Светлана Черных
Серебряная отмычка

Полная версия

Глава 1

Эту историю мне рассказал один интеллигентный алкоголик, настоящего имени которого никто не знал, все называли его просто – Сказочник. Этому худощавому мужчине с утра можно было дать лет 50, а к вечеру не меньше 60-ти. Кожа на его бледном лице была практически лишена морщин, и только глубокие «гусиные лапки» предательски выдавали толи плохое зрение, толи хитрый прищур серых глаз, а большой нос с сизыми прожилками – любителя выпить. Из кармана его потертого клетчатого пиджака, как правило, торчала сложенная газета или какой-нибудь засаленный журнальчик. Меня с ним познакомил старый друг и одноклассник Сережка Ребусов. Недавно я опубликовал очередной роман в Столице, который имел неплохой успех, и смог себе позволить безбедный отпуск, приехав в родной город Станкоград к своим старикам. Они жили в панельной пятиэтажке на окраине города. В полуподвальном помещении соседнего дома, Серёга лет девять–десять назад открыл пивной бар эконом-класса «Огонек». Но это название как-то не прижилось, и в народе его называли «наливайкой», видимо потому что, хозяин закрывал глаза на то, что три постоянные официантки продавали в нем контрафактную водку на разлив. А еще они пекли на маленькой кухне пирожки и чебуреки. Надо отметить, что выпечка у них всегда была вкусная, свежая и недорогая, а ее запах у всех, кто проходил мимо этого заведения, сразу вызывал повышенное слюноотделение и аппетит. Открывался бар в девять утра и работал до одиннадцати часов вечера. Серега сам занимался закупкой и доставкой продуктов, а разливное пиво ему ежедневно привозили поставщики ближе к обеду. Поэтому он появлялся на работе не раньше одиннадцати утра. Сказочник всегда поджидал его к этому времени. Он помогал разгружать товар, подметал окурки и уносил мусорные мешки на помойку. За что получал от хозяина честно заработанные две кружки вчерашнего пива и три пирожка с разными начинками. Садился Сказочник за один и тот же столик, на место, с которого хорошо просматривался вход в бар, и разворачивал на нем свое чтиво. Для завсегдатаев этого заведения, он уже считался предметом интерьера, и каждый, кто заходил туда обязательно кивал ему в знак приветствия. Со своего места он выслеживал добычу, которую мог развести на кружку пива или рюмку водки какой-нибудь увлекательной историей, анекдотом или просто задушевной беседой. Говорят, что он когда-то торговал печатной продукцией в подземных переходах и мог бы сам написать не один десяток книг, но любовь к выпивке погубила его. Алкоголь давно вошел в его жизнь и уходить не собирался. Сказочник, будучи человеком с философским складом ума, придумал для себя формулу, следуя которой – человек никогда не станет пьяницей. Она была очень простая и заключалась в том, чтобы не пить до двенадцати часов утра и после восьми часов вечера. Для любого простака он мог рассказать какую-нибудь историю или байку на его вкус. А знал он их великое множество, потому что, как сам про себя говорил: «всегда держит ушки на макушке». С ним любили пооткровенничать местные гопники и таксисты, девушки легкого поведения и участковые, мелкие воришки и охранники, бомжи и бывшие полицейские. Порой, на первый взгляд, из совершенно не связанных между собой рассказов, он мог сложить свою отдельную историю.

Как-то в обеденное время я зашел к Серёге пропустить парочку кружек свежего нефильтрованного и перебрать косточки нашим одноклассникам. Но он оказался занят расчетами с поставщиками, и хитро улыбнувшись, сказал мне:

– Слушай, дружище, а давай я тебя представлю нашему Сказочнику? Тебе ведь, наверняка, скоро понадобиться сюжет для новой книги?

Делать мне было нечего, я никуда не спешил и поэтому легко согласился, хотя про себя подумал, что вряд ли этот пьяница сможет мне рассказать что-нибудь интересное, за что я бы смог уцепиться.

– Ты главное, не скупись на выпивку и закуску! – предупредил меня Серега и подвел к столику, за которым доедал свой последний пирожок Сказочник.

