Том Стоппард
Розенкранц и Гильденстерн мертвы
Входит Офелия, представляющая в единственном числе нечто вроде религиозной процессии.
Гамлет
Мой грех в своих молитвах вспомни, нимфа.
Услышав его голос, Офелия останавливается; он берет ее за руку и притягивает к себе.
Офелия.
Мой добрый принц,
Как поживали вы все это время?
Гамлет.
Благодарю вас; сносно, сносно, сносно.
Переговариваясь, они исчезают за кулисами.
Розенкранц.
– Вроде как в городском парке.
Гильденстерн.
– Да, выразительно. Ну, так как насчет твоего непринужденного подхода? Могло произвести сильное впечатление. Если я еще имею право на личное мнение – сядь и заткнись. Хватит твоих фантазий.
Розенкранц (почти в слезах).
– Это невыносимо!
Появляется женская фигура в королевском одеянии. Розенкранц подкрадывается к ней сзади, закрывает глаза ладонями и – с отчаянной фамильярностью:
– Угадай, кто?!
Актер (появляясь из дальнего угла сцены).
– Альфред!
Розенкранц опускает руки и быстро оборачивается. Оказывается, он обнимал Альфреда, одетого в женское платье и в парике блондинки. Актер все еще стоит в углу сцены. Розенкранц подходит к нему. Они стоят нос к носу.
Розенкранц.
– Виноват.
Актер автоматически поднимает правую ногу. Розенкранц наклоняется и кладет руку на пол в этом месте. Актер опускает ногу. Розенкранц вскрикивает и отскакивает.
Актер.
– Прошу прощения.
Гильденстерн (K Розенкранцу).
– Что он сделал?
Актер.
– Топнул ногой.
Розенкранц.
– Моя рука была на полу.
Гильденстерн.
– Ты сунул свою руку под его ногу?
Розенкранц.
– Я…
Гильденстерн.
– Зачем?
Розенкранц.
– Я думал… (Вцепляется в Гильденстерна.) Не оставляй меня!
Он порывается к выходу; оттуда появляется актер в одежде короля. Розенкранц бросается в другую сторону; оттуда выходят два актера в плащах. Розенкранц совершает еще одну попытку, но навстречу появляется еще один актер, и Розенкранц замирает посреди сцены, 1-й актер устало хлопает в ладоши.
Актер.
– За дело! Времени маловато.
Гильденстерн.
– Что происходит?
Актер.
– Генеральная репетиция. А теперь, если вы не возражаете, отойдите чуть-чуть в сторонку… так… хорошо. (К актерам.) Все готовы? (К Розенкранцу и Гильденстерну.) Мы все время работаем в одних и тех же костюмах, и они, знаете, часто забывают, кого именно надо играть… Альфред! Перестань ковырять в носу. Королевы совершают это… умственным путем… Это у них наследственное. Отлично. Тишина. Поехали!
Актер-король.
Уж тридцать раз как колесница Феба…
Актер (вскакивая, со злостью.)
– Нет, нет, нет! Начинай с пантомимы, понял? Ваше трепаное величество! (К Розенкранцу и Гильденстерну.) Они немножко не в форме, но когда они начнут умирать, то будут бесподобны. Смерть вызывает у них вдохновение.
Гильденстерн.
– Очень мило с их стороны.
Актер.
– Ничего нет более неубедительного, чем неубедительная смерть.
Гильденстерн.
– Бесспорно.
Актер хлопает в ладоши.
Актер.
– Акт первый – пошли!
Пантомима. Тихая мелодия флейты. Актер-король и актер-королева обнимаются. Она становится на колени и о чем-то молит его. Он поднимает ее с колен и кладет свою голову ей на плечо. Засыпает. Она, видя, что он уснул, оставляет его.
Гильденстерн.
– Что это означает?
Актер.
– Видите ли, это такой прием. Это – схема; с ее помощью мы делаем происходящее более или менее понятным. Язык наших пьес настолько плох, что компенсирует недостатки стиля разве что своей неясностью.
