Стивен Чбоски
Воображаемый друг
Глава 6
Кристофер поднял голову. Облако-лицо загородили деревья. Какой дремучий лес! До слуха доносился шум дождя, но на землю не упало ни капли. Она вся иссохла. Сморщилась, как старушечья кожа. Древесные кроны сомкнулись шатром. И под этим шатром что-то хоронилось.
Кристофер.
Он обернулся. Волосы встали дыбом.
– Кто тут? – спросил Кристофер.
Ответа не было. Разве что тихое, неглубокое дыхание. Может, это шуршал ветер. Но кто-то явно топтался рядом. Кристофер это чувствовал. Как чувствуешь на себе пристальный чужой взгляд. Такое же чувство давным-давно подсказало Кристоферу, что Джерри – гнусный тип, задолго до того, как это дошло до мамы.
Кристофер услышал шажок.
Обернулся, но это всего лишь падала сосновая шишка. Тук-тук-тук. Поскакала по земле и остановилась там, где пролегала
Тропа.
Тропа, усыпанная сосновой хвоей. И редкими сухими ветками. Но угадывалась она безошибочно. За много лет ее утрамбовали велосипедные колеса и бег взапуски с крутых горок. По этой тропе ребята срезали путь на другой конец города. Но теперь она, похоже, оказалась никому не нужна. Возведенный вокруг стройки забор не пускал сюда детей уже многие месяцы, а то и годы. Свежих следов тут не появилось.
Кроме одного.
В грязи Кристофер увидел отпечаток башмачка. Подошел ближе, примерился к этому следу.
Отпечаток был немного меньше его кроссовки.
След ребенка.
И тут послышался детский плач.
Вглядевшись, Кристофер обнаружил, что следы ребенка ведут дальше, причем очень, очень далеко. И звук шел с той же стороны. Издалека. Не иначе как уже из-за леса.
– Эй! Как ты там? – пронзительно выкрикнул Кристофер.
Малыш заплакал громче.
У Кристофера заколотилось сердце; внутренний голос молил его выбраться из чащобы, вернуться в школу и дожидаться мать. Но здесь ребенок попал в беду. А потому Кристофер, всеми силами отгоняя страх, двинулся по следам. Сначала медленно. Осторожно. Увидел козий мостик, перекинутый через старое русло. Следы обрывались у ручья и появлялись снова на другом берегу. Мокрые и грязные. Похоже, малыш был уже близко.
На помощь.
Это прошелестел чей-то голос? Или ветер? Кристофер ускорил шаг. Детские следы вели мимо полого бревна, из которого давным-давно будто пытались выдолбить каноэ. Кристофер посмотрел вперед. Никого. Да, не иначе как ветер. Странно как-то. Но другого объяснения он не находил, потому что не заметил ничего особенного.
Кроме света.
Свет был далеко впереди. Ярко-голубой. И плач доносился оттуда же. Кристофер пошел на свет. Чтобы помочь малышу. С каждым шагом свет виделся все ярче. И деревья расступались. Над головой уже не нависали древесные кроны.
Кристофер вышел на поляну.
Посреди леса. Идеальный круг зеленой травы. Обрамленный деревьями. Кристофер теперь видел небо. Но что-то было не так. Ведь он входил в лес при свете дня. А теперь вдруг опустилась ночь. В вышине чернело небо. Звезды падали одна за другой. Фейерверк, да и только. Но луна светила до того ярко, что освещала поляну как днем. Голубая луна.
– Ау? – позвал Кристофер.
Повисла тишина. Ни плача. Ни ветерка. Ни голосов. Оглядевшись, Кристофер увидел только цепочку шагов, упиравшуюся в
Дерево.
Оно росло среди поляны. Корявое, как изуродованная артритом старческая рука. Будто высунутая из земли, чтобы схватить парящую в небе птицу.
Кристофер не удержался. Он пошел по следам. Замер у дерева, протянул руку. Но под ладонью ощущалась вовсе не кора. И даже не древесина.
А вроде как живая плоть[19].
Кристофер отпрянул. Его словно ударило. Что-то не ладно. Все неправильно. Он должен находиться совсем не здесь. В поисках обратного пути он стал смотреть под ноги. Нужно выбираться. Мама наверняка не находит себе места. Вот и тропа. На ней детские следы. Но цепочка их не та, что прежде.
