Stepart
Ореол
Глава 5. Будда и вино из одуванчиков
До дома мы шли молча, и только оказавшись у входной двери я вспомнил сам и напомнил Охво про то, что нужно найти камень. Тот вздохнул и ответил, что чёртов камушек не выходит у него из головы с того момента, как он про него узнал, и что у него уже есть соображения, как начать поиски. Помощник заверил меня, что он ни на миг не выпустит из внимания эту проблему. А меня он попросил запастись терпением и не волноваться. Я согласился с ним, после чего отправил его на кухню отнести рыбу и распорядиться о чае с вареньем, а сам прошёл в пустую гостиную.
Солнце светило через огромные окна зала, но вытянутая форма помещения позволяла лучам доходить не дальше, чем до его середины. Это создавало ощущение, что находишься в пещере. На это же работали и торчащие из стен куски скалы. С того места, где я стоял, в окна было видно только блестящую от солнца полоску воды. Моё зрение сосредоточилось на этом участке воды, а потом расфокусировалось и внимание перешло на периферическое зрение, в котором главенствовали мягкие блики света на стенах. Я ощутил лёгкость в голове, будто шея больше не крепилась к телу. Внутри разлилась тишина, сопровождаемая отрешённостью. Мой взгляд расфокусировался ещё больше, и постепенно мягкий свет заполнил всё помещение. Я уже несколько раз переживал подобный сдвиг Настройки, поэтому не позволил себе испугаться или восхититься происходящим. Я продолжал наращивать отрешённость и уходить вглубь света тем, что таится за взглядом. Хулиан говорил, что так через тебя смотрит твой «второй».
Где-то в доме хлопнула дверь. «Охво дверь закрывает аккуратно. Значит, это кто-то из гостей или обслуги. Нужно сосредоточиться», – подумал я и закрыл и открыл глаза. К моему удивлению, Настройка вернулась не полностью. Я всё ещё ощущал лёгкость в голове, да и в теле тоже. К тому же были изменения в моём зрении, точнее в том, как я всё видел. Больше всего удивляла объёмность предметов. Они и прежде были объёмными, но сейчас я воспринимал их всем телом. И ещё было ощущение замедления времени.
– О, Саша. Отлично. Боялся, что в одиночестве похмеляться придется,
– услышал я где-то за спиной голос Марьянчика. Я ощущал, что он стоит совсем рядом, но его голос при этом как будто доносился издалека. Я понял, что нужно срочно возвращаться в нормальное состояние. Я зажмурился и стал вращать глазные яблоки по часовой стрелке. На пятом обороте меня хлопнули по плечу. Я развернулся и пожал протянутую руку Марьянчика. Сегодня он надел розовую рубашку. Рубашка была тщательно поглажена, а он сам был так же тщательно побрит.
– Извините, задумался вот, как лучше свежепойманную рыбку приготовить.
Толстяк развёл руками:
– А какая рыбка-то? Я сейчас что-то быстро соображу. Только дай супчика и сто пятьдесят наверну! Идёт?
– Идёт. Да ничего особенного. Поймал щуку и несколько окуней.
– Сам, что ли, поймал?
– Ага. Не спалось, вот и пошёл, половил.
Мы уселись за стол друг напротив друга. Разговор быстро возвращал меня в привычное состояние.
– Красавчик! Уважаем-с. На кухне сёмга есть, да и другая рыба. Можем добавить и забабахать шикарную уху.
Я помотал головой:
– Хочу, чтобы была только местная рыба и без особых извращенств. Хочу ощутить настоящий вкус озёрной рыбы.
Дверь в зону прислуги открылась и оттуда появился Вася с перекинутым через руку белым полотенцем. В руках он нёс металлический поднос с водружённым в самый центр запотевшим графинчиком и стопкой. За ним следом появился и официант с подносом побольше. На нём стояла тарелка супа, французский багет и сыр. Я перевёл взгляд на Марьянчика. Тот смотрел на приближающуюся обслугу с какой-то тоской и даже брезгливостью, что ли. Но как только всё было поставлено на стол, толстяк довольно осклабился и подмигнул помощнику.
– Что-то ещё, Владимир Владимирович? – любезно поинтересовался тот, наклонившись так, что его голова оказалась чуть ниже головы его шефа.
