bannerbannerbanner
Глубокий Эдди

Брюс Стерлинг
Глубокий Эдди

Полная версия

– Все так говорят до первого своего Переворота, – отозвалась Сардинка. – А потом все иначе. Как только понимаешь, что Переворот и впрямь может случиться с тобой… Ну, это все меняет.

– Мы просто предпримем меры, чтобы его остановить, вот и все. Примем меры, чтобы его контролировать. Разве вы тут ничего не можете предпринять?

Стянув полосатые перчатки. Сардинка положила их на стол и принялась растирать голые пальцы, подула потом на кончики их и взяла из корзинки большой хлебный крендель с солью. Эдди с удивлением заметил, что в перчатки ее встроены массивные, почти каменные с виду усилители для костяшек и что сами перчатки слегка подергиваются, будто живут собственной жизнью.

– Разумеется, кое-что сделать можно, – ответила она. – Привести в боевую готовность пожарных и полицию. Нанять дополнительную частную охрану. Чрезвычайное управление освещением, дорожным движением, электропитанием, информацией. Открыть убежища и набить их аптечками первой помощи. И предупредить все население. Но когда город говорит своим жителям, что надвигается Переворот, это стопроцентная гарантия того, что Переворот состоится… – Сардинка вздохнула. – Я уже работала на Переворотах. Но это будет крупный. Большой и черный. И он не закончится, не может закончиться – пока все и каждый не поймут, что он позади, и почувствуют, что с ним покончено.

– Но в твоих словах нет смысла.

– Разговоры о Переворотах не помогут, Эдди. То, как мы с тобой вот тут о нем разговариваем – мы сами становимся частью Переворота, понимаешь? Мы здесь из-за Переворота. Мы встретились благодаря Перевороту. И мы не можем разбежаться, пока не отбушует Переворот. – Она пожала плечами. – Ты можешь уехать, Эдди?

– Нет… не прямо сейчас. Но у меня тут дела.

– И у всех остальных тоже.

Хмыкнув, Эдди допил еще одно пиво. Пиво здесь ну просто фантастика.

– Это ж какая-то китайская игра «растяни ниточку».

– Да, знаю о ней.

Эдди усмехнулся:

– А что, если мы разом перестанем тянуть? Мы можем перетерпеть. Уехать из города. Книгу я выброшу в реку. Сегодня мы с тобой могли бы улететь в Чаттанугу. Вместе.

Она рассмеялась:

– Но ты, однако, этого не сделаешь.

– Значит, ты меня все же не знаешь.

– Ты плюнешь в лицо своим друзьям? А я потеряю работу? Дорогая цена за красивый жест. За претензию одного молодого человека на свободу воли.

– Я не выделываюсь, дамочка. Испытай меня. Что, слабо?

– Значит, ты пьян.

– Ну, есть немного. – Он рассмеялся. – Но не шути над свободой. Свобода – это самое что ни на есть настоящее в мире.

Он встал и отправился на поиски туалета.

По пути назад Эдди остановился у платного телефона.

Скормил в него десять пфеннигов и набрал Теннеси. Ответила Джалия.

– Который час? – спросил он.

– Семь вечера. Ты где?

– В Дюссельдорфе.

– О… – Она потерла нос. – Судя по шуму, ты в каком-то баре.

– В точку.

– Чего новенького, Эдди?

– Я знаю, ты в людях ценишь честность, – объявил Эдди. – Поэтому я решил рассказать тебе, что у меня намечается роман. Я встретил здесь одну немку, и, откровенно говоря, она просто неотразима.

Джалия сурово нахмурилась:

– И у тебя хватает наглости пороть эту чушь, когда на тебе специфик.

– Ну да. – Он стянул окуляры и снова уставился в монитор. – Извини.

