Светлана Алешина
Вниз тормашками
«Обычная с точки зрения психологии защитная реакция – отторжение неприятных ощущений. Человеку свойственно негативно относиться к смерти, только и всего, – подумала Лариса. – Надо бы Курочкину позвонить. Он-то уж точно дал бы более квалифицированное и меткое определение моему состоянию».
Но психология психологией, а колокольчик внутри не умолкал. Голос тревоги, начавшийся с тихого звона, после крещендо перешел в пронзительный визг, и Лариса поняла, что, кажется, к ней «в гости» все-таки нагрянул очередной приступ мигрени. Она притормозила рядом с подъездом. Ставить машину в гараж не хотелось, сил не было. Да и все равно с машиной ничего не случится – их дом принадлежит к так называемым элитным, и площадка вокруг него хорошо охраняется. Перед глазами замелькали искры, Лариса глубоко вздохнула и медленно вышла из машины, стараясь не делать резких движений.
К счастью, дома никого не было. Настя наверняка у кого-нибудь из подружек, Евгений оставил записку на холодильнике, что он на работе. Лара недоуменно посмотрела на листок бумаги, прикрепленный смешным магнитиком к дверце четырехкамерного «Боша», и спросила сама себя: как давно Котов вспомнил, что он умеет писать? Обычно он только кнопками оперирует. На сотовом. Позвонить, что ли, не сумел?
«Ах да, – спохватилась она, – я же телефон отключила на время съемок, а после всего случившегося забыла его включить. Да и времени не было! Кстати, о телефонах… Где же он?»
– Черт, – простонала она, – только не это!
Похоже, что телефон она оставила на студии.
«Ладно, – смирилась Котова, – завтра заберу. В моем состоянии мне уже ничего не нужно, хоть двести телефонов! Одна морока».
* * *
Дмитрий проснулся от терпкого вкуса во рту. Страшно хотелось пить.
– Оля, – хрипло позвал он, но горло словно сдавило. – Ольга!
Он сам едва слышал свои хрипы, что уж говорить об Ольге, которая сейчас была на кухне и мыла посуду. Шум воды заглушал даже ее пение – она мурлыкала себе под нос какую-то песенку.
– Черт!
Он с трудом поднялся, в глазах почему-то двоилось. Поняв, что до кухни он вряд ли дойдет, Дмитрий добрел до совмещенного санузла и выпил немного холодной воды из-под крана. Легче, как ни странно, не стало. Неужели его так шарахнуло вчера, что у него оказалось сотрясение мозга? Дмитрий попытался вспомнить симптомы этого состояния. Все совпадало: и тошнота, и в глазах все плывет. Неужели к врачу придется ехать? Е-мое, как же он это все не любит! Больничный, справки, белые халаты…
Внезапно его вырвало. Не затошнило, а именно вырвало, бурно и много.
– Черт! – просипел он, чувствуя, как слабеют ноги, стоящие на холодном кафеле.
Машинально отметив, что рвота содержит какие-то странные серые частицы, он потерял сознание, с тяжелым стуком упав на пол.
– Дима?
Красивая белокурая девушка заглянула в комнату, вытирая руки о полотенце. Мельком взглянув на разворошенную кровать, где только что спал ее будущий муж, Ольга прошла в прихожую.
– Дима, все в порядке? – постучала она в дверь туалета. – Дима?
Из-за двери не доносилось ни звука. Встревожившись, девушка дернула на себя ручку двери, ожидая встретить сопротивление, но та неожиданно легко открылась.
Она вскрикнула:
– Боже мой, Дима!
На полу крохотного санузла, неуклюже изогнувшись, лежал Дмитрий, с трудом поместившись между стиральной машиной и раковиной. Его длинные голые ноги почему-то сразу бросились Ольге в глаза. Посмотрев на его лицо, она еще больше испугалась и почувствовала дрожь в коленках – лицо жениха было серым. От уголка рта до подбородка тянулась блестящая струйка рвоты. Раковина тоже была забрызгана желто-розовой массой с зеленоватыми пятнами. Пахло чем-то кислым.
Ольга минуту стояла в оцепенении, потом резко дала себе пощечину, чтобы не упасть в обморок. Сев на колени рядом с бесчувственным телом, она первым делом прижалась ухом к Диминой груди, больше всего на свете боясь ничего не услышать. Первые секунды так и было, но потом сквозь пелену страха Оля с облегчением расслышала неровное сердцебиение.
– Жив! Господи, спасибо!
Она машинально вытерла Диме рот кухонным полотенцем, после чего, спохватившись, бросилась к телефону. По дороге она чуть не споткнулась о разбросанные Димкой кроссовки.
«Скорая» приехала через полчаса.
Через восемь часов Дмитрий скончался после мучительной агонии. Единственное, что смогли сделать врачи, – успокоительный укол Ольге, поскольку она была в невменяемом состоянии. Даже промывание желудка и интенсивная терапия не остановили процесса интоксикации организма Дмитрия. Мышьяковистый водород всосался практически без остатка, к тому же обратились за медицинской помощью слишком поздно, поэтому летальный исход был неизбежен. Человек умер.
* * *
Алексей Дарьин сидел у себя в кабинете и, обхватив голову руками, тупо смотрел на стол, изучая его поверхность. Сценарии программ, всевозможные блокноты, ручки и тому подобная дребедень валялись без всякого порядка на красноватой деревянной столешнице. Но беспорядок на рабочем месте волновал директора кулинарной передачи «Робин-Бобин» сейчас меньше всего. У него убили сотрудника. Причем очень и очень ценного сотрудника. Правда, сам сотрудник даже не подозревал о своей ценности в глазах Алексея.
«Вот дерьмо!» – с большим чувством подумал Леша.
Раздался зуммер. Леша машинально разгреб бумаги, половина которых свалилась на ковер, вытащил на свет божий сотовый телефон и кисло сказал: «Да?»
– Здравствуй. Это я.
Сердце Леши сделало большой скачок, глухо замерло, затем снова начало работать в ускоренном темпе. Звонившему не было нужды представляться. Этот холодный голос с хриплыми интонациями был знаком Леше даже слишком хорошо.
– Что? – вышло немного визгливо, видимо, голос сорвался. Леша прочистил горло и уже более твердо сказал: – Я слушаю.
– Нет, это я слушаю, – усмехнулся собеседник. – На хрена ты парнишку-то отравил?
«Знает! Черт, и откуда он все знает?» – досадливо поморщился Леша.
– Сам же говорил, что рано еще, – продолжал собеседник, – или ты передумал? Что же меня не предупредил?
– Да не я это сделал! Что я, больной, что ли?
– Ты мне по существу отвечай, а не задавай риторических вопросов. Насчет – больной ли ты, у меня даже сомнений нет. Но тебе виднее.
– Нет!
– Что – нет?
– Это не я! – воскликнул Леша.
– А кто?
– Откуда мне знать?! – сорвался Леша. – Я свечку рядом не держал!
– А ты не кричи, – ласково посоветовал голос. – Нервные клетки – они же не восстанавливаются. А если и восстанавливаются, то только половым путем. Понимаешь, о чем я? – он захихикал.
– А ты не задавай мне вопросов, на которые я не знаю ответа, – угрюмо ответил Алексей.
– Не знаешь? – с нежной угрозой спросил человек на том конце провода.
– Пока, – тут же поправился Леша. – Пока не знаю.
– Но собираешься выяснить, не так ли? – в отечески звучавшем голосе говорившего не было ни малейшего сомнения относительно Лешиных планов.
– К-конечно, – Леша сглотнул. Черт, он опять заикается! – Обязательно.
– Правильно, Леша. Выясняй как можно скорее. И звони дяде Васе. Кстати, к тебе на днях мои ребятки заедут…
Леша посерел. На его лбу выступили бисеринки пота. После последнего визита «ребяток» Василия Леше пришлось вставлять новые зубы.
– Ты уж их встреть по-людски.
– Василий, я…
– Не волнуйся, мальчик. Будешь себя хорошо вести – и все будет хорошо! Кассета у тебя?
– Нет, – ответил Леша.
– Плохо, – несмотря на легкость тона в трубке, Леше стало нехорошо.
Василий помолчал пару секунд и почти радостно спросил:
– Но ведь ты найдешь ее, правда?
– Конечно.
Леша сейчас пообещал бы даже стать космонавтом и найти на Марсе следы органической жизни, только бы дядя Вася не присылал своих ребяток.
– Умный мальчик. И учти – нехорошо получится, если убийство бросит на студию хоть тень подозрения. Мне все равно, сделал это ты или кто другой: исправлять-то тебе придется. И лучше будет, если виновным окажется посторонний человек. Ну все, конец связи.
Леша нажал «Flash» и невидящим взглядом посмотрел на трубку. Затем он со злостью швырнул сотовый на кожаный диван, стоящий у стены, как будто исчезновение телефона с глаз долой поможет ему избавиться от вкрадчивых интонаций «дяди», все еще звучавших в ушах Леши.
Но интонации остались, и ничего хорошего они в ближайшее время не сулили. Н-да-а. Посторонний человек, говорите? Леше пришла в голову одна маленькая идейка. Он повертел ее в голове, обдумывая, потом улыбнулся – а почему бы и нет?
* * *
Лариса кляла себя за бесхозяйственность. Ну как так можно? Да, у нее стресс, да, у нее вчера болела голова, но это было вчера, а сегодня, когда ей срочно нужно позвонить, телефона нет! Конечно, возможность связи у нее была – и мужнин сотовый, и Настин, да и домашний радиотелефон есть, но номер, который она забыла, есть только в записной книжке ее сотового, который сейчас валяется где-то на студии.
Лара отправилась туда сразу после завтрака, мысленно надеясь, что воскресенье – тоже рабочий день для сотрудников телевидения. На днях был праздник Великой Октябрьской революции, который рабочему люду приходилось теперь отрабатывать в выходной. Правда, это касалось лишь государственных служащих, но, может, и телевизионщики тоже работают?
В предбаннике, где стоял секретарский стол, заваленный всяким хламом, никого не было. Лара не хотела снова появляться в помещении, декорированном под кухню, так что надеялась попросить Мусю найти ее телефон. Но Муси не было. Лариса подумала, что, возможно, она могла оставить аппарат и в кабинете директора. Она двинулась к двери, приоткрыла ее и… замерла на пороге, услыхав, что Леша разговаривает по телефону.
Слышно было плохо – словно кто-то шутки ради бубнил китайский алфавит в пустую литровую банку. Лара придвинулась ближе к двери, но в это время бубнеж прекратился.
Леша положил трубку, потом в кабинете раздались шаги. Леша направлялся прямо к двери, за которой стояла Лариса. Она поспешно отпрянула. Леша целенаправленно двинулся было к выходу из секретарского отсека, как вдруг боковым зрением уловил-таки Ларису, стоявшую сбоку, и притормозил.
– Вы здесь?
– Здесь, как видите. Я где-то оставила свой «Эрикссон». Вы его не находили?
– «Эрикссон»? – нахмурил лоб Леша. – Нет, не находил. Спросите у Муси… или еще у кого-нибудь. Извините, мне сейчас некогда. У нас проблемы.
– Какие? – автоматически спросила Лариса. В данный момент ее интересовала только своя проблема – ей нужен телефон.
– Помните Дмитрия? Оператора? Он умер.
– Как – умер? – не поняла Котова.
– Отравление мышьяком, – внимательно посмотрел на нее директор. – Следственная бригада уже здесь, не желаете с ними побеседовать? Думаю, у них к вам накопилось немало вопросов.
Ларисе совсем не понравился его ехидный обвиняющий тон. Словно ее в чем-то подозревают!
– Что вы имеете в виду? – тут же вскипела она. – Говорю в последний раз: я ничего туда не сыпала. Ни мышьяка, ни чего-то подобного. Да я даже не знаю, как он выглядит, этот мышьяк! И потом, все ведь на пленку снимали!
– Пленку кто-то испортил, залил водой, – казалось, Алексею доставляло удовольствие злить Ларису. – Так что вы – подозреваемый номер один.
Лариса вдруг успокоилась. И какого черта она доказывает что-то этому придурку? У нас презумпция невиновности! Перед судом, может, ей и придется объяснять, что да как было, но не здесь!
– Где милиция? – небрежно спросила она.
Лешу, надо сказать, удивил ее спокойный тон – он-то ожидал, по всей видимости, обычной бабской истерики, а возможно, и рукоприкладства, ан нет! Мадам Котова умеет блюсти себя.
– Там, – махнул он рукой в сторону съемочной площадки.
– Отлично. С ними и побеседую. Всего хорошего.
– Зря вы так настроены! – гадко ухмыльнулся Алексей. Всю его обаятельность как ветром сдуло. – Боюсь, что в ближайшее время вам придется несладко.
– Надо же, какое совпадение! Я как раз отучаю себя от сладкого, – мило улыбнулась Лариса. – Сами понимаете, о фигуре надо заботиться.
Леша только фыркнул в ответ.
* * *
Капитан Собачкин внимательно осматривал безукоризненно чистую плиту, на которой вчера был приготовлен злополучный суп из несчастной ластоногой черепашки, чей панцирь до сих пор лежал рядом, на разделочном столе. Капитан поцарапал ногтем ребристую чешуйчато-роговую поверхность панциря и вздохнул. Он и его ребята уже все здесь осмотрели, но ничегошеньки не нашли, чего, собственно, и следовало ожидать. Со вчерашнего дня около этой плиты, да и вообще во всей студии побывала чертова уйма людей, а людям свойственно оставлять после себя чертову уйму следов. И как среди них найти следы того, кто, собственно, и притащил сюда банку с мышьяком? Саму-то банку нашли.
Светло-серая чесночница с крышкой в виде зеленого кустика, на боку которой написано детскими буквами «Чесночная приправа». Достаточно оригинально для емкости, в которой находилось вещество, точно так же пахнущее чесноком, но вот по химическому составу резко от чеснока отличающееся… Арсин, или мышьяковистый водород. Белый кристаллический порошок, легко растворимый в жидкости, пахнет, как уже говорилось, чесноком и предельно ядовитый.
Бедняга оператор умудрился стрескать аж девять смертельно ядовитых доз! Ничего удивительного, что он умер. Удивительно то, что никто, вообще никто не видел, как жертва брала из банки с чесночной приправой эту самую «приправу». Почти все допускали, что такое «имело место быть», но никто лично этого не заметил.
Капитан, охая от изжоги, которую заработал на вчерашнем кутеже по случаю юбилея тестя, где съел любимый селедочный салат, опустился на колени и заглянул под плиту. Что он там искал, он и сам бы не сказал, но на всякий случай решил посмотреть. Ничего, кроме бычка, то бишь окурка, и остро пахнущего малюсенького сухарика, он не нашел. Сухарик, судя по кубической форме, был «кириешкой», а вкус скорее всего – «хрен с холодцом». Капитан хорошо разбирался в сухарях – его младший сын, можно сказать, не расставался с сухариками, чему родители нарадоваться не могли. Поскольку чадо в силу своего нежного упрямого возраста всегда отказывалось кушать, то пусть хотя бы сухари грызет. Все же хоть какая-то еда. Последним пристрастием ребенка был именно «хрен с холодцом».
Вдруг в зеркальной дверце духового шкафа отразились две стройных ножки в модельных туфельках с длинными узкими носами. Капитан поднял глаза. Ножки длились, длились, прятались под узкую юбку миди. Дальнейшее переходило в изящное тело и красивую голову с распущенными светлыми волосами.
– Добрый день, – поздоровалась женщина, – это вы – представитель органов внутренних дел?
– Я, – неуклюже приподнялся с колен капитан Собачкин, держа на широкой милицейской ладони неизвестный окурок и коричневый сухарик. – Капитан Собачкин. С кем имею честь?
– Лариса Котова. Вы обо мне слышали. Это я готовила суп.
– А-а, да-да-да. Очень приятно… то есть нам нужно взять у вас показания.
– Я готова, – улыбнулась женщина. – Вы их прямо здесь будете брать?
– Кого брать? – тупо переспросил Собачкин.
– Показания, – терпеливо пояснила Лариса, мысленно закатывая глаза. Она от всей души сочувствовала своему другу Карташову, которому в своем отделе приходилось работать с такими болванами, как этот тип, бессмысленно лопочущий что-то толстыми губами.