– А ты подумай.
Помощник нервно забегал глазами по столу, потом взглянул на меня и просияв, спохватился:
– Вторую стопочку надобно?
– Надобно, Васенька, надобно, – мерзко прохрипел Марьянчик и прокашлялся. Тут подключился официант:
– Стопку сейчас принесу. А что вам, кроме чая подать? – глядя куда-то в область моего подбородка, спросил он.
– Я, пожалуй, по водочке пока что пасану. Мне настойку вчерашнюю
давай-ка и варенье из одуванчиков. А ещё те крекеры к варенью или что это было. В общем, как вчера.
Официант кивнул и направился в кухню, а Вася на своё место у лестницы.
– Как у вас всё по расписанию, – оценил я, указывая на еду и выпивку.
– Да какое расписание. Тыкаю в браслет и знаю, сколько этим остолопам нужно, чтобы всё организовать, – толстяк потряс красным браслетом на запястье.
– Очень предусмотрительно, Владимир Владимирович.
Марьянчик рассмеялся и я ему в ответ.
– Надо и вам какое-то имя солидное. С отчеством.
– А я-то, наоборот, хотел предложить на «ты».
– За «ты» мы сейчас выпьем. А отчество всё же давайте придумаем. Иногда не хочется по имени называть человека. Хочется… С уважением.
– Тут я с вами соглашусь. Даже друга иногда хочется по отчеству назвать.
Марьянчик отвернулся к окну и вздохнув, проскрипел:
– Друзья – они все в песочнице остались.
В комнату неожиданно скоро вернулся официант с подносом. На этот раз там стоял бокал из голубого стекла на толстой ножке и небольшой графин из того же материала. Там же расположилось блюдце с крекерами и вазочка с вареньем.
– Я весь внимание, Владимир Владимирович. Жду авторитетное отчество.
Марьянчик указал толстым пальцем на мой бокал:
– Перво-наперво за закрепление перехода на «ты»!
Мы чокнулись. Я решил выпить все полбокала, дабы проявить уважение к тостующему. Вопрос касался хоть и формального, но сближения. Некоторые люди относятся к таким вещам серьёзно, это я усвоил давно и прочно. Марьянчик выпил, шумно выдохнул, макнул отломленный кусок багета в суп-пюре и закинул его в рот.
– Александр Филиппович, – выдал он, прожевав. Терпкий вкус, переходящий в холодящее ощущение, ударил по вкусовым рецепторам, и я немного поморщился. Выдохнув, я пожал плечами:
– Неплохо, конечно. А почему именно «Филиппович»?
– Плохо историю учили, батенька.
Я кивнул, намазывая варенье на крекер:
– Что есть, то есть. У нас преподавала отличная историчка. Точнее, она была хорошим человеком. Но слишком уж мягкая была женщина. Четвёрку ставила почти за так. Можно было не ходить на занятия весь год и получить тройку.
В гостиную проскользнул Охво и направился на лавку к своему коллеге.
– Ну да, ну да. Вы-то уже в другое время учились. Ну так вот, Сашенька. Филипп Второй был отцом Александра Македонского. Это он объединил греческие города на пользу своему государству и создал лучшую в мире армию.
– Ого, это вы меня сразу в величайшие записали, – загордился я, демонстративно оттопырив нижнюю губу. И в этот момент ложка с вареньем выскользнула из моей руки и упала в бокал. Официант, стоявший в ожидании дальнейших распоряжений, хотел было забрать бокал и заменить его на новый, но я остановил его:
– Оставь. Я выпью вино из одуванчиков, – сказал я и сам налил себе из графина настойку. Размешав варенье, я посмотрел на Марьянчика. Его взгляд упёрся в мой бокал и будто остекленел. Я показал жестом официанту, чтобы тот уходил.
– Владимир Владимирович, с вами всё в порядке?
Он поднял глаза и посмотрел на меня как-то растерянно. Потом протёр пухлой ладонью лицо и отвернувшись, сказал:
– Извини, Саша. Что-то нахлынули воспоминания.
Я кивнул.
– Так о чём это мы?
– О Филиппе Втором и его сыне.
Марьянчик взмахнул указательным пальцем:
– Точно. За это надо выпить.
