Светлана Георгиевна Семёнова
Безголовое дитё
– Не помню никаких маков, – возмутилась я.
– Заспала мабуть. Пока я ездила на Привоз продавать букеты, ты дрыхла, як убитая. Мы ж поехали за маками на последнем трамвае до 16-й станции. А потом ночью шли часа тры лиманом. Маки нужно было рвать на зорьке, пока они не распустились. Ты еле шкандыбала. Хорошо ночь була светлая. А луна, як дыня, жовта та велыка. Я всю дорогу спивала, шоб ты нэ заснула. Правда, до зорьки ты хорошо поспала на мешке. Часа полтора. А як проснулась, то довго дывылась на сонэчко, шо только-только высунулось из-за края земли.
Ничего этого я не помнила.
СКОРО В ШКОЛУ
– Ну шо, Ветуня, трэба ехать за формой. Скоро ж тебе в школу, – сказала мне вечером Бабуня и весело подмигнула.
Ранним утром следующего дня мы поехали на толкучку покупать мне форму для школы.
Одесская толкучка произвела на меня страшное впечатление! Такой толпы я ещё никогда не видела. Базар в Кировограде и одесский Привоз по количеству людей, плотно ползущих вдоль тесно прижавшихся друг к другу продавцов, можно сказать безлюдные места. Я, крепко зажав в кулачок Бабунину юбку и уткнувшись в её бедро, медленно продвигалась за ней в толпе, ничего и никого не видя кроме разнообразных шаркающих ног. Бабуня всё время, ощупывая то свою пазуху, то мою голову, повторяла задыхаясь:
– Ты тут? Не отставай, держись крепко за юбку!
Наконец мы упёрлись в кирпичный забор. Вдоль него прямо на земле продавцы разложили всякое барахло. Тут народу стало поменьше, и я увидела множество старых детских игрушек и ношеных вещей – погремушек, кукол, машинок, заячьих шубок и шапок, муфт, вязаных рейтуз и кофт, детскую обувь всех размеров. На заборе висели детские пальто и разноцветные платья, сарафаны и юбки.
– Кажись тут, – сказала Бабуня и остановилась.
– Тут всё старое, не хочу такое, в школу надо всё новое! – захныкала я и отвернулась.
– А мы пошукаем новое, тут есть и новое, – сказала Бабуня, продвигаясь вдоль ряда детских вещей, – Тут можно даже новую бомбу купить, чи гранату, если надо кому.
И действительно, дальше пошли вещи поновее. А в самом конце ряда я увидела развешанные на вешалках совсем новые детские платья.
– Ветуня, дывысь, вон твоя форма висить!
Бабуня указала пальцем на самый верх забора. Я подняла голову и ахнула. На фоне цветных ситцевых платьев и сарафанов ярким пятном выделялось синее платье с длинными рукавами и стойкой у горла. На платье висит белый фартук с крылышками. Моя серёдочка мощно завибрировала!
– Снимите нам то платье с фартуком, мы померяем, – попросила Бабуня тётю, продающую платья.
Платье оказалось велико мне. А длина закрывала пятки. Туда же, колотясь, упала и моя серёдочка, когда Бабуня сказала:
– Надо ещё пошукать, снимай. Нам надо коричневое.
– Не сниму! Я не люблю коричвеное! Хочу это – синее!
– Так воно ж до земли, и рукава длиннющие!
– А ты подрубишь! Своим соседкам во дворе подрубаешь, и мне подрубишь! – кричала я на всю толкучку и топала ногой, – Сама говоришь, что всё надо покупать на вырост! Эта форма как раз на вырост!
– А у вас случайно нет такой же формы, только коричневой? – обратилась Бабуня к хозяйке формы.
– Не, я з прынцыпа шью только синюю! Хватить нам той коричневой чумы фашистской! Даже на Дерибасовской в пассаже нема коричневой материи, – категорически заявила хозяйка формы.
Довод оказался для Бабуни неопровержимым, и она согласилась купить мне эту синюю форму. Если б я знала! Из-за этой формы в первый же школьный день, девчонки-одноклассницы назовут меня «синей вороной», потому что все как одна пришли в коричневой форме.
А через два дня с курорта вернулись мама и дирижёр. Их загорелые лица светились счастьем. Я всё ещё ревновала маму к дирижёру. Но мысли о его подарке и школе постепенно оттеснили мою ревность на второй план. Более того, в Кировограде я даже стала испытывать чувство гордости перед Риткой и Элькой. У меня тоже появился папа. И не какой-нибудь, а дирижёр театрального оркестра! Он перевёз от родителей пианино и переехал к нам. Мне было приятно, когда на глазах у всех детей нашего двора четыре дядьки сгружали с машины пианино и тащили в нашу квартиру. А дядя Серёжа – так я теперь его называла, при всех громко сказал:
– Ну вот, принцесса, ваш инструмент прибыл!
На следующий день меня записали в музыкальную школу и купили большую нотную папку. Точь в точь как у Ритки и Эльки!
––
Завтра 1-е сентября. Меня уложили спать пораньше. На стуле у изголовья моей кровати висит подрубленная Бабуней и выглаженная мамой синяя школьная форма с белым передником. Рядом лежит блестящий коленкоровый портфель. На полу стоят красные лакированные туфельки. Превозмогая сон, смотрю в распахнутое окно. На меня смотрит «жовта, як дыня» луна. Она загадочно улыбается и медленно уплывает за пределы окна. А я уже стою в необозримом пространстве степи и вглядываюсь в тёмную даль, где кончается земля и начинается небо. Там постепенно светлеет. И вот показалась алая кромка и окрасила тот край земли в розовый цвет. Где-то за моей спиной тихонько поёт Бабуня «Дывлюсь я на нэбо, та й думку гадаю, чому я нэ сокил, чому нэ литаю?» Я не могу оторваться от далёкой розовой волны. Её посылает мне навстречу ласковый ветерок и растущий край восходящего солнца. Розовая волна постепенно приближается ко мне, оставляя за собой полыхающее красное поле. И вот уже она у моих ног. Голос Бабуни раздаётся у меня над ухом:
– Ну, шо ты стоишь! Рви маки, та в мешок складывай, пока роса.
Я наклоняюсь, быстро срываю мокрые прохладные стебли с ещё не распустившимися зелёно-розовыми бутонами и осторожно складываю их в мешок. Поглядываю в сторону восходящего солнца. Мне страшно – вдруг алая волна захлестнёт меня, как море в шторм Но моя серёдочка радостно трепещет, растекается по всему телу, от самой макушки до пальчиков ног. И я догадалась! Красная волна, движущаяся на меня, это маки, постепенно распускающие свои алые лепестки.
Дорогая Бабуня! Домочка! Мадам Тимош! Домникия Михайловна! Я всё вспомнила!
КОНЕЦ
я
-