Я уселся напротив и протянул ему руку. Он ответил уверенным и, неожиданно, крепким рукопожатием.

– Хозяин шепнул мне на ушко, что ты, мил человек – писатель, и ищешь сюжет для своей новой книги? – произнес он, лукаво улыбаясь. Мне понравился его глубокий приятный голос, и я ответил:

– Не то чтобы, я мучаюсь от недостатка фантазии, но кто знает… может быть свой следующий роман я начну с того, что узнаю от тебя сегодня.

– А ты слышал, что-нибудь про серебряную отмычку?

– Нет. – честно ответил я.

– Тогда, послушай. Думаю, тебе понравиться эта история. Из нее получиться очень неплохая книжица.

– Произошла она в середине 90-х годов прошлого века. Тогда в нашем городе, как и во всей стране царил чудовищный беспредел. Но началась она за сотни километров отсюда, в одной маленькой, забытой богом, исправительно – трудовой колонии общего режима № 38-14 на севере нашей Родины. Именно от одного из её честных сидельцев, мне и посчастливилось услышать ее начало. А я всегда «держу ушки на макушке»! В этой колонии отбывали свой срок и трудились на ветхом заводике по переработке макулатуры в туалетную бумагу, человек сто – сто пятьдесят, осужденных за преступления малой тяжести. «Хозяином» колонии был некий майор Бирюк. Толстый, лысый неопрятный человек, попавший туда, чтобы самому избежать наказания за чрезмерное рукоприкладство по отношению к своей жене и тёще. В его жадном взгляде из-под густых кучек бровей, любой психолог смог бы углядеть явные признаки садизма. Но в те сложные времена работать начальником колонии было не только не выгодно, но и крайне опасно для жизни. Поэтому вышестоящие органы не удосуживались тщательным отбором кадров на эту должность. Что касается создания условий для содержания заключенных, которые бы способствовали всестороннему их развитию, то здесь государство не проявляло ни малейшей заинтересованности и стремления в обеспечении материальными ресурсами, а, наоборот, постоянно и настойчиво проводило политику «экономии», перекладывая расходы по содержанию осужденных на их собственные плечи. Как-то по осени, когда ежедневные проливные дожди размыли крышу старого барака, в котором находились рабочие станки, послал Бирюк залатать прореху одного из арестантов, нашего земляка Клопа – маленького и щуплого воришку «форточника», который угодил туда из-за неудачной попытки залезть в торговый ларек. Клоп, вооружившись рулоном рубероида, забрался на крышу, но гнилые доски не выдержали даже его «бараний» вес, упал он с высоты четырех метров и угодил ногой прямо в работающий измельчитель бумаги. Станок заклинило, но ногу Клопу изрядно повредило металлическими жерновами. Говорят, орал он тогда так истошно, что все птицы, обитавшие в близлежащем лесу, выпорхнули из своих гнезд и взвелись в серое небо. Только Бирюку было не с руки, докладывать о несчастном случае на верх, и потому поместили несчастного Клопа в маленький лазарет при колонии. Заведовал им местный доктор Мерило, которого заключенные прозвали Мерином. Ни то из-за фамилии, ни то из-за лошадиной улыбки во весь рот, распирающий редкими желтыми зубами. Лекарств на «больничке» кроме спирта и анальгина не было, но все знали, что на каждой зоне имеется неприкосновенный запас морфина на всякий несчастный случай. Таких случаев в колонии № 38-14 не было, а если и случались, то никто про них не знал. Поэтому Мерин использовал этот запас только для своего личного пользования, что не было тайной ни для зеков, ни для самого Бирюка. И держал он этим знанием доктора, как ручную собачку на поводке. А тот в свою очередь закрывал глаза на садистские наклонности «хозяина» и все зверские избиения заключенных списывал на разборки зеков между собой. Когда Клопа в агонии от нестерпимой боли доставили на больничку, Мерин сказал, заливая ему в глотку стакан спирта:

– Ишь, ты как тебя угораздило, бедолагу! Ногу-то, будто медведь разодрал в клочья, так что, с ней тебе придется попрощаться, нужно в область тебя везти, ампутировать…

– Только не ногу, только не ногу прохрипел Клоп, там бриллианты… и потерял сознание. Доктор срезал с него ржавым скальпелем всю одежду, перетянул жгутом окровавленную ногу, обработал кое-как рану и с этой новостью пришел к Бирюку. Услышав ее, тот громко сглотнул, вытянул небритую шею и проведя костяшками пальцев по кадыку выдавил из себя:

– Ню-ню! – и бегом помчался на своих коротеньких толстых ножках в лазарет. Да так быстро, что долговязый Мерин едва за ним поспевал. Подбежав к койке, на которой метался от нестерпимой боли раненый Клоп, Бирюк сдернул с него серую застиранную простыню и присел рядом с тщедушным телом зека, которое напоминало один большой синяк из-за множества татуировок. Безобразный вид искалеченной конечности Клопа, не смутил «хозяина» колонии и не вызвал никаких отрицательных эмоций. Напротив, любой психиатр, заметил бы на лице Бирюка следы приятого возбуждения. Его узкий лоб покрылся испариной, а пухлые губы налились нездоровым малиновым цветом, которые он вытянул в трубочку:

– Ну, что, болезный, за какие ты там бриллианты базаришь? Только не вздумай мне гнать пургу, а то мигом отъедешь в деревянном макинтоше на ближайший погост для своих корешей, – медленно и четко говорил Бирюк, а сам с силой давил своим грязным пальцем в грудь Клопа. Маленькое тельце зека вздрогнуло, глаза слегка приоткрылись, и он измученным голосом ответил:

– Гадом буду, гражданин начальник, все скажу, только дай марафету, Христом Богом прошу, сил нет терпеть…

Бирюк взметнул на Мерина одобрительный взгляд и тот, нехотя, наполнил шприц морфином и дрожащими руками ввел Клопу. Клоп минуту спустя открыл глаза и начал говорить:

– За пару месяцев, как меня замели, мне мой дед перед смертью рассказал, что в нашем городе на месте детского дома, раньше был женский монастырь. Там, якобы, схоронены бриллианты, которые белогвардейские бабы собирали во время Гражданской, но беляки так и не успели ими попользоваться, потому как красные разгромили этот монастырь.

– А при чем тут твоя нога, сучёнок? – еле сдерживая свой гнев, обрушился Бирюк на Клопа.

– Так дед мне бумажку дал, с картой. Но я-то себя знаю: не потеряю, так пропью или проиграю. И набил я себе картинку аккурат на эту ляжку, а бумажку сжег. – Клоп с трудом показал рукой на перетянутую жгутом свою искалеченную ногу. На его худом бедре среди массы других татуировок Бирюк, действительно, разглядел подобие лабиринта со стрелочками и крестиком.

– Ню-ню, – хрюкнул довольный хозяин и его губы, сложенные в трубочку, начали то втягиваться, то вытягиваться.

– Дай еще марафету, начальник, а то ведь не дотяну до области, помру от боли…

– Да, ты и так сдохнешь, Клоп. Не хватало мне еще рапортами себя грузить о том, как тебя угораздило с крыши навернуться, – ответил Бирюк, развязал жгут и, не скрывая наслаждения, стал наблюдать, как кровь из раны заключенного забилась пульсирующими фонтанчиками и начала наполнять старый полосатый матрас. На его лице появилась довольная улыбка, обнажающая мелкие гнилые зубы. Он достал из кармана карамельку, откусил половину, а вторую завернул снова в фантик и убрал обратно в карман.

– Ну, и сука же ты – начальник. Хорошо, что я еще не успел рассказать тебе про серебряную отмычку…– произнес Клоп и испустил свой последний дух.

Глава 2

Сказочник держал в руках пустую пивную кружку и смотрел куда-то поверх меня.

– Ну что, ты напишешь роман про «Серебряную отмычку»? – спросил он, понимая, что уже заинтересовал меня.

– Откуда же мне знать, ты ведь еще ничего не рассказал. – ответил я, стараясь казаться, как можно более равнодушным.