Он схватил графин, скинул на стол пробку, которая звучно стукнула о деревянную поверхность и прокатившись, ударилась о ножку моего бокала, громко звякнув. Наливая водку, Марьянчик промахнулся и облил стол. Подняв наполненную до краёв стопку, он посмотрел на меня слегка шальным взглядом и сказал:
– Давай за нас.
«Что-то очень нехорошее вспомнил этот человек», – подумал я, а в ответ улыбнулся и протянул навстречу его стопке свой бокал. Мы выпили. Я решил, что нужно не дать Марьянчику свалиться в его тревожные похмельные воспоминания:
– Насколько я помню, Александр Великий-то по итогу всё похерил.
Взгляд Марьянчика замер на моей переносице:
– Как это похерил? Величайший полководец и завоеватель?
– Ну как, как. Умер рано. После себя никого не оставил и всё пошло прахом. Или я что-то путаю?
Марьянчик взялся за уже остывший суп. Навернув несколько ложек, он ответил:
– Так-то оно так. Да не совсем. Ничто не вечно под луной, Сашенька. Но он к тридцати годам стал величайшим в истории.
– Вы думаете, в этом была его цель? Слава?
– На «ты» договорились.
Я улыбнулся:
– Буду иногда на «вы» всё же. Вы уж извините.
– Да, слава его волновала, это факт. Слава рождает в человеке восхитительные переживания. Но основное было в другом. Как и все, кто рвётся вверх, одного он хотел, точнее жаждал, больше, чем чего-либо. Главное, Саша – это власть! Всё остальное у всех плюс-минус одинаково. Девки, выпивка, машины, охота или что ты там любишь. У бедных, у богатых и у тех, кто прославился – всё примерно одинаково. На разном уровне, а смысл не меняется. Но вот ощущение власти… Его не переплюнет ничто и никогда. Деньги помогают заполучить власть, так как они сами по себе правят людьми. А вот сама власть делает тебя счастливым.
Марьянчик вернулся к супу с булкой, а я глотнул настойки и задумался. Задумался о своём, а не о похмельных рассуждениях толстяка. Его рассуждения мне были понятны и неинтересны. Кроме того, я ощущал, что он и сам не верит в то, что говорит. Раньше, возможно, верил. А теперь, должно быть, догадывался, что только власть над самим собой имеет значение. Видимо, от этих внутренних противоречий он и не любил себя.
Некоторое время мы молчали. Доев суп, Марьянчик отодвинул тарелку и налил себе ещё одну.
– Что это у вас за суп такой интересный был?
– Крабы в сливках.
– Понятно. Вы ещё обещали предложить вариант, как нам рыбку приготовить.
– Ах, точно, ты хотел щуку со вкусом озёрного тухлячка.
Я покачал головой:
– Ну почему тухлячка. Щуку я бы зажарил, а окуня можно как-то и
по-другому.
– Тогда не ломай голову. Сделаем просто. Щуку пусть в кляре обжарят, деревенский вариант, а окуня на мангале в фольге. Перед этим надо лёгкий маринад сделать на оливковом масле. Добавить туда немного лимона, соевого соуса и специй. А кушать можно с чесночным соусом.
– Звучит неплохо, чёрт побери. Предлагаю приготовить к обеду.
– Полчаса готовки. Окуня я сам запеку.
Я показал большой палец.
– А насчёт Македонского… Я думаю, что он сделал, что мог и даже больше. Потому он и Великий!
– Только вот надо было ему продумать получше момент своей смерти. Оставил бы дельного наследника и всё могло бы пойти по-другому.
Марьянчик покачал головой:
– Наследник бы его и прикончил при первом удобном случае. Это большая проблема тех времён, да и любых времён. Власть передать сложно даже чисто технически. А уж как человеку не хочется отдавать власть и даже думать об этом…
Я пожал плечами и глотнув настойки, бросил:
– Он, похоже, забыл, что смерть караулит каждого из нас.
На лестнице послышались шаги.
