Стивен Хантер
Сезон охоты на людей
Донни не знал, что на это ответить, и потому просто хмуро смотрел вперед. В сумрачном свете дня они мчались через центр города, мимо массивных правительственных зданий, все еще озаренных тусклым светом клонившегося к закату солнца, вдоль окаймленной парками реки, пока наконец не добрались до парка Западный Потомак, находившегося сразу же за знаменитым памятником Джефферсону.
Добро пожаловать в Майскую трибу.
На одной стороне улицы были припаркованы восемь или девять полицейских автомобилей, рядом с ними кучками стояли угрюмые полицейские округа Колумбия, облаченные в защитное снаряжение. С противоположной стороны с таким же угрюмым видом на них глазели молодые хиппи в джинсах, рабочих армейских рубахах и с цветами в волосах. Можно было подумать, что здесь играют в гляделки и никто пока не может взять верх.
Появление Трига было замечено сразу же. Юнцы расступились, на их лицах расцвели улыбки, и Триг торжественно проехал сквозь толпу по асфальтированной дорожке, ведущей к реке, на берегу которой высилось несколько деревьев и расстилались спортивные площадки. Все это напоминало скорее Шервудский лес, нежели университетский городок. На газонах кишмя кишели подростки. Мальчишки и юные девушки сидели в палатках, жгли костры, валялись пьяные или одуревшие от наркотиков, перекидывались друг с другом пластиковыми летающими тарелками, пели, курили, ели, раздевались, купались в реке в одних трусиках, невзирая на пол. Тут и там торчали ярко-синие вонючие переносные уборные.
– Сбор племен, – пробормотал Донни.
– Сбор нашего поколения, – поправил его Триг.
Находиться рядом с Тригом было все равно что прогуливаться в компании Мика Джаггера[18]. Он был знаком со всеми и за время своей недолгой поездки по меньшей мере три или четыре раза останавливал свой «триумф» и вылезал наружу, когда кто-нибудь из его многочисленных протеже бросался чуть ли не под колеса машины, чтобы обнять его, спросить совета, сообщить какую-нибудь новость или сплетню или просто чуть-чуть побыть с ним рядом. Удивительное дело: он помнил всех по имени. Всех! Он ни разу не задумался, ни разу не обошелся местоимением, ни разу не ошибся. Он, казалось, наполнялся любовью, которую изливали на него мальчишки и девчонки, мужчины и женщины, даже какой-то обутый в шлепанцы престарелый бородач – тоже радикал, который, судя по его облику, вполне мог участвовать еще в Первой мировой войне.
– Послушай, парень, да они тебя любят, – заметил Донни.
– Просто я варюсь в этом котле семь долгих лет. Нужно хорошо знать народ. Хотя я серьезно устал. После этого уик-энда хочу спрятаться на ферме одного моего друга в Джермантауне. Порисовать птиц, покурить травки. Просто остыть от всего этого. Ты должен приехать туда вместе с Джулией, если она все еще здесь и нам удастся ее найти. Тридцать пятое шоссе, к северу от Джермантауна. Уилсон, на почте скажут, как туда проехать. Ну вот, кажется, это она.
Донни увидел ее почти сразу. Она обрядилась в длинное, почти до земли, индейское платье. Ее волосы были собраны на затылке и сколоты серебряной брошью работы индейцев навахо. Это Донни подарил ей эту брошь. Она обошлась ему в семьдесят пять долларов.
Этот проклятущий Фаррис оказался неподалеку от Джулии. Впрочем, он не разговаривал с нею, а лишь пристально смотрел на нее, словно пытался загипнотизировать.
– Эй! – крикнул Донни.
– Я доставил с Запада юного Лохинвара[19], – объявил Триг.
– О Донни.
– Немного порадуйтесь жизни, – сказал Триг. – Скажешь мне, когда тебе нужно будет уехать. А я тем временем пойду послушаю жалобы Питера Фарриса.
Но Донни уже не слышал его слов. Он, не отводя глаз, уставился на Джулию, и его сердце снова разрывалось. Каждый раз, увидев ее, он испытывал такое чувство, будто это происходит впервые. У него перехватило дыхание. Ощущая, как в нем разгорается яркий огонь, он обнял девушку.
