Хис издал хриплый натужный смешок.
– В десятку, мистер Вэнс! Оба патрона тридцать второго калибра, выпущены именно из револьвера, а не из пистолета. Но не хотите же вы сказать…
– Отнюдь. Просто я, как Гёте, ищу озарения, если, конечно, уместно переводить Licht[15] как…
Маркхэм прервал это пространное отступление.
– Сержант, я после обеда еду к Гринам. Присоединитесь?
– Само собой, сэр. Я и сам собирался.
– Отлично. Подходите сюда к двум. – Маркхэм вытащил коробку сигар. – Угощайтесь.
Хис выбрал парочку и бережно убрал их в нагрудный карман. Уже в дверях он добродушно ухмыльнулся.
– А вы, мистер Вэнс? Будете, как говорится, нас направлять?
– Всенепременно!
Особняк Гринов – именно так его называли жители Нью-Йорка – был реликвией прошлого. Три поколения семейства выросли в этом доме на Восточной Пятьдесят третьей улице. Два его эркера нависали прямо над мутными водами Ист-Ривер, а прилегающая территория растянулась на целый квартал и имела форму квадрата. С годами коммерция изменила район до неузнаваемости, но на приюте Гринов это никак не отразилось. Он стоял посреди деловой суеты, точно оазис высоких идеалов и умиротворенности. Старый Тобиас Грин указал в завещании, что особняк, в память о нем и его предках, не подлежит перестройке в течение четверти века. Незадолго до смерти он обнес участок высокой каменной стеной с двумя воротами: центральными, из двутаврового железа, на Пятьдесят третьей улице, и другими, для обслуживающего персонала, – на Пятьдесят второй.
Особняк из серого известняка высотой в два с половиной этажа венчали остроконечные шпили и группы печных труб. Знатоки, кривя губы, определяли его как château flamboyant[16], но никакие уничижительные термины не могли отнять у этого образца феодальной классики его спокойного достоинства. В архитектуре дома преобладала поздняя готика со значительным вкраплением барокко, а башенки и выступающие карнизы недвусмысленно намекали на Византию. Такая эклектика, однако, не лишала дом гармонии, и он вряд ли заинтересовал бы вольных каменщиков Средневековья. Родовое гнездо Гринов не производило впечатления музейного экспоната, но поистине олицетворяло самою́ суть прошедшей эпохи.
Во дворе перед домом высились клены и подстриженные туи вперемешку с гортензией и сиренью. С востока опускали к воде свои ветви плакучие ивы. Снаружи кирпичной стены «в ёлочку» тянулись высокие заросли боярышника, а изнутри ее скрывали решетки для вьющихся растений. Вдоль западной стороны дома был сделан асфальтированный подъезд к гаражу на две машины, дело рук молодого поколения. Но и эта современная деталь отчасти скрадывалась благодаря живой изгороди из самшита.
Когда хмурым ноябрьским днем мы вошли в усадьбу, она встретила нас мрачно и зловеще. Деревья и кустарники стояли голыми. Зелень туи присыпал снег. Лишенные растительности черные скелеты шпалер безжизненно прислонились к стене. Повсюду, кроме наспех подметенной парадной дорожки, высились сугробы. Серая каменная кладка особняка почти сливалась с тяжелым, затянутым свинцовыми облаками небом. И когда мы поднялись по невысоким ступеням к сводчатой парадной двери под остроконечным фронтоном, меня охватил суеверный страх.
Дворецкий Спроут, маленький седой старичок, был, очевидно, заранее предупрежден. С похоронным выражением на морщинистом козьем лице он молча провел нас в большую мрачную гостиную, окна которой, в обрамлении тяжелых портьер, выходили на реку. Несколько мгновений спустя вошел Честер Грин и чрезвычайно церемонно приветствовал окружного прокурора. Вэнсу, сержанту и мне достался покровительственный кивок, один на всех.
– До чего же хорошо, что вы пришли, Маркхэм, – возбужденно начал он, усаживаясь на край кресла и доставая портсигар. – Сразу к опросу, так? С кого начнем?
– Это подождет. Сначала я бы хотел получить некоторое представление о прислуге. Что вы о них знаете?
Грин беспокойно поерзал и почему-то не смог с первого раза зажечь сигарету.
– Их всего четверо. Дом большой, но мы справляемся. Джулия всегда была за экономку, Ада помогает маме… Ну, во-первых, Спроут. Поступил к нам тридцать лет назад. Дворецкий, мажордом и сенешаль в одном лице. Типичный семейный вассал из английских романов: преданный, верный, тихий. При этом проныра, деспот и душераздирающий зануда. Две горничные: одна отвечает за комнаты, другая – за все остальное. Старшая, Хемминг, служит у нас десять лет. По-прежнему ходит в корсетах и безобразной обуви. Убийственно религиозна. Подозреваю, что в глубине души баптистка. Вторая, Бартон, – молодая и взбалмошная. Знает несколько слов по-французски, мнит себя неотразимой и ждет, что вся мужская половина семьи будет украдкой целовать ее по углам. Служит украшением дома и увиливает от тяжелой работы около двух лет. И, наконец, кухарка. Чопорная немка, вылитая хаусфрау, с огромным бюстом и обувью сорокового размера. Все свободное время пишет письма племянникам и племянницам куда-то в верховье Рейна. Хвалится, что даже самый брезгливый человек станет есть с ее кухонного пола – такой он чистый. Ну не знаю – не пробовал. Старик нанял ее за год до смерти и распорядился, чтобы место оставалось за ней, сколько она пожелает. Есть еще всякие подсобные рабочие. Плюс, конечно, садовник. Летом без дела слоняется по газонам, а на зимнюю спячку залегает в какой-нибудь нелегальный кабак в Гарлеме.
– А шофер?
– Лишние хлопоты… Джулия ненавидела машины. И Рекс их боится. Дитя наше слабонервное. У меня гоночное авто. Сибелла водит, как Барни Олдфильд[17]. Ада тоже ездит сама, когда Сибелла дает ей машину и маме ничего не нужно… Вот и все. Аминь.
Во время этой болтовни Маркхэм делал себе пометки, попыхивая сигарой, и теперь наконец ее затушил.
– Я бы хотел осмотреть дом, если не возражаете.
Грин с готовностью провел нас обратно в отделанную дубовыми панелями стрельчатую переднюю первого этажа. У противоположных стен в ней помещались два больших одетых резьбой фламандских стола школы Гюга Самбена и несколько английских тронных стульев начала восемнадцатого века. На паркетном полу раскинулся великолепный дагестанский ковер тех же приглушенных тонов, что и тяжелые портьеры в дверных проемах.
– Мы, как вы понимаете, только что были в гостиной, – высокопарно провозгласил Грин. – За ней… – он указал в сторону широкой мраморной лестницы, – библиотека и по совместительству рабочий кабинет главы семейства. Sanctum sanctorum[18], как он говорил. Не заходим туда уже двенадцать лет. Мама заперла кабинет, как только старик умер. Чтит память, так сказать. Много раз предлагал переоборудовать его в бильярдную, но куда там. Если мама вбила что-то себе в голову, ее не сдвинешь с места. Будет настроение – попробуйте. Рекомендую как отличное упражнение по поднятию тяжестей.
Честер пересек переднюю и отдернул занавеси в дверном проеме напротив.
– Здесь зал для приемов, мы в нем почти не бываем. Душный, бестолковый. И камин ни к черту не тянет. Только растопишь – сразу чисти от сажи вот это. – Он махнул портсигаром в сторону двух прекрасных гобеленов. – Там сзади за раздвижной дверью – столовая, а за ней – буфетная и кухня, где можно есть с пола. Желаете осмотреть кулинарный департамент?
– Пожалуй, не стоит, – ответил Маркхэм. – А насчет пола верю вам на слово… Поднимемся наверх?
Мы прошли по парадной лестнице – мимо мраморной скульптуры, кажется, руки Фальгьера[19] – на второй этаж. Сквозь три посаженных вплотную окна коридора виднелись голые деревья перед домом.
Незатейливое расположение верхних комнат просторного дома вполне соответствовало традиционной квадратной планировке. Для ясности прилагаю к данному описанию примерный план, ибо вышеуказанное обстоятельство позволило убийце привести в исполнение свой чудовищный, бесчеловечный замысел.
Из коридора второго этажа можно было попасть в комнаты всех членов семьи – по три с каждой стороны. Впереди, слева от нас, располагалась спальня младшего брата, Рекса Грина. Соседнюю занимала Ада, а следом шли покои миссис Грин. Их комнаты сообщались через довольно внушительную гардеробную. На рисунке видно, что комната миссис Грин несколько выступала за пределы квадрата дома с его западной стороны, и часть этого выступа в форме перевернутой буквы Г занимал балкончик с каменной балюстрадой, с которого вниз на лужайку, вплотную к стене, вела лестница. Из комнат Ады и миссис Грин на этот балкон выходили стеклянные двери.
На противоположной стороне коридора помещались спальни Джулии (в передней части дома), Честера (посередине) и Сибеллы. Все три комнаты были изолированными. Добавлю, что двери Сибеллы и миссис Грин находились сразу за парадной лестницей, Честера и Ады – прямо напротив ступенек, а Джулии и Рекса – чуть поодаль. Между комнатами Ады и миссис Грин была дверь в небольшой чулан для белья, а в глубине коридора – черная лестница.
Старший Грин быстро показал нам все это и распахнул дверь в комнату Джулии.
– Начнете же, наверное, отсюда? Все вверх дном – ваши велели ничего не трогать. Хотя кому нужны эти тряпки?
Просторная комната была обставлена шалфейно-зеленой атласной мебелью времен Марии-Антуанетты. Напротив входа располагалась на возвышении кровать с балдахином. На вышитых простынях расплылись темные пятна – немое свидетельство трагедии, разыгравшейся накануне.
Оглядев обстановку, Вэнс перевел внимание на старинную хрустальную люстру.
– Когда вы вчера нашли сестру, горел именно этот свет? – осведомился он как бы между прочим.
Грин кивнул.
– И где же выключатель, позвольте спросить?
– Там, за шкафом.
– Сразу и не заметишь, верно? – Вэнс неторопливо направился к двери и заглянул за великолепный армуар. – Ай да грабитель!
Он приблизился к Маркхэму и сказал ему что-то вполголоса. Тот после секундного раздумья кивнул.
– Грин, не могли бы вы пойти к себе, раздеться и лечь? Когда я дам знак, вставайте и делайте все как вчера. Вплоть до мелочей. Я хочу засечь время.
От неожиданности Честер застыл на месте и с досадой посмотрел на окружного прокурора.
– Это еще зачем? – начал было он, но тут же осекся, пожал плечами и важно вышел из комнаты.
Вэнс достал часы, а Маркхэм, выждав немного, постучал по стене. Время тянулось бесконечно долго. Наконец дверь отворилась, и заглянул Грин. Он медленно обвел глазами комнату, открыл дверь пошире, неуверенно вошел и направился к кровати.
– Три минуты двадцать секунд, – объявил Вэнс. – Настораживает, и весьма… Чем занимался злоумышленник между выстрелами? Что скажете, сержант?
– Почем я знаю? Ну-у, шарил в темноте, искал ступеньки…
– За это время он должен был бы уже десять раз с них скатиться.
Маркхэм прервал дискуссию, предложив осмотреть лестницу прислуги, ту самую, по которой после первого выстрела спустился дворецкий.
– Другие комнаты пока подождут, хотя спальню мисс Ады нужно осмотреть, как только разрешит доктор. К слову, Грин, когда вы с ним увидитесь?
– Обещал быть в три. Значит, придет. Деловой, спасу нет. Сегодня ни свет ни заря прислал маме с Адой сиделку.
– Прошу прощения, – вклинился Вэнс, – мисс Джулия имела привычку запирать на ночь дверь?
Грин перестал моргать и чуть приоткрыл рот.
– Чтоб мне провалиться! Запиралась! Всегда!
Вэнс рассеянно кивнул, и мы вышли из комнаты. На черную лестницу вела тонкая, обитая сукном дверь. Маркхэм заглянул внутрь.
– Слышимость здесь хорошая.
– Верно, – согласился Грин. – И комната Спроута наверху совсем рядом. А у старикана к тому же тонкий слух… Временами даже слишком, черт его дери.
Мы все еще стояли у лестницы, как вдруг из комнаты справа донесся высокий ворчливый голос:
– Честер, ты? Почему мне мешают? Вчерашних переживаний недостаточно?..
Грин сунул голову в дверь и раздраженно ответил:
– Не волнуйтесь так, мама. Это полиция. Немного пошумели.
– Полиция? – Голос дышал презрением. – Явились! Вчера всю ночь спать не давали! Шли бы разыскивать преступника! А мою дверь нечего осаждать… Так ты говоришь, полиция. – В голосе появились мстительные нотки. – Давай их сюда, я с ними поговорю. Подумать только!
Грин беспомощно повернулся к Маркхэму. Окружной прокурор кивнул, и мы вошли в комнату больной – просторное помещение с тремя окнами. Убранство отличалось беспорядочной пышностью. Мне бросились в глаза тибетский ковер, инкрустированный шкаф в стиле буль, позолоченный Будда огромных размеров, несколько массивных китайских стульев из тика, выцветший персидский ковер, два напольных светильника кованого железа и красный с золотом лакированный комод. Я мельком взглянул на Вэнса. Его лицо выражало недоуменное любопытство.
В необъятных размеров кровати без спинки и ножек, на разъезжающейся горе разноцветных шелковых подушек полулежала хозяйка дома. Ей было не меньше шестидесяти пяти или семидесяти, но черные волосы едва тронула седина. Несмотря на желтую и морщинистую, словно старинный пергамент, кожу, вытянутое лицо с массивной челюстью по-прежнему дышало силой. Дама чем-то напомнила мне Джордж Элиот. На фоне этой необычной пестрой комнаты, с вышитой восточной шалью на плечах, миссис Грин смотрелась крайне экзотично. Рядом невозмутимо сидела румяная сиделка в накрахмаленном белом халате – разительный контраст с больной на кровати.
Честер представил только Маркхэма, полагая, что мы втроем его мать вряд ли заинтересуем. Сначала она никак не отреагировала, затем оценивающе оглядела окружного прокурора и, досадливо кивнув, словно смиряясь с неизбежным, протянула ему длинную худую руку.
– Видно, никуда от вас не денешься, – устало сказала она, напуская на себя вид бесконечного терпения. – Только хотела немного отдохнуть. После вчерашней кутерьмы спина так и стреляет. Но кому какое дело до парализованной старухи? Со мной не считаются, мистер Маркхэм. И правильно. Какой с нас, инвалидов, прок?
Маркхэм что-то вежливо забормотал в знак протеста. Впрочем, он мог бы этого и не делать. Не обращая на него ни малейшего внимания и, по-видимому, превозмогая боль, миссис Грин уже повернулась к сиделке.
– Поправьте же подушки, мисс Крейвен, – нетерпеливо приказала она и жалобно прибавила: – Даже вы совсем обо мне не думаете.
Та повиновалась без единого звука.
– А теперь ступайте к Аде, пока не придет доктор Вонблон… Как там моя девочка? – Ее голос неожиданно зазвучал фальшивой озабоченностью.
– Ей лучше, миссис Грин, – произнесла сиделка безо всякого выражения и бесшумно скрылась в гардеробной.
Дама на постели перевела жалобный взгляд на окружного прокурора.
– Ужасно быть калекой. Ни пройти, ни встать без помощи. Ноги мои не служат уже десять лет, и никакой надежды. Понимаете? Десять лет в этой постели и кресле, – она указала на инвалидное кресло в нише, – и я даже не могу сама в него перебраться! Но я терплю. Утешаюсь мыслью, что осталось недолго. Вот если бы только дети были чуточку внимательней… Нет, я многого хочу. Молодой и здоровый больному не товарищ – так устроен свет. Моя доля – быть для всех обузой. Я смирилась.
Она вздохнула и плотнее закуталась в шаль.
– Хотите что-нибудь спросить? Не знаю, правда, чем могу помочь, но я к вашим услугам. Ночью так и не сомкнула глаз. Вся эта суматоха… Ужасно болит спина.
Маркхэм с сочувствием глядел на старую даму. Воистину, зрелище было печальным. Когда-то она обладала острым и благородным умом, однако долгая неподвижность и одиночество взяли свое и превратили ее в страдалицу, изнывающую от жалости к себе. Я видел, что Маркхэм предпочел бы сказать несколько слов в утешение и немедленно уйти, но долг побуждал его остаться.
– Мадам, я в отчаянии, что вынужден вас беспокоить, – сказал он сочувственно. – Вы окажете следствию неоценимую помощь, позволив мне задать один-два вопроса.
– Беспокойте, что уж. Я давно привыкла. Спрашивайте что хотите.
Маркхэм поклонился с галантностью старой школы.
– Благодарю, мадам. – Он сделал секундную паузу. – Мистер Грин сказал, что вы не слышали шума в комнате старшей дочери и проснулись только от выстрела у Ады.
– Да, так. – Она медленно кивнула. – Комната Джулии довольно далеко, на той стороне. А Ада всегда оставляет дверь приоткрытой – на случай, если мне ночью что-то понадобится. Естественно, этот выстрел меня разбудил. Дайте подумать… Мне долго не спалось. Прошлой ночью я очень мучилась спиной. И днем тоже. Но детям, разумеется, – ни слова. Что им страдания старой парализованной матери… Когда я наконец задремала, хлопнул выстрел – и вот я снова лежу без сна, беспомощная, не в силах пошевелиться, и жду, что сейчас настанет мой черед. И никто не пришел справиться, как я, никто не вспомнил об одинокой беззащитной женщине. Впрочем, меня вообще давно забыли.
– Миссис Грин, я уверен, что дело не в равнодушии, – серьезно заверил Маркхэм. – Трагедия заставила на какое-то время думать только о жертвах… Скажите мне вот что: когда вы проснулись от выстрела, вы слышали что-нибудь еще?
– Да, как бедняжка упала… По крайней мере, мне так показалось.
– И все? Шаги, например?
– Шаги? – Она силилась вспомнить. – Нет, никаких шагов.
– Мадам, а вы не слышали, чтобы в коридоре хлопнула дверь? – Этот вопрос задал Вэнс.
Женщина резко повернула голову и окатила его ледяным взглядом.
– Нет, ничего такого я не слышала.
– Довольно необычно, вы не находите? Должен же был преступник покинуть помещение.
– Надо полагать, да. Если он, конечно, не сидит до сих пор в комнате Ады, – ответила она с издевкой и снова перенесла внимание на окружного прокурора: – Что-нибудь еще?
Маркхэм уже понял, что никаких полезных сведений тут не получишь.
– Пожалуй, нет. Но вы, разумеется, слышали, как в комнату мисс Ады вошли дворецкий и ваш сын?
– А как же. Уж они шумели… Что им до моих чувств. Этот зануда Спроут звал Честера, как какая-нибудь истеричка. А по телефону орал так, будто доктор Вонблон глухой. Потом Честеру бог знает зачем понадобилось будить весь дом. Нет, вчера мне не было ни минуты покоя! Полиция топотала, как табун лошадей. Просто возмутительно. А меня, беспомощную старуху, бросили лежать здесь с невыносимой болью в спине.
Выразив сочувствие несколькими расхожими фразами, Маркхэм поблагодарил ее за помощь и ретировался. Мы уже спускались по лестнице, а сзади все еще доносился сердитый голос:
– Сестра! Сестра! Вы что, оглохли? Поправьте подушки. Кто вам позволил так себя со мной вести?..
К счастью, на первом этаже ее слышно не было.
– Мама в своем репертуаре, – небрежно извинился Грин, когда мы снова оказались в гостиной. – Все брюзжит по поводу заботливых отпрысков… Итак, что теперь?
Маркхэм был погружен в свои мысли, и за него ответил Вэнс:
– Зовите слуг. Посмотрим, что они нам поведают. Для начала Спроута.
Маркхэм вышел из оцепенения и кивнул. Грин потянул за шелковый шнур звонка у двери. Окружной прокурор в течение всего опроса держался отстраненно, если не сказать безразлично, и парадом командовал Вэнс.
– Садитесь, Спроут, и предельно кратко расскажите, что вчера произошло.
Спроут медленно, опустив глаза долу, приблизился к столику посередине, но остался стоять.
– Я был у себя и читал Марциала, сэр, – начал он, покорно поднимая голову. – И мне послышался глухой выстрел. Автомобили на улице иногда громко хлопают глушителем, и я немного сомневался, но в конце концов сказал себе, что лучше проверить. Я был, вы понимаете, сэр, в неглиже, поэтому предварительно накинул халат. Я не знал, где именно раздался хлопок, но, когда был уже на середине лестницы, грянул второй выстрел, вроде бы в комнате мисс Ады. Я направился прямо туда, подергал дверь. Было открыто. Я заглянул и увидел мисс Аду на полу… Очень тяжелое зрелище, сэр. Я позвал мистера Честера, и мы перенесли бедную юную леди на кровать. Потом я вызвал по телефону доктора Вонблона.
– И вы не побоялись, Спроут? Среди ночи, в полной темноте… Похвальное мужество.
– Спасибо, сэр, – с ангельской кротостью ответил тот. – Я стараюсь. Это мой долг. В семействе Грин я состою в услужении почти…
– Мы знаем, Спроут, – прервал его Вэнс. – Я правильно понял, что, когда вы открыли дверь, в комнате мисс Ады горел свет?
– Да, сэр.
– И больше вы ничего не видели и не слышали? Скажем, что где-то хлопнула дверь?
– Нет, сэр.
– Тем не менее стрелявший должен был находиться в коридоре одновременно с вами.
– Полагаю, что так, сэр.
– Он вполне мог подстрелить и вас.
– Совершенно верно, сэр. – Спроута, по-видимому, это ничуть не волновало. – Но – простите меня за эти слова, сэр, – что будет, то будет. Я старый человек…
– Ну-ну! У вас впереди еще долгие годы. Хотя, разумеется, я не могу знать, сколько именно.
– Да, сэр. – Спроут безучастно смотрел куда-то вдаль. – Никому не дано проникнуть в тайны жизни и смерти.
– А вы, я вижу, философ, – сухо заметил Вэнс. – Вы сразу дозвонились доктору Вонблону?
– Нет, сэр, его не было. Дежурная сестра сказала, что он с минуты на минуту вернется, и обещала отправить его к нам. Он приехал быстро – не прошло и получаса.
Вэнс кивнул.
– Это все, спасибо. А теперь, будьте добры, пришлите мне die gnadige Frau Köchin[20].
– Будет исполнено, сэр. – Старый дворецкий удалился.
Вэнс задумчиво проводил его взглядом.
– Каков витий, – пробормотал он.
Грин фыркнул.
– Поживите с ним в одном доме! Он ответит «да, сэр», заговори вы с ним хоть на валлонском или волапюке[21]. Круглые сутки шныряет по дому и вынюхивает. То-то радость!
Повариха, дородная флегматичная немка лет сорока пяти по имени Гертруда Маннхайм, присела на край стула у двери. Вэнс мгновение всматривался в нее, а затем спросил:
– Вы родились в Америке, фрау Маннхайм?
– Я из Бадена, – ответила она ровным гортанным голосом. – Приехала сюда, когда мне было двенадцать.
– Но вы ведь не всю жизнь работали кухаркой? – Вэнс говорил несколько мягче, чем с дворецким.
Женщина ответила не сразу.
– Да, сэр, – наконец сказала она. – Только после смерти мужа.
– Как вы попали к Гринам?
Она снова замялась.
– Мой муж и мистер Тобиас Грин были знакомы. Я овдовела, осталась без средств. Тогда и вспомнила про мистера Грина и подумала…
– Понимаю. – Вэнс глядел в пространство. – Вчера вечером вы ничего не слышали?
– Нет, сэр. Пока мистер Честер не крикнул нам наверх одеваться и спускаться.
Вэнс встал и повернулся к окну, выходившему на Ист-Ривер.
– Спасибо, фрау Маннхайм. Будьте так добры, позовите старшую горничную… Как ее… Хемминг?
Ни слова не говоря, кухарка удалилась, и ее место заняла высокая, не очень опрятная женщина с безжалостно зачесанными назад волосами. Ее резкие черты дышали благонравием. На ней было цельное черное платье и добротные туфли без каблуков. Строгое выражение лица еще больше подчеркивалось толстыми линзами очков.
Вэнс расположился у камина.
– Насколько я понял, Хемминг, вы вчера не слышали выстрелов и узнали о трагедии только от мистера Грина.
Женщина отрывисто и значительно кивнула.
– Бог меня пощадил, – произнесла она скрипучим голосом, – хотя этой трагедии, как вы сказали, следовало ожидать. Если желаете знать мое мнение, это божий промысел.
– В общем-то не желаем, но благодарю, что поделились. Так без Господа здесь не обошлось?
– Да. Грины – безбожники и нечестивцы. – Ее голос дышал религиозным пылом, а вызывающий взгляд заставил Честера неловко засмеяться. – «И восстану на них, говорит Господь Саваоф, и истреблю… имя и весь остаток, и сына, и дочь, и внука» – только внука у них нет – «и вымету их метлою истребительною, говорит Господь Саваоф».
Вэнс задумчиво ее разглядывал.
– Вам нужно внимательнее читать Исаию… И кого же Господь выбрал в качестве метлы? Есть какие-либо небесные сведения на этот счет?
Горничная поджала губы.
– Кто знает?
– Действительно, кто?.. Полагаю, вчерашние события на бренной земле вас не удивили?
– Неисповедимы пути господни.
– Можете вернуться к изучению Библии, – вздохнул Вэнс. – Только en route[22] передайте Бартон, что мы жаждем ее видеть.
Женщина чопорно встала и выплыла из гостиной, держась так прямо, словно линейку проглотила.
Вошла Бартон, явно напуганная. Но даже страх не мог совершенно изгнать ее врожденное кокетство. Она встревоженно и несколько застенчиво смотрела на нас, одной рукой разглаживая за ухом прядь каштановых волос. Вэнс поправил монокль.
– Голубой вам пойдет значительно больше, Бартон, – с самым серьезным видом посоветовал он, – с вашей смуглой кожей это гораздо эффектнее, чем вишневый.
Тревога девушки улетучилась, и она удивленно и слегка игриво посмотрела на Вэнса.
– А позвал я вас сюда вот зачем… Скажите, мистер Грин вас целовал?
– Мистер Грин… Который? – пролепетала она в полном замешательстве.
При этом вопросе Честер резко выпрямился на стуле и в бешенстве хотел было что-то возразить, однако слова застряли у него в горле, и он только в безмолвном негодовании повернулся к окружному прокурору.
У Вэнса дрогнул уголок рта.
– Не важно, Бартон, – тут же добавил он.
– А вы разве не спросите меня… про вчерашнее? – На ее лице явственно читалось разочарование.
– Ах, простите! Вы знаете, что произошло?
– Нет, конечно. Я же спала…
– Ну да, ну да. Поэтому больше беспокоить вас вопросами я не стану. – И он добродушно ее отпустил.
– Черт побери, Маркхэм! – возопил Грин, когда Бартон удалилась. – Шуточки этого… этого господина… ни в какие ворота!..
Маркхэм и сам не одобрял фривольности Вэнса.
– Не понимаю, что нам дадут ваши несерьезные вопросы, – произнес он, усилием воли подавляя раздражение.
– Потому что вы до сих пор верите в ограбление. Если прав мистер Грин, то нам важно ознакомиться со здешней обстановкой. И не менее важно завоевать доверие слуг. Отсюда и мои якобы не относящиеся к делу замечания. Я хочу составить мнение об актерах этой сцены, и, по-моему, получается на удивление недурно. Уже наметилось несколько прелюбопытнейших версий.
Не успел Маркхэм ответить, как в передней показался Спроут. Он открыл парадную дверь и почтительно кого-то приветствовал. Грин немедленно последовал за ним.
– Как жизнь, док? Я так и думал, что скоро подойдете. Здесь окружной прокурор со свитой. Хотят поговорить с Адой. Я сказал им, что, может быть, во второй половине дня, если вы разрешите.
– Сначала нужно ее осмотреть, – ответил врач и торопливо зашагал вверх по лестнице.
– Это Вонблон, – объявил Грин, вернувшись в гостиную. – Сейчас узнаем, как там Ада.
Помню, его равнодушный тон меня немало удивил.
– Как давно вы знакомы? – осведомился Вэнс.
– Как давно? Да с пеленок. Вместе ходили в бикмановскую школу. Его покойник-отец, Веран Вонблон, помог появиться на свет всем Гринам. Сто лет был нашим врачом, духовником и все такое. Потом эстафету принял сын. И ничего, Артур тоже свое дело знает. Фармакопею проштудировал основательно. Учился у отца, а потом еще в Германии.
Вэнс рассеянно кивнул.
– Пока мы ждем доктора, может быть, поболтаем с мисс Сибеллой и мистером Рексом? Начнем, скажем, с вашего брата.
Грин вопросительно взглянул на Маркхэма и позвал Спроута.
