Стюарт Ричи
Наукообразная чушь. Разоблачение мошенничества, предвзятости, недобросовестности и хайпа в науке

Один особенно поразительный пример медицинской реверсии связан с “интранаркозным пробуждением”. Это неброское название дали жуткому (но, благо, редкому) осложнению, когда человек пробуждается во время операции, иногда чувствуя невыносимую боль от рассечения собственных тканей, и не может ни двигаться, ни говорить, ни сделать что-либо еще. Исследования 1990-х годов обосновали использование прибора под названием “монитор биспектрального индекса” (или “BIS-монитор” – от английского словосочетания bispectral index). По сути это электрод, который крепится к коже головы и позволяет хирургам удостовериться, что пациент действительно без сознания. Исследования воплотились в широко распространенную практику: к 2007 году половина операционных в США обзавелась таким прибором, и с ним было проведено около сорока миллионов операций по всему миру^[118]. Однако выяснилось, что с исходными работами не все в порядке. Когда в 2008 году провели более масштабное и более высококачественное исследование, обнаружилось, что BIS-монитор бесполезен: “интранаркозное пробуждение случалось, даже когда [приборные] показания… укладывались в допустимый диапазон”^[119].

В 2019 году Прасад, Сифу и их коллеги проанализировали более трех тысяч статей из трех самых престижных медицинских журналов и обнаружили, что не менее чем в трехстах девяноста шести из них опровергались устоявшиеся в медицинской практике мнения^[120]. Вот лишь несколько примеров:

• Роды. В некоторых предыдущих исследованиях было показано, что, когда женщина рожает двойню, плановое кесарево сечение – самый безопасный вариант для младенцев. В результате это стало общепринятой практикой (по крайней мере в Северной Америке). Но в крупном рандомизированном исследовании 2013 года ученые не выявили никакой разницы с точки зрения здоровья детей^[121].

• Аллергия. Аллергия на арахис бывает смертельной, и если у родителя она есть, то высок риск, что она разовьется и у его детей. Долгие годы рекомендации для младенцев из группы риска, основанные на результатах прежних исследований, предписывали не давать детям арахис как минимум до трех лет и кормящим матерям тоже его избегать. Оказывается, этот совет был неверным, все как раз наоборот: добротные рандомизированные испытания 2015 года показали, что лишь у примерно 2 % детей из группы риска, евших арахис в первые годы жизни, к пяти годам развилась на него аллергия, тогда как среди детей из группы риска, не употреблявших арахис, аллергия появилась почти у 14 %^[122].

• Инфаркт миокарда. В некоторых небольших исследованиях было показано, что шансы выжить при остановке сердца у человека повышаются, если на несколько градусов снизить его температуру тела. Рекомендацию, основанную на этом открытии, начали включать в руководства для парамедиков. Однако в крупном исследовании 2014 года выяснилось, что охлаждение не влияет на шансы выжить, а то и вообще, возможно, повышает вероятность второго инфаркта при транспортировке пациента в больницу^[123].

• Инсульт. На основании исследований предполагалось, что человека, перенесшего инсульт, лучше всего как можно раньше заставить двигаться: садиться в кровати, стоять, ходить, если возможно. Концепция “ранней мобилизации” встречается во многих широко используемых больничных методичках. Однако в масштабном рандомизированном исследовании 2015 года было показано, что ранняя мобилизация на самом деле вела к более неблагоприятным исходам для пациентов с инсультом^[124]. Аналогично в исследовании 2016 года выяснилось, что принятая практика переливать пациентам с инсультом тромбоциты (это процедура, восполняющая запасы клеточных элементов, участвующих в процессе свертывания крови, что в теории помогает предотвратить дальнейшее кровотечение) в действительности все только ухудшала^[125].

Вполне понятно, почему врачи и авторы клинических рекомендаций иногда невольно полагаются на малодостоверные доказательства. Зачастую альтернатива – это вообще отсутствие доказательств, а ведь их долг – помочь пациентам, нуждающимся в лечении, прямо сейчас. А развитие технологий, методик и финансирования позволяет ученым сегодня проводить более качественные исследования, чем было возможно несколько лет назад, – научный прогресс так и происходит, ничего не поделаешь. Только вот ученые подвели врачей и пациентов, поскольку, проводя низкокачественные эксперименты и публикуя их результаты, создали такую неопределенность в медицинской литературе, что и студентам курсов по методологии исследований понятно: это ненормально. Даже на тот момент, когда эти исходные статьи выходили, мы знали, как сработать лучше, – и однако же этого не сделали.