– Я, как старая добрая «копейка», господин–писатель, зальешь в меня топливо и можешь смело ехать, пока оно не закончиться. – и покосился на официантку, которая через чур откровенно облокотилась на барную стойку, в ожидании заказа. Этим двум не было нужды разговаривать друг с другом. В ее глазах определённо читалось, что старый пройдоха Сказочник, уже крепко зацепил на крючок свою «золотую рыбку».

– Мне придется много говорить, господин-писатель, а мое время стоит денег.

Я был готов к такому повороту, поэтому достал из бумажника две зеленые купюры и протянул ему. Он быстро спрятал их во внутренний карман пиджака и спросил:

– А выпить?

– Да сколько угодно!

– А закусить?

– Ни в чем себе не отказывай!

Впервые он улыбнулся искренне. И, с видом человека, у которого на сегодняшний день все самые важные дела сделаны, довольно откинулся на спинку барного кресла.

– Что ж, господин-писатель, слушай.

Через пару месяцев, после этого случая, в нашем городе, в своем подъезде был убит директор детского дома. Его жестоко зарезали ножом в спину. Как раз, в ту самую пору, начал свою работу Отдел по Борьбе с Организованной Преступностью. В ОБОП, как правило, приходили наиболее опытные сотрудники уголовного розыска. Нельзя не сказать, что для эффективного выполнения своих профессиональных обязанностей сотрудники обоповской квалификации должны были не только обладать оперативным мастерством и высокой степенью ответственности за порученное им дело, но и, наряду с решительностью и твёрдостью, проявлять ещё и бесстрашие, мужество и самоотверженность. Не мало тогда хороших ребят полегло из четвертого отдела доблестных борцов с организованной преступностью. В нашем городе возглавлял его полковник Макар Петрович Лопатин. Классный мужик! Высокий, широкоплечий, с густой шевелюрой на голове. Его уважали как коллеги, так и местные авторитеты за смелость, честность и неподкупность. Он нравился женщинам. Про таких говорили «настоящий полковник», но всю жизнь он был женат только на своей работе. Дело об убийстве директора детского дома было одним из первых, которое он расследовал в новой должности. Несмотря на то, что группа быстрого реагирования приехала на место преступления сразу же после звонка соседки убитого, улик преступник практически не оставил. Не было ни орудия преступления, ни отпечатков пальцев, ни свидетелей. Только следы от обуви 39-го размера на первом декабрьском снегу. Да еще пол конфеты «Лимонная», завернутую в фантик, найденную рядом с трупом, которую раздавили то ли соседи, то ли неаккуратные оперативники. Из-за чего криминалисту не удалось сделать с нее слепок зубов и снять отпечатки пальцев. Но Макар все равно отправил ее в хранилище улик. И, самое главное, не было мотива! Опрос соседей и сотрудников ничего не дал: семья – образцово-показательная, отношения в коллективе хорошие. Версию ограбления также пришлось сразу отмести. Кошелек и дешевые часы убитого были не тронуты, а на вязанную шапку и старый потрепанный пуховик не позарился бы даже самый конченый наркоман. Единственное, за что мог уцепиться Лопатин, так это только за маленький размер обуви и обкусок карамели. Поначалу он даже решил, что это кто-то из его подопечных или их обиженных родственников. Но после скрупулёзного допроса всех восьмидесяти шести детдомовцев, Макар посчитал эту версию несостоятельной. Так как директора дети обожали, говорили о нем только хорошее и были искренне расстроены его смертью. Другой вопрос – заказные убийства, они совершались в то время довольно часто: устранить серьёзного конкурента, мешающего на тот период времени, или исполнить заказ на убийство какой-то влиятельной фигуры за деньги не составляло большого труда для киллера. Но какую конкуренцию мог составить директор детдома, Макар не мог даже придумать, и поэтому убрал папку с нераскрытым делом в сейф вместе с другими висяками. Но как только на него ложилась очередная папка, он её доставал и клал сверху. Накануне Нового года Лопатин впервые вернулся в свою однокомнатную берлогу раньше обычного. Он жил на последнем этаже хрущёвской пятиэтажки, рядом с железнодорожным вокзалом. Несмотря на свои множественные ранения, Макар с легкостью, перепрыгивая через ступеньку, поднялся на пятый этаж. Вставил ключ в замочную скважину, но тут из квартиры напротив, выглянула соседка, видимо поджидавшая его заранее.

