Светлана Комарова
Бизнес-ведьмы. О внутренней силе, мудрости и смелости выбирать свою тропу
Глава 2. От матери к дочери
Мы вышли из тел своих матерей.
Мы отвергли или приняли женское через отвержение или принятие матери. Мы получили сценарии успеха-неуспеха, одиночества-парности от наших матерей. Знакомы ли мы с ними или нет, на глубинном уровне мы сохраняем связь, которая не может быть разрушена. Мы несем их гены, их кровь была нашей кровью, они были нашим домом, нашим миром, нашим всем до момента, пока мы не узнали, что мир намного больше, чем мама.
Придя в этот мир, мы изменили ту, что нас родила. Изменили ее тело, изменили ее привычки, изменили ее отношения с мужчиной, который был выбран отцом ребенка. Для нее так же, как и для нас, все стало другим. Нам сказали, что все мамы любят своих детей. Мы ждем и верим в эту любовь, но большинству из нас ее не хватило. Своим появлением мы подняли на поверхность все травмы и драмы ее внутреннего мира и заставили в них посмотреть. Не у каждой из матерей хватило ресурса вглядываться в бездны, пока их младенцы орали ночами или мирно сопели у кормящей груди. Если мать не смогла заглянуть в свою бездну и справиться со своими травмами, во многие темные углы придется смотреть ее детям. Эмпатичное чувствование или бесчувствие матери определено ее детским опытом. Если вам не было тепло с вашей матерью и вы не видели нежности в ее глазах, значит она заледенела задолго до того, как вы пришли в этот мир. Никто не виноват. Так получилось. Два мифических женских образа – Лилит, не нашедшая общего языка с Адамом, и Ева, сделанная из его ребра, разделены и враждебны друг другу. Эти воюющие женские начала проявятся в материнстве и отразятся на детях.
Разными голосами нам твердят о материнстве:
• материнская любовь безгранична;
• материнство открывает лучшее в женщине;
• материнство делает женщину счастливой;
• лучшие качества женщины – доброта, заботливость и любовь;
• главный человек для каждого – мать.
Императивы и внушения о мире матерей витают вокруг с момента, когда нам стала доступна речь. В том, что мы слышали с детства, много искажений. Представления о материнстве учитывают Еву и не учитывают Лилит. Стремление женщины к свободе и самости входит в конфликт с тем, что названо женским предназначением. Сейчас мы можем это знать и говорить об этом. Тогда, когда нас рожали наши матери, они оставались один на один со своей растерянностью, обнаружив, что материнство не сделало их счастливыми по умолчанию, не открыло в них лучшее, не наполнило безграничной любовью. Они справлялись с этим в одиночестве.
Сотня разных причин была для того, чтобы родить каждую из нас:
• ребенок как противоядие от одиночества и боли, причиненной другими;
• чтобы был рожден тот, кто будет меня любить;
• потому что затикали часики;
• чтобы не быть неудачницей;
• чтобы в жизни появился смысл;
• из неутолимой любви к младенцам;
• чтобы заставить мужчину жениться;
• чтобы сохранить брак;
• чтобы продолжить себя;
• из страха перед одинокой старостью;
• чтобы любить.
Слова о безграничной материнской любви повсюду, но если покрутить головой и посмотреть, что вокруг, многие ли из наших знакомых могут сказать, что их отношения с матерью им нравятся? 83 % опрошенных россиян в 2006 году и всего 7 % голландцев считают, что жизнь женщины полноценна только тогда, когда у нее есть дети. Если это действительно так, и полноценность жизни наступает с рождением ребенка, где 83 % наших знакомых, имеющих удовлетворяющие отношения с их матерями?
Материнской любви нередко попросту нет. Материнская любовь часто становится отравой. Мать убеждена, что ее действия продиктованы любовью, а для ребенка она становится ядом. Оба чувствуют себя отверженными, делают друг друга несчастными и не могут этого изменить.
Но, как бы то ни было, наши успехи во многом обусловлены тем, что в детстве нам не хватило мамы. Поднимаясь по лестницам социального и финансового успеха, мы сообщаем своим матерям: «Посмотри, вот я, вот мои достижения. Может быть теперь, когда я все это смогла, ты заметишь меня, поддержишь меня, и я дождусь момента, когда стану для тебя самым важным человеком на свете?» Материнское признание – алтарь, на который мы кладем свои судьбы и судьбы наших детей. Глубоко внутри мы отчаянно нуждаемся в признании и поддержке, которой нам не хватило в детстве. Любимые дочери и нелюбимые дочери проживают разные жизненные сценарии. Главное, чем мы отличаемся друг от друга, – соединенностью или оторванностью от великого женского начала. Одни получили эту соединенность из рук своих матерей. Другим приходится пройти долгий путь, чтобы сказать себе: я – женщина, я женственна и в своей силе, и в своей слабости, и в своих успехах, и в своих поражениях, мне не нужно идти мужскими дорогами, у меня есть женская, я знаю, как по ней идти.
Похоже, что великая Богиня, изгнанная из нашего мира, продолжает ждать и хранить своих дочерей. Какими бы ни были наши матери, что бы ни происходило с нами, мы связаны друг с другом невесомыми невидимыми нитями. Когда мать не передала своей дочери связь с великим природным началом, дочь вынуждена сама искать ее. Когда связь с женским не восстановлена, женщина приходит к серебряному возрасту со словами «я прожила не свою жизнь».
Что несут в себе нелюбимые дочери
Я недостаточно хороша, чтобы меня любили. Мне надо себя улучшить. Любовь нужно заслужить.
Миллиардные выручки индустрий красоты, фитнеса, женских тренингов, успешного успеха и здорового питания качают деньги именно отсюда. Увеличить грудь, чтобы. Подтянуть фигуру, и тогда. Вести здоровый образ жизни, научиться тайм-менеджменту, получить повышение, войти в совет директоров. Наши карьеры выстроены на том, что в системных расстановках названо верхними динамиками: попытка заслужить любовь и не быть отвергнутой двигает женщину вперед, вынуждая быть активной, быть самой-самой. Тупиковый путь, потому что становясь самыми-самыми, мы делаем это в неосознаваемой надежде и молчаливом горе о маме, которая когда-то не посмотрела на нас с любовью. Дивиденды от этого достаются работодателям.
Армия бизнес-психологов и HR работают в направлении повышения вовлеченности персонала. Вовлеченный сотрудник лучше работает и меньше просит. Вы из вовлеченных? Поздравляем. Ваша компания смогла встроиться на место матери, от которой вы все еще ждете принятия и признания. Вы кричите в маму:
– Посмотри, как меня ценят коллеги! Посмотри, как я могу! Посмотри на меня с любовью, – и пашете, не поднимая головы, чтобы ваш начальник сказал, что без вас все бы рухнуло. Вовлеченные, надежные как банковский сейф, компетентные работоспособные нелюбимые дочери – отличный ресурс для повышения производительности и экономии фонда оплаты труда. Мы, эйчары, вас любим и ценим. Вы позволяете нам выполнять наши KPI, а когда мы их выполняем, наши руководители говорят нам: «Ты молодец! Вот твой годовой бонус. Продолжай в том же духе». И мы понимаем, что в этот момент мы чуть-чуть приблизились к тому, чтобы быть достаточно хорошими, чтобы когда-то в нашем детстве и наши мамы тоже посмотрели на нас с любовью.
Идеальная устойчивая конструкция. Встроится ли в нее любимая дочь? Если вы совершенно уверены, что ваша мать вас безумно любила, но в таких конструкциях вы находите свое место, не путаете ли вы любовь с тотальным материнским контролем, назойливым присутствием в жизни ребенка и непрестанным улучшением дочери? Это не отношения любви старшей женщины к младшей. Это отношения власти и страха.
Мы ждем вас в корпорациях, нелюбимые дочери. Наша компания как большая семья. Посмотрите, как радостны наши лица на корпоративном сайте. Мы бодипозитивны, спортивны, у нас есть корпоративы, мы ценим каждого нашего сотрудника и принимаем любого таким, какой он есть. Ты уже хочешь быть с нами, нелюбимая дочь? Мы найдем правильные слова, чтобы ты работала максимально хорошо и не просила много. Когда другие обойдут тебя на карьерных поворотах, мы скажем, что тебе нужно еще чуть-чуть постараться. И ты постараешься, правда? И будешь стараться снова и снова. А когда ты совсем устанешь, это не будет проблемой. Вокруг достаточно нелюбимых дочерей, которые хотят работать в большой семье, где всех принимают такими, какие они есть. Ты пойдешь на рынок труда. Твое место займет другая дочь, ищущая из детства любви. Вместе мы достигнем успеха.