– Ну вот и наше чудо пробудилось, – громко произнёс Марьянчик и уставился в сторону лестницы. В его тоне была издёвка, но при этом я заметил некоторую теплоту, исходящую от Марьянчика, когда речь зашла о Венедикте. К нашему общему удивлению, на лестнице появился другой персонаж. По всей видимости, это был четвёртый гость. Это был молодой бледный парень с миловидными чертами лица и густыми, но коротко стриженными волосами. Его бледность была настоящей, с зеленоватым оттенком, а не белёсая, как у Венедикта. Вот его бы я точно назвал чудом только за то, как он разоделся: на нём был очень длинный пиджак из бежевой ткани, сплошь покрытый рисунками цветов, вышитых золотой нитью. Штаны были того же цвета и тоже в узорах. А на ногах красовались золотистые тапки с загнутыми носами.
– Да у нас тут Махараджа! – проронил я и посмотрел на своего собеседника.
– Это что-то новенькое. Раньше обычно в тряпку заматывался,
– проскрипел Марьянчик, потирая гладко выбритый подбородок. Его всё ещё похмельное лицо выражало растерянность и недовольство одновременно.
Обладатель броского наряда подошёл к столу и посмотрев поочерёдно нам с Марьянчиком в глаза, поклонился. Я ответил кивком, а вот Марьянчик скривил лицо и недовольно процедил:
– Чего это мы так вырядились, ваше высочество?
Гость сначала представился и лишь потом ответил на вопрос:
– Моё русское имя – Евгений. Сегодня важный день. Я увидел, что наша вселенная перешла на новый уровень бытия. Несколько дней я медитировал на эту тему и буквально полчаса назад узрел, как переродилась наша вселенная.
– Уа-ха-ха! – раскатисто заржал Марьянчик, стуча ладонью по столу. Я подождал, пока он угомонится и тоже представился. Гость в ответ кивнул, но руки, как я и ожидал, мне не подал.
– Так, значит, вселенная переродилась у нас. Я же тебе говорил, что он тот ещё кадр, – не унимался Марьянчик. Я указал Евгению на свободный стул рядом, но тот покачал головой и остался там, где стоял. Посмотрев на Марьянчика, он продолжил нас просвещать:
– Да, пока что это неочевидно. Изменения слишком тонки, чтобы обычный человек их заметил. Точнее, они так колоссальны, что человек их не может охватить своим умом. Такое вот странное противоречие.
– Да куда уж нам, блядь! Мы дальше своего носа не видим ни хрена!
Марьянчик ткнул пальцем в кончик своего носа. Потом махнул рукой и налил себе ещё одну стопку. Мы чокнулись.
– Вы, наверное, не выпиваете, но, может быть, перекусите с нами?
– предложил я, ещё раз указывая на свободное место возле себя.
– На этой неделе я практически не ел и не пил, а перед этим проводил чистку организма. Это необходимо для того, чтобы святое место приняло тебя. Тем более такое место, как это, – Евгений обвёл руками пространство вокруг себя. Марьянчик чертыхнулся и заглотил стопку.
– Значит, вы считаете этот остров святым местом? – спросил я, отпив настойки. Присмотревшись к глазам Евгения, я заметил, что они бесцельно блуждают по стенам, полу и потолку.
– Не только остров. Места вокруг – это места, где проходили великие битвы Богов. Тут зародилось человечество.
Я озадаченно посмотрел на Марьянчика. Тот вздохнул и закрыл ладонью глаза.
– Женя, может, вам покушать всё-таки? А то, по правде сказать, ваш вид вызывает беспокойство.
– Нет, спасибо. Я пойду полюбуюсь красотой этого благодатного места. И вкушу солнечных лучей.
Молодой человек проследовал на веранду. Его худое тело покачивалось, как у пьяного, а свободные штанины колыхались на худых ногах, благо талия у парня была немалого размера, и штаны с него не спадали.
– Владимир Владимирович, а он и правда выглядит плоховато.
Марьянчик убрал руку от лица и фыркнул:
– Да плевать на этого психа.
– Не надо так. Может он и странный, но не заслуживает такого пренебрежения.
– Вот из-за такого снисхождения люди и становятся психами. Если бы его не жалели, то он быстро бы усвоил, как правильно себя вести.
– Вы что же, считаете, что ваша точка зрения единственно верная и что нам всем надо жить так, как живёте вы?