Пантомима продолжается – входит другой актер. Он снимает со спящего корону, целует ее. Потом достает флакончик с ядом и вливает его в ухо спящего, потом выходит. Спящий, героически содрогаясь, умирает.
Розенкранц.
– А это кто был?
Актер.
– Брат короля и дядя принца.
Гильденстерн.
– Не очень-то по-братски.
Актер.
– И вообще не по-родственному. Особенно дальше.
Королева возвращается; найдя короля мертвым, проводит сцену горя. Снова входит отравитель, сопровождаемый двумя актерами в плащах. Тело уносят. Отравитель как бы утешает королеву дарами. Поначалу она сопротивляется, но вскоре уступает ему и отвечает на ласки. В этот момент слышится душераздирающий женский вопль, и появляется Офелия, преследуемая Гамлетом. Гамлет – в истерике, он кричит на нее, хватает за рукав и т. д.; все это – в центре сцены.
Гамлет.
– Нет, с меня довольно, это свело меня с ума.
Она опускается, плача, на колени.
– Я говорю: у нас не будет больше браков. (Снижает голос, обращаясь к застывшим в своих позах актерам.) – Те, которые уже в браке (исподтишка кланяется королеве и отравителю; более доверительным тоном), – все, кроме одного, останутся жить. (Невесело усмехается им, собираясь отойти; тон снова меняется, последние слова он произносит с нарастанием.) – Прочим оставаться как они есть. (Уже уходя, он наклоняется к трясущейся Офелии и произносит ей прямо в ухо, отрывисто.)
– В монастырь, в монастырь…
Он выходит. Офелия посреди сцены падает на колени, ее всхлипывания еле слышны. Небольшая пауза.
Актер-король.
Уж тридцать раз как колесница Феба…
Входят Клавдий с Полонием; они приближаются к Офелии и поднимают ее. Актеры, опустив головы, быстро отступают в глубь сцены.
Клавдий.
Любовь? Не к ней мечты его стремятся;
И речь его, хотя в ней мало строя,
Была не бредом. У него в душе
Уныние высиживает что-то.
И я боюсь, что вылупиться может
Опасность; чтоб ее предупредить,
Я, быстро рассудив, решаю так:
Он в Англию отправится немедля…
С этими словами они – Клавдий, Полоний, Офелия – исчезают из виду. Актер, выходя вперед, хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание.
Актер.
– Так не пойдет, джентльмены. (Актеры смотрят на него.) С этим нельзя выходить на сцену. (К Гильденстерну.) Какое у вас впечатление?
Гильденстерн.
– А какое должно быть впечатление?
Актер (актерам).
– Вы не даете самой сути!
Розенкранц делает несколько шагов вслед за Офелией, потом возвращается.
Розенкранц.
– Любовью это мне не кажется.
Гильденстерн.
– Возвращаясь к нашим баранам…
Актер (к актерам).
– Это было ни к черту.
Розенкранц (к Гильденстерну).
– Похоже, вечером будет хаос.
Гильденстерн.
– Не суйся – мы только зрители.
Актер.
– Акт второй! По местам!
Гильденстерн.
– Разве это еще не конец?
Актер.
– Вы называете это концом? Когда еще нет трупов? Ну нет; что называется, только через… ваш труп.
Гильденстерн.
– Как я должен это принять?
Актер.
– Лежа. (Короткий смешок – но в ту же секунду это лицо человека, который никогда не смеялся.) У произведения искусства всегда есть замысел, вы же знаете. События развиваются сами по себе, пока не наступает эстетический, нравственный и логический финал.
Гильденстерн.
– А какой финал на этот раз?
Актер.
– Обычный. Вариантов, не бывает: мы приближаемся к месту, когда все, кому назначено умереть, умирают.
Гильденстерн.
– Назначено?
Актер.
