Татьяна Степанова
29 отравленных принцев
Глава 7
Мелодии дня
Густой, сытный аромат тушеного мяса витал над «горячим цехом». Был уже обеденный час, ресторан давно уже открылся, но посетителей пока еще было мало. Из зала поступило всего два заказа на горячее.
У плиты и разделочного стола неторопливо работал плотный молодой мужчина в белоснежной поварской униформе и высоком накрахмаленном колпаке. По громкой связи из зала на кухню поступил еще заказ:
– Лев Львович, еще одна баранина «Танжер».
– Понял.
Мужчина, названный Львом Львовичем, открыл крышку сотейника, стоявшего на плите, и проверил готовность мяса. Тушеная баранина – фирменная заготовка «горячего цеха» на день. Клиенты заказывают баранину «Танжер» через одного.
На кухне было тихо. Лев Львович любил эту хрупкую тишину. Секунда, другая – и она разрушится от шума дня: включится автоматическая вытяжка над плитой, загудит в соседнем зале посудомоечная машина, хлынет вода из открытых кранов, с упругим шипением вырвется из-под поднятой крышки сочный, насыщенный специями пар.
Лев Львович посолил баранину, отложил несколько крупных кусков в маленький сотейник, подлил оливкового масла, добавил черного перца и поставил на мармит. Настала очередь соуса. На разделочной доске лежали уже вымытые подготовленные помидоры, зелень, замоченный изюм и абрикосы.
Несколько взмахов ножа – и мелко нарезанные помидоры и зелень отправились тушиться к мясу. Абрикосы Лев Львович резал тоже быстро и вместе с тем осторожно. Мягкая сладкая плоть, твердая косточка. Если случайно повредить ее, вкус плода будет испорчен горьковатым привкусом. А в соусе «Танжер» никаких привкусов быть не должно.
Из смежного с «горячим цехом» кухонного зала донеслись громкие голоса: мужской и женский. Лев Львович прислушался: шеф-повар беседует с хозяйкой ресторана Марией Захаровной Потехиной. Со стороны могло показаться, что они бранятся, но это была лишь иллюзия. На самом деле они всегда так разговаривали – приветствовали друг друга, обсуждали перспективы на день и без устали учили один другого уму-разуму.
– Кобель ты старый, – донесся до Льва Львовича через стену голос хозяйки, выражавший высшую степень приязни и сочувствия к собеседнику, – извини за прямоту, яйца вон уже поседели, а все туда же… Ты посмотри, на кого ты похож стал? Лицо как у покойника, одни глаза остались. Что, я не вижу, что ли, слепая я, да? Не жаль разве мне тебя, дурака? И прости за прямоту, ну была бы хоть женщина видная, красавица, чтоб так из-за нее убиваться, а то ведь – соплячка, недоросток какой-то недозрелый…
Ответа шеф-повара (голос его на этот раз звучал придушенно, словно из-под могильной плиты) Лев Львович не расслышал – за стеной резко зазвонил мобильный телефон.
– Я слушаю, да, – звонили Потехиной, – да, я. А, это ты, Аврора! Ты говори громче, слышимость плохая… Нет, я не в машине, я уже у себя… Где? Да на кухне, конечно! Где же я еще могу быть? – Голос хозяйки звучал удивленно.
Лев Львович вздохнул и стал насвистывать себе под нос. Таким способом он пытался оградить свой чуткий слух от этой бабьей трескотни по телефону. На кухне, по его глубочайшему убеждению, не должно было вообще быть никаких баб – ни поварих, ни посудомоек, ни официанток, тем более – хозяек ресторана. Он быстрым хищным движением резал абрикосы. Положил их в сотейник с бараниной и посыпал мясо и соус тростниковым сахаром. Затем открыл специальный герметичный шкафчик, где хранились специи. Для баранины «Танжер» нужна была смесь «бархат»: молотая гвоздика, корица и молотые высушенные бутоны роз.