– Ты пьян, Эдди, – заявила Джалия. – Ненавижу, когда ты пьян! Ты способен наговорить и наделать все что угодно, когда ты пьян и на другом конце телефонного провода. – Она нервозно потерла последнее прибавление к татуировкам на скуле. – Это что, одна из твоих дурацких шуточек?

– Да. Да, на деле это так. Шансы восемьдесят против одного, что она меня тут же и отошьет. – Эдди рассмеялся. – Но я все равно намерен попытать счастья. Поскольку ты не даешь мне жить и дышать.

Лицо Джалии застыло.

– Когда мы говорим лицом к лицу, ты всегда злоупотребляешь моим доверием. Вот почему я не хотела, чтобы дело зашло дальше виртуалки.

– Да брось, Джалия.

– Если думаешь, что будешь счастливее с какой-то там виртуальной извращенкой в Европе, давай, мне не жалко! – с вызовом бросила она. – Я только не понимаю, почему ты не можешь заниматься этим по кабелю из Чаттануги.

– Здесь Европа. Тут говорят о реальном опыте.

Это Джалию шокировало.

– Если ты действительно прикоснешься к другой женщине, видеть тебя больше не хочу. – Она прикусила губу. – И виртуалкой заниматься с тобой тоже. Я серьезно, Эдди. Сам знаешь, что я серьезно.

– Ага, – отозвался он. – Знаю.

Эдди повесил трубку, забрал из автомата мелочь и набрал номер своих родителей. Ответил отец.

– Привет, Боб. Лайза дома?

– Нет, сегодня у нее вечер оптического макраме. Как Европа?

– Другая.

– Рад тебя слышать, Эдди. У нас вроде как недостаток в деньгах. Но я могу уделить тебе немного непрерывного внимания.

– Я только что бросил Джалию.

– Хороший ход, сынок, – деловито отозвался отец. – Прекрасно. Очень серьезная девушка эта Джалия. Слишком уж пуританская для тебя. Парню твоих лет нужно встречаться с девчонками, которые прямо из кожи вон лезут.

Эдди кивнул.

– Ты ведь не потерял специфик?

Эдди поднял очки на цепочке, показывая их монитору:

– Все тип-топ.

– Сперва я тебя даже и не признал, – сказал отец. – Эд, ты такой серьезный парень. Взваливаешь на себя массу всякой ответственности. Столько времени в разъездах, все программы да программы. Мы с Лайзой все время говорим о тебе по сети. Ни один из нас и дня не работал до тридцати, и всем нам это только пошло на пользу. Тебе надо пожить, сынок. Найди себя. Нюхай розы. Хочешь остаться на пару месяцев в Европе, забудь о курсе алгебры.

– Это исчисление, Боб.

– Как скажешь.

– Спасибо за добрый совет, Боб. Я знаю, ты от чистого сердца.

– Хорошие новости о Джалии, сынок. Ты же знаешь, мы не хотим обесценить твои чувства, и мы никогда ничего, черт побери, тебе не говорили, но ее стекло действительно противно. Лайза говорит, у нее нет эстетических чувств. А это, скажу тебе, немало для женщины.

– Узнаю маму. Поцелуй за меня Лайзу.

Он повесил трубку и вернулся за столик на тротуаре.

– Наелся? – спросила Сардинка.

– Ага. Вкусно.

– Спать хочешь?

– Не знаю. Может быть.

– Тебе есть где остановиться, Эдди? Номер заказан?

Эдди пожал плечами:

– Нет. Я обычно не заморачиваюсь. Какой в этом смысл? Гораздо веселее поступать по обстоятельствам.

– Хорошо. – Сардинка кивнула. – Действовать по обстоятельствам всегда лучше. Никто не сможет нас выследить. Так безопасней.