– Давайте присядем, – несколько суетливо сказал капитан, – а там и поговорим.
Они расположились на стоящих неподалеку стульях.
– Так что вы мне хотели рассказать? – дружелюбно посмотрел на Ларису капитан.
– Я? Это вы у меня хотели взять показания. По крайней мере, мне так директор сказал.
– А, ну да, ну да. Конечно. Я хотел у вас кое о чем спросить. Взять, так сказать, показания.
«В Коломбо, что ли, играет? – подумала Котова, оправляя юбку на коленях. – Тот таким же придурком прикидывался до поры, до времени…»
Капитан посмотрел на свою дубовую ладонь, на которой до сих пор одиноко лежали окурок и сухарик, и зычно крикнул: «Сашка!» Подлетел молоденький оперативник, который показался Ларисе смутно знакомым.
– Что? – парень в лейтенантских погонах был предельно краток, но, увидев Ларису, моментально расплылся в улыбке. – Лариса Викторовна! Какими судьбами?
– Здравствуй, Саша, как дела?
С этим молоденьким лейтенантиком Лариса познакомилась во время расследования своего последнего дела о пропавшей собаке. Саша, тогда еще практикант, работал в отделе вместе с Карташовым, который, собственно, и познакомил их. Мальчик был умен, сметлив, энергичен. И еще у него была очень обаятельная улыбка, мальчишеская и задорная.
– Нормально, а вы как? Опять в историю впутались, да?
– Как видишь.
– Э-э, – вмешался растерявшийся от этого разговора капитан. – Сашка, возьми это.
Он протянул лейтенанту окурок и сухарик. Тот достал из кармана пакетик, аккуратно опустил находки в него и убежал, незаметно подмигнув Ларисе Викторовне.
– Под плитой еще поковыряйся, Сашок! – крикнул ему напоследок Собачкин и повернулся к Ларисе. – Итак, вас зовут…
– Котова Лариса Викторовна.
– Ага, ну протокол потом заполним, а теперь расскажите мне все, что вы позавчера видели.
Лариса минуту помолчала, собираясь с мыслями. И не спеша рассказала все, что помнила, умолчав разве что о странном взгляде, которым, как она заметила, смотрел на нее директор, когда она зашла сегодня в студию за телефоном. А смотрел он действительно подозрительно. Как кот, задумавший стащить сметану или сделать какую-нибудь другую пакость, причем получать наказание совершенно не собирался. Это впечатление она оставила про себя и не собиралась упускать его из виду. Что-то нечисто с этим молодчиком! Да еще и этот ехидный тон! Уж не задумал ли он спихнуть все случившееся на Ларисины плечи? Нашел козу отпущения!
«Мы еще посмотрим, – думала Лариса, – кто кого! Все равно правда восторжествует, а правда в том, что я не виновата. Вот и буду искать отравителя. Подозреваются все, точь-в-точь как у Хмелевской».
– Что стало с пленкой? – спросила Лариса у капитана.
Тот помялся, но ответил:
– Поскольку опергруппа приехала сюда уже по факту гибели молодого человека в больнице, а это произошло спустя почти сутки после съемок, то понятно, что мы искали уже не по горячим следам.
– Ну да. И все-таки?
– Так вот, пленка, хранившаяся в подсобке оператора, оказалась испорченной. На нее вылили ведро воды.
– Насколько я знаю, – медленно сказала Лариса, – от обычной воды пленка вряд ли будет полностью испорчена. Наверняка что-то можно восстановить.
– Ладно бы чистой водой эту пленочку «помыли», так ведь уборщица оставила ведро с мыльной водой, в которой было растворено немалое количество «Белизны». Знаете, что такое «Белизна»? – спросил он.
Лариса прокрутила в голове все мало-мальски знакомые ей названия чистящих средств и вспомнила, что, кажется, так называлось сильно воняющее хлоркой средство для отбеливания и дезинфекции унитазов. Стоило оно копейки, а руки от него потом пахли с неделю. Элечка Горская в пору своей молодости и соответственно бедности как-то раз купила эту штуку. Так потом она целую неделю ходила и ныла, что, дескать, запах противный. С той поры Эля разорялась на самые дорогие средства, но эту гадость больше не покупала. Иные жидкости по крайней мере пахли ароматизаторами.