Степень неопределенности в медицинской науке можно оценить в полной мере, если взглянуть на всю медицинскую литературу разом. Один из способов это сделать – проанализировать множество всеобъемлющих обзоров, опубликованных солиднейшей некоммерческой организацией “Кокрейн”, которая систематически оценивает качество средств лечения. В пугающих 45 % таких обзоров авторы заключают: для того чтобы решить, работает или нет обсуждаемое средство лечения, данных недостаточно^[126].

Сколько пациентов напрасно обнадежили, обрекли на страдания или даже на смерть, потому что их врачи использовали бесполезные или губительные средства лечения, которые лишь казались опирающимися на науку? А если отвлечься от человеческих страданий – представьте, сколько денег было разбазарено! Если считать, что лишь половина доклинических испытаний воспроизводима – предположение обоснованное, хотя, конечно, спорное, – и вычислить сумму денег, растрачиваемую ежегодно на низкокачественные исследования, которые нельзя повторить, то получится двадцать восемь миллиардов долларов только в США (включая финансирование фармацевтических компаний, правительственные гранты и вложения из других источников)^[127]. Другие оценки существенно выше^[128]. Даже если доля воспроизводимых исследований куда больше 50 %, все равно баснословные деньги выбрасываются на плохие исследования. Хуже того, эти вычисления учитывают только доклинические испытания, а еще больше денег будет выкинуто на дальнейших этапах, в последующих исследованиях – таких как испытания лекарств на людях, – которые выстраиваются на столь ненадежных основаниях. И приведенный выше расчет включал только стоимость самого исследования – не учитывались дополнительные потери, связанные с выводом на рынок для использования миллионами пациентов неэффективного средства лечения, например BIS-монитора для случаев интранаркозного пробуждения.

При всех этих провалах и “реверсиях”, вместе взятых, неудивительно, что столько ученых так беспокоятся об уровне воспроизводимости в своей области. В опросе с участием свыше полутора тысяч исследователей, проведенном в 2016 году (хоть, пожалуй, и не репрезентативном по-настоящему, поскольку он учитывал лишь тех, кто заполнил опросник на сайте журнала Nature), выяснилось, что 52 % респондентов считают: разразился “серьезный кризис” воспроизводимости. А 38 % опрошенных думают, что царит по меньшей мере “легкий кризис”, как бы странно это ни звучало^[129]. Около 90 % химиков сообщили, что им случалось не суметь повторить результат какого-то другого исследователя, примерно 80 % биологов сообщили о том же, как и почти 70 % физиков, инженеров и ученых-медиков. Лишь чуть меньше ученых в процентном соотношении сообщили, что сталкивались с проблемами при повторении своих собственных результатов. Поскольку это не было социологическим исследованием мнения ученых в полном смысле слова и те, кто уже тревожился по поводу воспроизводимости, вероятно, чаще проходили опрос, приведенные оценки представляются несколько преувеличенными. Однако они ясно говорят об одном: существуют широко распространенные опасения насчет того, какой части научной литературы, включая даже работы, выполненные нами собственноручно, можно доверять.

Мы должны были это предвидеть. Вышедшая в 2005 году статья Джона Иоаннидиса, занимающегося метанаукой, носила драматическое название “Почему большинство опубликованных результатов исследований неверны”, и представленная там математическая модель выявила именно это: как только вы принимаете в рассмотрение, сколько есть способов, какими научные исследования могут пойти не так, любое конкретное утверждение в научной статье с большей вероятностью оказывается ложным, а не правильным^[130]. Хоть статья и привлекла много внимания, породив немало споров (на нее сослались более восьмисот раз в первые пять лет после публикации), но с точки зрения каких-то необходимых мер, которые бы ученые начали предпринимать для повышения качества исследований, то были предсказания в духе Кассандры, к коим все остались глухи^[131]. Только после неприятных открытий, затрубивших о кризисе воспроизводимости, – а начались они с обнародования Бемом парапсихологических заявлений и с разоблачения стапеловского мошенничества в 2011 году (и примерно в то же время провалились попытки повторить работы по праймингу и исследования рака) – проблема стала общепризнанной и пришло беспощадное осознание, что гнездится она в самой сути того, как сегодня делается наука^[132].