Марьянчик недовольно усмехнулся:
– Ну, ты же вот не такой, как этот ненормальный. Даже не такой идиот, как Венедикт. Ты из себя ничего такого не строишь и общаться умеешь нормально.
Я подлил себе настойки и посмотрел на раскрасневшееся лицо собеседника:
– Меня воспитывали по-другому, да и вокруг всегда были люди с достаточно конкретными жизненными позициями.
– О том и речь, – воскликнул Марьянчик, ухватившись за графин.
– Да, но почему вы не хотите дать людям право быть такими, как им нравится? Они же вам не мешают этим. Мне вот отец всегда говорил: «В жизни, как и на дороге, можно всё, что не мешает другим».
Марьянчик наполнил стопку и процедил:
– В том-то и дело, что это мешает нормальным людям. Занимаешься делами, настраиваешься на определённый лад, а вот такие блаженные ходят и морочат голову народу, вместо того чтобы делом заниматься. Вот даже здесь. Они не могут принять то, что им выпал отличный шанс отдохнуть, прочиститься этими полями, ради которых все сюда припёрлись. Сиди себе и получай заряд. Но нет, им и из этого надо устроить балаган. Всё это у них от скуки и от нежелания заниматься делом. А когда делом не занимаешься, то и других не уважаешь. А они – эти другие, возможно, хотят тут расслабиться и отдохнуть, не выслушивая ахинею наподобие той, что сейчас прогнал Будда, – закончил Марьянчик свою тираду и осушил ещё одну стопку, закусив её хлебом. Недоеденный кусок булки он швырнул в сторону кухни.
– Охво, найди официанта и распорядись накрыть на веранде. Нужно ещё еды сообразить, – негромко крикнул я. Помощник кивнул и двинулся к двери в служебные помещения.
– Я, в общем-то, понимаю вас, Владимир Владимирович. Но терпимей
всё-таки нужно к людям быть.
Марьянчик затряс головой:
– Нет, не понимаешь. Во вред это всё: толерантность, снисхождение, попытки понять и подстроиться. Всё это превращает мир в гадюшник. Только жёсткий контроль и принуждение к общим делам могут создать здоровое общество, иначе разброд и шатание. Посмотри, в какое говно превратилась та же самая Европа. Ещё недавно там было замечательно. Построил себе дом на холмах Гольф Жуан. Раньше там вокруг были прекрасные места. Да одна Ницца чего стоит. А окрестности. Но теперь и там гадюшник. И непонятно, куда податься. Всё изгадили.
Я пожал плечами:
– По мне, там и сейчас очень даже неплохо.
– Двадцать лет назад было намного лучше. И даю тебе гарантию, что в ближайшие лет десять станет куда хуже, чем сейчас.
– Так что хуже-то стало? Что там толерантность такого натворила? Мужики голые за вами там бегают или мигранты вам на ботинки плюют?
В зале появились официант и Охво. Первый проследовал к столу,
второй – на лавку.
– Надо бы ещё закуски нам заказать, Владимир Владимирович, если выпиваем.
– Это ты прав, – захмелевшим голосом согласился Марьянчик.
– Давайте, может, по рыбке уже?
Марьянчик кивнул.
– Любезный. Вы нам щуку пожарьте, а окуньков распотрошите и почистите. Потом несите окуня сюда. Да, и ещё нужны ингредиенты для маринада, – сказал я и посмотрел на Марьянчика.
– Чёрный перец, тимьян, соль, оливковое масло, лимон. Думаю, этого хватит. А ещё соевый соус, – задумчиво перечислил ингредиенты Марьянчик.
– Подготовить мангал?
– Нет, я сам. А ты нам лучше принеси пока сырную тарелку и мяско вяленое на закуску. И лепёшку какую-нибудь. Да, зелени и овощей не забудь.
Официант удалился, а мы вернулись к разговору.
– И что же вам так претит в Европе теперь? Я так и не понял.
– И геи, и мигранты, и простые мужики, которые ведут себя как бабы. Всё вместе. И правительство, которое пытается всем угодить. Это всё прокатывало какое-то время, но теперь начинаются последствия. Тут немного, там немного, а всё вместе создаёт ощущение полной расхлябанности и движения в никуда. Но скоро приезжие их прижмут как следует. Устроят им сладкую жизнь при содействии тупого промытого населения и ублюдков, которые всё это мракобесие спонсируют.