– Ну, между «кушать подано» и «трагической иронией» достаточно места для проявления наших индивидуальных способностей. Вообще говоря, все можно считать законченным только тогда, когда дела так плохи, что хуже быть просто не могут. (Включает улыбку.)
Гильденстерн.
– Кто это решает?
Актер (выключает улыбку).
– Решает? Это написано. (Он отворачивается, но Гильденстерн хватает его и резко поворачивает к себе; безмятежно.) – А сейчас, если вы будете столь любезны, разойдемся как в море корабли. Выражаясь популярно.
Гильденстерн отпускает его.
– Мы актеры, понимаете? Мы не выбираем: мы подчиняемся указаниям. Плохой конец прискорбен, хороший – безрадостен. В этом смысл трагедии. (Громко.) По местам!
Актеры занимают свои места для продолжения пантомимы; на этот раз представляется любовная сцена – страстная, эротическая – между королевой и отравителем-королем. Любовники начинают. Актер вполголоса быстро комментирует происходящее Розенкранцу и Гильденстерну.
– Убив брата и соблазнив вдову, отравитель захватывает трон. В этой сцене они отпускают поводья своей разнузданной страсти. Она не догадывается, что мужчина, которого она сжимает в объятиях….!
Розенкранц.
– О, конечно – да – понимаю! Но это невозможно.
Актер.
– Да? Почему?
Розенкранц.
– Да как же – я полагаю, люди пришли отдохнуть, развлечься – а не за грязным и бессмысленным развратом.
Актер.
– Ошибаетесь – именно за этим. Убийство, обольщение и инцест, – а вам чего нужно – хохмочек?
Розенкранц.
– Я хочу хорошую историю – с началом, серединой и концом.
Актер (к Гильденстерну).
– А вам?
Гильденстерн.
– Я предпочел бы искусство как зеркало жизни. Если тебе не все равно.
Актер.
– Мне, сэр, все равно. (К обнимающимся любовникам.) Отлично, но не увлекайтесь. (Они встают; к Гильденстерну.) Мой выход через минуту. Луциан, племянник короля! (Поворачивается к актерам.) Следующий!
Актеры готовятся к следующему фрагменту пантомимы, который состоит в том, что сам актер представляет – хореография и стилизация – мучимого тоской, что есть вступление к страстной сцене с королевой («Гамлет», акт III, сцена 4). Затем следует очень стилизованная сцена убийства Полония, закалываемого сквозь занавес (убитый король играет Полония); в течение этой сцены актер продолжает скороговоркой комментировать Розенкранцу и Гильденстерну происходящее:
Актер.
– Луциан, племянник короля… отставленный дядей от трона и потрясенный… его кровосмесительным браком с его матерью… теряет разум… производя при дворе переполох и замешательство… своими метаниями… меж горчайшей меланхолией и диким безумием… попытками самоубийства (поза) и убийством (закалывает Полония)… наконец он предстает перед своей матерью и в довольно двусмысленной сцене (объятие – с элементами эдипова комплекса) умоляет ее признать вину и раскаяться… (Вскакивает, продолжая говорить.) Король (он выталкивает вперед отравителя-короля), мучимый виной, мучимый страхом, решает отослать своего племянника в Англию… и доверяет эту миссию двум улыбчивым подчиненным… придворным… двум шпионам… (отворачивается, чтобы соединить в одну группу отправителя-короля и двух актеров в плащах; эти двое кланяются, принимая от короля пакет)… вручив им письмо для передачи английскому двору!.. И вот они отбывают – на борту корабля… Два актера, шпионы, встают по бокам актера, а все трое начинают раскачиваться в унисон: движение корабля; потом актер отделяется от них…и они прибывают… Один из шпионов прикрывает глаза ладонью, разглядывая горизонт……причаливают… и предстают перед английским королем. (Поворачивается на 180 градусов.) Английский король…
Перемена головного убора превращает актера, игравшего только что убитого короля, в английского короля.
– …Но где же принц? Куда он пропал? Сюжет усложнился – волею судьбы и интриги в руках у них оказывается письмо, обрекающее их на гибель! Шпионы вручают английскому королю письмо; английский король прочитывает его и приказывает их казнить. Актер срывает с них плащи, готовя их к экзекуции. Предатели, погоревшие на своей же хитрости, или жертвы богов – мы никогда этого не узнаем!
До сих пор пантомима шла плавно и безупречно, но тут Розенкранц делает шаг вперед, и все останавливается. Обстоятельством, заставившим Розенкранца вмешаться, оказывается тот факт, что под плащами оба шпиона одеты в костюмы, абсолютно аналогичные костюмам самих Розенкранца и Гильденстерна. Несколько неуверенно Розенкранц приближается к «своему» шпиону. Он в недоумении, почему именно костюм кажется ему знакомым. Останавливается и задумчиво ощупывает ткань…
Розенкранц.
– Хм, если это не…! Стоп, погоди, не отвечай – это было уже столько лет тому – но где именно? Мы знакомы, не так ли? Я никогда не забываю лиц (всматривается в лицо шпиона)… то есть твоего-то я прежде не видел. На минуту мне показалось, что – нет, мы прежде не встречались, верно? Да, боюсь, ты ошибаешься. Боюсь, ты принял меня за кого-то другого.
Гильденстерн тем временем приближается к другому шпиону, напряженно наморщив лоб.
Актер (к Гильденстерну).
– Вы знакомы с этой пьесой, сэр?
Гильденстерн.
– Нет.
Актер.
– Бойня – целых восемь трупов. Это у нас получается лучше всего.
Гильденстерн (с силой, накапливавшейся во время пантомимы и комментария к ней).
– Ты! Что ты знаешь о смерти?
Актер.
– Что актерам это удается лучше всего. Они должны выдать все, на что их талант способен, и их талант – умирание. Они умирают героически, комически, иронически, медленно, быстро, отвратительно, очаровательно и, наконец, на котурнах. Лично мое амплуа несколько более общее. Я извлекаю из мелодрамы суть, которой там часто и нет; но иногда, несмотря на это, проскальзывает тонкий луч света, который, если под определенным углом, может, так сказать, пронзить покров смертности.
Розенкранц.
– И это все, на что они способны, – умирать?
Актер.
– Нет, нет – они еще красиво убивают. Некоторые убивают даже красивей, чем умирают. Остальные лучше умирают, чем убивают. Это труппа.
Розенкранц.
– Который из них который?
Актер.
– Почти никакой разницы.
Гильденстерн (страх, насмешка).
– Актеры! Механики дешевых мелодрам! Это не смерть! (Спокойней.) Вы кричите, давитесь, ползаете на четвереньках – но ни у кого это не рождает ощущения смерти – никого не застает врасплох, чтоб в мозгу у них что-то прошептало: «Однажды и ты будешь умирать». (Упрощая.) Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что они поверят в смерть подлинную?
Актер.
– Как раз наоборот, это единственный вид смерти, в который они верят. Они у меня вышколены. У меня однажды был актер, которого приговорили к виселице за кражу овцы – или барана, – не помню точно. Так я испросил разрешения повесить его по ходу пьесы – пришлось малость изменить фабулу, но я посчитал, что так будет эффектней. Вы, может быть, не поверите, но это не выглядело убедительно. Поколебать их недоверие невозможно, – и когда публика начала глумиться и швырять помидоры – все кончилось катастрофой! – он ничего другого не делал, только плакал – совсем не по роли – просто стоял там и плакал… Нет, больше никогда…
В прекрасном настроении он снова возвращается к пантомиме: два шпиона ожидают казни от его руки, актер вытаскивает из-за пояса свой кинжал.
– Публика знает, чего она хочет, и только этому она согласна верить. (Шпионам.) Показывайте!
Шпионы умирают, не спеша, но убедительно. Свет начинает меркнуть, и, пока они умирают, Гильденстерн говорит.
Гильденстерн.
– Нет, нет, нет… все совсем не так… этого не сыграешь. Факт смерти не имеет ничего общего с тем… как мы это видим… как это происходит. Это не кровь и не вопли и падение тел – смерть состоит не в этом. Просто дело в том, что человек больше не появляется, и все, – сейчас вы его видите, сейчас – нет, и правда только в том, что в эту минуту он здесь, а в следующую уже нет, и он больше не вернется – просто уход, скромный и необъявляемый, – отсутствие, становящееся весомым по мере того, как оно длится и длится, – пока, наконец, совсем не придавит.
Два шпиона лежат на сцене, еле видимые. Актер выходит вперед и накрывает их тела плащами. Розенкранц медленно аплодирует.
Затемнение.
Секунда тишины, потом сильный шум, крики: «Король встает!», «Прекратить представление!» – и возгласы: «Свет! Свет! Свет!» Когда несколькими секундами позже начинает светлеть, становится ясно, что это – восход солнца. Сцена пуста, если не считать двух персонажей, лежащих примерно в тех же позах, что и казненные шпионы. Когда становится совсем светло, выясняется, что это спокойно спящие Розенкранц и Гильденстерн; Розенкранц приподнимается на локтях и, щурясь, смотрит в зал. Затем – произносит:
Розенкранц.
– Это, должно быть, восток, там. Теперь наверняка.
Гильденстерн.
– Ничего не наверняка.
Розенкранц.
– Нет, это точно. Там солнце. Восток.
Гильденстерн (глядя вверх).
– Где?
Розенкранц.
– Я видел, оно вставало.
Гильденстерн.
– Нет… все время было светло, только ты открывал глаза очень медленно. Лежи ты лицом в другую сторону, там тоже был бы восток.
Розенкранц (поднимаясь).
– Ты само недоверие.
Гильденстерн.
– Ну, я не раз попадался.
Розенкранц (глядя поверх публики).
– Похоже на правду.
Гильденстерн.
– Их интересует, что мы предпримем.
Розенкранц.
– Добрый, старый восток.
Гильденстерн.
– И стоит нам пошевелиться, как они обрушатся со всех сторон со своими путаными инструкциями, сводя с ума идиотскими замечаниями и перевирая наши имена.
Розенкранц собирается что-то возразить, но прежде чем он раскрывает рот:
Клавдий (за сценой).
– Эй, Гильденстерн!
Гильденстерн еще лежит. Небольшая пауза.
Друзья мои, сходите за подмогой.
В безумстве Гамлет умертвил Полония
И выволок из комнат королевы.
Поладьте с ним, а тело отнесите
В часовню. И, прошу вас, поскорее.
Идем, Гертруда, созовем друзей,
Расскажем им все то, что мы решили…
Розенкранц и Гильденстерн не шевелятся.
Гильденстерн.
– Н-ну…
Розенкранц.
– Вот именно…
Гильденстерн.
– Ну-ну.
Розенкранц.
– Именно, именно. (Кивает с фальшивой убежденностью.) Найдите его. (Пауза.) И так далее.
Гильденстерн.
– Вот именно.
Розенкранц.
– Ну. (Небольшая пауза.) Н-да, это уже шаг вперед.
Гильденстерн.
– Он тебе не понравился?
Розенкранц.
– Кто?
Гильденстерн.
– Боже правый, надеюсь, по нам будет пролито больше слез.
Розенкранц.
– Но все же это шаг вперед, правда? Уже нечто конкретное – разыщите его. (Озирается, не двигаясь.) С чего бы начать? (Делает один шаг в сторону кулисы и останавливается.)
Гильденстерн.
– Да, это шаг вперед.
Розенкранц.
– Ты думаешь? Он же может быть где угодно.
Гильденстерн.
– Отлично – ты идешь в эту сторону, я – в ту.
Розенкранц.
– Ладно.
Идут к разным кулисам. Розенкранц останавливается.
– Нет.
Гильденстерн останавливается.
– Ты иди в ту, а я – в эту.
Гильденстерн.
– Отлично.
Идут навстречу друг другу. Расходятся. Розенкранц останавливается.
Розенкранц.
– Погоди минутку.
Гильденстерн останавливается.
– Я думаю, надо держаться вместе. Может, он небезопасен.
Гильденстерн.
– Разумно. Я пойду с тобой.
Гильденстерн идет к Розенкранцу, минует его. Розенкранц останавливается.
Розенкранц.
– Нет, я пойду с тобой.
Гильденстерн.
– Ладно.
Они поворачивают, идут через сцену к другой кулисе.
Розенкранц останавливается. Гильденстерн тоже.
Розенкранц.
– Я пойду с тобой, но в мою сторону.
Гильденстерн.
– Отлично.
Опять поворачивают и идут через сцену. Розенкранц останавливается. Гильденстерн тоже.
Розенкранц.
– Слушай, мне пришло в голову. Если мы оба уйдем, он может прийти сюда. Глупо получится, а?
Гильденстерн.
– Прекрасно – я остаюсь, ты – идешь.
Розенкранц.
– Правильно.
Гильденстерн идет в центр сцены.
– Минутку.
Гильденстерн поворачивается и идет, пятясь, к Розенкранцу, который двигается к авансцене; расходятся. Розенкранц останавливается.
– Послушай.
Гильденстерн останавливается.
– Надо держаться вместе. Он может быть небезопасен.
Гильденстерн.
– Разумно.
Гильденстерн подходит к Розенкранцу. Замирают ненадолго в своих первоначальных положениях.
– Так, наконец-то мы куда-то идем.
Пауза.
– Конечно, он может не прийти…
Розенкранц (легко).
– О, он придет.
Гильденстерн.
– Пришлось бы кое-что объяснять.
Розенкранц.
– Придет. (Легким шагом идет в глубь сцены.) Не волнуйся – можешь верить мне на слово. (Вглядывается за кулису, пораженно.) Идет.
Гильденстерн.
– Как?
Розенкранц.
– Просто идет.
Гильденстерн.
– Один?
Розенкранц.
– Нет.
Гильденстерн.
– А кто с ним?
Розенкранц.
– С ним старик.
Гильденстерн.
– Тоже идет?
Розенкранц.
– Нет.
Гильденстерн.
– Не идет?
Розенкранц.
– Нет.
Гильденстерн.
– О, удачно, лучше не могло быть. (И внезапно воодушевляется – он готов действовать.) Загоним его в капкан.
Розенкранц.
– Какой капкан?
Гильденстерн.
– Стань здесь. Нельзя дать ему уйти.
Ставит Розенкранца лицом туда, откуда должен появиться Гамлет. Становится рядом с ним, несколькими шагами ближе к авансцене; таким образом они перекрывают одну сторону сцены, стоя лицом к противоположной. Гильденстерн расстегивает ремень, Розенкранц – тоже. Они связывают свои ремни и берутся за концы. Штаны Розенкранца начинают сползать вниз. Из противоположной кулисы появляется Гамлет, медленно волоча тело Полония. Он идет в глубину сцены, поворачивает к выходу в ту же кулису, из которой появился, несколькими метрами левее (правее). Розенкранц и Гильденстерн, держащие свои ремни натянутыми как струна, смотрят на него в некотором замешательстве. Гамлет удаляется, волоча тело. Они ослабляют ремни.
Розенкранц.
– Ну, обошлось.
Гильденстерн.
– Что могут сделать два человека?
Они надевают ремни, Розенкранц подтягивает штаны.
Розенкранц (обеспокоенно – делает несколько шагов в ту сторону, куда ушел Гамлет).
– Он был мертв.
Гильденстерн.
– Конечно, мертв.
Розенкранц (оборачиваясь к Гильденстерну).
– По-настоящему.
Гильденстерн (раздраженно).
– Да, мертвецки.
Пауза.
Розенкранц.
– Позови его.
Гильденстерн.
– По-моему, мы уже это пробовали.
Розенкранц (кричит).
– Гамлет!
Гильденстерн.
– Не будь кретином!
Розенкранц (орет).
– Лорд Гамлет!
Входит Гамлет. Розенкранц немного изумлен.
Принц, что вы учинили с мертвым телом?
Гамлет.
Смешал с землей – она ему сродни.
Розенкранц.
Скажите, где оно, чтоб мы смогли
Снести его в часовню.
Гамлет.
– Вы этому не верьте.
Розенкранц.
– Чему не верить?
Гамлет.
– Что вашу тайну я хранить умею, а свою нет. К тому же на вопросы губки какой ответ может дать королевский сын?
Розенкранц.
– Вы принимаете меня за губку, мой принц?
Гамлет.
– Да, сударь; которая впитывает благоволение короля, его щедроты, его пожалования. Но такие царедворцы служат королю лучше всего напоследок; он держит их, как обезьяна, за щекой: раньше всех берет в рот, чтобы позже всех проглотить; когда ему понадобится то, что вы скопили, ему стоит только нажать вас – и, губка, вы снова сухи.
Розенкранц.
– Я вас не понимаю, мой принц.
Гамлет.
– Я этому рад; хитрая речь спит в глупом ухе.
Розенкранц.
– Мой принц, вы должны сказать нам, где тело, и пойти с нами к королю.
Гамлет.
– Тело у короля, но король не у тела. Король суть вещь…
Гильденстерн.
– «Вещь», мой принц?
Гамлет.
– Невещественная. Ведите меня к нему.
Гамлет идет решительным шагом в сторону одной из кулис. Они, как пастухи, следуют за ним. Уже перед самым выходом Гамлет случайно замечает Клавдия, появляющегося в глубине сцены, и склоняется в глубоком поклоне. Розенкранц и Гильденстерн, следуя его примеру, тоже низко кланяются – глубокий церемонный поклон царедворцев, со взмахом плаща и т. п. Гамлет между тем продолжает движение и, повернув в противоположную сторону, покидает сцену; Розенкранц и Гильденстерн, стоя с опущенными головами, не замечают этого. Никто не входит. Розенкранц и Гильденстерн выпрямляются и обнаруживают, что кланяются пустоте. Позади них на сцене появляется Клавдий. При первых его словах они быстро поворачиваются и снова склоняются в глубоком поклоне.
Клавдий.
Ну, как там? Что случилось?
Розенкранц.
Куда он спрятал тело, государь,
Узнать мы не смогли.
Клавдий.
А где он сам?
Розенкранц (частичное замешательство).
Здесь рядом; под присмотром в ожиданье
Велений ваших.
Клавдий (на ходу).
Пусть его введут.
Для Розенкранца это – как кулаком между глаз, но только глаза это показывают. Снова сильное замешательство. После чего он с внушительным видом поворачивается к Гильденстерну.
Розенкранц.
Эй, приведите принца.
Розенкранц доволен своей находчивостью. Гильденстерн пойман и предан. Он открывает рот и тут же его закрывает. Но положение спасено: Гамлет и сопровождающая его стража входят и пересекают сцену, следуя за Клавдием.
Освещение меняется на наружное.
(Собираясь идти.)
– Ну, теперь все в порядке, а?
Гильденстерн (неподвижно, задумчиво).
– По-видимому, это еще не все. Не такая это ситуация. Но почему именно мы? – ведь кто б угодно сгодился. И мы ничем не помогли.
Розенкранц.
– Это было, так сказать, испытание. Но теперь с нами все.
Гильденстерн.
– Все? Что все?
Розенкранц.