Так как же мы достигли черты, за которой провокационное название вроде “Почему большинство опубликованных результатов исследований неверны” кажется не каким-то абсурдным преувеличением, а обоснованным предположением? Разберем теперь, какими многочисленными способами наука может пойти – и идет – по ложному пути.

Часть II. Ошибки и изъяны

Глава 3. Мошенничество

Пусть мы не жаждем обнаруживать мошенничество, но мы не должны по этой причине пытаться не замечать его… Люди страшатся подлецов, но еще – не выносят глупцов.

Норман Макдональд “Максимы и размышления о морали” (1827)^[133]

Одни из самых поистине трогательных видео в интернете – это записи, на которых жизнь людей с болезнями или ограниченными возможностями вмиг меняется благодаря какому-то новому технологическому продукту. Малыши благодаря кохлеарному импланту, к своему удивлению и радости, обнаруживают, что впервые слышат звуки. Детям, родившимся с катарактой обоих глаз, проводят операцию, необходимую, чтобы они начали видеть. Военные, потерявшие в бою ноги, делают первые шаги с новыми протезами^[134]. Эти видео распространяются по социальным сетям как пожар, и не зря: они не только трогательные, но еще и служат напоминанием о силе науки, способной – в идеале – улучшить наше здоровье и нашу жизнь.

Но вот история о том, как даже настолько чистая цель науки может быть извращена и изуродована: пациенты, думавшие, что их лечат по новейшей, передовой методике, в итоге оказались жертвами одного из самых безнравственных мошенников от науки, каких мы только видели в этом столетии. Хуже того, это была не афера какого-то шарлатана от “альтернативной” медицины, выцепляющего отчаявшихся пациентов в интернете. Это было мошенничество, совершенное в стенах самых уважаемых в мире медицинских институтов и на страницах престижнейших научных журналов. Мы увидим, что даже самые бессовестные мошенники иногда могут прятаться у всех на виду.

Когда трахея (дыхательное горло) из-за болезни или травмы серьезно повреждается, хирурги не в силах снова соединить вместе ее обломки, и тогда единственный способ спасти пациента – дать ему новую трахею^[135]. Трансплантировать трахею, как и любой большой орган, чрезвычайно трудно: сложность не только в том, чтобы найти потенциальных доноров (которые по понятным причинам должны быть мертвы), но и в том, что трахея обычно отторгается иммунной системой реципиента, если донор от него генетически отличен. Поэтому, вместо того чтобы использовать трансплантаты, хирурги десятилетиями пытались имплантировать своим пациентам искусственные трахеи, сделанные из потрясающе разнообразных материалов: пластика, нержавеющей стали, коллагена, даже стекла. Однако эти попытки почти всегда проваливались: синтетическое дыхательное горло смещалось, закупоривалось и инфицировалось. К началу XXI века в медицине сложился консенсус: вариант с искусственной трахеей нежизнеспособен^[136].

И тут появляется Паоло Маккиарини, итальянский хирург, в 2008 году опубликовавший в самом престижном медицинском журнале The Lancet ставшую суперизвестной статью о своей успешной трансплантации трахеи^[137]. Новшество Маккиарини состояло в том, чтобы до трансплантации “засеять” донорскую трахею стволовыми клетками (которые могут делиться бесконечно, исправляя повреждения и заменяя другие клетки организма) из образца, взятого у реципиента. После того как стволовые клетки некоторое время держали в специально сконструированном инкубаторе, они “колонизировали” донорскую трахею и таким образом вроде бы предотвращали ее отторжение во время последующей трансплантации. То был большой шаг вперед. Но святым Граалем оставалось создание полностью искусственной трахеи, вообще не требующей наличия донора. Могла ли идея Маккиарини – заставить тело лучше принимать инородные предметы, вырастив вокруг них внешний слой совместимых с организмом клеток, – помочь наконец достигнуть этой цели?