– С наступающим, Макар Петрович!

– И вас также, Серафима Андреевна!

– Макар Петрович, нужно же что-то делать с нашим чердаком! Я уже три раза ходила в ЖЭК, но там только обещают, – и она посмотрела на люк с металлической лестницей под потолком.

– А что с ним не так? – улыбнулся Лопатин и повернул ключ, но тут же понял, что ключ не поворачивается и дверь в его квартиру открыта. Он на секунду замер, но решил не сообщать об этом казусе соседке, чтобы та потом не растрезвонила всему подъезду о его «девичей памяти».

– Да замучили эти крысы, шастают по чердаку уже две недели, как у себя дома! Вы уж посодействуйте, Макар Петрович, вам то уж точно не откажут, а то прогрызут нам эти твари все потолки!

– Хорошо, я после праздников обязательно зайду, – строгим голосом ответил Лопатин и женщина исчезла за своей дверью также неожиданно, как и появилась.

Макар шумно перешагнул порог своей квартиры. И, пока одной рукой, нарочито громко, закрывал дверь на ключ, другой осторожно открыл кобуру, достал табельный пистолет и заткнул за пояс джинсов, прикрыв свитером. Беззаботно насвистывая какую-то мелодию, шумно вытер ботинки о коврик и, не разуваясь зашел в комнату. Все было на своих местах и ничто не выдавало в квартире присутствия постороннего человека. Только в нос ударил запах копченой колбасы, и он не переставая свистеть направился на кухню. За неделю до праздника родное управление МВД наградило своих лучших сотрудников подарочными продуктовыми наборами. Он с большим удовольствием убрал в маленький холодильник кусок сыра, по банке шпротов, сгущёнки, зелёного горошка, литровую бутылку спирта «Рояль» и палку копченой колбасы. Каждый раз, как только он его открывал, этот запах очень дразнил его, но он мужественно сдерживал свой порыв – отрезать и съесть кусочек. И поэтому, чтобы не поддаваться соблазну убрал ее в отдельный пакет и крепко завязал. Но открыв холодильник, Макар тяжело вздохнул – колбасы не было. Он уверенно зашел в крохотную гостиную, спальню и рабочий кабинет одновременно. Сел на единственный стул около письменного стола и, резко вынув из-за пояса пистолет, направил его в сторону шифоньера.

– Выходи с поднятыми руками, иначе буду стрелять, – спокойно, но громко сказал он.

В шкафу послышалось легкое шуршание и дверца медленно, со скрипом начала открываться. Из-за немногочисленной одежды, висевшей на старых деревянных плечиках, выглянула чумазая худая рожица молодого парня, уверенно жующая колбасу. На Макара бесстрашно смотрела пара темно-голубых глаз. Он убрал пистолет в кобуру и, спокойно улыбаясь сказал:

– Ну что же ты в сухомятку? Пойдем на кухню, у меня есть еще вчерашний суп из пакетика, со звездочками. Сейчас разогрею и поедим по-человечески, – и не дожидаясь ответа непрошенного гостя, пошел на кухню и зажег газ. Пока он ставил на плиту холодный суп и чайник, парень осторожно подошел к кухонной двери и остановился у входа.

– Что встал, как не родной? Проходи, гостем будешь! – усмехнулся Макар, не поворачивая головы в сторону незнакомца.

– Простите, пожалуйста! Очень сильно есть хотелось, а тут такая вкуснятина, – и юноша положил на маленький обеденный стол обкусанную палку колбасы.

– Понимаю, мне тоже очень не терпелось её попробовать, но я целую неделю ждал до праздника. Садись давай, бродяга, я тоже есть хочу, а до Нового года еще…, – полковник взглянул на настенные часы над столом, – почти пять часов, – налил две тарелки супа, нарезал буханку серого хлеба и не дожидаясь, когда тот к нему присоединится, начал есть суп, откусывая зараз по полкуска хлеба. Видимо, голод взял верх перед страхом и парень, стянув с белобрысой головы черную замызганную шапочку, уселся рядом и начал так быстро орудовать ложкой, что опустошил свою тарелку первым и стал жадно вымазывать хлебной корочкой остатки супа.