– Прости, что я не сделал этого вчера. Я просто не мог поверить, что на самом деле вижу тебя. Ты же знаешь, как медленно я соображаю.
– Донни. Я звонила в казарму.
– Иногда они передают сообщения, а иногда и забывают. К тому же вчера я почитай что и не был в казарме.
– Что же случилось?
– Ну-у… Это слишком сложно, чтобы я смог так вот наскоро все объяснить. В общем, из тех вещей, с которыми я ничего не могу поделать. А как ты? Боже мой, любимая, до чего же хорошо снова тебя увидеть!
– О, я в полном порядке. Только вполне могла бы обойтись без этого лагеря. Мне необходимо как следует помыться под душем. Где здесь ближайший «Холидей»?[20]
– Когда все это закончится, не уезжай, пожалуйста, – вдруг выпалил он с таким видом, будто ему в голову наконец-то внезапно пришло нечто заслуживающее внимания. – Оставайся здесь, со мною. Мы поженимся.
– Донни! А как же роскошное венчание в церкви? И медовый месяц в сельской гостинице? И потом, нельзя же не пригласить всех подруг моей матери.
– Я…
С некоторым запозданием он понял, что она шутит, а она поняла, что он говорит совершенно серьезно.
– Я хочу, чтобы мы поженились, – сказал он. – Сейчас же.
– Донни, я так хочу, чтобы мы поженились, мне иногда кажется, что я умру, если этого вскоре не случится.
– Тогда мы это сделаем сразу же после того, как закончатся все безобразия этого уик-энда.
– Да. Как только все кончится, я выйду за тебя замуж. Я сниму квартиру. Я найду работу. Я…
– Нет, мне бы хотелось, чтобы ты после этого вернулась домой и закончила обучение. Возможно, меня демобилизуют досрочно и я тоже приеду домой. Мне выплатят выходное пособие. Кое-что есть на счету. Я смогу найти работу на неполный день. Получим квартиру в доме для женатых студентов. Это будет так здорово! А матери скажи, что мы устроим все полагающиеся приемы и вечеринки, так что она тоже сможет повеселиться.
– А что это тебя вдруг ударило?
– Ничего. Я просто понял, как много ты значишь для меня. И не хочу, чтобы ты и это понимание когда-нибудь меня покинули. Вчера вечером я был чертовым ослом. Я хочу, чтобы мы с тобой вместе – ты и я – были важнее всего на свете. Когда я уйду из армии, то даже буду помогать тебе во всех этих пацифистских заморочках. Мы остановим войну. Ты и я. Это будет просто грандиозно.
Они немного погуляли среди ребятишек. Впрочем, эти ребятишки были их ровесниками, но только вели себя глупо и дико, как будто праздновали осознание смысла своих жизней, проявившегося в том, что они участвуют в большом веселом приключении в Вашингтоне, округ Колумбия, останавливают войну, напиваются допьяна и запасают в себе на будущее тот же самый порыв. Донни чувствовал себя ужасно далеким от них, и уж конечно, он не был частью этой толпы. Но и частью Корпуса морской пехоты он себя тоже больше не ощущал.
– Ладно, – сказал он в конце концов, – мне пора возвращаться. Нас могут поднять по тревоге. Если ничего не случится, можно я подойду завтра?
– Я тоже постараюсь вырваться завтра, если здесь не будет никаких происшествий. Мы даже сами не знаем, что должно произойти. Говорят, что мы пойдем маршем к Пентагону и будем торчать там до конца недели. Очередное театральное представление.
– Пожалуйста, будь осторожна.
– Я постараюсь.
– Я разузнаю, что нужно сделать, чтобы пожениться по всем правилам. Только лучше будет, если в Корпусе об этом пока не узнают. Они все такие говнюки. А после того, как дело будет сделано, бумажки нам пригодятся.
– Донни, я люблю тебя. С тех самых пор, когда ты был с Пегги Мартин и я поняла, что ненавижу ее за то, что она гуляет с тобой. С тех самых пор.