Я сама виновата
Ты сама виновата, если муж поднял на тебя руку. Ты сама виновата, что потеряла работу. Ты сама виновата, что ты – нелюбимая дочь. Ты сама виновата, что твой муж завел любовницу. Мы научим тебя, как тебе быть, нелюбимая дочь. Бог любит тебя, нелюбимая дочь. Мужчина-тренер научит тебя, как быть правильной женщиной, чтобы не потерять мужчину. Женщина-тренер научит тебя снять трусы, надеть юбку в пол и дышать маткой. Ты снова брошена? Ты виновата сама – не освоила оральные ласки, не была достаточно покорной мужу, впала в гордыню, хотела многого, не нашла правильных слов, плохо дышала маткой. Ты виновата всегда, нелюбимая дочь. И даже тогда, когда ты забралась на верхушку социальной пирамиды, ты виновата в том, что не содержишь на свои деньги маму, брата-алкоголика и семерых детей своей сестры. Ты виновата в том, что нам больно смотреть на твой успех. Искупи свою вину, нелюбимая дочь.
Вина требует наказания.
Чем наказывают себя девочки, которым не хватило мамы? Тяжелыми судьбами, болезнями, утекающими между пальцами деньгами. Работой за низкую зарплату. Лучше не иметь ничего, чем чувствовать себя виноватой, что имеешь больше других. Тяжелая жизнь приглушает вину и позволяет гордо нести голову. Нижняя динамика – мама, я буду как ты и возьму часть твоей тяжелой жизни на себя, тогда тебе будет не так тяжело и ты меня заметишь. И, возможно, я заставлю детей и мужа жить тяжелую жизнь, чтобы не терять надежды, что мама одобрит.
Мне нет места в этом мире
Лишняя девочка, чужая в семье и мире, лишенная своей стаи, не знающая, есть ли где-то свои. Как ты живешь, в своем одиночестве? Как умудряешься, имея уже свою семью, быть рядом с мужчиной и не быть рядом с ним одновременно? Чувствуют ли твои дети, что душа их матери не там, где ее тело, а продолжает бродить в поисках своей стаи? Цена принадлежности и единения слишком высока для тебя, лишняя девочка. Открытость и доверие делают тебя настолько уязвимой, что лучше невидимая броня, чем доверие. Для тебя нет места в этом мире и нет места рядом с кем-то. Ты уходишь в мир иллюзий и создаешь там свои миры.
Но все ли так плохо и безысходно, как рассказывает нам психология и психотерапия? Карьеры, известность – результат гиперкомпенсации нашей детской поврежденности. Были ли бы в нашей жизни успехи, если бы мы выросли на бархатных подушках в любви и неге? Наши судьбы не приемлют сослагательного наклонения. Мы не знаем, как могло бы быть. Мы знаем, что было. Мы можем плюс-минус честно сказать себе, что мы хотим привести в свою жизнь, чтобы исчезла сосущая пустота в центре груди. А что если наши ожидания от матерей неоправданны и иллюзорны, и все дело в том, что нам изначально показали искаженную картинку материнства?
Мир матерей
В природе есть две ключевые стратегии по выращиванию потомства:
• наплодить много – кто-нибудь да выживет, родил и не паришься (рыбы, черепахи);
• наплодить мало – кормить, учить, стеречь, чтобы не съели.
Мы как биологический вид умудрились оказаться между. И мы не единственные: у рыбок «между» оказались самцы корюшки – дамы наметали икры и в двери, а самцы мечутся-стерегут. История человечества в интервале каких-то полутора сотен лет вполне себе демонстрирует метания от «бог дал – бог взял» до «яжемать».
Еще одна биологическая стратегия – жизнь детеныша менее важна, чем жизнь его матери. Выживший родитель нарожает еще, и вид продолжится. У одних видов самка бьется за своего детеныша пока есть шанс его спасти, но все же не умирает вместе с ним, если его уже едят, у других – бросает гнездо или нору, как только возникает угроза. К этому наследно-биологическому миру матерей мы добавляем человеческое, и сложный коктейль точно не упрощает нам жизнь.