Рядом со следами ног теперь виднелись еще и вмятины от ладоней.
Словно ребенок двигался по-звериному, на четвереньках.
Хрусть!
Кристофер обернулся. Где-то треснула ветка. Он слышал, как вокруг просыпается живность. Окружает поляну. Раздумывать было некогда. Он бросился бежать по тропе. Из последних сил. Пересек поляну. И снова нырнул в чащу. Но среди деревьев пришлось остановиться.
Тропа исчезла.
Он оглядывался, пытаясь найти дорогу, но мгла сгущалась. На небе – ни звездочки. Луну теперь заволокло насмешливое облако-лицо, похожее на одноглазого пирата.
– На помощь! – прокричал ему Кристофер.
Но подул ветер, и облако укутало луну плотным одеялом. Все поглотила тьма. Боже. О Боже. Опустившись на колени, Кристофер начал разгребать сосновые иголки. Исступленно. Лишь бы найти тропу. Хвоя впивалась в ладони.
Кристофер снова услышал малыша.
Но тот больше не плакал.
Он хихикал.
Под хвоей Кристофер все же нащупал тропу и дальше пополз на четвереньках. Прочь отсюда! Быстрей! Одна эта мысль крутилась в голове. Быстрей!
Хохоток приближался.
Кристофер припустил, как нахлестанный. В спешке сбился с дороги. Дальше пришлось бежать, не разбирая пути. Продираться сквозь чащобу. Возле ручья он споткнулся. Оставил позади мостки. Упал и ободрал коленку. Но ему было все равно. Он бежал дальше. Со всех ног. И впереди увидал свет. Ну вот. Наконец-то. Фонарь. Просто чудо.
Хохоток не отставал.
Кристофер припустил к фонарю. На свет. Выбежал из леса. И остановился, когда понял, что попал совсем не на шоссе.
А опять на ту же поляну.
И светил ему не фонарь.
Ему светила луна.
Озираясь, Кристофер чувствовал, как на него таращится вся живность разом. Чудовища и звери. С горящими глазами. Окружают поляну. Хохоток все ближе. И громче. Засада! Нужно спасаться. Искать дорогу. Любую.
Он бросился к дереву.
Начал карабкаться по стволу. Древесина под ладонями казалась податливой, как живая плоть. Будто опорой ему служили не ветви, а чьи-то руки. Но Кристофер не поддавался этому чувству. И гнал себя как можно выше, чтобы сориентироваться. Когда он долез почти до самой верхушки, завеса облаков лопнула. Поляну ярким светом озарила луна.
И тогда Кристофер кое-что разглядел.
На другом краю поляны. Спрятанное в лиственных зарослях. Похожее на грот. Но нет. Это оказался тоннель. Созданный человеческим трудом. Укрепленный изнутри бревнами. С допотопной узкоколейкой, проложенной по дну. Кристофер сделал вывод. Любая железная дорога ведет к станциям, а те ведут к городам.
Спасительная зацепка!
Он спустился по сосновым ветвям. Спрыгнул на землю. В лесу ощущалось чье-то присутствие. Кристофера буравили недобрые взгляды. Под ними страшно было шевельнуться.
Но он ринулся бежать.
Со всех ног. Что было сил. Спиной Кристофер чувствовал погоню. Но не оборачивался. Добежав до входа, заглянул в тоннель. Вглубь ржавым хребтом тянулась узкоколейка. А в конце тоннеля брезжил свет луны. Спасение!
Кристофер бросился туда. Стены и потолок поддерживала деревянная обшивка – ни дать ни взять грудная клетка кита. Но бревна состарились. Обветшали, подгнили. Да и узок такой тоннель для поездов. Что же это за место? Подземный ход? Сточная труба? Или пещера?
Штольня.
Его будто окатили холодной водой. Пенсильванский угольный бассейн. Им на уроке показывали фильм. Как шахтеры с помощью вагонеток поднимали на поверхность скопившийся в шурфе мусор – для сжигания. Кристофер побежал дальше. К лунному свету в конце тоннеля. Глядя под ноги, чтобы не оступиться. И тут он снова увидел детские следы. Да и хохоток не заставил себя ждать. Пискнул совсем рядом.