– Не желаю углубляться. Меня, тьфу-тьфу, это не интересует. (Направляется в глубину сцены к выходу.) Что до меня, так я рад, что видел его в последний раз. (И он смотрит за кулисы и тут же оборачивается; выражение его лица выдает, что там Гамлет.)
Гильденстерн.
– Я знал, что еще не конец.
Розенкранц (взвизгивает).
– Что еще??!
Гильденстерн.
– Мы же везем его в Англию. Что он там делает?
Розенкранц.
– Разговаривает.
Гильденстерн.
– Сам с собой?
Розенкранц делает шаг, Гильденстерн его удерживает.
– Он один?
Розенкранц.
– Нет, с военным.
Гильденстерн.
– Значит, не сам с собой.
Розенкранц.
– Не совсем… Пошли?
Гильденстерн.
– Куда?
Розенкранц.
– Куда угодно.
Гильденстерн.
– Зачем?
Розенкранц поднимает голову, прислушиваясь.
Розенкранц.
– Опять то же самое. (С тоской.) Чего бы я желал, так быть не здесь…
Гильденстерн.
– Бред наш насущный даждь нам днесь.
Появляется Гамлет, разговаривающий с воином в доспехах. Розенкранц и Гильденстерн не оглядываются.
Розенкранц.
– Будем тут торчать из-за них, пока не сдохнем. Как минимум. И погода переменится. (Смотрит наверх.) Не вечно же будет весна.
Гамлет.
– Скажите мне, мой друг, чье это войско?
Воин.
– Норвежца, сударь.
Гамлет.
– Нельзя ль узнать, куда оно идет?
Воин.
– Куда-то против Польши.
Гамлет.
– А кто командует над ним?
Воин.
– Племянник старого Норвежца, Фортинбрас.
Розенкранц.
– Мы замерзнем. Лето тоже не будет вечно.
Гильденстерн.
– Вид довольно осенний.
Розенкранц (разглядывая землю).
– Никаких листьев.
Гильденстерн.
– Осенний – при чем тут листья? Что при чем, так это некоторая коричневатость – в конце дня… Она подкрадывается к нам, уж поверь мне… Яблочные и мандариновые тени, как старое золото, окрашивают самые краешки наших чувств, сияющая глубокая охра, жженая умбра и пергамент засохшей земли, мерцающие изнутри и снаружи… фильтруют свет. В такое время, конечно, листья могут и падать, как говорят, но по чистой случайности… Вчера все было сине, точно дым.
Розенкранц (поднимает голову, прислушивается).
– Опять эти.
Отраженные звуки оркестра актеров.
Гамлет.
– Благодарю вас, сэр.
Воин.
– Храни вас Бог, милорд. (Выходит.)
Розенкранц срывается с места и идет к Гамлету.
Розенкранц.
– Идемте, принц?
Гамлет.
– Я догоню вас. Вы пока идите.
Гамлет поворачивается спиной к залу. Розенкранц возвращается назад.
Гильденстерн смотрит в зал, не двигаясь.
Гильденстерн.
– Он там.
Розенкранц.
– Да.
Гильденстерн.
– Что делает?
Розенкранц (посмотрев через плечо).
– Разговаривает.
Гильденстерн.
– Сам с собой?
Розенкранц.
– Да.
Пауза. Розенкранц собирается уходить.
– Он сказал, что можем идти. Вот те крест.
Гильденстерн.
– Я предпочитаю знать, где я. Если я даже не знаю, где я, я предпочитаю знать это. Если уйдем, ничего уже знать не будем.
Розенкранц.
– Что – знать?
Гильденстерн.
– Вернемся ли назад.
Розенкранц.
– Но мы не хотим возвращаться.
Гильденстерн.
– Это, может, и так, но хотим ли мы идти?
Розенкранц.
– Мы будем свободны.
Гильденстерн.
– Не знаю. Небо везде одно.
Розенкранц.
– И мы уже немало отмахали.
Он двигается к выходу. Гильденстерн следует за ним.