– Да, не торопись ты так! Никто не отнимет!

– Угу, – буркнул пацан, с набитым ртом, не останавливаясь.

Макар встал, налил ему еще одну тарелку и, отрезав от колбасы надкусанный кусок, положил его перед ним, а оставшуюся часть аккуратно замотал в целлофановый пакет и убрал в холодильник. Пока тот расправлялся с остатками обеда, Макар заварил две кружки крепкого индийского чая из пачки со слоником, сел на свое место и впервые строго посмотрел на юношу:

– Давай, рассказывай, как ты и с какой целью оказался в моей квартире.

– Ну, я же не виноват, что вы сегодня раньше обычного вернулись домой, а так бы, вам меня сроду не поймать.

– Я не спрашивал твоего мнения по поводу поимки. Ты нарушил закон. И теперь только от меня зависит – пойдешь ли ты в тюрьму за проникновение в чужое жилище и кражу личного имущества или я надеру тебе уши и выгоню на все четыре стороны.

– Лучше побейте, я не хочу в тюрьму!

– Тогда говори, как и почему ты здесь оказался. Меня зовут Макар Петрович, а тебя?

– Димка, – ответил нарушитель закона, и с опаской протянул грязную ладонь полковнику. Макар пожал ему крепко руку и похлопал по худенькому плечу. Незнакомец успокоился, но Макар понял, что тот не знает с чего начать, и решил помочь бедняге:

– Где ты живешь?

– В деревне Анисимовке, это чуть больше двух ста километров от сюда… вернее жил.

– Как это жил? Твои родители знают, где ты сейчас находишься?

– Неа, у меня давно нету родителей. Отец все по тюрьмам, даже не знаю жив ли он, а мамка спилась насмерть пять лет назад. С бабкой я жил, она хорошая была, любила меня, всегда жалела. Все говорила, что мне нужно в город ехать – учиться и для этого дела с каждой пенсии денежку откладывала. Я школу закончил год назад, без троек… и, уж было, собрался ехать сюда, но она слегла. Как я ее мог бросить одну, не ходячую? У нас, кроме друг друга, никого не было. Так вот, она этим летом померла, я хотел в армию пойти, но в военкомате сказали, что шибко легкий, с таким весом не берут. Я даже, специально, съел килограмм пельменей и выпил двухлитровую соску пива, но все равно не взяли. Тогда я продал бабкин дом, собрал все документы, и вначале декабря поехал к вам в город…Димка замолчал, и Макар заметил, что паренек едва сдерживает слезы. Не показывая виду, он встал, достал с полки квадратную пачку печенья, открыл ее и поставил перед ним. Тот, макая печенье в чай, справился со своими эмоциями, потер грязными кулаками глаза и продолжил:

– Так ведь обокрали меня, дядя Макар! Полковника резануло по сердцу слово – «дядя». Его так никто никогда не называл. Начальство обращалось к нему по имени-отчеству, коллеги – по отчеству, друзья – по имени, а преступники – гражданин начальник. Он заметно смягчился и сказал:

– Теперь у тебя все хорошо, не переживай, я не выгоню тебя на все четыре стороны, вместе мы справимся, рассказывай, как это произошло.