Она нашла им пристанище в парке, где группа активистов художников и скульпторов Мюнхена воздвигла сквоттерские павильоны. Учитывая, какими бывают сквоттерские павильоны, этот был довольно приятный, новый и в хорошем состоянии: огромный мыльный пузырь из целлофана и искусственного шелка. Хрусткая желтая пузырчатая пленка пола накрывала пол-акра. Убежище было нелегальное, а потому анонимное. Сардинке оно, похоже, пришлось весьма по вкусу.

Стоило им пройти через воздушный шлюз на молнии, Сардинка и Эдди оказались вынуждены больше часа изучать и осматривать мультимедийные творения художников.

Хуже того, сразу после этого мучения экспертная система подвергла их дотошному экзамену, безжалостно донимая при этом сокровенными догматами эстетики.

Такая пытка оказалась для большинства сквоттеров слишком высокой платой за ночлег. Павильон, хотя и привлекательный снаружи и изнутри, был заполнен лишь наполовину, и многие из тех, кто явился сюда усталым как собака, сломя голову бежали от современного искусства. Глубокий Эдди, однако, как бывало это почти всегда, получал в таких вещах высший балл. Благодаря ловким ответам на загадки компьютера он отвоевал себе приятное местечко, одеяло, непрозрачные занавески и даже собственную прикроватную лампочку. Сардинка, напротив, скучала и на вопросы отвечала односложно, а потому не получила дополнительно ничего, кроме подушки и места на пузырчатой пленке среди прочих филистеров. Эдди не преминул вовсю попользоваться переносной кабинкой платного туалета и купил мятных таблеток и холодной минералки в автомате. Он уже устроился поуютнее, когда полицейские сирены и отдаленные и астматические, судя по звуку, взрывы не придали очарования ночи.

Сардинка, похоже, вовсе не спешила уходить.

– Можно мне посмотреть твою гостиничную сумку? – попросила она.

– Конечно.

Чего бы ей ее не посмотреть? Она ведь ему эту сумку и дала.

Он думал, она собирается снова изучить книгу, но вместо этого из недр сумки она извлекла небольшой целлофановый пакет и дернула за шнурок, его вскрывающий. С химическим шипением и смутной жаркой вонью катализатора и дешевого одеколона пакет развернулся в красочный комбинезон. У комбинезона были комично широкие штанины, рукава с оборками, и по всему нему шел праздничный и шутовской рисунок из открыток двадцатого века с сомнительного свойства видами купальщиц.

– Пижама, – произнес Эдди. – Надо же, какая забота.

– Можешь в этом спать, если хочешь. – Сардинка кивнула. – Но это носят днем. Я хочу, чтобы ты завтра это надел. И я хочу, чтобы ты мне отдал одежду, которая сейчас на тебе, я тогда смогу избавиться от нее завтра в целях безопасности.

На Эдди были деловая рубашка с длинным рукавом, легкий пиджак, американские джинсы, носки в крапинку и нэшвильские ботинки из настоящей синей замши.

– Не могу я носить эту дрянь, – запротестовал он. – Господи, да у меня вид будет как у последнего неудачника.

– Да, – с энтузиазмом кивнула Сардинка, – он очень дешевый и самый распространенный. Это сделает тебя невидимым. Просто еще один весельчак среди тысяч и тысяч иностранцев, явившихся на вечеринку. Это самая безопасная одежда для курьера на время Переворота.

– Ты хочешь, чтобы я пошел на встречу с Критиком в таком виде?

 

Сардинка рассмеялась:

– Хорошим вкусом на Критика впечатления не произведешь, Эдди. Глаза, какими он смотрит на людей… он видит то, чего не видят остальные. – Она помолчала, раздумывая. – На него, возможно, произведет впечатление, если ты явишься к нему в этом. Не из-за того, что это есть, разумеется. А потому, что это покажет, что ты способен понимать вкус толпы и манипулировать им в собственных целях… в точности, как это делает он сам.

– У тебя и впрямь паранойя, – уязвленно ответил Эдди. – Я не наемный убийца. Я просто технарь из Теннеси. Тебе ведь это известно, так?