Лунный свет впереди померк: это облака затеяли игру в прятки. Мир почернел. Впотьмах Кристофер пробирался на ощупь. Пытался держаться у стены. Спотыкался о рельсы и, как слепой, вытягивал руки вперед. И наконец что-то нашел. Нащупал что-то в темноте.
Это была детская ручонка.
Кристофер
бесследно
исчез
на
шесть
дней
и
ночей.
Часть II. Мечты сбываются
Глава 7
Мэри Кэтрин терзалась чувством вины. Обычное дело. Муки эти зародились десять с лишним лет назад, когда она впервые стала посещать уроки катехизиса, которые вела миссис Рэдклифф в Общинном католическом центре. Но сейчас у нее на душе было тягостно как никогда. Даже не верилось, что она так себя распустила. В законе черным по белому прописано: лицам, не достигшим установленного возраста, запрещено управлять транспортными средствами после полуночи. Сейчас уже 23.53, а до дому оставалось по меньшей мере десять минут езды. Как можно было забыть о времени?
– Тебя лишат прав! Дурища! – ругала она себя.
Сколько времени ты убила на получение водительского удостоверения? Не помнишь?! Пришлось умолять маму хотя бы замолвить за нее словечко перед отцом. И к тому времени, как мама собралась с духом, по ходу дела приговорив пару (коробок) белого вина, они с ней вдвоем чуть ли не месяц обхаживали отца, чтобы тот подписал согласие на посещение дочерью занятий по управлению автомобилем. Если другим ребятам хватило одного курса вождения, то Мэри Кэтрин пришлось пройти два. Если другие родители отпускали своих детей на МакЛафлин-роуд или на автодром в торгово-развлекательном центре, а то и – Бог свидетель – на скоростное девятнадцатое шоссе, то Мэри Кэтрин по-прежнему не выезжала за пределы церковной парковки. Ладно бы еще кружила по большой стоянке у собора Вознесения Господня. Так нет: отиралась на пятачке возле церкви святого Иосифа! Приехали!
Когда беспутная Дебби Данэм по прозвищу «Дай нам» и эта насквозь пропитая Мишель Горман уже гоняли в Питтсбург и там рассекали по центральным улицам, Мэри Кэтрин практиковалась брать с места и сдавать назад на подъездной дорожке у родительского дома.
– Эй, Непорочная Дева Мария, – изводила ее Дебби в школьной раздевалке, – я сейчас домой, не подбросишь ли меня от тротуара до крыльца?
Мэри Кэтрин привыкла, что ее дразнят. «Благочестивым девочкам даже прозвища достаются благочестивые», – привычно повторяла ей мама, и Мэри Кэтрин не могла сдержать слез, получая набивший оскомину совет не обращать внимания. Но Дебби Данэм вконец распоясалась. Если речь заходила о христианстве, она занимала позицию «Христиан – ко львам»[20]. Когда Мэри Кэтрин окончила католическую среднюю школу, переход в городскую гимназию, где были старшие классы, дался ей неимоверно тяжело. Но если рассудить, в этом мире, где на любой вопрос предлагается множество ответов, путь истинно верующего не бывает легким.
Впрочем, католическое чувство вины имело и свои плюсы. За Мэри Кэтрин не числилось ни единого прогула, она была круглой отличницей, заработала дополнительный зачетный балл, уже набрав необходимые девяносто девять, и в течение 2020 года с блеском сдала тесты за курс средней школы – все это вместе взятое наконец-то смягчило ее отца. Наконец-то даже он признал, что у него выросла самая ответственная дочь, о какой только можно мечтать. Он благословил ее на экзамен по вождению. И она прошла с первого раза. С Божьей помощью. А когда ей по почте прислали настоящие взрослые права, на них красовалось сногсшибательное фото. Поскольку тщеславие есть грех, чувство вины нахлынуло даже в тот момент. Но быстро улетучилось. Потому что ей исполнилось семнадцать. Потому что она получила права. И почти окончила школу. Поступать она собиралась в католический университет «Нотр-Дам»[21]. Жизнь виделась бесконечной, а предоставляемые свободой возможности – безграничными.