Я вздохнул и покачал головой:
– А я когда там бывал, этого всего не ощущал.
– Да это потому, что у нас уже многое переняли. Молодёжь-то нытики сплошные, ёпта. Додик с ножом одноклассников режет, а они в окна прыгают. Парней десять старшеклассников – и ничего не смогли сделать с одним хлюпиком с ножом.
Я тут же выделил для себя контрольное слово «ёпта» и подумал, что быстро его развезло на старые дрожжи, а потом сказал:
– Думаю, тут дело в другом. Жизнь стала спокойней. И у нас, и у них. Когда я учился, у нас всё было жёстко. Насчёт ножа вот, кстати. Был всего один раз за всю учёбу случай. Один забитый лох схватился за нож в классе. С бабочками тогда было модно ходить. Так он не успел ничего сказать, как ему в корпус прилетел стул. Железный такой. Не знаю, какие теперь там в школах.
Глаза Марьянчика расширились, и он задорно засмеялся:
– Вот это нормальная тема. Но в наше время я таких случаев не припомню. У нас все держали себя в руках. Воспитание было, что надо. Но у меня школа была правильная, надо признать, и такого беспредела я не встречал.
– Да, много хорошего тогда было. Но и нехорошего хватало, согласитесь.
Марьянчик печально вздохнул и кивнул:
– И мы решили похоронить всё хорошее и оставить всякое говно. Не нам с вами, конечно, осуждать, но сколько наврали за эти тридцать лет про то, что было. И про людей, и про страну… И как легко все поверили.
– Согласен. Раньше я тоже верил. Сейчас даже стыдно за это.
– Обосрать мы себя всегда умели, – вздохнул собеседник.
– Извините. Я пойду на веранду к Евгению выйду. Посмотрю на него при хорошем освещении. Слишком уж он бледный. Может, Рите сказать стоит, а то эти голодовки до добра не доведут.
– Он Будда, мы его так называем. Евгении в таких нарядах не ходят.
– Хорошо. Пойду выйду к Будде на пару слов.
Толстяк усмехнулся:
– Главное, не забудьте вернуться, Александр Филиппович, вы нам тут ещё нужны, – кинул он.
На улице уже стало по-настоящему тепло. Северное солнце светило ярко. Выйдя на веранду, я даже прищурился, дав глазам привыкнуть к освещённости. К сожалению, времени на адаптацию у меня оказалось совсем немного, поскольку краем глаза я заметил Евгения, стоящего на перилах на краю веранды. На ярком солнце от его наряда стоял такой блеск, что казалось, что его тело испускает свечение.
– Ты чего там делаешь? – произнёс я неожиданно для себя самого спокойным голосом, который никак не вязался с тем волнением, которое начинало меня захватывать. Парень повернулся и улыбаясь, посмотрел на меня. Его тело слегка покачивалось.
– Это сон, Александр. Мы все спим. Это страх привязывает нас к земле. Если бы не он, мы смогли бы полететь прямо здесь и сейчас.
Я сделал несколько осторожных шагов по направлению к прыгуну, стараясь выглядеть непринуждённо.
– Я очень сомневаюсь, что отсутствие страха спасёт твою тушку от удара о камни внизу.
– Я не боюсь. Даже если я разобьюсь, то просто проснусь.
– Хорошо, но даже если ты полетишь, то я не поверю, что я тоже так смогу. Объясни мне, как ты пришёл к выводу, что мы спим.
Лицо Будды приняло озабоченный вид:
– Это, пожалуй, не так просто и быстро.
– А куда ты спешишь? У меня есть время, и у тебя там вечность впереди. Вот только позволь я схожу, возьму сигару. И ты мне расскажешь, пока я курю, как оно всё есть на самом деле. Сделай такое одолжение для меня перед тем, как улетишь.
Будда кивнул и ловко уселся в позу лотоса на широких перилах. У него и впрямь отсутствовал страх.
– Может, тебе тоже чего-то принести?
Молодой человек пожал плечами:
– А что могло бы понадобиться светящемуся существу? – ответил прыгун вопросом на вопрос, расплываясь в идиотской улыбке.