Всего через несколько лет оказалось, что ответ – “да”. С момента выхода той его статьи репутация Маккиарини как хирурга-гения окрепла, и в 2010 году его пригласили на работу – по рекомендации четырнадцати уже работавших там профессоров – Каролинский институт Швеции, где Маккиарини стал приглашенным профессором, и больница при этом институте, где его сделали ведущим хирургом. Каролинский институт – не просто лидирующий в стране, где много отличных университетов, он присуждает Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Столь авторитетному учреждению логично было нанять Маккиарини – хирурга, производящего революцию в регенеративной медицине своими искусными методами работы со стволовыми клетками.

В июле 2011 года Каролинский институт с волнением объявил, что сделан следующий шаг: в больнице при институте Маккиарини только что “впервые в истории” успешно трансплантировал пациенту с онкологией полностью синтетическую трахею из углерода и кремния, засеянную стволовыми клетками^[138]. В ноябре того же года вышла научная статья с описанием подробностей операции, и к тому времени Маккиарини провел подобную трансплантацию еще одному пациенту больницы^[139]. Статья, тоже опубликованная в журнале The Lancet, описывала “веские доказательства” успешности трансплантации. За 2012 год Маккиарини провел операции с искусственными трахеями еще на трех пациентах, одну на базе Каролинского института и две – во втором его операционном центре в Краснодаре в России. Еще две трансплантации в России должны были состояться в течение ближайших двух лет, и Маккиарини распространял хорошие новости, публикуя всё новые научные статьи^[140].

В одной из них, вышедшей в 2014 году в журнале Biomaterials и полной симпатичных фотографий “клеточного каркаса трахеи, полученного методом электроформования” с электронного микроскопа, авторы кратко признавали, что у первого пациента возникли некоторые проблемы, и тут же продолжали живописать чудо новой технологии. Только вот они упустили одну обескураживающую деталь: пациент умер – за семь недель до того, как статью вообще приняли к публикации^[141]. Пациент, прооперированный вторым, умер еще раньше, спустя всего лишь три месяца после трансплантации^[142]. Третий пациент из больницы при Каролинском институте умрет в 2017 году, после серии неудачных последующих операций^[143]. Российским пациентам повезло не больше. Первая пациентка, Юлия Туулик, артистка балета из Санкт-Петербурга, описала журналисту свое ужасное состояние:

Все у меня очень, очень плохо. Я пролежала больше шести месяцев в краснодарской больнице. Прошла через тридцать с лишним операций под общим наркозом. Через три недели после первой операции открылся гнойный свищ [отверстие, из которого сочится гной], и с тех пор моя шея гниет. Я вешу сорок семь килограммов. Едва могу ходить. Мне трудно дышать, и сейчас у меня нет голоса. И воняет так… что люди отшатываются^[144].

Туулик умерла в 2014-м, через два года после операции^[145]. Самое душераздирающее – ее состояние до операции даже не было угрожающим жизни^[146]. Второй российский пациент погиб в “велосипедной аварии”, как это было описано, еще один умер при невыясненных обстоятельствах через год после операции, а другой выжил, но только благодаря тому, что синтетическую трахею удалили^[147]. Еще Маккиарини провел трансплантацию маленькому ребенку канадско-южнокорейского происхождения в больнице США в городе Пеория, штат Иллинойс, в 2013 году под пристальным вниманием средств массовой информации. Малышка умерла всего несколько месяцев спустя^[148].

Группа врачей из больницы при Каролинском институте, наблюдавшая пациентов Маккиарини после операций, не смогла увязать между собой их ужасающее состояние и хвалебное описание результатов в научных статьях. Они посовещались и подали совместную жалобу руководству Каролинского института. Вместо изумления и беспокойства они столкнулись с полным игнорированием, их пытались заставить замолчать. Институт даже сообщил о врачах в полицию: мол, просматривая медицинские записи пациентов, те нарушили политику конфиденциальности (эти обвинения были быстро сняты)^[149]. Однако в конце концов институтская верхушка поддалась давлению и пригласила независимого исследователя – профессора из расположенного неподалеку Уппсальского университета – расследовать эти заявления.

Его отчет, подготовленный к маю 2015 года и насчитывавший двадцать тысяч слов, показал абсолютно однозначно: Маккиарини “виновен в недобросовестной научной практике” по нескольким пунктам^[150]. В семи своих статьях Маккиарини неправомерно утверждал, что состояние пациентов улучшалось, хотя необходимые проверки даже не проводились; неверно указывал периоды наблюдения, чтобы казалось, будто здоровье пациентов дольше было хорошим; не сообщал, что пациенты страдали от тяжелых осложнений и иногда вынуждены были ложиться на последующие операции; не добыл нужного разрешения от этического комитета на проведение, по сути, медицинских экспериментов на людях; фальсифицировал данные лабораторного исследования, где он заменял пищеводы крысам на искусственные^[151].

Можно было бы подумать, что история на том и закончится. Однако после того, как Маккиарини ответил на обвинения, изложенные в отчете о независимом исследовании, Каролинский институт решил провести собственное, внутреннее расследование. В августе 2015 года на основании информации, которая не была обнародована, институт пришел к заключению, что на самом-то деле никаких нарушений научной этики не было^[152]. На следующей неделе в журнале The Lancet вышла редакционная заметка, восславляющая тот факт, что “Паоло Маккиарини не виновен в недобросовестной научной практике”^[153]. Так с Маккиарини самым очевидным образом были сняты все обвинения – причем двумя мощнейшими столпами медицинского мира.

Затем, в январе 2016 года, всплыли два поразительных обстоятельства, которые нельзя было проигнорировать или замять. Во-первых, в журнале Vanity Fair появилась статья, подробно описывающая роман Маккиарини с продюсером NBC News Бенитой Александер, в 2014-м он делал ей предложение^[154]. Он заверял ее, что является личным врачом папы Франциска и пригласит понтифика к ним на свадьбу, как и некоторых ярчайших знаменитостей, включая чету Обама, Рассела Кроу и Элтона Джона^[155]. Но когда сотрудники Vanity Fair связались с Ватиканом, им сообщили, что у папы нет и не было никакого врача по фамилии Маккиарини. Мало того, выяснилось, что все время своих отношений с Александер Маккиарини был женат на ком-то еще – и у него было двое маленьких детей^[156].

Вторым обстоятельством стал выход шведского документального фильма в трех частях под названием “Эксперимент”, в котором до ужаса детально показано, как жизнь пациентов Маккиарини была разрушена, а иногда оборвана из-за его вопиющей некомпетентности. В фильме есть фрагмент с бронхоскопией (когда крошечную камеру спускают вниз по трахее), которую делали первому пациенту из больницы при Каролинском институте. В ходе процедуры обнаружилось, что трахея вся в рубцах, закупорена и даже со сквозными отверстиями – совсем не те “почти нормальные дыхательные пути”, которые описывал Маккиарини в своей статье для журнала The Lancet^[157].

Это хорошенько встряхнуло Каролинский институт, и он развернул совершенно новое расследование. На сей раз полетели головы. Ректор, с самого начала поддерживавший Маккиарини, подал в отставку. Так же поступил декан по научной работе, затем председатель совета университета, следом член Нобелевского комитета, который пробивал назначение Маккиарини^[158]. В марте 2016 года Маккиарини был наконец отстранен от должности^[159]. С первой преступной операции с синтетической трахеей к тому времени прошло семь лет.

После своей упорной обороны всего несколькими годами ранее журнал The Lancet отозвал статьи Маккиарини о синтетических трахеях^[160]. Институт в середине 2018 года подтвердил, что обнаружил нарушения научной этики в еще нескольких статьях Маккиарини, список которых вывесил в интернете; все они были отозваны^[161]. После увольнения Маккиарини ретировался в Россию и продолжил свои “исследования”^[162]. К счастью, в его самой последней опубликованной статье речь о пациентах не идет, вместо этого он и его новые коллеги проверяли совместимость пластикового пищевода с клетками, взятыми у мертвых павианов^[163]. Текущий статус Маккиарини неясен: российское правительство отозвало финансирование в середине 2017 года, так что вряд ли он умудрится провести еще хоть одну операцию^[164]. И возможно, все-таки восторжествует некая справедливость для его пациентов: в декабре 2018 года шведская прокуратура сделала заявление о том, что возобновляет расследование против Маккиарини по двум случаям непредумышленного убийства^[165][166].