Оставалось только вернуться до полуночи.
А иначе все рухнет.
Часы показывали 23.54.
– Дьявольщина! – выпалила она, но тут же перекрестилась и поправилась, надеясь, что этого будет достаточно: – Чтоб тебя…
Мэри Кэтрин прокручивала в голове свою ошибку. С Дагом они встретились в 21.30. Билетер сказал, что продолжительность фильма – два часа. То есть сеанс должен был закончиться в 23.30. А если не дожидаться титров, то и в 23.27, хотя ее будет точить вина от неуважения к этим людям, которые так старались. В любом случае времени достаточно, правда же? Но перед фильмом начались рекламные ролики. Потом трейлеры к «Плохому Коту в 3D» (кому нужны новые серии – хватит уже!). Когда начался показ, Мэри Кэтрин даже не смогла вспомнить, на какой фильм они пришли. У нее в планах была новая романтическая комедия студии Уолта Диснея. Но Даг притащил их на фильм-катастрофу.
Даг, болван.
Почему самых умных мальчишек вечно тянет на самые тупые фильмы? Даг с детского сада был в числе первых. Ему как лучшему ученику доверили подготовить речь для торжественной части выпускного вечера; любой университет, даже светский, принял бы его вне конкурса. Но ему приспичило увидеть, как мир в очередной раз будет рушиться почти до основания.
– Нет, Даг, – выговорила она за рулем, готовясь к ссоре, начинать которую вовсе не собиралась. – Мне не нравится, когда ты добавляешь в попкорн шоколадно-мятное драже. Это нисколько не улучшает вкус!
На часах было 23.55.
Дьявольщина!
Мэри Кэтрин просчитала разные варианты. Можно превысить скорость, но если она при этом нарвется на штраф, то будет заперта дома до скончания века. Можно пару раз пренебречь знаком «стоп», но это еще хуже. Единственная разумная возможность – свернуть на девятнадцатое шоссе, но отец запрещал ей выезжать на скоростные трассы. Чти отца своего и матерь свою – в большинстве случаев она придерживалась этой заповеди, но сейчас возникла чрезвычайная ситуация. Нужно было либо съехать на девятнадцатое шоссе и за пару минут добраться до дому, либо смириться с опозданием.
Она вписалась в поворот.
Движение было просто сумасшедшее. У нее колотилось сердце, когда все попутные автомобили обгоняли ее по левой полосе, а в правой тащилась она одна с дозволенной ей в темное время суток скоростью семьдесят километров в час. Нет, рисковать она не могла. Ни под каким видом. Тем более на магистрали. Да отец за одно это отберет у нее права. И она никогда больше не сядет за руль маминой «Вольво».
– Боже милостивый, – заговорила вслух Мэри Кэтрин, – помоги мне успеть домой до полуночи, и в воскресенье я пожертвую церкви больше обычного, клянусь.
При этих словах что-то стало ее душить. Застарелая вина. Застарелый страх. Как ей помнилось, началось это в минувшем году, под Рождество, когда они с Дагом припарковались возле милл-гроувской начальной школы. Начали целоваться с языком, и вдруг Даг коснулся ладонью ее левой груди через пушистый свитер – бабушкин подарок. Это длилось не более секунды, и он клялся, что у него просто соскользнула рука. Но Мэри Кэтрин на это не повелась. Она сильно на него рассердилась. Но если честно, еще больше она рассердилась на себя.
Потому что ей было приятно.
Она не собиралась признаваться в этом Дагу. Но вернувшись домой, невольно раз за разом прокручивала в голове тот миг. Воображала, будто его руки проникли под блузу и легли на чашечки бюстгальтера. А потом проникли под бюстгальтер. И заскользили по голому телу. От жуткого чувства вины ей уже стало казаться, что она могла забеременеть от руки Дага, которая легла на ее пушистый свитер. Безумие, конечно. Хотя понятно, что забеременеть можно только от полового акта. Не зря же она посещала занятия по охране здоровья. Как-никак, ее родители-католики не доводили свою веру до такого абсурда. И все же страх не отступал. И она поклялась Господу, что покается во всех своих грехах и оставит на подносе для пожертвований все деньги, заработанные присмотром за детьми, если только Он избавит ее от унижения беременностью. На другой день у нее начались месячные. Облегчение было так велико, что она расплакалась. При первой же возможности пошла на исповедь к отцу Тому и отнесла Господу все, что скопила, подрабатывая няней.