– Мы проживем замечательную жизнь. Я тебе обещаю.
В этот момент он увидел, что к ним кто-то быстро приближается. Это был Триг, а следом за ним торопились Питер Фаррис и еще несколько человек.
– Эй, ребята, – крикнул Триг. – Только что сообщили по радио: военный округ Вашингтона объявил общую тревогу и всем военнослужащим приказано немедленно прибыть к месту службы.
– Вот сволочи, – выругался Донни.
– Началось… – сказала Джулия.
Глава 5
В ночной тьме метались и мигали световые вспышки. Забава получалась отличная, и настроение у всех было соответствующее – приподнятое и даже авантюрное. Все это походило на огромный ночной пикник или на слет бойскаутов. Кто отвечал за происходящее? Никто. Кто принимал решения? Никто. События просто совершались чуть ли не чудесным образом благодаря обильному присутствию в толпе представителей Майской трибы.
Под стенами Пентагона почти ничего не происходило. Все это, похоже, и впрямь было просто театром. К тому времени, когда Джулия, Питер и все возглавляемое ими войско аризонских крестоносцев на самом деле вторглись на правительственную территорию, по толпе демонстрантов пролетел слух, что армия и полиция не собираются никого арестовывать и что они могут стоять на траве перед огромным зданием военного министерства хоть до скончания века без всякого результата. Кому-то пришло в голову, что Пентагон сам по себе не является настоящей болевой точкой и потому будет гораздо больше толку, если они до начала утреннего часа пик займут мосты и таким образом парализуют весь город и правительство. И раз уж такое дело, часть демонстрантов возьмет в осаду Министерство юстиции.
Поэтому, оставив справа огромный «Мэрриот-отель», они пошли дальше, к находившемуся впереди мосту Четырнадцатой улицы. Джулия никогда не видела ничего подобного: все напоминало ей сразу и кинофильм, и веселую игру в войну, и театральное шоу, и сборища болельщиков, и футбольные матчи, на которых ей когда-то доводилось бывать. Сырой воздух был наполнен тревожным ожиданием; над головами стрекотали полицейские и армейские вертолеты.
– Боже мой, ты когда-нибудь видел что-либо подобное? – возбужденно обратилась она к Питеру.
– Ты не можешь выйти за него, – невпопад ответил тот.
– О Питер.
– Не можешь. Просто не можешь.
– Я собираюсь выйти за него замуж на следующей неделе.
– На следующей неделе ты, возможно, выйдешь из тюрьмы.
– Тогда мы с ним поженимся через неделю.
– Ему не разрешат.
– Мы сделаем это тайно.
– У нас слишком много других, куда более важных дел.
Растянувшейся, пожалуй, на полмили колонной по полсотни человек в ряд толпа молодежи миновала «Мэрриот». Кто их направлял? Шествовавшая впереди с рупорами кучка людей из Народной коалиции за мир и справедливость? Скорее всего, они шли, подчиняясь собственным инстинктам. Профессиональные организаторы всего лишь слегка направляли и до поры до времени обуздывали энергию молодого поколения. А тем временем воздух все сильнее наполнялся запахом травки, все громче звучал смех; время от времени из темного неба возникал вертолет агентства новостей, зависал над колонной и заливал ее ярким светом прожектора. А демонстранты приплясывали, взявшись за руки, и скандировали:
Раз, два, три, четыре, пять,
На вашу войну нам всем насрать!
Или же:
Хо, Хо, Хо Ши Мин,
Вьетконг[21] непобедим!
Или же:
Хватит стрелять,
Прекратите воевать!
Тогда-то и была предпринята первая атака слезоточивым газом.
Газ был едким и режущим и обладал могучей силой, лишая людей способности соображать и нормально ориентироваться. В глазах Джулии потемнело от боли, и весь мир вокруг нее внезапно начал вращаться. Самый воздух превратился во врага. Все громче слышались крики и иные звуки, свидетельствовавшие о нарастающей растерянности, от которой лишь один шаг до паники. Джулия рухнула на колени, ее тело сотрясалось от кашля. Целую секунду для нее не существовало ничего, кроме боли, от которой горели легкие, и огромной, сокрушающей силы газа.
Но она осталась на месте с несколькими своими спутниками, хотя Питер куда-то исчез. Воздух был насыщен отравой, и глаза демонстрантов застилали слезы. Но она повторяла про себя: «Я не уйду отсюда. Они не заставят меня отступить».
Внезапно появился какой-то человек с ведром, наполненным мокрыми белыми тряпками.
– Дышите сквозь тряпки, – крикнул он, – и вам сразу полегчает. Если мы не сдадимся, они отступят. Вперед, мужайтесь, сохраняйте веру.
Кое-кто из юнцов все же подался назад, но большая часть оставалась на месте, следуя совету опытного ветерана движения. А кто-то – никто и никогда не смог бы сказать кто или почему – первым сделал несколько шагов. К нему присоединился второй, третий, остальные, а потом даже и те, кто оробел на первых порах. Людская масса двинулась вперед, не для нападения и, конечно, не для того, чтобы покарать тех, кто пытался преградить ей путь, а исключительно из уверенности в том, что никто не сможет удержать молодежь, потому что ее силам нет предела.
Пройдя немного дальше, Джулия увидела впереди заграждение из полицейских автомобилей, стоявших с зажженными фарами и беснующимися мигалками, а за ними – множество людей в военной форме; вероятно, это были те самые семь с половиной тысяч национальных гвардейцев, вызванных по случаю беспрецедентных массовых беспорядков, о которых сообщали газеты. Они были похожи на насекомых: черные, с гигантскими глазами и вытянутыми мордами, снабженными внизу утолщениями вроде мощных мандибул. «Маски», – поняла она. Они надели противогазы, все до одного. Это привело ее в бешенство.
– Предлагаем вам разойтись! – загремел усиленный мегафоном голос. – Предлагаем немедленно разойтись. Те, кто не подчинится, будут арестованы. У вас нет разрешения на шествие.
– Ах вот, оказывается, в чем дело, – со смехом выкрикнул кто-то. – Знал бы, что у нас нет разрешения, нипочем не вышел бы из дома!
Над головами все так же стрекотал вертолет. Направо, за Потомаком, показалось солнце. Джулия взглянула на часы. Почти шесть.
– Не останавливайтесь! – скомандовал кто-то из демонстрантов. – Раз, два, три, четыре, пять, на вашу войну нам всем насрать!
Джулия терпеть не могла ругани, ее прямо-таки коробило, когда Донни случалось выругаться при ней, но сейчас, когда она была стиснута в толпе, обоняла едкий запах рассеивавшегося газа, из глаз текли слезы, а сердце гневно колотилось, она сама не задумываясь выкрикивала бранные слова вместе со всеми остальными.
Раз, два, три, четыре, пять,
На вашу войну нам всем насрать!
Эти незатейливые слова звучали как гимн, как боевой клич, вливали новые силы в души замявшихся было на месте ребят, и те двинулись быстрее. Освещенные мятущимся светом мигалок полицейских автомобилей, скачущими лучами прожекторов вертолетов, они сплошным потоком неслись вперед. Те, кто на первых порах поддался страху, вновь обрели утраченную храбрость, прекратили отступление и, вдохновленные примером тех, кто не покинул шествие, снова влились в колонну.
Пум! Пум! Пум!
Еще один залп донесся из-за заграждения, маленькие гранатки, злобно шипя, упали на асфальт в самой людской гуще и принялись извергать густые облака отравы. Но юнцы теперь знали, что этот яд не может убить их и что ветер через считаные секунды унесет ядовитое облако прочь.
Раз, два, три, четыре, пять,
На вашу войну нам всем насрать!