– Да хер его знает, – раздражённо, начиная терять контроль над собой, сказал я.
– Вот то-то и оно. Мне ничего не нужно, в отличие от всех вас.
Я улыбнулся, стараясь держать себя в руках. В голове промелькнула мысль подтолкнуть блаженного вниз.
– Хорошо, тогда дай мне одну минуту. Возьму в гостиной сигару и настойку. У меня-то, видишь ли, привязанностей и страстей до задницы.
– Понимаю, – посочувствовал мне Будда.
Не спеша, стараясь не делать резких движений, я удалился с веранды. В зале по-прежнему находился только задумчивый Марьянчик. Но теперь перед ним стояло блюдо с мясом и сыром, а графинчик был опять полным.
– Что-то вы быстро пообщались, – пробубнил толстяк, увидев меня и стал подливать настойки в мой бокал.
– Там такое дело. Будда собрался убиться о камни. Только он, кажется, этого не понимает.
Марьянчик медленно встал, опираясь о стол. Его глаза впились в меня, а брови сошлись над переносицей:
– Собрался прыгнуть, что ли?
– Ага, стоит на перилах, точнее, уже сел. Но судя по тому, что он несёт, может сигануть.
Возле лестницы послышалось шуршание одежды – это Охво встал с лавки и сделал шаг в мою сторону. Его лицо не выражало эмоций, но по взгляду было понятно, что он ждёт команды. Я взял свой бокал и осушил его одним глотком. Выдохнув, начал формировать план по спасению Будды.
– Значит, так. Охво, Вася. Вы двое берёте удочки и пробираетесь по камням под веранду. Там изображаете рыбалку и ругаетесь между собой. Евгения не замечаете. Может быть, вы испортите ему идеальную картинку для прыжка или он хотя бы поймёт, что внизу реальные камни, а он высоко.
– Хорошо, шеф!
– Вася, делай, как говорят, – скомандовал Марьянчик и посмотрел на меня, видимо, ожидая инструкций и для себя.
– Вы побудьте тут. Боюсь, вы его можете спровоцировать.
– Хрен вам. Я такое не пропущу. Но обещаю помалкивать.
Я вздохнул:
– Ладно. Только ничего не говорите и изображайте радость и жизнелюбие.
Марьянчик хлопнул себя рукой по груди:
– Так я самый главный жизнелюб на этом чёртовом острове!
Я покачал головой и процедил сквозь зубы:
– Главное, не проявляйте враждебность или пренебрежение. Слушайте его внимательно и не болтайте, только кивайте и улыбайтесь. И мне нужна сигара.
– Так точно, Александр Филиппович. Сигары в хьюмидоре на полке. Сейчас захвачу.
Я кивнул и взяв со стола бокал с настойкой, отправился на веранду. Будда, светясь на солнце, сидел в лотосе и ковырялся в носу. Услышав, как я открыл дверь, он прекратил ковыряться и улыбнулся мне.
– Жень, ты не против, если со мной Марьянчик выйдет покурить? А то в доме нельзя же.
Евгений пожал плечами:
– Это его право и его выбор.
Я неторопливо прошёл к ближайшему креслу и сел в него. Марьянчик последовал за мной. Усевшись рядом, он вручил мне сигару и ножнички. Мы не спеша обрезали кончики сигар, после чего подкурили их длинными спичками. Всё это время я не смотрел на прыгуна, а вот Марьянчик с трудом отрывал от него свой любопытный взгляд. Когда сигары разгорелись, я поудобней уселся в кресле и пыхнув несколько раз, обратился к Будде:
– Так значит, ты полагаешь, что наш мир – это сон?
Будда развернулся к нам и покачал головой. От его непринуждённых движений над обрывом мне становилось страшно.
– Не совсем так. Смотря для кого. Для человека, захваченного жёсткими представлениями и привязанного к телу этот мир реален, а для того, кто знает сущность всех явлений – этот мир просто игра сознания, подобная сну.
Я посмотрел на Марьянчика. Тот оттопырил нижнюю губу и энергично кивнул. Я вздохнул, а он в ответ улыбнулся, оголив свои мелкие зубки. Я перевёл взгляд обратно на светящегося Будду. Он, похоже, ждал дальнейших вопросов.