Но тот случай ее надломил. Ведь греховные мысли – это уже грех. Так говорила миссис Рэдклифф, наставница из Общинного католического центра. А вдруг бы Мэри Кэтрин умерла, не успев исповедаться и очиститься от скверны? Ответ приводил ее в ужас.
А потому ей требовалось разработать некую систему предварительного оповещения. Чтобы заранее понимать, не оказался ли предыдущий ее проступок столь греховным, что Господь отправит ее прямиком в ад. С месяц она строила планы. А потом, начав самостоятельно управлять автомобилем, увидела на шоссе оленя, который направлялся в ее сторону.
Сбить оленя.
– Господь милосердный, – заговорила она, – если мне все равно одна дорога – в ад, сделай так, чтобы моя машина сбила оленя.
Понятно, что это были безумные речи, но такая договоренность мгновенно избавила ее от страха. Она поклялась хранить это в секрете от всех. От матери. От миссис Рэдклифф. От отца Тома. От Дага. В особенности от Дага. Ведь она вступила в тайный сговор с Творцом.
– Боже милостивый, услышь мои молитвы, сделай так, чтобы я сбила оленя: тогда я пойму, тяжким ли был мой прошлый грех. И у меня останется время загладить свою вину перед Тобой. Прости, я виновата, что получила наслаждение, когда он дотронулся до моего свитера (но не до груди!). Я так виновата.
23.57
Она повторяла эти слова вновь и вновь. Так долго, что они превратились в какой-то фоновый шум. Как репортажи о бейсбольных матчах, под которые отец у себя в кабинете мастерил кораблики, или как завывания маминого пылесоса – ревнителя идеальной чистоты ковров. Стоило ей заметить на обочине дороги оленя, как она притормаживала и молилась, чтобы он оставался на месте.
23.58
Она свернула с автострады в сторону МакЛафлин-роуд. Луна была тусклой и сумрачной. Мэри Кэтрин смотрела во все глаза. Оленей сюда забегало множество. В особенности после того, как мистер Коллинз начал вырубать участок Леса Миссии под новое строительство. Здесь требовалось удвоенное внимание.
23.59
У нее подводило живот, сердце рвалось из груди. До дома оставалось всего ничего. Если не прибавить газу, опоздание неизбежно. Но если газануть, то что делать, если на дорогу выбежит олень? Выход был один: пренебречь знаком «стоп» на горке. Оленя сверху видно метров за сорок. Лес не подходит вплотную к дороге. Значит, можно и не останавливаться – авось пронесет.
00.00
Ну вот. Пришло время выбирать. Либо проскочить на знак «стоп» и подкатить к дому вовремя, либо доехать с соблюдением правил, опоздать и понести наказание.
– Боже милостивый, подскажи, как мне быть, – истово и смиренно молила она.
То чувство нахлынуло на нее разом.
Она ударила по тормозам.
И резко, сразу остановилась.
А иначе даже не посмотрела бы с горки вниз. И не увидела бы, как из лесу выходит мальчик. Облепленный грязью, изможденный. Это личико смотрело с расклеенных по всему городу листовок, сообщавших об исчезновении ребенка. Надумай Мэри Кэтрин проскочить на знак «стоп» без остановки, она бы вообще не заметила этого мальчугана.
И на сто процентов сбила бы его насмерть.
Глава 8
– Кристофер? – позвал чей-то голос. – Кристофер?
Мальчик замерз. Он был накрыт больничным одеялом, тонким и колючим.
– Кристофер? Ты слышишь нас? – допытывался тот же голос.
Мальчик поднял веки. Почувствовал резь в глазах, как будто вышел из кино на солнечный свет. Сощурившись, попытался оглядеть палату и смутно различил силуэты каких-то людей. Над ним склонился врач. Мальчик видел его как в тумане, но чувствовал ледяное прикосновение стетоскопа к груди.