Для нас теперешних женщина, бросившая ребенка – исчадие ада. Отказ матери от ребенка – драма и повод для сетевых холиваров. Мы не такие, как она, мы лучше, мы правильные матери. Лет 500–700 назад аристократично родить бастарда и сбагрить его, приплатив, в дальние деревни – норма жизни. Нет младенца – нет проблемы, нет холиваров. Не бастарда можно было сбагрить совсем пристойно – с нянькой-кормилицей. Монастырские угодья с потайными могилками неучтенных плодов греха монашек тоже трепета не вызывали – родили, придушили, пока не заорал, и концы в воду. Иногда буквально в воду.
И вот где-то в недрах этих детоцентричных времен возникает миф о всепоглощающей материнской любви, как замещение красивой картинкой факта безразличия к отпрыскам. Как возникло, кто ж теперь вспомнит, видимо засвербело натянуть святую материнскую любовь на сонмы младенцев, орущих у грудей кормилиц. Маловероятно, что свербело у крестьян. Там, где человек приближен к природному и где пятнадцать детей, сенокосы, корова и вечная беременность, свербеть не будет. Но где-то там в веках нам сказали, что всякая мать любит своего ребенка больше всего на свете. И мы, дети, сели ждать всепоглощающей материнской любви. Одни дождались, другие нет. Те, что не дождались, часто винят себя в том, что не чувствуют любви к матери. Чувствуют. Чувствуют настолько остро, что невозможность удовлетворить сосущий голод по недополученному приводит к внутреннему отказу и расколу. Я потеряла надежду это получить и отвергла потребность в любви вместе с той, что лишила меня надежды. Отщепенец, изнывающий по материнской любви, находится за высоким внутренним забором без права голоса. Если он заговорит, станет невыносимо. Пусть лучше сидит молча.
Миф о материнской любви делает невозможным увидеть реальность такой, какая она есть – материнская любовь не является предустановленной по умолчанию программой. Есть матери, которые любят своих детей. Есть матери, которые не любят своих детей. Есть матери, которые отвергают и истязают своих детей. Есть дети, которые ожидают от своих матерей того, что матери на самом деле дать не могут. Мы, дети, в целом нереалистичны в своих представлениях о том, что наши матери могли и должны были сделать для нас. Мы ждем безупречной работы предустановленной программы, а рождаемся у живых женщин.
Возвращаясь к животному миру – маловероятно, что рожденные и оставленные на полянах зайчата (у зайцев какая самка мимо бежала, та и накормит) всю жизнь мучаются детскими травмами и состояниями отверженности. Маловероятно, что котенок, которого мать отхлестала по мордасам, травмирован на всю жизнь – встряхнулся и через пять минут заново вцепился в материнский хвост. У нас все по-другому. Мы читаем книги, смотрим сериалы и совершенно точно знаем, как должна проявляться правильная материнская любовь.
Аварийные механизмы травмированных матерей приводят к тому, что чувственные порывы любви заблокированы, а тело онемело. Женщины уходят внутрь себя в ответ на эмоциональные реакции ребенка. Мать приглушена и становится скорее функциональной, чем эмоциональной. Ребенку плохо, он выбирает одно из двух – я буду чувствовать так же, как мама, и тем самым буду ближе к ней: если она изнемогает, я буду изнемогать вместе с ней. Или я буду самым лучшим на свете, и тогда она меня увидит и полюбит.
Дистанцированная мать при этом может быть переполнена чувствами, не находящими выхода. Для многих матерей мука – чувствовать стену между собой и ребенком, но они не могут снять барьер. Если он снимается, то, из-за чего они шагнули за этот барьер, начинает рваться наружу. Наши матери дали нам всю любовь, которую могли дать. Если нам ее не хватило, это не значит, что они что-то припрятали в закромах. Это значит, что отдано все то, к чему у них был доступ. Больше не было. Но мы не перестаем стремиться с надеждой о любви к той матери, в которой нуждались, но которой у нас не случилось.
У каждой из нас есть две матери. Одна живая, из плоти и крови, если мама по счастью жива. Другая – образ, отражение живой матери в нашем внутреннем зеркале. Это очень и очень разные женщины. В которой из них мы нуждались больше?