– Да, я знаю. Хлорка.
– Вот-вот. А теперь представьте, что случится, если обработанную аргентумом пленку смочить раствором хлора?
– Я не помню химии, – честно сказала Котова.
– Да я тоже, – признался капитан, – но эксперты говорят, что пленка уничтожена и восстановлению не подлежит.
– Вы не знаете, кто это сделал? Ну хотя бы приблизительно?
– Бог с вами, нет, конечно. Я, разумеется, не должен бы вам этого говорить, но друг Олега Владимировича… Сами понимаете, здесь же нет камер внутреннего наблюдения, а пока мы выясним, кто здесь оставался в неурочное время да кто мог заходить в подсобку… Да еще неизвестно, сколько времени эта бобина с пленкой проплавала в ведре с грязной водой! Короче, работы непочатый край.
– А в рабочее время никто не мог ее в ведро бросить? – спросила Лариса.
– Видите ли, Лариса Викторовна, тут два момента. Во-первых, уборщица начинает делать свое мокрое дело не раньше шести, а то и позже, к тому же вчера и позавчера в подсобке, можно сказать, безвылазно находился техник-осветитель, Виктор. Он свидетельствует, что мокрую бобину обнаружил только сегодня утром. А в подсобку никто не входил. В студии было только три человека по причине раннего утра: директор, который говорит, что не выходил из кабинета, так как еще кофию не успел вкусить, сам техник-осветитель и секретарша Мария. Но она вообще находилась на четвертом этаже, там у нее жених работает. Значит, пленку испортили вчера вечером, причем поздно, когда все уже ушли.
– А вахтерша не могла бы помочь?
– Вахтерша здесь одна на все здание, а тут же много всяких организаций. На первом – администрация магазина, вход в который – с другой стороны, на втором, собственно, эта студия, где мы с вами и находимся. На третьем – куча офисов какого-то литературного агентства, на четвертом новости снимают, «Тараском-ТВ». Разве ж тетя Маша упомнит, кто и когда уходит! Мы с ней уже беседовали.
– Понятно, – медленно сказала Лариса, думая, что все-таки не помешает и ей поболтать с этой тетей Машей, – значит, с помощью пленки я не докажу свою непричастность. Я теперь у вас подозреваемый номер один?
– Нет, – неожиданно ответил капитан, – потому что мы не знаем, был ли отравлен суп. Посуда-то к нашему приезду была вся помыта. И вообще в банке с приправой мы нашли мышьяк.
Он показал на стоящую на разделочном столе банку с чесночной приправой. На сером боку баночки, сделанной в форме дольки чеснока, было написано: «Чесночная приправа».
– Хотите посмотреть поближе? – озаботился капитан, видя, как внимательно Лариса всматривается в банку.
– Нет-нет, – поспешно отказалась Лариса, помня карташовские наказы. Одним из них был категоричный запрет брать в руки то, что тебе предлагает сотрудник органов внутренних дел, если только это не протокол.
– Ай, умница, – просиял капитан, – видно, Олежка вас как следует натаскал! Я видел вас пару раз вместе, – сказал он в ответ на недоуменный взгляд Ларисы, не понимающей, откуда этот капитан знает о ее дружбе с Олегом Карташовым. – Правда, если мы найдем на банке ваши отпечатки, – продолжил он, – тогда, делать нечего, придется и вас включать в список подозреваемых.
– Ну и включайте, нечего делать для меня скидку, – уверенно сказала Лариса. – Только там нет моих отпечатков. Я впервые вижу эту банку. Да и потом согласитесь, что, если бы я была отравителем, я бы позаботилась об уничтожении улик, не так ли?
– Ну вот все и решили, – заключил капитан, – вы можете идти, а для протокола я вас позже вызову.
Они поднялись.
– Давайте я вас провожу, – сказал капитан, но не успел сделать и двух шагов, как что-то под его ногой хрустнуло. Капитан ойкнул. – Черт, опять сухарик!
– Да они у вас из кармана сыплются, – усмехнулась Лариса, показав на оттопыренный карман капитанской форменной куртки, откуда торчал цветной пакетик, наполовину раскрытый.