– Да, я тебе верю, – кивнула она. – Ты очень убедителен. Но это не имеет никакого отношения к правилам обеспечения безопасности. Если я заберу твою одежду, это снизит риск для всей операции.

– Насколько снизит? Да и вообще, что ты надеешься найти в моих вещах?

– Много, очень много чего, что ты мог туда напихать, – терпеливо ответила она. – Человечество – раса изощренных существ. Мы выдумали способы убивать или причинять боль и увечья почти чем угодно или почти ничем. – Она вздохнула. – Если ты еще не знаешь о подобных приемах, глупо было бы с моей стороны просвещать тебя о них сейчас. Так что будь проще, Эдди. Я была бы рада забрать твою одежду. Сто экю.

Эдди покачал головой:

– На сей раз это будет тебе дорогого стоить.

– Тогда две сотни, – ответила Сардинка.

– Забудь об этом.

– Я не могу поднять цену больше двух сотен. Разве что ты мне позволишь совершить обыск полостей тела?

Эдди уронил специфик.

– Обыскать полости твоего тела, – терпеливо повторила Сардинка. – Ты взрослый человек, ты должен об этом знать. Много чего можно запрятать в отверстия и полости тела человека.

Эдди уставился на нее во все глаза:

– А сперва розы и немного шоколада нельзя?

– У нас ни шоколада, ни роз не получишь, – строго ответила Сардинка. – И не говори мне о шоколаде и розах. Мы с тобой не любовники. Мы с тобой – клиент и телохранитель. Знаю, дело малоприятное. Но это всего лишь бизнес.

– Да? Ну, торговля полостями тела для меня новость. – Глубокий Эдди потер подбородок. – Как простой юнец-янки я сбит с толку. Может, согласишься на бартер? Сегодня ночью?

Сардинка хрипло рассмеялась:

– Я не собираюсь спать с тобой, Эдди. Я вообще не собираюсь спать! Ты глупо себя ведешь. – Она покачала головой. Потом внезапно подняла массу туго заплетенных косиц над правым ухом. – Взгляни на это, мистер Простой Юнец-Янки. Я покажу тебе мою любимую полость тела. – В скальпе у нее над ухом виднелось отверстие пластмассовой трубочки телесного цвета. – Вживлять такие в Европе дело подсудное. Мне это вживили в Турции. Сегодня утром я загнала туда половину ее. Спать я не буду до понедельника.

– Господи, – выдохнул Эдди. Он поднял специфик, чтобы через него поглядеть на небольшое утопленное отверстие. – Прямо через барьер крови-мозга, так? Чертовский, наверное, риск занести инфекцию.

– Я это делаю не для забавы. Это не как пиво с крендельками. Просто для того, чтобы мне не заснуть. Чтобы не спать до тех пор, пока не закончится Переворот. – Она снова опустила волосы и села с видом полного самообладания. – А потом я полечу куда-нибудь и буду лежать на солнце, совершенно неподвижно. И в полном одиночестве, Эдди.

– О'кей, – сказал Эдди, чувствуя странную извращенную и смутную к ней жалость. – Можешь взять на время мою одежду и обыскать ее.

– Мне придется сжечь одежду. Две сотни экю?

– Хорошо. Но ботинки останутся мне.

– Можно мне бесплатно посмотреть твои зубы? Это займет только пять минут.

– Ладно, – пробормотал он.

Улыбнувшись ему. Сардинка тронула свой специфик.

С пластинки у нее на переносице вырвался яркий пурпурный лучик.

В восемь ноль-ноль утра беспилотный вертолет полиции попытался очистить парк. Он пролетел высоко над головой, чтобы пролаять машинные угрозы на пяти языках.

Все машину попросту оставили без внимания.

В половине девятого появилась шеренга настоящих полицейских. В ответ на это группа сквоттеров выкатила собственный громкоговоритель, невероятных размеров питаемое от батареи устройство акустического нападения.