– И как же мне осознать, что этот мир – игра сознания? И что для меня изменится, когда это произойдёт? Моя жизнь потеряет смысл? Она станет такой же бесплодной, как сны?
Будда ответил не сразу. Некоторое время он сидел молча, закрыв глаза. Марьянчик попыхивал сигарой и с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим. Похоже, его мало волновало, упадёт парень или нет. По правде говоря, и меня страх начал отпускать. Возможно, потому что прыгун начинал понемногу возвращаться в реальность и шансов на то, что он всё-таки решит убить себя, становилось всё меньше. Теперь мне стало очень интересно, что же творится внутри этого человека.
Неожиданно я почувствовал, как в животе появилось ощущение скручивания. Я уже хорошо его знал. Оно появлялось, когда пробуждалась та Щупальца, о существовании которой рассказала мне ведьма с болот. И после того, как она разбудила во мне эту Щупальцу, она стала пробуждаться спонтанно. Некоторое время назад я начал тренироваться в работе с ней, и она уже перестала быть чем-то эфемерным для меня. Я начал извлекать реальную пользу от работы с ней. Обычно я её не видел, а только ощущал. Как и сейчас, я ощутил, что она вытянулась из-под пупка и нырнула в сторону собеседника, коснувшись его. Будда замер, будто бы ощутив произошедшее, и я стал свидетелем короткого и очень необычного видения.
Я сидел на огромной прозрачной сфере, покрывающей нашу планету, при этом сфера не создавала ощущения преграды между мной и тем, что было подо мной. Сама Земля находилась где-то далеко внизу, за облаками, но я знал, что могу присутствовать на ней в любом месте и в любой момент. Я задержался наверху, желая проникнуться этой нечеловеческой отрешённостью и любовью к Земле. Над сферой разливался розовый свет. От пелены облаков тоже исходило мягкое свечение. Меня наполняла благодать и спокойствие, которыми было пронизано всё вокруг. В плывущих облаках стали появляться просветы, и я понял, что каждый из просветов – это возможность выбора того, кем и где я хочу оказаться на Земле. Мне ужасно захотелось оказаться внизу.
В этот момент видение прервалось, и я услышал Будду. Приходя в себя от увиденного, я старался не упустить ни слова из того, что он говорил:
– Мы зависим от тела, поскольку сильно привязаны к нему и считаем его собой, а наше настоящее тело размером с целую вселенную. Но даже к нему не нужно быть привязанным. Это тело рождается из нашего ума и является, по сути, его проекцией, но мы находимся за её пределами и на самом деле нас никак не затрагивает эта проекция. Но мы упорно продолжаем считать себя связанными ею, либо принимаем содержимое своего ума за самих себя, – Будда открыл глаза и улыбнулся. Марьянчик посмотрел на меня и сделал круговое движение сигарой по направлению ко мне, предлагая продолжать дискуссию.
– Но у этого всего должен быть некий смысл, какая-то цель. Разве это не так? У этой игры что, нет правил? Как нам приблизиться к божественной сути вещей? – поинтересовался я, пытаясь соответствовать своей роли.
– Единственный смысл в происходящем – избавиться от страданий. А какие к этому ведут пути, не так важно.
Я усмехнулся и ответил, не скрывая некоторого раздражения от речей Будды:
– А я вот думаю, что закономерности, которые мы находим в повседневной жизни, начиная от физических законов, заканчивая социальными явлениями – всё это отражает некую общую универсальную суть. Если и есть какой-то там высший уровень бытия, то, по сути, он должен быть схож с нашим. Я не говорю, что Боги в воскресенье утром бегают в ларёк за пивом, но всё же мы сможем понять те законы, по которым они существуют, если нам представится такая возможность. Как говорится, что вверху, то и внизу.
Я хотел продолжить, но меня перебил появившийся в дверях Венедикт с бокалом парящего пунша в руках. На нём была чёрная майка с длинными рукавами и чёрные джинсы, а на ногах белые кеды. Его лицо частично закрывали солнечные очки в толстой пластиковой оправе.
– Истинно – безо всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно: то, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи. И подобно тому, как все вещи произошли от Единого или через размышления Единого, так все вещи родились от этой единой сущности через приспособление,