– Вот проныра! – вскипел капитан и покраснел, глядя на Ларису. – Это мой ребенок. Любит такие шуточки… и сухарики. Уши надеру, когда домой вернусь. Сашка! Иди сюда!
К нему подлетел лейтенант, заговорщически подмигивая Ларисе. Она попрощалась и вышла из студии в состоянии легкого недоумения.
Ее смущало несколько фактов, даже не фактов, а просто неприятных ощущений. Во-первых, очевидно, что пленку испортили не просто так, а с умыслом. Жаль, что программа шла не в прямом эфире – тогда бы никаких вопросов не возникло. В принципе Лариса знала, что невиновна и этот забавный капитан, по-видимому, тоже так считает. Но сейчас она находится в очень странном, двояком положении – с одной стороны, Дмитрий отравился приправой из банки, к которой Лариса не имела никакого отношения, а с другой – зачем понадобилось уничтожать пленку, если на ней нет никаких подозрительных моментов? Допустим, это была халатность, но как она вовремя случилась! Либо это все – досадное стечение обстоятельств, причем не в Ларисину пользу, либо – прямое указание на уничтожение улик. Ею самой или тем, кто хочет направить подозрения на нее. Короче, нужно разобраться. От этого зависит ее репутация, да и свобода, если уж на то пошло.
Давненько она уже ничего не расследовала! Жизнь какая-то серая стала, да и не до того было. Так что Котов отчасти прав: работа не давала ей заняться своим любимым хобби. Теперь, слава богу, есть и время, и желание, и самое главное – необъяснимое убийство, произошедшее практически у нее на глазах.
Что ей нужно сделать для начала? Не мешало бы поговорить с вахтершей, хотя ей, Ларисе, наверное, женщина ничего полезного не скажет. Но пренебрегать даже таким мелким источником информации было бы глупо, тем более что вообще сведений о случившемся у Ларисы – кот наплакал. Попытаться все же стоит. Далее, стоит позвонить Карташову, поговорить со свидетелями трапезы Димы. Хотя они и будут на нее косо смотреть, но все же надо. Итак, программа-минимум составлена, следует приступить к ее выполнению.
* * *
«Тетя Маша» оказалась тетей Катей – так на самом деле звали вахтершу. Она сидела за стеклянной перегородкой, откуда внимательными цепкими глазами осматривала всех входящих и выходящих.
Лариса спустилась по чугунной литой лестнице, которая была изготовлена, если верить табличке, висящей в фойе на первом этаже, еще во второй половине девятнадцатого века. Слегка прогнутые, но все еще красивые ступени привели ее прямо к кабинке вахтерши.
– Здравствуйте, – сказала Лариса, – вы сейчас не очень заняты? Могу я с вами поговорить?
Вахтерша откровенно скучала, не зная, чем бы себя развлечь. Лариса это прекрасно видела, но все же решила польстить этой толстой тетке, настороженно смотрящей на нее. Когда другой человек – тем более хорошо одетая деловая дама – уважительно осведомляется, не отвлекает ли она вас от ваших дел, даже если этих самых дел у вас и нет, – это всегда приятно и производит впечатление.
Вот и сейчас – вахтерша моментально смягчилась и приветливо поздоровалась, уверив, что она нисколько не занята и готова уделить милой даме немного времени.
Лариса осведомилась, как зовут уважаемую вахтершу, представилась сама и начала разговор.
– Катерина Михайловна, вы знаете, что произошло на втором этаже? – решив не тянуть время, спросила Лариса.
– Это у телевизионщиков-то? Конечно, слышала. Милиция тут с утра бегает! А что?
– Они у вас уже спрашивали о тех, кто поздно уходил в эти два дня?
– Как же, как же, – сказала вахтерша, – спрашивали, только что я им могла ответить? Разве ж я всех угляжу, кто когда приходит? Нет, конечно, я им так и сказала.
– Ну, если несложно, повторите мне, пожалуйста, что вы конкретно рассказали милиции.