– Немного порозовел, – отметил врач. – Кристофер, слышишь меня?
Мальчик обвел глазами палату и увидел свою мать. Будто светлое пятно. Ощутил у себя на лбу ее теплую, нежную руку. Так бывало всегда, когда он болел.
– Я здесь, солнце, – сказала мать, и голос ее слегка дрогнул.
Кристофер хотел ответить, но слова застряли в пересохшей гортани. Было больно глотать, в горле першило.
– Солнце, если слышишь, пошевели пальцами на ноге, – попросила мать.
Кристофер даже не знал, получилось у него или нет. Пальцы ног почти утратили чувствительность. Ему по-прежнему было очень холодно. Но, похоже, у него все-таки получилось.
– Молодчина, – изрек доктор. – А рукой можешь пошевелить?
Он попробовал. Но руки онемели. В них ощущалось легкое покалывание.
– Кристофер, – прозвучал другой мужской голос. – Ты разговаривать можешь?
С трудом приоткрыв глаза, мальчик увидел шерифа. Сразу вспомнился тот день, когда мама получила работу в пансионате «Тенистые сосны». Шериф – здоровенный. Высокий, словно шест для игры в тетербол[22] на школьном дворе.
– Разговаривать можешь? – повторил шериф.
В горле ужасно першило. Кристофер вспомнил, как болел ангиной и пил микстуру с незнакомым, каким-то вишневым привкусом. Сглотнув, он попытался издать хоть какой-нибудь звук. Для пересохшей гортани задача была непосильной.
Кристофер помотал головой: нет.
– Ничего страшного, сынок, – продолжал шериф. – Но я должен задать тебе пару вопросов. Показывай кивком – да или нет, хорошо?
Кристофер утвердительно кивнул.
– Годится. Ты оказался в северной части Леса Миссии. Тебя туда кто-то привез?
В палате повисло напряженное молчание. Все ждали ответа. Кристофер изо всех сил напрягал память, но так ничего и не припомнил. Совсем ничего. Нет, вряд ли его привезли в лес на машине. В таком случае у него хоть что-нибудь отложилось бы в мозгу. Поразмыслив, Кристофер мотнул головой. Нет. И услышал, как по палате пролетел вздох облегчения.
– Стало быть, ты заблудился? – продолжал шериф.
Кристофер изо всех сил сосредоточился, как на уроке чтения. Если его никто не привозил, значит, заблудился. Логично.
Он кивнул. Да, заблудился.
Уже без холодного стетоскопа доктор продолжил осмотр, ощупывая конечности и суставы мальчика своими огромными, шершавыми руками. Чтобы измерить давление, обмотал застежку-липучку вокруг худенького предплечья. Кристофер в ужасе понял, что после этого придется еще писать в стаканчик. Стыд какой.
– В лесу… на тебя кто-то напал? – спросил шериф.
Кристофер помотал головой. Нет. Доктор нажал на кнопку, и аппарат с шумом начал сжимать детскую руку. Измерив давление, врач резко оторвал липучку и стал делать торопливые записи. Мальчик слышал, как по бумаге шуршит стержень.
Ш-ш-ш-ш-ш.
– Ты пошел на гул транспорта? И выбрался из леса?
Кристофер заглянул в докторский блокнот. Слегка забеспокоился. Голову будто сдавило тисками. Тупая ноющая головная боль обычно проходила, когда мама давала ему таблетку аспирина, на вкус – точь-в-точь мелок, только с апельсиновой отдушкой. Но сейчас ощущение было совсем иное. Такой головной боли с лихвой хватило бы на двоих.
– В лесу… Ты шел на гул транспорта? И сумел выбраться?
Кристофер взял себя в руки. Превозмогая боль, замотал головой. Нет.
– То есть ты нашел дорогу самостоятельно?
Мальчик снова мотнул головой. Нет. В комнате повисла тишина.
– Ты не знал, куда идти? Кто-то тебе помог?
Он кивнул. Да.
– Кто это был, Кристофер? – спросил шериф.
Протянув мальчику блокнот и ручку, он попросил написать имя. Кристофер с трудом сглотнул. И прошептал. Еле слышно.
– Славный человек.