– Аврора, я не понимаю, – донесся до него встревоженный голос Марии Захаровны Потехиной, – погоди, только не плачь ты, ради бога, объясни по порядку… Как?! Не может быть! После того как он уехал отсюда? Не может быть! Сразу после нашего ужина? Но он ведь… он и не пил ведь много… Правда, я не видела… А почему милиция? Телефон? Какой телефон? Ах, его мобильный! Ты сама ему позвонила? А ответили уже из милиции? Нет, все равно я ничего не понимаю…
Лев Львович невольно прислушался: чертовы бабы! Он добавил смесь «бархат» в соус, плотно закрыл сотейник крышкой и убавил огонь. Сейчас соус загустеет и…
– Не надо тебе туда ехать, – донеслось до него, – ни в коем случае, Аврора, слушай меня… детка, извини за прямоту, но тебе и своих проблем сейчас хватает… Ах, они тебя сами туда вызывают? Ну хорошо… Да, я понимаю, ситуация… Хорошо, что ты мне, детка, сразу позвонила. Конечно… О чем разговор? Я сейчас скажу Серафиму, он с тобой туда поедет. И Мохова разыщу. У него связи в газетах, это тоже сейчас не помешает… Нет, ну как же это он так, а?! Такой молодой… И тебя любил… Что я, не видела – он от тебя без ума был, детка… Но… Извини за прямоту, может, у вас произошло что-то? Але!
Лев Львович величавым жестом поднял крышку сотейника – оп-ля, соус готов! Куски тушеной баранины плавали в пряной фруктовой подливке – острова в золотистом, медово-жгучем на вкус океане. Мясо благоухало специями. Его надо было тут же, немедленно подавать на стол. Лев Львович нажал на кнопку связи, крикнув в обеденный зал: «Танжер» готов!»
Он мог наконец отойти от плиты, чтобы поприветствовать Марию Захаровну. Но в соседнем зале ее уже не было. Не было и шеф-повара. Видимо, как только Потехиной позвонили по телефону, шеф-повар, как воспитанный человек, оставил ее, чтобы не мешать разговаривать.
Посетить начальника отдела убийств с утра пораньше Кате не удалось. Подвалила срочная работа: ночью в подмосковной Морозовке взяли вооруженного хулигана. Задержание вышло шумным, со стрельбой, о нем в районе уже ползли слухи, и упускать такой материал Катя не собиралась. Она дотошно расспрашивала оперуполномоченного из Морозовки, ставшего героем дня, как он задержал хулигана, что произошло. Опер – юноша с внешностью штангиста-тяжеловеса и нежным румянцем во всю щеку – от Катиных вопросов смущался.
– Ну что произошло? Обычное дело. Дежурил я сутки, а тут звонок на пульт – в «Разгуляе» заваруха. «Разгуляй» – это у нас бар круглосуточный в поселке, с бильярдом. Ну, оттуда звонят – мол, посетитель ходит по залу с ружьем, терроризирует клиентов. Ну дежурный мне и говорит: «Езжай, Ерохин, разберись и доложи». Я и поехал.
– Вы одни? – спросила Катя, летуче-быстро черкая за рассказом в своем блокноте.
– Не по инструкции, конечно, но я на «жигуле» был своем, а группа только-только на кражу выехала на Шурупный, – опер совсем засмущался. – Подъехал я к бару, там галдеж, народ из дверей валит. Я туда. Ну ствол конечно… то есть, табельное оружие подготовил. В зале все кто под столами, кто у стен. А у бильярда, смотрю, мужик стоит. А в руках у него помпа…
– Ружье помповое? – уточнила Катя.
– Ну да, а на мне форма, как положено, я ж на сутках. Он меня увидел и орет: «Ну, мент, держись, щас тебя завалю!» Прямо ни здравствуйте вам, ни до свидания…
– Ну и? – Катя застыла на последней его фразе, не отрывая ручки от бумаги. – Дальше что?
– Дальше он пальнул, идиот, в меня. А я дал предупредительный – один в пол, а второй во-от на столечко у него над макушкой, чтоб малость остудить. Не хотелось мне его всерьез дырявить, ему любимая изменила с одним хмырем приезжим. В баре они этом были. Ну, он, понятно, и вышел из себя. Человек ведь, не камень. Я его скоренько обезоружил, в отделение доставил. Хороший мужик оказался, безобидный. Жаль, теперь впаяют срок…
– Ничего себе – безобидный! Он же вас убить хотел, лейтенант, – сказала Катя.
– Да ну, – опер отмахнулся, – из помпы-то?
С сагой о задержании пришлось повозиться до обеда. Катя звонила в Морозовку, уточняла данные хулигана – где родился, где крестился, судим ли ранее. В результате к Колосову удалось вырваться только во второй половине дня. В управлении розыска царило подозрительное оживление. Двери многих кабинетов были распахнуты настежь. То и дело слышался перезвон мобильников. И, как всегда, только две излюбленных сыщиками мелодии: «Наша служба и опасна, и трудна» и «Мурка». У Никиты Колосова, как было известно Кате, мобильник играл похоронный марш, что всегда шокировало начальство. Но Колосов упрямо не менял сигнала, уверяя, что по телефону он еще ни разу не услышал ни одной доброй вести, а только: «В Мытищах убийство, выезжай», «В Ногинске убийство, езжай разберись!»
Однако сейчас из его кабинета не доносилось ни звука, дверь была заперта, и сам хозяин отсутствовал. Катя заглянула в приемную начальника управления розыска. Вид секретарши Светланы Дмитриевны Улиткиной ее сразу же заинтересовал. Светлана Дмитриевна Улиткина сидела за своим рабочим компьютером точно в прямом эфире. Лицо ее выражало сложную смесь любопытства, нетерпения и ревности, которая обычно накатывает на подавляющее большинство секретарш, когда их шефы беседуют тет-а-тет в своих кабинетах с посторонними посетительницами моложе пятидесяти лет.
– Совещание? – спросила Катя. – А Колосов там?
– Все там. – Улиткина говорила тихо. – Знаешь, кто к нам пожаловал сегодня? С трех раз не угадаешь? Аврора! Ну? Та самая Аврора, не помнишь, что ли?
– Певица эстрадная? – спросила Катя. – Что-то давно ее нигде не слышно было.
– Точно, как в воду канула. А раньше-то то и дело на всех тусовках, на всех концертах по телику… Но, знаешь, я ее сразу узнала – ничуть не изменилась, все такая же мартышечка-обаяша, под девочку-унисекс работает. – Улиткина презрительно поджала вишневые губки. – Вся такая из себя. Сюда приехала знаешь как? Ну прямо Бритни – в джинсах со стразами, в маечке, животик голенький, жирненький… Ну, конечно, фигура еще ничего, но все равно возраста не спрячешь…
– Она там на приеме? Одна приехала?
– Сейчас, одна! Со свитой! С охранниками. Два каких-то типа – один молодой, полный, в коже с ног до головы, байкер, наверное, чокнутый. Второй тоже молодой и тоже весь из себя… Наш-то, – Улиткина фыркнула, – сам встречать вышел. Ну, знаменитость все-таки, хоть и не первой свежести.
– У нее песенка одна была хорошая, – заметила Катя примирительно.
– Ну да, сто лет назад. Потом по МТВ все ее клип крутили, ну где она в постели и почему-то в шапке-ушанке. Кстати, она ведь сюда по этому самому делу приехала.
– По какому делу?
– Несчастный случай в Столбах. Там один шизик с балкона упал с восьмого этажа. Несчастный случай!
– В сводке так и сказано – случай? – спросила Катя, стараясь ничем не выдать своего интереса.
– Случай или суицид… Туман. А эта, – Улиткина кивком указала на дверь, – вдруг примчалась узнавать, что и как. Потерпевший-то ее знакомым оказался. Бойфрендом!
– Светочка, ты это точно знаешь или это интуиция твоя говорит? – Катя прислушалась, но из-за двойных дверей генеральского святилища не доносилось ни звука.
– Меня интуиция еще ни разу не подводила.
– А Колосова туда зачем пригласили?
– Он на место выезжал. А потом, это ведь он ее и разыскал, эту нашу поп-звездиху…
– Как разыскал?
– О, этого я не знаю, это ты у него сама спроси. Со мной он не делился. Может, с тобой поделится. – Улиткина жестом принцессы на горошине поправила волосы, выкрашенные жгуче-модным цветом «тициан». – Он ведь не прочь похвастаться перед тобой каждый раз, как новый профессиональный подвиг совершит. Одним словом… все справки в девятом кабинете.
Ждать у моря погоды на пороге генеральской приемной было делом гиблым. Катя решила уйти, чтобы потом с блеском вернуться в наиболее подходящий момент. И слепому было ясно – приезд певицы Авроры в главк для сыщиков – событие. Никто из гордости не показывал явного любопытства, но все томились в ожидании – что же будет дальше?
Ловить Колосова Катя решила вне стен главка. Пришлось задержаться на работе до девяти. Благо в августе темнело еще не так быстро и из окна кабинета можно было следить: маячит ли старая колосовская «девятка» у КПП.
В пять минут десятого было уже чересчур. Катя спустилась в вестибюль, подождала еще немного, вышла на улицу и…
Колосов с пакетом кефира в руке устало шел к своей машине. Смеркалось. В Никитском переулке зажигались фонари.
В машине, нагретой за день солнцем, было душно, как в консервной банке. Катя специально уселась на заднее сиденье, подальше. Колосов увидел ее у подъезда главка, поздоровался и сказал: «Садись, подвезу». Катя знала, что он скажет именно это. Машина, вечер, ожившие от смога стрижи, с писком пикировавшие под застрехи соседнего с главком зоологического музея, наплывающие на Москву сумерки – это был беспроигрышный вариант.
Центр, несмотря на начало десятого, все равно еще был плотно забит. Почти сразу на Никитской площади попали в пробку.
– Загорела ты здорово, – заметил Никита. Катя видела в зеркальце его глаза. – Где отдыхала?
– В Сочи?
– С мужем?
– С мужем.
– Серега Мещерский тоже там с вами был?
– А что?
– Ничего. Он мне тут звонил пару недель назад. Сказал, что в Сочи собирается. С собой звал.
– Тебя? – Катя недоверчиво усмехнулась. – Ты же летом в отпуск принципиально не ходишь.
– Ну предложили бы недельку в Сочи погреться с теплой компанией друзей, может, и рискнул бы.
– Пожалуйста, – сказала Катя, – я тебе прямо сейчас могу телефон туда дать, в Сочи. Там гостиница частная, места есть, можешь отправляться туда хоть завтра. Серега там с приятелями какой-то баркас испытывает. И от портвейна они там не просыхают. Мой тоже там с ними, жизни радуется. Даже домой не звонит!
– Твой муж? – Колосов обернулся. – Так он в Сочи?
– У него отпуск все еще продолжается, а я, как видишь, тут в дыму задыхаюсь, – пожаловалась Катя, тут сзади им яростно загудели машины. Передние уже тронулись, а Колосов за разговором этого даже не заметил.
– А что ты сегодня так задержалась? – спросил он чуть погодя.
– Работы много накопилось, – соврала Катя, – столько дел, Никита…
– Загорела ты отлично.
– И загар мне к лицу, да?
– Да, – он смотрел на нее в зеркальце, – тебе все к лицу.
«И чудненько, – подумала Катя, – еще капельку поболтаем о разных милых пустяках, а потом…»
– Ты серьезно? – спросила она.
– Я серьезно.
– Я не об этом. Ты серьезно хотел к Мещерскому в Сочи?
– Я хотел, – Колосов свернул на Садовое кольцо, – но не к Мещерскому. Муж твой сколько еще там пробудет?
– Две недели.
Колосов свернул с Садового на Фрунзенскую набережную. Дальше ехали молча. Остановились напротив Катиного дома. В это время к пристани напротив Нескучного сада причаливал прогулочный теплоход.
– Надо же, – сказала Катя. Она медлила покидать машину, – половина десятого, а они все катаются… Пароходики.
– Народ на реке от дыма спасается. Тут у вас хоть дышать есть чем. – Колосов смотрел на нее в зеркальце. Катя отметила: он заглушил мотор. И вытащил ключ зажигания.
Катя вышла из машины, Никита следом. Момент был самый подходящий.
– Знаешь что? – сказала Катя.
– Что?
– Идем, – она цепко ухватила начальника отдела убийств за руку, – только быстро, а то опоздаем!
Колосов и не думал возражать. Но Катя двинулась в совершенно противоположную от своего подъезда сторону – к речной пристани. Они сбежали по ступенькам. На теплоходе уже убирали трап, но они успели.
– До Киевского и обратно, идет? – спросила Катя. – Сто лет мечтала о ночной поездке по реке.
– Как скажешь, – кивнул Никита.
– Это не я скажу, а ты. – Катя немного отстранилась. Он помогал ей подняться по трапу на верхнюю открытую палубу, но она и сама могла это сделать без поддержки. – Тут – прелесть. И тут нам никто не помешает поговорить, Никита. А то я тебя сегодня целый день поймать не могла. Мне Заварзина звонила. Что за дело там такое в Столбах? Заварзина мне сказала – отравление, в теле жертвы обнаружен яд. Никита, ты же знаешь, как я за таким материалом все время…
– Я знаю, – сухо перебил ее Колосов, – а ты что, только поэтому решила со мной вечер провести?
– Это ты решил со мной вечер провести, – ядовито парировала Катя. – А чем тебе тут не нравится? Тут прекрасно можно поговорить.
– Об уголовном деле?
– А о чем же еще? – совершенно искренне спросила Катя.
Колосов посмотрел на нее и… Она глядела на него так простодушно, изумленно, но… В глазах ее мерцали искорки лукавства и ожидания: вот тебе, а ты и поверил, губы раскатал…
Все было как всегда: Лиса снова вышла на охоту. Лиса – репортер. А он-то обрадовался. Чему?
– Ну и что же ты хочешь узнать? – спросил он.
– Все, – Катя тряхнула распущенными волосами. – Ну, Никита, золотко, ну не делай такого трагического лица. Ну ради меня, ради нашей дружбы… По этому делу я хочу знать все-все! Но сначала самое главное: зачем сегодня в управление приезжала певица Аврора?
Мимо проплывал встречный теплоход. Из его динамика пели «Битлз».
– Смотри, – сказал Колосов, указывая на теплоход. В сумерках он казался серебристым от того, что был выкрашен в жемчужно-серый цвет. Его верхнюю палубу украшало бутафорское орудие и три трубы. На борту разноцветной иллюминацией мигала надпись: «Аврора». Это был плавучий ресторан, курсировавший между Устьинским мостом и Филями всю ночь.
– Надо было нам вот на этот кораблик сесть, – усмехнулся Никита, – не находишь?
Катя, игнорируя замечание, молча ждала, когда же он соизволит ответить на ее конкретный вопрос. В запасе у нее была добрая сотня таких же любопытных вопросов. Но Колосов не торопился просвещать ее. Он проводил «Аврору» взглядом, потом спустился в «трюм» и вернулся с бутылкой «Киндзмараули», стаканами и коробкой любимых Катиных конфет – вишня в шоколаде.
– Здравствуйте вам, – заметила Катя, – с чего это вдруг?
– Так, за встречу, и вообще, – Колосов наполнил бокалы, – за твой солнечный загар.
– И за наше сотрудничество. – Катя решила, что пора возвращать разговор в нужное ей русло. – Никита, ну миленький, ну хороший, я просто умираю от любопытства.
Колосов вздохнул. Женщины…
– