Стюарт Блэк
Корпорация Китай. Как адаптировать конкурентную стратегию вашей фирмы к современным реалиям китайского бизнеса

Доверять или не доверять – вот в чем вопрос

Честно говоря, вопрос затрат и результатов, связанных с внешней зависимостью, весь целиком сводится к доверию. Чем больше вы доверяете своему диверсифицированному портфелю внешних поставщиков, тем комфортнее вам с его помощью минимизировать риски нарушения поставок. Но чем меньше вы такому портфелю доверяете, тем сильнее стимул производить товары самостоятельно. Однако данные выкладки могут привести к слишком поспешным или упрощенным выводам, так что давайте разберем конкретный практический пример – полупроводники.

В 2019 году на долю Китая приходилось более 50 % всего мирового спроса на полупроводники. Этот спрос был обусловлен как внутренним потреблением Китая, так и долей компонентов, которые требовались для производства продукции на экспорт. Чтобы удовлетворить комбинированный спрос, в 2020 году Китай импортировал полупроводники на сумму примерно 378 млрд долл.^[35]. А произвел всего примерно на 21 млрд долл., что составило 6 % от стоимости импорта.

Если попытаться заглянуть в будущее, то прогнозы таковы: к 2025 году мировой рынок полупроводников составит 800 млрд долл. Если Китай сохранит свою долю в общем спросе, то ему понадобится примерно 400 млрд долл. на полупроводники – на импорт и внутреннее производство. Согласно стратегии MIC 2025, Китай должен обеспечивать 70 % собственных потребностей внутри страны, что дает сумму примерно в 280 млрд долл. Это означает более чем десятикратный рост за 5 лет по сравнению с 2020 годом. Сможет ли Китай этого добиться, отдельный вопрос – все зависит от реализации стратегии, а не от ее формулировок, о чем мы поговорим в главе 7. А пока что продолжим анализировать сценарий.

Что если в 2025 году Китай не сумеет достичь поставленной цели и по-прежнему будет ввозить более 90 % полупроводников, как и в 2020 году? Если бы вы возглавляли Корпорацию Китай, зная, что полупроводники являются компонентами бесчисленных товаров, потребляемых внутри страны и идущих на экспорт, как сильна была бы ваша обеспокоенность зависимостью от внешних поставщиков? Волновались бы вы, если бы свыше 60 % чипов поставлялись из Тайваня? Полагаю, вы бы сильно нервничали по поводу степени внешней зависимости.

Но вы могли бы сказать следующее:

«Эй, погодите минуту. Если я – Корпорация Китай, и я контролирую 50 % мирового спроса на полупроводники, почему я должен сильно беспокоиться? Зачем мне производить 70 % полупроводников у себя дома, а не за рубежом? Почему я не могу воспользоваться этим преимуществом над поставщиками, таким как Intel, Qualcomm или SK Hynix, чтобы обеспечить как надежную доставку, так и хорошую цену? Да, я завишу от них по части чипов, но ведь и они зависят от моего спроса, потому что это внушительная часть их прибылей».

Вполне резонная постановка вопроса. Почему бы Китаю не продолжать пользоваться преимуществом большого спроса и далее, как это было в прошлом? Ведь за последние два десятка лет Китай добился своего нынешнего положения, обеспечивая половину мирового спроса на полупроводники, причем импортируя, а не производя необходимые чипы. Если Китай настаивал на потреблении или экспорте чипов, производимых главным образом в Китае, смог бы он добиться своего положения страны, на долю которой приходится 50 % глобального спроса на полупроводники? Это выглядит маловероятным, потому что Китай просто не сумел бы обеспечить достаточный объем поставок внутри страны. Так зачем ему волноваться по поводу устранения зависимости по полупроводникам, если его позиция в части спроса так сильна? Тот же вопрос можно задать в отношении целого ряда секторов, в которых Китай является крупнейшим источником спроса, а во многих случаях спрос с его стороны превышает показатель всего остального мира. Почему он сформулировал этот стратегический ориентир ослабления зависимости и придерживается его почти 20 лет, вместо того чтобы диверсифицировать внешние поставки и воспользоваться преимуществом высокого спроса для обеспечения себе надежных поставок и конкурентных цен?

В этом свете ответ «Доверие», или, скорее, «Недоверие», кажется наиболее приемлемым и сильным. Ведь подумайте, что может случиться с надежностью традиционной стратегии минимизации рисков за счет диверсификации поставщиков, если вы сомневаетесь во всех внешних поставщиках, числящихся в вашем портфеле? Ответ очевиден. Вы устанавливаете стратегический ориентир: производить внутри страны к 2020 году 40 % всех необходимых товаров в таких секторах, как аэрокосмический, биотехнологии, информационные технологии, интеллектуальные производства, морское машиностроение, новые материалы, биомедицина, сельскохозяйственные машины и оборудование, фармацевтика, робототехника, причем ставите цель увеличить к 2025 году долю таких товаров до 70 %.

Как Китай собирается снижать зависимость?

Если вы собираетесь снизить внешнюю зависимость с 90 до 30 %, требуется план – как именно реализовать столь монументальное снижение. Корпорация Китай озвучила трехкомпонентный план ослабления своей внешней зависимости: заимствовать, покупать и создавать. Имея твердое понимание того, почему Китай так решительно настроен ослаблять зависимость и производить 70 % всего необходимого в ключевых секторах внутри страны, замещая импорт извне, мы можем эффективнее и детальнее проанализировать его тактики импортозамещения. Как мы разберем подробнее в главе 5, эти тактики имеют большое значение, поскольку в конкурентном смысле оказывают воздействие на иностранные компании, особенно те, что оперируют в десяти ключевых для Корпорации Китай секторах.

Заимствовать со стороны

На протяжении более чем 15 лет первым способом Корпорации Китай в деле снижения зависимости было заимствование, или то, что официально зачастую именуется «извлечение». В общем, речь идет о том, чтобы стащить у внешних игроков целевую технологию, от которой Корпорация Китай сильно зависит. Следуя тактике «извлечения», Корпорация Китай требовала обязательного создания совместных предприятий (СП), а также устанавливала правила лицензирования и другие регуляторные требования.

Совместные предприятия – очень значимый инструмент «извлечения». В MIC 2025 особо отмечено, что центральное правительство «поощряет поставки из-за рубежа высокотехнологичного оборудования, продвинутых технологий» и «изменения в использовании иностранного капитала для поощрения совместных предприятий». Согласно исследованию Торгового представительства США на тему извлечения целевых технологий посредством СП, «китайское правительство пользуется ограничениями на иностранную собственность для того, чтобы требовать передачи технологий их американских партнеров в китайские предприятия или принуждать к этому». Понятно, что Торговому представительству США это не нравилось, но Корпорация Китай делала то, что считала нужным, – добывала целевые технологии через формат СП для ослабления зависимости от иностранных фирм.

Ограничивать иностранную собственность через посредство СП

В 1980–1990-е годы практически все прямые иностранные инвестиции (ПИИ) в Китай осуществлялись через СП. В 1988 году только 10 % ПИИ в Китае находились в полной собственности. Хотя процент иностранных операций на условиях полной собственности в Китае со временем возрос, китайское правительство по-прежнему поощряет создание СП и даже требует этого. По состоянию на 2020 год Китай все еще устанавливал ограничения на иностранную собственность в 33 отраслях^[36], включая автомобильную (кроме производства электромобилей), телекоммуникационные услуги, банковский сектор, сельское хозяйство, гостиничный сектор и химикаты. Ограничения на собственность требуют какого-либо формата совместного владения. Извлечение иностранных технологий продолжает быть основным стимулом подобных ограничений на собственность и обязательного создания СП.

Иностранные компании часто поддаются давлению государства и идут в СП – ведь обширный рынок Китая растет и развивается. К сожалению, многие топ-менеджеры иностранных компаний не умеют адаптировать свои тактики к стратегическому столпу Корпорации Китай – «Ослабить иностранную зависимость». Возможно, они считают, что Корпорация Китай не добьется успеха, заимствуя знания и технологии, действуя в русле первого стратегического направления. В любом случае, знаете, зачем Корпорация Китай сохраняет СП? Да для того, чтобы снижать зависимость извне, и этот ясно как день. Китай всегда был намерен и сейчас намеревается извлекать знания и технологии, которые можно использовать для производства ключевых продуктов вне Китая и, таким образом, со временем замещать товары, прибывающие в страну с иных берегов.

Многие иностранные бизнесмены считают, что у лучших СП Китая долгое будущее. А многие китайцы полагают, что лучшие СП Китая – это дойные коровы, от которых следует взять все что можно, а потом быстренько оттуда уйти. Даже при том, что иностранных бизнесменов всегда волновал возможный вывод информации и технологий из СП в ключевые организации их партнеров, согласно исследованию Аарона Фридберга из Принстона, иностранцы очень часто недооценивают способность китайских партнеров быстро перенимать технические навыки^[37].

Добывать необходимое через формат СП

Даже отлично управляющиеся иностранные фирмы сталкиваются с серьезными проблемами, буквально на цыпочках продвигаясь по минному полю СП в Китае. Несмотря на определенное ослабление ограничений на ПИИ, по сведениям многочисленных источников, китайское давление в вопросе перевода технологии в страну стало менее явным, часто совершаясь «за закрытыми дверями»^[38]. Это имеет отношение не только к американским, но и к европейским фирмам. В отчетах Генеральному директорату по торговле Еврокомиссии адвокаты европейских истцов сообщали, что «китайские меры и практики более не содержат одиозных формулировок черным по белому. Словесные инструкции и запросы “добровольно” передать технологию – вот принцип сегодняшнего дня»^[39]. Особенно это касается случаев, когда партнер является ГП. В исследовании Торговой палаты США 2013 года говорится, что 43 % иностранных компаний в высокотехнологичных отраслях сообщали «о фактических требованиях передать технологии как об условиях доступа на рынок Китая»^[40]. А в представлении Торговому представительству США Торговой палаты в 2017 году говорилось:

«В особенности в тех случаях, когда китайский партнер является компанией в государственном владении или под государственным управлением, иностранные компании имеют ограниченные возможности на переговорах, если хотят иметь доступ на рынок. Хотя подобный формат передачи технологий не зафиксирован в китайских законах или нормативных документах явным образом, часто это является неписаным правилом доступа на рынок».

Возьмем для примера авиационную отрасль. В 2020 году Китай был крупнейшим рынком авиации в мире. Государственные китайские авиалинии (China Southern, Air China, China Eastern и другие) закупают большую часть коммерческой авиационной техники в стране, включая запчасти и компоненты. Имея такую громадную покупательную способность, Китай требует от иностранных фирм создавать СП с местными производителями, чтобы изготавливать продукцию в Китае, а не просто импортировать самолеты и детали к ним. Все партнерские соглашения содержат жесткие положения по передаче технологий. Вот что говорится в исследовании RAND Corporation:

«Руководители китайской авиационной отрасли не делают секрета из своего стремления торговать доступом на рынок в обмен на технологии; совместные предприятия – выбранное ими средство для приобретения продвинутых иностранных технологий… Такие совместные предприятия предназначены для того, чтобы помогать китайским фирмам получать технологии, управленческие ноу-хау и производственный опыт»^[41].

Помимо прямого или непрямого давления в части передачи технологий, правила СП в Китае обычно ограничивают защиту технологий всего десятью годами. После этого китайские лицензии должны давать право использовать иностранные технологии бессрочно. Зарубежные компании также жалуются на прямое неправомерное присвоение их технологий партнерами по СП. Американские компании, в том числе Corning, DuPont, American Superconductor Corporation, Eli Lilly и General Motors, обвиняли своих китайских партнеров по СП в буквальном похищении патентованных технологий, не входящих в действующие соглашения.

Заявление Национальной ассоциации промышленников от 2017 года поддерживает озабоченность иностранных компаний, работающих в СП в Китае:

«Подобный перекос на игровом поле не оставляет производителям разумного выбора: они должны либо передавать свои технологии новым СП на китайской территории, либо уступить самый быстрорастущий в мире рынок иностранным конкурентам, нанося тем самым ущерб своей долговременной конкурентоспособности и непосредственному росту»^[42].

Именно такова ситуация у Американской корпорации по производству суперпроводников (AMSC), лидера по выпуску программного обеспечения для управления ветротурбинами. Чтобы продавать свою продукцию на рынке Китая, AMSC заключила партнерство с Sinovel, китайской компанией – изготовителем аппаратного обеспечения ветротурбин. Через несколько лет AMSC обнаружила, что Sinovel заплатила сербскому инженеру Дежану Карабасевичу, работавшему в опытно-конструкторском центре AMSC в Австрии, 1,7 млн долл. за полный исходный код AMSC. Карабасевич был осужден и провел год в австрийской тюрьме. Однако, получив исходный код, Sinovel прекратила все дела с AMSC. Впоследствии правительство США возбудило уголовное дело против Sinovel, двух китайцев – членов руководства Sinovel, а также Карабасевича, обвинив в сговоре с целью совершить кражу коммерческой тайны. Обвинение было поддержано, и в 2018 году компании и физическим лицам был вынесен приговор, но китайские менеджеры не были экстрадированы в США для отбытия наказания. Да, была одержана моральная победа, но финансовые потери были огромны. По оценкам AMSC, 20 % ветротурбин, установленных в Китае в 2019 году, незаконно используют ее программное обеспечение.

Со временем, повинуясь давлению, Корпорация Китай повысила долю ПИИ организаций с полным иностранным владением по сравнению с долей СП. Этот формат ПИИ вырос с 10 % в 1988 году до 70 % в 2017 году^[43]. Тем не менее доля СП в Китае остается высокой. Согласно исследованию, опубликованному аудиторской компанией Deloitte в 2020 году, 90 % СП Китая с иностранным участием, основанных менее 15 лет назад, и 70 % СП возрастом менее 25 лет еще функционируют^[44]. В основном это обусловлено сложностью и проблемами с переводом существующих СП в статус полного владения, а также препятствиями для вывода из Китая. Таким образом, хотя явные требования к учреждению СП со временем ослабели, СП как средство «заимствования» остается вполне действенным.

Пользоваться преимуществами регуляторных механизмов

Помимо использования СП, государство обращается и к другим регуляторным механизмам для извлечения знаний и технологий в целях ослабления зависимости от иностранных фирм. По мнению Торгового представительства США, «китайское правительство использует административные процедуры получения разрешений и лицензирования для того, чтобы вынуждать к передаче технологий в обмен на многочисленные административные разрешения, необходимые для организации и ведения бизнеса в Китае»^[45]. Аналогичным образом Американо-китайская комиссия по мониторингу экономики и безопасности в 2019 году заключила, что «в рамках китайских процедур оформления разрешительной документации от коммерческих фирм требуют предоставлять подробную информацию о продуктах и технологических процессах государственным ведомствам Китая на местном и центральном уровне… чего, как правило, не требуется на других рынках»^[46]. Подобный метод извлечения нацелен не только на американские компании. Согласно обзору Европейской торговой палаты 2019 года, одна из четырех европейских фирм была вынуждена передавать технологии в обмен на доступ на рынок – вдвое чаще, чем за два года до этого. В иных случаях технологии, которыми приходилось делиться с государством в силу регуляторных требований, впоследствии переходили к китайским компаниям, которые получали возможность разрабатывать продукты или услуги, конкурирующие с их изначальным иностранным провайдером^[47].

Одним из регуляторных средств извлечения стало требование к иностранным компаниям обучать сотрудников китайских держателей лицензии применению технологий за рамками узких проектных параметров. Сюда входит не только обучение тому, как пользоваться патентованным оборудованием, но зачастую и тому, как получать доступ к патентованным технологиям и системам облачных вычислений^[48]. Другие иностранные партнеры СП жаловались на требования предоставить китайским предприятиям лицензионные права на нерыночных условиях^[49].

Использовать неблаговидные средства

Иногда механизмы извлечения находятся в той или иной степени в тени, то есть для извлечения используются юридически незаконные или иные неблаговидные средства. В 2019 году Китай лидировал по объему пиратских и контрафактных товаров в мире^[50]. По оценкам, в период между 2017 и 2019 годами 80 % контрафакта, выявленного в США, производилось либо в Китае, либо в Гонконге. Это ясно указывает на неспособность китайского государства предпринимать решительные действия по запрету производства и продажи пиратской продукции^[51]. Но дело заходит гораздо дальше изготовления и продажи поддельных кроссовок Nike и бейсболок New York Yankees. Речь идет об очень сложных деталях и конечной продукции практически в каждой отрасли экономики, включая запчасти для самолетов и автомобилей, фармацевтические товары, сложную электронику, игрушки, одежду и даже продукты питания.

Многие в Китае считают кражу иностранной интеллектуальной собственности (ИС), в том числе авторских прав, патентов и коммерческих секретов, вполне нормальным делом, отвечающим идеологическому конфликту страны с Западом. В частности, США считаются опасным противником, враждебным КПК. Один китайский ученый назвал американскую угрозу «диверсией вестернизации»^[52]. Таким образом, кража ИС часто одобряется – если не в публичных заявлениях, то приватно. Согласно исследованию от 2019 года, почти 20 % финансовых директоров североамериканских фирм говорили, что китайские компании за прошедший год не раз крали их интеллектуальную собственность^[53].

В исследовании Гарвардский школы Кеннеди за 2020 год Китай был назван «могущественной кибердержавой», уступающей только США. А по намерению использовать свою кибермощь в национальных интересах Китаю нет равных^[54]. Ключевой для кибернетической безопасности Китая является роль Народно-освободительной армии и Министерства государственной безопасности. В фокусе их деятельности многие иностранные правительства, лаборатории высоких технологий и институты бизнеса. Сведения о технологиях и рынках регулярно передаются китайским ГП и даже публичным китайским компаниям. Согласно имеющейся информации, такие компании, как Huawei и ZTE, получили значительное преимущество в деле расширения присутствия на рынке Африки^[55] и других локаций за счет такого государственного проникновения.

Кибератаки Китая нацелены на целый ряд отраслей. Сюда входят глобальная нефтегазовая индустрия, нефтехимия, телекоммуникации, здравоохранение, недвижимость и ВПК^[56]. В августе 2020 года обвинение в США вынесло приговор пяти китайским хакерам за нелегальное проникновение и кражу интеллектуальной собственности у более чем 100 американских компаний. Хакеров обвинили в связях с китайской разведкой. Зачитывая обвинение, заместитель генерального прокурора Джеффри Розен заявил: «К сожалению, Коммунистическая партия Китая избрала иной путь предоставления киберпреступникам свободы действий в Китае – они совершают компьютерные атаки за пределами Китая и крадут интеллектуальную собственность, полезную для этого государства»^[57]. Обвиняемых также связали с кибератаками, среди прочего, в Японии, Индии, Бразилии, Сингапуре, Тайване и Южной Корее.

Другие группы в Китае избрали своей целью глобальные фармацевтические компании, в том числе Bayer, Merck и GlaxoSmithKline. Действуя под кодовым именем «Стрекоза», хакеры нацелились на интеллектуальную собственность этих компаний, чтобы поспособствовать китайской фармацевтической отрасли – одному из ключевых секторов по MIC 2025. В докладе по кибератакам компании по информационной безопасности SCADAfence говорится:

«Перед лицом таких проблем, как старение населения и рост онкологических заболеваний в континентальном Китае, Коммунистическая партия Китая ставит задачу расширения собственной фармацевтической отрасли к 2025 году. Годы краж интеллектуальной собственности у западных фармацевтических компаний нельзя сбрасывать со счетов, так как производители в континентальном Китае, по сведениям, разрабатывают лекарства против рака, которые существенно понизят цены, устанавливаемые западными компаниями. Последним придется нести затраты на многолетние передовые инновационные исследования»^[58].

Многие кибератаки годами проходили незамеченными. В обвинительном заключении 2014 года Министерство юстиции США обвиняло «представителей Народно-освободительной армии» в совершении кибермошенничеств в период с 2006 по 2014 год. Согласно обвинению, «заговорщики украли коммерческие секреты, обеспечившие существенную выгоду китайским компаниям на момент совершения преступления»^[59]. Среди компаний, ставших жертвами кибермошенничества, были US Steel, Alcoa, Westinghouse Electrical Company, SolarWorld и United Steelworkers.

Усилиям Китая по «заимствованию» технологий из иностранных источников не видно конца. В сентябре 2020 года директор ФБР Кристофер Рэй заявил, выступая в Конгрессе, что китайские хакеры «активно нацеливаются на американские компании, занятые исследованиями COVID-19… будь-то вакцины, методы лечения, технологии тестирования и так далее»^[60]. Затем, в начале 2021 года, Национальный центр контрразведки и безопасности США (NCSC) предупредил, что китайское правительство нацелилось на данные по здравоохранению США, в частности, на информацию о ДНК ничего не подозревающей американской общественности. Подобный подход задействовал как законные, так и незаконные средства, набрав обороты во время ковидного кризиса. Центром подобной деятельности была китайская биотехнологическая компания BGI, предлагавшая комплекты для тестирования и лаборатории в ряде стран. Но NCSC предположил, что вместо того чтобы сосредоточиться исключительно на тестах COVID-19, главной целью BGI стали результаты ДНК, поскольку КНР понимает: сбор и анализ огромных генетических баз данных, касающихся разнообразных групп населения, помогут ускорить новые открытия в области медицины и создать средства лечения, которые могут получить значительную коммерческую ценность и продвинуть вперед собственные сектора искусственного интеллекта и точной медицины»^[61]. Согласно NCSC, конечной целью Китая является использование обширных пакетов ДНК-информации по разнообразным группам населения для того, чтобы обогнать западные компании по развитию и инновациям в фармацевтической отрасли.

Возникают вопросы по поводу личности тех, кто инициирует подобные проникновения. Хакеров спонсирует только лишь государство, которое потом делится информацией с китайским бизнесом? Или же кибервторжения инициируются самими компаниями? Вот что заявляет Торговое представительство США:

«У американского правительства имеются свидетельства того, что правительство Китая предоставляет конкурентные разведданные, полученные в результате кибервторжений, китайским государственным предприятиям посредством процедуры, включающей в себя цикл официальных запросов и обратной связи, а также механизм обмена информацией по секретному каналу коммуникации… Китай использует разведывательные ресурсы, имеющиеся в его распоряжении, для обеспечения коммерческих интересов китайских государственных предприятий в ущерб зарубежным партнерам и конкурентам»^[62].

Для экономически развитых стран является нормой запрещать кибератаки и объявлять преступлением киберпроникновения, в том числе кражу данных и интеллектуальной собственности. Хотя Китай время от времени высказывается против киберкраж, правоохранительные действия в этом отношения оставляют желать лучшего. Напротив, прочные связи между государственным разведывательным сообществом Китая и ГП зачастую истолковываются как одобрение кибершпионажа. Конечно, виновных в киберпроникновениях можно найти во всем мире. Однако китайская модель кибервторжений – из разряда уникальных. Комментируя различие между китайским подходом к кибердеятельности и подходами других стран к этой проблеме, Торговое представительство США отмечало:

«Заявления о том, что между кибердеятельностью Китая и других стран, в том числе США, нет существенных отличий, безосновательны. Кибервторжения Китая уникальным образом отличаются от того, что наблюдается в западной рыночной экономике, поскольку указанные вторжения происходят в рамках китайской модели экономического развития с ведущей ролью государства, чему нет аналога в западной рыночной экономике. США не только не опираются на массированные инструменты промышленной политики для выявления конкретных коммерческих секторов и технологий, требующих развития, но и не имеют «любимчиков государства» и госпредприятий для реализации подобной политики»^[63].

Если иностранные фирмы жалуются на подобные методы добычи, почему они не предпринимают более интенсивных усилий, дабы им противостоять? Согласно опросам, проведенным Торговой палатой США, многие иностранные компании ощущают, что лишены возможностей бороться с незаконным отъемом их технологий^[64]. Подобного вывода придерживается и Американо-китайский деловой совет: по его мнению, американские компании «боятся столкнуться с возмездием или утратой деловых возможностей, если будут жаловаться на нечестные коммерческие практики Китая»^[65]. Другие утверждают, что необходимо изменить законы США, позволив компаниям совершать контратаки против китайских хакеров, тем самым обеспечив фактор сдерживания и новое конкурентное оружие американскому бизнесу^[66].

Приобретать иностранные фирмы

Помимо тактики извлечения, Корпорация Китай также стремится ослаблять внешнюю зависимость, покупая иностранные фирмы, владеющие технологиями, которые Китай считает важными для его самостоятельности. В MIC 2025 особо отмечается, что центральные власти намерены «поддерживать предприятия в осуществлении слияний, инвестиций в акционерный капитал и инвестиций в венчурный капитал за рубежом» для достижения поставленных задач.

Через год после обнародования MIC 2025 приобретения китайцами фирм США увеличились на 533 %, достигнув 57 млрд долл. Этот поразительный рост не прошел незамеченным в США, а в следующем году Комитет по иностранным инвестициям США (CFIUS) наряду с другими государственными ведомствами приступил к тщательному изучению и блокированию подобных приобретений из соображений национальной безопасности. Впоследствии уровень сделок упал до показателя менее 10 млрд долл. в 2017 году, а в 2019 году составил всего 2,9 млрд долл.

Помимо полного приобретения, MIC 2025 обозначил государственные инвестиции в венчурный капитал (ВК) как средство доступа к ключевым технологиям. Подобно инвестициям в слияния и поглощения, через год после обнародования MIC 2025 вложения Китая в ВК возросли с 3,3 млрд долл. в 2015 году до 11,5 млрд долл. в 2016 году. Однако в отличие от слияний и поглощений, которые быстро пошли на спад, вложения в ВК продолжались в высоком объеме до середины 2018 года, когда США приняли закон, позволяющий американским ведомствам анализировать потенциальные инвестиции китайских венчурных фондов и требовать от них раскрытия источников финансирования. При этом новом законе инвестиции Китая в ВК снизились менее чем до 5 млрд долл. к 2019 году.

Для поддержки зарубежных инвестиций китайские компании, особенно ГП, а также имеющие тесные связи с государством, получают субсидии для иностранных приобретений. Исследовав подобный формат приобретений, Торговое представительство США вывело заключение:

«Правительство Китая поддерживает и несправедливым образом способствует систематическим инвестициям и приобретениям американских компаний и активов китайскими компаниями ради получения передовых технологий и интеллектуальной собственности, а также инициирования масштабной передачи технологий в отрасли, важные для государственных планов производства»^[67].

История железнодорожного китайского гиганта CRRC очень показательна в плане того, как приобретения в сочетании с массированным содействием государства помогают в быстром продвижении китайских предприятий. CRRC была образована в 2015 году путем слияния двух других железнодорожных гигантов: Северокитайской корпорации локомотивов и подвижного состава (CSR) и Южнокитайской корпорации локомотивов (CNR). Эти государственные корпорации были образованы в 2008 и 2009 годах соответственно. Главной целью слияния, которую поставило китайское правительство, было создание предприятия с масштабами, необходимыми «для усиления национальной конкурентоспособности» и «реализации стратегии Go Out (выхода)»^[68]. Ранее CSR и CNR активно вкладывались в технологические партнерства с американскими фирмами, такими как GE и Electro-Motive Diesel, а также с канадской Dynix, австралийской Delkor Rail и немецкой E&M.

Практически сразу после своего учреждения CRRC стала одной из самых субсидируемых компаний Китая. Государственные средства использовались для поддержки экспорта, и всего через несколько лет компания имела подписанные контракты на железнодорожное оборудование со 105 странами. Ни одна другая компания не показала таких темпов роста в международном масштабе, как CRRC. Одновременно создавались НИОКР-центры в формате СП с ведущими техническими центрами и университетами США, Великобритании и Германии. Затем CRRC осуществила ряд покупок, включая Gideon Engineering в Германии и Швейцарии и Vossioh Locomotives в Германии. Также корпорация попыталась (но неудачно) купить Skoda Transportation за 2 млрд евро. Skoda являлась ключевым экспортером подвижного состава в ЕС и США. В качестве жеста поддержки CRRC и чтобы войти в милость к китайским властям, China CEFC Energy Company (в то время одна из 10 крупнейших публичных компаний Китая) вместе с Пекинской группой муниципальных дорог и мостов в 2016 году приобрели 80 % чешской компании TSS Cargo. TSS Cargo являлась крупнейшим чешским оператором железных дорог и, несомненно, ключевым клиентом CRRC. (Между прочим, CEFC продолжила заявления о банкротстве в 2020 году после обнародования фиктивных сделок в целях получения банковских займов. По мнению большинства, CEFC могла бы выкрутиться, будь она ГП.)