– Конкретно? – Катерина Михайловна наморщила лоб. – Единственное, что меня удивило, так это то, что на втором этаже в одном из кабинетов оставили свет невыключенным, вот и все. Я, когда обход делала в полночь, заметила. Горит себе как миленький, а то, что свет сейчас дорогой, так это им ничего! Разориться же можно, если узнаешь, сколько они там энергии тратят! У меня муж – электрик…
– Ладно-ладно, – вклинилась Лариса, испугавшись, что сейчас тетку занесет в область обсуждения дороговизны коммунальных услуг, повышения тарифов… Политику еще вспомнит, не дай бог! – В каком кабинете свет-то горел?
– А в сто одиннадцатом, – лаконично сказала тетя Катя, обидевшись, что ей не дали поговорить на любимую тему.
В сто одиннадцатом? Лариса с трудом могла вспомнить номер дома, в котором находилась студия, а уж чтобы еще и номер комнаты… Неужели придется возвращаться? Лариса только-только повернулась к лестнице, чтобы подняться наверх, как вдруг увидела Мусю. Худенькая длинноногая девушка так быстро спускалась по чугунным ступеням, что казалось, она летит по ним, не касаясь их своими каблучками.
– Муся! Муся! – Ларе пришлось несколько раз окликнуть секретаршу, чтобы та все-таки притормозила возле вертушки-турникета.
– Ой, Лариса Викторовна, здрасьте, а вы тут какими судьбами?
Лариса вспомнила, зачем она, собственно, приезжала сюда, и охнула. Про телефон-то она и забыла!
– Я, Муся, телефон потеряла где-то здесь, – очень кстати «вспомнила» Лариса, – вот и приехала искать его. Вы не видели?
– Нет, – секретарша быстро-быстро завертела головой во все стороны, показывая – что, «ну вот те крест, не видала я твоего мобильника, не задерживай ты меня, ради бога, а то я ведь опоздаю». – Спросите у кого-нибудь другого, а я побежала, ладно?
– Нет, погодите. Мне еще кое-что нужно.
Глаза Муси стали почти умоляющими, словно она опаздывала или на свою свадьбу, или еще куда-то, где просто жизненно необходимо ее присутствие. Руки, державшие папку, нервно теребили ее завязки, ноги уже сами разворачивались в сторону двери. Но Муся все же решила уделить еще минутку Ларисе Викторовне.
– Я быстро, – пообещала Лариса. – Что находится в сто одиннадцатой комнате?
Личико Муси на секунду омрачилось. Она погрустнела и даже перестала теребить завязки папки.
– Димкина подсобка. Операторская. Он там камеру и пленки хранил. Теперь там все опечатано, менты работают.
– Да? Ну ладно, спасибо, Муся. До свидания.
– А телефон я ваш поищу, – на прощание крикнула секретарша и испарилась. На том месте, где она только что стояла, теперь быстро-быстро вертелся турникет.
«Значит, операторская, – сказала Котова сама себе. – И вчера вечером в ней кто-то был. Интересно, кто? И интересно, зачем он испортил мою пленку?»
* * *
«И мужские руки сильные де-ержат руль…»
Из радиоприемника звучала старая, но все еще трогающая душу песня про дальнобойщика. Сидевший за рулем нового «КамАЗа» мужчина взглянул на часы, затем вновь перевел взгляд на дорогу. Четыре часа утра, скоро рассвет, хотя в этих богом забытых местах из-за обложных туч вряд ли что-то можно увидеть. Только и понятно, что день, по чуть посветлевшим сумеркам. «Дворники» без устали размазывали капли дождя по лобовому стеклу. В отсвете фар была видна темнота и летевшая наискосок пелена капель. Водитель вздохнул и, свернув к обочине, остановил трейлер.
До пункта назначения еще было ехать и ехать, но, извините, нужда свое берет. Морщась от мелкой водяной гадости, сыпавшейся сверху ему за воротник, мужчина спрыгнул из кабины прямо в лужу. Армейские ботинки тяжело захлюпали по мокрой траве. Их владелец добрался наконец до кустов. В это время у него в кармане зазвенел мобильный.
– Твою мать, даже поссать не дадут!
Он, чертыхаясь, взял трубку, другой рукой помогая себе облегчиться.
– Але? Да, я. Че так рано звонишь? Да не сплю я, просто странно. Ты же никогда не звонил так рано. Че? Умер?!