Джулия кричала во все горло. Она кричала от имени несчастного бледного Донни, лежавшего на больничной койке с подвешенным над ним мешком плазмы, с ввалившимися щеками, с глазами, только-только освободившимися от страха смерти, которая лишь немного промахнулась. Она кричала от имени других мальчиков, оказавшихся в этом ужасном месте, оставшихся покалеченными и утративших надежды – лишившихся лиц, лишившихся ног, лишившихся пенисов; она кричала от имени знакомых девочек, которым суждено всю жизнь горевать, потому что их женихи, или братья, или мужья вернулись домой в пластиковых мешках, заколоченных в деревянные ящики; она кричала от имени своего отца, который проповедовал «чувство долга», но сам на протяжении всей Второй мировой войны сколачивал состояние, продавая страховки; она кричала от имени всех детей, избитых во время всех демонстраций, которые проводились в течение последних семи лет; она кричала от имени насмерть перепуганной голой маленькой девочки, пытающейся убежать от напалмового облака; она кричала от имени низкорослого человека со связанными за спиной руками, которому выстрелили в голову и он упал на землю, залив ее кровью.
Раз, два, три, четыре, пять, На вашу войну нам всем насрать!
Теперь уже они все шли вперед – сотни, тысячи. Вот они поравнялись с полицейскими автомобилями, вот они миновали полицейские автомобили, вот разбежалась полиция, вот разбежалась Национальная гвардия.
– Держитесь! Держитесь, черт бы вас подрал! – надсадно завопил кто-то, когда мимолетная стычка закончилась.
Перед демонстрантами теперь лежал пустой мост, выходивший прямиком к памятнику Джефферсону. Впереди возвышался в утреннем свете Капитолий, из-за деревьев выглядывал памятник Вашингтону, а справа торчали кварталы Альфавилля и новое здание Министерства здравоохранения, образования и социальной защиты. И нигде не было видно ни одного полицейского автомобиля, ни единого копа.
– Мы это сделали, – сказал кто-то неподалеку. – Сделали!
Да, так оно и было. Они захватили мост, одержали великую победу. Они заставили государство уступить. Они провозгласили мост Четырнадцатой улицы принадлежащим Народной коалиции за мир и справедливость.
– Мы это сделали, – повторил кто-то совсем рядом с нею.
Это был Питер.
– Сержанты и командиры отделений, выйти вперед для получения задания! Сержанты и командиры отделений, выйти вперед для получения задания!
Люди разбрелись по широкой эспланаде закрытого для проезда Девяносто пятого шоссе. Они находились в глубине округа Колумбия, примерно в полумиле от моста Четырнадцатой улицы, за барьером, составленным из джипов, полицейских автомобилей и военных грузовиков. С «левого борта» за военными наблюдал укрывшийся за мраморными колоннами и цветущими кизиловыми деревьями блестящий мраморный Джефферсон. Над головой простиралось окрашенное в бледно-лимонный цвет рассветное небо, в котором суетились вертолеты, производившие гораздо больше шума, чем можно было ожидать, глядя на их изящные силуэты. Все происходившее напоминало один из тех кинофильмов пятидесятых годов, в которых на город нападает какое-нибудь чудовище, полиция с военными наскоро сооружают баррикады, чтобы воспрепятствовать монстру, а в это время в неведомой лаборатории множество людей, облаченных в белые халаты, самоотверженно трудятся, создавая секретное оружие, которое сможет уничтожить монстра.
– Напалм, – наставительно произнес Кроу. – Я обязательно воспользовался бы напалмом. Убить тысячи две ребятишек. Дать им хорошенько прожариться и со смаком позавтракать. И устроить в Кенте[22] хорошенький пикник. Мальчик, война закончится завтра же.
– Неужели ты считаешь, что вояки об этом не думали? – через плечо бросил Донни, направляясь на совещание командиров.
Он проскользнул через третье отделение, пробрался мимо других отделений и взводов, состоявших из молодых людей, комично разодетых в боевое снаряжение, точно так же как и он, и чувствовавших себя одинаково глупо из-за огромных кастрюль, болтавшихся на головах. Со шлемами вообще было странное дело: когда в шлеме нет нужды, он кажется прямо-таки чудовищно смешным, но когда без него не обойтись, к нему относишься как к Божьему дару. Но сегодня, конечно, был первый случай.
Донни добрался до места конклава. Там находился комендант базы, а рядом с ним стояли трое мужчин в десантных комбинезонах с надписью на спине «Министерство юстиции» и несколько гражданских чиновников, полицейских, пожарных, а также какие-то сконфуженные офицеры Национальной гвардии. Уже успел пронестись слух, что они запаниковали и сбежали вместе со своими людьми с заслона перед мостом.
– Ну ладно, все в порядке, – громко сказал полковник. – Сержант-майор, все собрались?
Сержант-майор провел быструю перекличку своих сержантов; каждый кивнул, подтверждая тем самым присутствие своего подразделения. Перекличка была выполнена в высшей степени профессионально и заняла не более тридцати секунд.
– Все в сборе, сэр.
– Отлично, – похвалил полковник.
Он поднялся в открытый джип, чтобы подчиненные могли лучше его видеть, и заговорил громким четким командирским голосом:
– Ну что ж. Как вы знаете, в четыре ноль-ноль большая масса демонстрантов ворвалась с правой стороны на мост Четырнадцатой улицы и полностью блокировала его. Движение остановлено аж до самой Александрии. Другие мосты к настоящему времени уже расчищены, но здесь сложилась тяжелая ситуация. Министерство юстиции обратилось к Корпусу морской пехоты за помощью в расчистке моста, и наше командование приказало нам выполнить это задание. А теперь я хочу разъяснить вам, что это значит: мы очистим мост, сделаем это быстро и профессионально, с минимальным применением силы и по возможности без нанесения телесных повреждений. Понятно?
– Так точно, сэр, – послышалось со всех сторон.
– Я хочу, чтобы рота «А» и рота «Б» выстроились в шеренги поотделенно, а штабная рота двигалась сзади в качестве резерва. Мы не имеем полномочий для ареста, и я не хочу, чтобы кого-нибудь арестовывали. Мы будем двигаться с примкнутыми штыками под прикрытием слезоточивого газа умеренной концентрации. Ножны не снимать. Ни при каких обстоятельствах не пускать штыки в ход. Не должно пролиться ни капли крови. Мы возьмем не силой, а твердым порядком и высоким профессионализмом. За нами будет следовать подразделение полиции округа Колумбия, специально предназначенное для производства массовых арестов. Вот они-то и будут забирать тех демонстрантов, которые не пожелают рассеяться. Предельная дистанция нашего продвижения – дальний конец моста.
– Резиновые пули, сэр?
– Ответ отрицательный. Повторяю, отрицательный. Никаких резиновых пуль. Ни одного выстрела сегодня сделано не будет. Перед нами американские дети, а не вьетконговцы. Начало движения в девять ноль-ноль. Командиры рот и старшие сержанты, я хочу, чтобы вы посовещались между собой и выставили вперед, на линию контакта, свои лучшие подразделения. Рассматривайте операцию как стандартные учения по подавлению массовых беспорядков. Ну что ж, вам осталось проявить свой высокий профессионализм.
– Разойдись!
Донни вернулся к своему отделению; другие командиры поспешили к своим. Точно так же, как потягивается просыпающееся могучее животное, часть морской пехоты на глазах обретала подтянутость, по мере того как приказания доходили до самых мелких подразделений. Слышались негромкие шутки, в которых отчетливо улавливалось осознание двусмысленности положения, однако все говорило о том, что морские пехотинцы везде и всегда предпочитают делать хоть что-нибудь, чем не делать ничего.
– Мы пойдем клином повзводно, – объяснил Донни солдатам. – Сержант-майор будет задавать ритм.
– Штыки?
– Примкнуть, но надеть ножны. Как можно меньше применяйте силу. Мы должны вытеснить этих людей с моста одним лишь своим видом. Никакой стрельбы, никаких прикладов – только твердая уверенность. Понятно?
– Противогазы?
– Я уже сказал: в противогазах. Кроу, ты что, не слышал? Нам подкинут немного слезогонки.
Донни оглянулся. Сержант-майор уже стоял в сотне метров от грузовиков, и морские пехотинцы сбегались к нему для построения перед выходом на задание. Донни посмотрел на часы. Они показывали 8:50.
– Ладно, давайте собираться и пойдем на позиции. Становись! Равнение на меня!
Солдаты молниеносно рассыпались по привычным местам, и отделение рысцой подбежало к колонне, формировавшейся на широком белом полотне пустого шоссе.
Питер держал Джулию за руку. Он был бледен, но настроен решительно; по лицу все еще текли слезы после газа.
– Все будет хорошо, – продолжал повторять он, хотя было заметно, что он успокаивает скорее самого себя, чем ее. Он был как-то особенно печален, и у Джулии даже мелькнуло желание прижать его к себе и приласкать.
– Внимание! – прогремел усиленный мегафоном голос. – У агентства новостей есть камеры на вертолетах, и нам только что сообщили, что морская пехота выстроилась и направляется сюда, чтоб выгнать нас.
– О, похоже, здесь скоро станет совсем весело, – пробормотал Питер. – Морская пехота…
– Хочу дать всем совет. Не пытайтесь сопротивляться, не то вас могут избить или вовсе искалечить. Не кричите на них, не ругайте их. Просто медленно идите вперед. Помните, это ваш мост, а не их. Мы освободили его. Мы владеем им. К черту все, мы не уйдем.
– К черту все, мы не уйдем, – повторил Питер.
– Какая гнусность, – горестно сказала Джулия. – Они не идут сюда сами, эти парни из высоких кабинетов, из-за которых творятся все эти гадости. Они посылают сюда Донни, которому приходится выполнять свою работу. И именно он оказывается крайним.
Но Питер ее не слушал.
– Вот и они, – сказал он, рассмотрев слезящимися глазами надвигающуюся четкую фалангу людей, одетых в камуфляжную форму. Корпус морской пехоты Соединенных Штатов приближался неспешной рысцой; солдаты держали винтовки наперевес, на них были даже каски, что вместе с противогазами превращало людей в насекомых или в роботов.
«К черту все, мы не уйдем!» – негромко, но твердо скандировала толпа. «Морская пехота, иди домой!» И снова: «К черту все, мы не уйдем!»
Подразделение морской пехоты двигалось вперед, подчиняясь голосу сержант-майора: «Ать-два-три-четыре, ать-два-три-четыре», и отделение Донни, сохраняя четкий порядок, бежало вместе со всеми немного левее острия клина – построения для разгона толпы.
На бегу Донни даже чувствовал себя немного лучше; он влился в устойчивый ритм, и тяжелая амуниция свободно ерзала по телу. Шлем, погромыхивая, болтался на голове, эластичные ремни мягко натягивались. По его лицу под маской противогаза стекал пот, скапливался на ресницах, щипал веки и попадал в глаза. Но это не имело никакого значения.
Через линзы маски мир казался каким-то грязноватым. Перед собой он мог разглядеть массу демонстрантов, усевшихся на мосту и яростно смотревших на приближавшихся солдат.
«К черту все, мы не уйдем!» чередовалось с «Морская пехота, иди домой! Морская пехота, иди домой!» Эти крики гулко разносились в воздухе, но звучали наивно и глупо. Их уже отделяло от толпы не более пятидесяти метров, когда сержант-майор отчаянно завопил:
– На месте! Стой!
На мосту сошлись две молодые Америки. С одной стороны было около двух тысяч молодых людей от четырнадцати до, наверное, тридцати лет, хотя в основном двадцатилетних, Америка колледжей, Америка нонконформизма, выражавшегося через полный конформизм: все были одинаково одеты в джинсы и футболки, все носили длинные, развевавшиеся на слабом ветерке красивые волосы, все были бледны, эксцентричны, все пребывали под влиянием травки или ханжеских лозунгов; они стояли здесь, черпая силу друг у друга, а над головами у них колыхался целый лес плакатов: «НАРОДНАЯ КОАЛИЦИЯ ЗА МИР И СПРАВЕДЛИВОСТЬ», «АРМЕЙСКИЕ ЗАСРАНЦЫ, ИДИТЕ С НАМИ», «ПРЕКРАТИТЕ ВОЙНУ», «К ЧЕРТУ ВОЙНУ», «МОРСКАЯ ПЕХОТА ДОЛЖНА УЙТИ».
Другую Америку представляли шестьсот пятьдесят сильных, одетых в зеленую диагоналевую полевую форму мужчин, вооруженных незаряженными винтовками и штыками в ножнах, три роты морских пехотинцев, средний возраст которых составлял те же двадцать лет. Их серьезные лица, скрытые каучуком и пластмассой противогазовых масок, были чисто выбриты, волосы коротко острижены, и все же они были тоже растеряны и напуганы, как и те дети, которые стояли перед ними, только немного по-иному. Они и сами были, по существу, такими же детьми, но никто не желал обращать на это внимание. За их спинами находились полицейские автомобили, санитарные кареты, пожарные машины, фургоны для арестованных, командиры их собственного корпуса, репортеры агентств новостей, чиновники Министерства юстиции. Но впереди шли все-таки они.
Из-за спин остановившихся солдат вышел облаченный в синий комбинезон человек из Министерства юстиции. В руках у него был мегафон.
– Это незаконное шествие. У вас нет разрешения на его проведение. Приказываю вам разойтись. Если вы не разойдетесь, мы очистим мост. Повторяю, приказываю разойтись!
– К черту все, мы не уйдем! – раздался многоголосый ответ.
Выждав, пока крики стихнут, чиновник повторил свое требование и добавил:
– Через две минуты мы произведем атаку слезоточивым газом, а морская пехота начнет вытеснять вас. Повторяю, вам приказано разойтись!
Последовала недолгая тишина, а потом вперед выскочил молодой человек. С криком:
– Вот тебе твое сраное разрешение!
Он спустил джинсы, пригнулся и показал наступавшим бледную задницу.
– Боже ты мой, какой хорошенький! – пропищал Кроу. Он говорил громко, и, несмотря на противогаз, его было хорошо слышно. – Я его хочу!
– Кроу, заткнись, – приказал Донни.
Человек из Министерства юстиции отступил за цепь. Солнце поднялось уже высоко, стало жарко и душно. Наверху кружили вертолеты, и лишь их винты немного шевелили воздух.
Раздался другой, усиленный мегафоном голос, на сей раз со стороны демонстрантов. Кто-то из ветеранов наставлял молодежь:
– Не пытайтесь подбирать и отбрасывать газовые гранаты, как только они упадут. Они очень горячие. Не бойтесь. Газ очень быстро улетучится.
– Газ! – раздалась команда.
Шесть мягких хлопков известили о выстреле шести газовых пушек, принадлежавших полиции округа Колумбия. Снаряды, извергая белый пар, скользнули по мостовой. Они подпрыгивали, крутились и метались из стороны в сторону. Смысл такой стрельбы заключался в том, что газовые бомбы влетали в толпу на малой скорости, тогда как при стрельбе поверху они набирают большую скорость и вполне могут кого-нибудь убить.
– Газ! – снова донеслась команда, и в толпу полетели еще шесть газовых бомб.
Затем воздух сотряс крик сержант-майора:
– Ружья на руку!
И в следующее мгновение винтовки, находившиеся в походном положении на груди, мелькнули в воздухе справа от каждого солдата, каждый приклад оказался накрепко прижат к телу локтем правой руки, каждый ствол с примкнутым штыком в ножнах торчал вперед под углом сорок пять градусов по отношению к земле.
– Приготовиться к движению! – раздалась следующая команда.
Только у одного Кроу винтовка дрожала, вероятно от волнения, но у всех остальных штыки грозно торчали вперед. Донни прямо-таки чувствовал, как толпа демонстрантов подалась было назад, затем все же собралась и укрепилась в своем упорстве. Среди людей плавали облачка слезоточивого газа. Это была всего лишь толпа, отдельные лица расплывались, сливались в единое пятно в мути линз и газовой дымке. Неужели Джулия тоже находится там?
– Шагом… марш! – прогремела заключительная команда, и морские пехотинцы затопали вперед.
«Ну, была не была», – подумал Донни.
Наверное, именно так должны были выглядеть казаки. Зеленая цепь солдат расходилась под углом в обе стороны от острия стрелы, образованной безжалостными мальчишками в шлемах, с лицами, спрятанными за масками.