Мать, в которой ты отчаянно нуждалась
Ты идешь по дороге, чтобы встретиться с той матерью, в которой нуждалась. С матерью, которая даст столько любви, тепла, заботы, принятия, безмятежности, безопасности, сколько нужно тебе – и сейчас, и когда ты была маленькой девочкой.
Как выглядит дорога, по которой ты идешь?
Тяжел или легок твой путь к ждущей тебя?
Куда ты приходишь?
Как выглядит место, где она ожидает тебя?
Как выглядит эта женщина?
Как она встречает тебя?
Что делает?
Что ты чувствуешь рядом с ней?
Как меняются ощущения в теле и твои эмоции, когда она рядом? Запоминай телом эти ощущения. Это то, что ты сможешь оставить себе, когда вы расстанетесь.
Спроси у себя, зачем ты пришла к ней и с чем хочешь вернуться?
Спроси у нее, как ты изменишься, когда возьмешь то, за чем пришла?
Попроси ее показать, как изменится твоя жизнь, если ты возьмешь то, что она сможет и захочет дать. Твое право и твой выбор взять это или оставить все, как есть. Нет плохого или хорошего выбора, правильного или неправильного решения. Как ты захочешь, так и будет верно.
Попроси у нее, чтобы она сказала одну самую важную для тебя сейчас вещь. Что она говорит?
И оплачь свою потерю – в твоей жизни не случилось того, что могла бы дать эта женщина, если бы всегда была рядом.
Скажи ей: «Мне жаль. Я нуждалась в такой материнской любви и не получила ее. Я беру у тебя все то, в чем нуждалась тогда и нуждаюсь сейчас. Беру столько, сколько смогу унести сейчас. Остальное потом. Тогда, когда смогу или будет нужно».
Попроси свою настоящую маму встать рядом с этой женщиной. Как они реагируют друг на друга? Как смотрят на тебя? Скажи своей земной матери из состояния уважения и спокойствия: «Дорогая мама, я расстаюсь со своей детской надеждой получить от тебя ту любовь, в которой я нуждалась и которую ты не могла мне дать». И оплачь потерю своей надежды.
Снова посмотри на свою настоящую мать и скажи самой себе: «Я разрешаю себе получить всю ту любовь, которая у тебя была, мама».
Как выглядит то, что отдает тебе мать? Забери этого столько, сколько можешь нести сейчас. Остальное потом.
Попроси матерей благословить тебя.
Возвращайся обратно с тем, что от них получила. Что ты принесла с собой? Запиши все, что было дано. Отложи подальше. Когда-нибудь это тебе пригодится.
Когда тебе плохо, когда ты отчаянно нуждаешься в том, чтобы тебя любили не за что-то, а просто потому что ты есть, вспомни ощущения в теле, когда ты стояла перед первой из женщин – Великой Матерью. Вспомни, что отдавала тебе вторая, когда ты разрешила себе взять ту любовь, которую она могла тебе дать. И найди живую старшую женщину, к которой ты сможешь прийти за утешением, когда оно тебе понадобится. Утешение – это не жалость. Утешение – свидетельство. Я вижу твою боль. Я знаю, что если тебе так плохо, значит так оно и есть, и у тебя есть право проживать свою боль. Я выдерживаю смотреть на твою боль и не говорю беспомощных слов, чтобы спрятаться от нее. Ты не услышишь от меня «ты справишься, ты сильная», «крест по силам дается», «главное – верить в лучшее» и прочей чуши. Маленькая беспомощная девочка, живущая внутри женщины, просит, чтобы ее укачивали и напевали колыбельную. Как в младенчестве, когда нам плохо, нужен стук сердца возле уха и тепло принимающего тела.
Ни полный разрыв с холодной агрессивной матерью, ни зрелый возраст не избавляют нас от тоски по материнской любви. Мамы наши, живые и ушедшие, когда-то выдали нам мануал к тому, как в этом мире устроена любовь. Дали нам доступ или недоступ к женскому миру, правила игры с мужчинами, умение или неумение принимать заботу, смелость доверять, внутреннее одиночество или теплый кокон безусловного принятия. Они взяли этот саквояж из рук своих матерей, мы несем его дальше. Руки наших дочерей примут ношу целиком, если вдруг не щелкнет замочек и мы не начнем разделять дары, которые хочется оставить, от линий судеб, которые не стоит вручать дочерям. В нашей воле не передать своим детям того, что мы не хотели иметь сами.