В чем причина столь затянувшегося процесса, когда даже ужасная, мучительная смерть нескольких пациентов не сподвигла институт уволить или хотя бы подвергнуть порицанию ответственного за все это человека? И вообще, почему институт обрушился с нападками на тех самых людей, которые забили тревогу из-за фальсификации результатов?^[167] Определенно, Маккиарини использовал свои “прорывные” операции, чтобы раздуть собственную репутацию и славу. Но еще Маккиарини был козырем Каролинского института с его планами на расширение за рубежом. Предполагалось, что связь со светилом хирургии поможет обеспечить беспрепятственное создание нового центра регенеративной медицины, который институт планировал открыть в Гонконге^[168]. Полнейшая паника и стыд руководства института тоже, вероятно, послужили причиной желания замять дело: такое солидное учреждение едва ли жаждет признаваться самому себе, не говоря уже об общественности, что подпустило смертельно опасного мошенника к уязвимым пациентам.

Немного найдется случаев мошенничества в науке, воздействовавших на человеческие жизни столь ужасающе прямо, как искусственные трахеи. Мало кто из мошенников от науки столь вопиюще бессовестен, как Маккиарини. И все же из его истории мы можем извлечь несколько общих уроков. Во-первых, мы видим, как сильно наука, несмотря на заложенный в нее организованный скептицизм, сводится к доверию: что исследования на самом деле проводились так, как о том сообщается, что числа действительно те, которые выдал статистический анализ, и, как в обсужденном выше случае, что пациенты и правда выздоравливали, как о том заявлено. Мошенничество демонстрирует, насколько злокозненно этим доверием можно спекулировать. Во-вторых, очевидно, что с такой же меркой скептицизма, с какой мы подходим к исследованиям и людям, нужно подходить еще и к учреждениям. Всегда будут негодяи, чья жажда славы и успеха перевешивает все остальное, но нам нужно знать, что известные научные учреждения вроде Каролинского института и журнала The Lancet делают все возможное, чтобы не допускать влияния этих подлецов на науку – и обличать и наказывать их, когда бы они ни подняли голову. Увы, желание учреждений престижа ради нанимать ярких ученых и публиковать их работы может вылиться в то, что институты и журналы станут добровольно закрывать глаза на действия мошенников, а иногда будет доходить до того, что они станут даже защищать негодяев от последствий их действий.

Или еще хуже: то обстоятельство, что научное сообщество так гордится и дорожит своим образом объективной и безупречно честной системы – где мошенничество грозит анафемой, – может, как это ни противоестественно, служить препятствием для вычисления злоумышленников в собственных рядах. Сама мысль о том, что в науке существуют такие негодяи, как Маккиарини, столь мучительна, что многие занимают позицию “не вижу зла”, не замечая даже самых явных, бросающихся в глаза признаков нарушения научной этики. А кто-то ударяется в отрицание распространенности мошенничества и наличия у него последствий. Однако, как мы увидим в этой главе, мошенничество в науке – не исчезающе редкий сценарий, как бы отчаянно нам того ни хотелось. На самом деле оно происходит удручающе часто.

Один из самых известных (и абсурднейших) случаев научного мошенничества XX века тоже связан с трансплантатами – кожными лоскутами. Дерматолог Уильям Саммерлин, в 1974 году работавший в престижном Институте исследований рака имени Слоуна – Кеттеринга в Нью-Йорке, предвосхитил идею Маккиарини, заявив, что разрешил проблему отторжения трансплантатов, которую мы обсуждали выше. Применив обезоруживающе простую новую методику, когда кожа донора перед операцией инкубируется, промариновываясь в специальной питательной среде, Саммерлин будто бы пересадил лоскут кожи от черной мыши белой – без всякого иммунного отторжения. Только вот он этого не сделал. Перед тем как показать заведующему лаборатории свои впечатляющие новые результаты, он подкрасил кусочек меха белой мыши черным маркером – эту уловку позже обнаружил лаборант, который, почуяв неладное (запах мыши в данном случае), стал спиртом оттирать с грызуна краску. Ни единого раза пересадка кожи на мышах не увенчалась успехом, и Саммерлина вскоре уволили^[169].