– Я сел в поезд вечером, от моей деревни до вашего города ехать было не долго, всего ночь. Со мной в купе село три человека, это парень с девчонкой, которые только и делали, что обжимались, да шушукались и постоянно выходили в тамбур, чтобы покурить, да нацеловаться вдоволь… и еще одна женщина. Толстая такая, аж жуть, килограммов – 200, не меньше. Она попросила меня поменяться с ней полками, я уступил ей с радостью свою-нижнюю. Мне было бы страшно ехать с ней, окажись она надо мной. Такая, если ночью упадет – раздавит насмерть, ей богу! Тетка была довольная и достала из сумки столько еды! Ужас просто, мне одному такого запаса хватило бы на неделю, а она все ела, и ела не останавливаясь. Меня всем угощала, улыбалась во весь рот, светила своими двумя золотыми фиксами и расспрашивала за мою жизнь. Я ей все-все рассказал, и про родителей, и про бабушку, и про деньги за проданный дом. Я так сильно обожрался, что заснул мертвым сном. Утром меня разбудила проводница. Тетки почему-то уже не было, хоть она и говорила, что ей ехать до конечной, как и мне. За час до приезда, в поезде началась проверка документов, сунулся в сумку, а карман там пустой. Ни документов, ни денег… я милиционерам все рассказал, как было, но мне не поверили. Они обыскали парня с девушкой – ничего не нашли. Тогда прямо с пирона увезли меня в ближайший участок. Думали, наверное, что я вру и ждали, когда меня начнут искать родственники, чтобы заплатили за мое освобождение.

– С чего это ты взял такое? – перебил его Макар.

– Так это мне мужик бородатый сказал, с кем мы вместе в одной камере сидели. Через неделю меня выгнали из КПЗ на ночь глядя, и я ночевал на вокзале. У меня нету тут ни знакомых, ни родственников. Пока еще была в кармане мелочь на хлеб, то меня никто не трогал. Я не знал – что делать, и пошел искать работу на рынок, что рядом с вокзалом. За еду пристроился грузчиком у ларьков. Днем разгружал, а вечерами приходил греться и спать на вокзал. Но там я, видимо, уже примелькался, и оттуда тоже менты меня выгнали.

– Эй, сынок, ты поосторожнее! Выбирай выражения, я тоже милиционер!

– Да, знаю я!

– Очень интересно – откуда? – спросил Макар и нахмурился.

– С вашего чердака! Я тут обустроился две недели назад. Соседка ваша, которая живет напротив, такая сплетница. Мне кажется, что я уже всё про всех, кто живет в вашем подъезде, знаю. Можно я еще чаю налью?

– Валяй, и мне тоже плесни. – ответил он, не скрывая улыбки, и отхлебнув из кружки большой глоток чая сказал:

– И, что же мне с тобой, прикажешь теперь делать? Сколько тебе лет?

Димка нахмурился и недовольно ответил:

– Мне в Новом году будет девятнадцать.

– Скажи-ка мне, на кого ты собирался пойти учиться?

– На инженера-строителя, в политехнический.

– Эвоно как! А почему?

– Так, я только это и умею! В деревни работы не было, все мои дружки в город поразъехались, а мне ж бабку то никак было бросить нельзя. О ней же позаботиться некому. Вот я и пристраивался к тем, кто дома строил или ещё чё. Платили, конечно, мало, но нам с бабкой хватало. А еще я раз в неделю в наш клуб афиши рисовал. Киномеханик меня тоже не обижал.

– Ты уверен, что тебя обокрала эта толстуха? – спросил Макар, доставая из пачки печенье и быстро взглянул на парнишку. Но тот ни на секунду не смутился и не задумался:

– Так, ты чё, дядя Макар думаешь, что я тебе вру? – с вызовом встал из-за стола и направился к входной двери, дёрнул за ручку и когда понял, что она закрыта на ключ, оглянулся и впился колючим взглядом в полковника:

– Отопри!

– И куда это ты собрался? – сменил свой строгий тон на дружелюбный Макар.

– На чердак!

– Ты меня неправильно понял! Я хочу тебе помочь, но ты должен понимать, что мне нужно все проверить, не обижайся!

– А я и не обижаюсь, как говорила моя бабка: «На обиженных в аду, воду возят»! Открой дверь, я бежать не собираюсь, мне нужно сумку забрать с чердака. Макар открыл дверь и вышел в подъезд вместе с Димкой. Он поразился, как тот, неслышно забрался по металлической лестнице и так же беззвучно открыл люк на чердак. Тут он почувствовал, как из дверного глазка напротив, за ними наблюдает соседка и когда, парень спустился с сумкой и зашел в его квартиру, он сделал шаг вперед и, нарочито улыбаясь, помахал ей рукой. Пацан на ходу открыл старую спортивную сумку, вынул из нее картонную папку для бумаг с надписью: «Дело» и быстро развязал грязные веревочки:

– Вот, смотри! – он достал из пачки разрисованных простым карандашом листов один и сунул его под нос Макару. – Я ее по-памяти нарисовал, когда меня из КПЗ выпустили.