Рекс Грин не заставил себя ждать.
– Ну, и что еще вам нужно? – начал он, напряженно всматриваясь в наши лица. Тембр его капризного, почти канючащего голоса чем-то напоминал раздраженно-жалобные интонации миссис Грин.
– Всего несколько вопросов по поводу вчерашних событий, – успокоительно отозвался Вэнс. – Не исключено, что ваши ответы нам помогут.
– Помогут? Каким образом? – Он мрачно рухнул в кресло и с недоброй усмешкой посмотрел на брата. – Из всех нас не спал, по-видимому, один Честер.
Рекс Грин был невысоким бледным юношей с узкими сутулыми плечами и непропорционально крупной головой на тощей шее. Копна прямых волос все время падала с крутого лба ему на глаза, и он привычным движением отбрасывал ее назад. Беспокойные глазки в роговых очках не останавливались ни на мгновение, а тонкие губы беспрестанно подергивались, словно при тригеминальной невралгии. И без того маленький острый подбородок казался еще меньше из-за привычки Рекса наклонять вперед голову. Его внешность нельзя было назвать приятной, и все-таки что-то в ней – возможно, гипертрофированная серьезность – намекало на выдающиеся способности. Мне довелось однажды видеть юного победителя шахматного турнира с такой же формой черепа и чертами лица.
Вэнс, казалось, ушел в себя. Однако я знал, что он внимательно изучает внешность юноши. Наконец он отложил сигарету и лениво перевел взгляд на настольную лампу.
– Вы говорите, что проспали трагические события прошлой ночи. И это несмотря на то, что один из выстрелов прогремел в соседней комнате. Чем вы объясняете столь своеобразное обстоятельство?
Рекс подвинулся к краю кресла и помотал головой, избегая встречаться с нами взглядом.
– Я и не пытался его объяснять, – обиженно огрызнулся он и поспешно прибавил: – В доме толстые стены, а рядом шумная улица… Или, может, я с головой забрался под одеяло.
Видно было, что его нервы на пределе, и он намерен обороняться.
– Это верно! Кто-кто, а ты бы от выстрела точно забрался с головой под одеяло, – заметил Честер, не скрывая презрения.
Рекс повернулся к нему и уже был готов возразить, но Вэнс вовремя подоспел со следующим вопросом:
– Вы в курсе всех обстоятельств дела, мистер Грин. Какова ваша версия преступления?
– Мне казалось, полиция сошлась на ограблении. – Глаза юноши внимательно остановились на сержанте. – Или я не прав?
– Правы, мы и сейчас так считаем, – решительно ответил Хис, до сих пор молчавший со скучающим видом. – Хотя ваш брат думает иначе.
– Значит, Честер думает… – Рекс одарил брата неприязненным взглядом. – А может, наш Честер знает наверняка.
Было совершенно ясно, на что он намекает. Но тут снова вмешался Вэнс:
– Ваш брат сообщил все, что ему известно. И в данный момент нас больше интересует, что знаете вы.
От резких слов Рекс сжался в кресле. Его губы задергались сильнее, а руки стали теребить плетеную застежку домашнего пиджака. И я впервые заметил, какие у него маленькие рахитичные кисти и скрюченные пальцы с утолщенными фалангами.
– Вы уверены, что не слышали выстрелов? – зловеще продолжал Вэнс.
– Я уже десять раз говорил вам! – выкрикнул молодой человек фальцетом, вцепляясь в подлокотники.
– Успокойся, – предостерег Честер, – а то снова будет приступ.
– Да катись ты! Сколько мне еще твердить одно и то же?!
– Нам просто нужно перепроверить факты, – примиряюще пояснил Вэнс. – И наверное, вы бы не хотели, чтобы из-за нашей недобросовестности смерть вашей сестры осталась неотмщенной.
Немного приходя в себя, Рекс глубоко вдохнул и облизал пересохшие губы.
– Знай я хоть что-нибудь, я бы все рассказал. Но в этом доме я всегда во всем виноват. То есть я и Ада. Что касается Джулии… Мне гораздо важнее, чтобы наказали паршивого пса, стрелявшего в Аду. У нее и без того здесь жизнь не сахар. Мать ей шагу за порог не дает ступить, заставляет ходить за собой, как прислугу.