Едва ли Саммерлин единственный среди ученых, кто потворствовал своим недозволенным артистическим порывам. Как правило, это видно по рисункам, иллюстрирующим научные статьи. Благодаря компьютерной графике чего уж проще – обрезать, дублировать, подрисовывать, склеивать, перекрашивать или как-то еще изменять изображения, полученные в ходе научных исследований, так чтобы они показывали все, что вам хочется. Разумеется, производство жульнических фотографий было более чем возможно задолго до наступления эры фотошопа (вспомним хотя бы знаменитое “исчезновение” комиссара Николая Ежова с фотографии, где он был запечатлен рядом с Иосифом Сталиным, после того как впал в немилость у советского лидера). В 1961 году журнал Science принес извинения за публикацию статьи индийских ветеринаров, утверждавших, будто они впервые обнаружили паразита Toxoplasma gondii в куриных яйцах (потенциальный риск для здоровья человека, поскольку этот паразит вызывает токсоплазмоз – опасное заболевание для тех, у кого ослаблена иммунная система)^[170]. Доказательство присутствия паразита – фотографии его цист в курином яйце, полученные с помощью микроскопа, – было, как выяснилось, поддельным. Две разные, по словам исследователей, цисты оказались на деле одним и тем же изображением, которое уменьшили и отразили по горизонтали – невыносимо банальное дублирование, ясно видное теперь, но тогда не замеченное рецензентами. Вскоре после того, как этот обман раскрылся, исследователей или заставили уволиться, или отстранили от занимаемых должностей^[171].

Возможно, вы думаете, что только самые ленивые мошенники от науки прибегают в своих статьях к дублированию изображений, делая свои злоухищрения видимыми для бдительного невооруженного глаза. Однако дублирование изображений всплывает снова и снова, этот прием стал основной особенностью ряда крупнейших случаев мошенничества последних десятилетий. В 2004 году биолог Хван У Сок из Южной Кореи на страницах журнала Science объявил о том, что успешно клонировал человеческие эмбрионы. В следующем году в том же журнале он заявил, что получил – из тех эмбрионов – первые клонированные линии стволовых клеток. Стволовые клетки столь многообещающи потому (помимо того, что могут продолжать делиться бесконечно), что они “плюрипотентны”, то есть умеют трансформироваться во многие разные типы тканей (нейроны, клетки печени, клетки крови и так далее) – в лаборатории они словно швейцарский армейский нож. С помощью клонированных клеточных линий – в статье Хвана сообщалось, что их создано одиннадцать, – стало бы возможно производить персонализированные средства лечения на основе стволовых клеток, а значит, восстанавливать поврежденные ткани и травмированные или пораженные болезнью органы. Как и в случае с трансплантатами трахеи, это означало бы, что персонализированные стволовые клетки получены от самого пациента и что его иммунная система с меньшей вероятностью отторгнет какие-либо средства лечения на основе таких клеток. В еще одной прорывной статье того же года группа Хвана из Сеульского национального университета явила миру первую клонированную собаку – афганскую борзую по кличке Снаппи^[172].

Трудно себе представить, насколько знаменитым стал Хван в Южной Корее благодаря этим достижениям. В средствах массовой информации перед ним просто благоговели^[173]. На улицах и на общественном транспорте появились постеры с изображением его лица и надписями вроде “Надежда мира – мечта Кореи”^[174]. Почта в 2005 году выпустила специальную марку, прославляющую его работу: на ней (пожалуй, весьма преждевременно) человеческий силуэт вставал с кресла-каталки, подпрыгивал и обнимал любимого^[175]. Корейское правительство, прозвавшее Хвана “величайшим ученым”, вбухало в его исследования громадные суммы. Сотни женщин устремились к Хвану, чтобы пожертвовать свои яйцеклетки на его исследования^[176].

Угадайте, что было дальше. По мере изучения статьи в Science выяснилось, что два изображения, якобы показывающие клеточные линии Хвана для разных пациентов, идентичны (поясним: шансы, что два изображения подобного рода окажутся идентичными по чистой случайности, фактически нулевые). Еще всплыло задвоение на двух других рисунках: фрагменты одной и той же фотографии подавались как совершенно разные^[177]. Будь это все проблемы, их легко можно было бы списать на недосмотр – просто кто-то перепутал или неверно подписал фотографии. Но какое там! Разоблачители из лаборатории Хвана рассказали, что созданы были лишь две клеточные линии, а не одиннадцать и ни одна из них не имела отношения к клонированным эмбрионам^[178]. Остальные фотографии клеток были подделаны или специально названы неправильно по указаниям Хвана. Весь исследовательский проект был пшиком.