Макар только взглянул на портрет женщины с большими щеками, пухлыми губами и маленькими раскосыми глазками. Портрет скорее напоминал шарж, но выполнен он был весьма талантливо.

– И ты так хорошо запомнил ее лицо, что смог нарисовать ее через неделю?

– А то! Меня в школе все учителя хвалили за хорошую память, а учитель черчения даже называл ее «фотоскопической»! – не скрывая гордости ответил Димка.

– Фотографической!?

– Ну, да! Я быстро запоминаю, то что видел, а не то что слышал.

Но Макар продолжал смотреть на портрет женщины молча. Тут его выражение лица сменилось с дружелюбного на озабоченное. Он подошел к письменному столу, включил на нем лампу и пододвинул к себе телефонный аппарат. Прокрутив диск шесть раз, сказал в трубку:

– Дежурный? Полковник Лопатин у телефона. Позовите мне лейтенанта Огнива! Да, срочно! Затем он минуту молчал, отбивая пальцами по столу нервную дробь.

– А! Паша! Да, это я. Слушай, что у нас есть на Элизабет? Как какую? На Рыжикову Елизавету Васильевну… Понимаю… да! Но, Пашенька, кровь из носу, чтобы после праздника, её дело лежало на моем столе! Меня интересуют все ее передвижения за последние три месяца… Найди ее дружка Полосатого. Он наверняка трется на Колхозном рынке, рядом с «напёрсточниками» … Прижми его, он мигом расколется…Ты уж постарайся, родной! …и тебя с наступающим! Макар положил аккуратно трубку на темно-красный телефонный аппарат, обмотанный синей изолентой, и задумался, глядя в одну точку. Из ступора его вывел голос Димки:

– Дак, ты ее знаешь, чё ли? Макар не торопился отвечать. С тех пор, как он возглавил ОБОБ, ему больше не приходилось иметь дела с мошенниками и аферистами, но понимал, чтобы помочь пацану, ему придется поднять старые дела с его прежней службы.

– А где ты так научился хорошо рисовать? – ответил он вопросом на вопрос.

–Да ни где. Само собой, получается.

– А за бабушкой хорошо ухаживал?

– Она не жаловалась, а соседи хвалили. А чё?

– Кажется я нашел для тебя работу с местом проживания. Мне нужно еще подумать и позвонить …, а ты пока иди в ванную и приведи себя в порядок, через час мы идем с тобой в гости, встречать Новый год.

Через час полковник ОБОБ Лопатин с пакетом в руке, в котором находились: сыр, шпроты, сгущенка, зеленый горошек, бутылка спирта «Рояль» и початая палка копченой колбасы вышел из своей пятиэтажки с маленьким щуплым юношей. Парень крепко прижимал к себе старую потрепанную сумку из синего дерматина и едва поспевал за полковником, но старался не отставать. На улице было уже темно и в редком неоновом свете фонарей, словно пчелы кружились крупные снежинки. Отовсюду доносились пьяные веселые голоса. Макар достал из кармана куртки–аляски мандарин, которым угостила его вахтерша из городского здания управления МВД и протянул Димке. Тот, быстро орудуя пальцами, очистил его и вручил половинку полковнику. Свежий морозный воздух тут же наполнился ароматом Новогоднего праздника.

– Дядь Макар, а куда мы идем? – спросил несмело Димка, дыша на озябшие руки.

– На собеседование, – коротко ответил полковник и весело рассмеялся. Пацан резко остановился и уставился на Макара.

– Куда- куда?

– Ты чего испугался, мальчик?

– Я – не мальчик! Я же не виноват, что таким мелким уродился. Бабка говорила, что это из-за того, что отец вечно мамку лупил, да меня в пеленках в снег выбрасывал. И ничего я не боюсь. Ты же сказал, что у меня все теперь будет хорошо и ты меня не бросишь. Так, почему я не могу знать, куда ты меня ведешь?