия и выдерживания. А девочка выросла – никто со стороны и не заподозрит, что с ней что-то не так: умная, чуткая, деятельная, полная жизни сильная личность. У них обеих хорошая жизнь.
Когда мама спокойно встречает ситуацию, ситуация перестает пугать и ребенка. Чтобы выработать в себе установку «прежде чем отчаиваться, надо разобраться», натренированного интеллекта недостаточно. Кроме способности добывать и проверять информацию, нужно кое-что еще. Мы говорим о мужестве, о глубоком переживании: я смогу выстоять перед обстоятельствами, которые не поддаются изменениям (так игрушка ванька-встанька клонится до земли, но не падает). Я выдержу и приму. И смогу сказать: «Что есть, то есть. Будем жить с этим, а там посмотрим».