Первый сотрясающий землю визг ударил Эдди словно электрический разряд. Он мирно лежал на своем пузырчатом матрасе, прислушиваясь к придурковатому тявканью роботизованного вертолета. Теперь же он поспешно выпрыгнул из своей аварийной набивки и заполз в хрустящую, столь же пузырчатую ткань нелепого комбинезона.

Сардинка появилась, когда он еще закреплял пуговицы-липучки. Она вывела его из павильона. Матюгальник сквоттеров высился на стальной треноге в окружении внушительной банды перемазанных в смазке анархистов в шлемах и защитных наушниках и вооруженных дубинками. Невероятный, причитающий вой матюгальника превращал нервы всех присутствующих в желе. Словно Медуза выла.

Копы отступили, и хозяева громкоговорителя отключили его на время, победно размахивая при этом блестящими на утреннем солнце дубинками. Оглушительную нервозную тишину нарушали редкие крики, язвительные смешки и хлопки, но атмосфера в парке резко испортилась, стала агрессивной и сюрреальной. Привлеченные апокалиптическим визгом, люди стекались в парк рысцой, готовясь принять участие в каких придется потасовках.

У этих людей на первый взгляд было мало общего: ни общих прикидов, ни общего языка и, уж конечно, ни единой внятной политической цели. По большей части это были молодые мужчины, и большинство из них имели такой вид, как будто провели на ногах всю ночь: повсюду красные глаза и сварливость. Они принялись громко насмехаться над отступающими копами. Толкущаяся на месте банда вспорола ножами один из меньших павильонов, ярко-алый, и под их топочущими сапогами он осел, как кровавый нарыв.

Сардинка вывела Эдди на край парка, где копы выстраивали в шеренгу роботизованные розовые коконы «скорой помощи» в надежде не пропустить толпу.

– Я хочу посмотреть, что будет, – запротестовал Эдди.

В ушах у него звенело.

– Они собираются драться, – объяснила Сардинка.

– Из-за чего?

– Из-за чего угодно, – прокричала она. – Не имеет значения. Они нам зубы повыбивают. Не глупи.

Схватив его за локоть, она потянула его за собой в брешь смыкающихся боевых порядков.

Полиция пригнала грузовик с клеепушкой на гусеничном ходу и принялась грозить толпе склейкой. Эдди никогда раньше не видел клеепушки – только по телевизору.

Машина выглядела на диво пугающей, даже несмотря на розовую раскраску. Приземистая и слепая, со шлангом на тупорылой морде, она жужжала словно воин-термит на колесах.

Внезапно несколько копов возле пушки начали морщиться и пригибаться. Эдди увидел, как от бронированной крыши клеегрузовика отскочил какой-то блестящий предмет. Пролетев метров двадцать, предмет приземлился у ног Эдди. Он подобрал его. Это был шарикоподшипник из нержавейки размером с глазное яблоко коровы.

– Духовые ружья? – спросил он.

– Пращи, – ответила Сардинка. – Смотри, чтоб в тебя такой не попал.

– Ну да. Отличный совет, пожалуй.

На дальней от копов стороне парка группа людей – какие-то хорошо организованные демонстранты – наступали парадным шагом под огромным транспарантом в два человеческих роста. По-английски на полотнище значилось: «Единственное, что может быть хуже смерти, это пережить собственную культуру». Каждый из демонстрантов, а их было под шестьдесят, нес длинную пластмассовую пику, на острие которой красовалась зловещего вида губка-луковица. По тому, как они совершали свой маневр, стало ясно, что технику владения пикой они знают отменно; их фаланга щетинилась пиками точно дикобраз, и какой-то капитан в задних рядах выкрикивал отрывистые приказы. Хуже того, пикейщики почти обошли копов с фланга, так что последние принялись панически звать подкрепление.

Рейтинг@Mail.ru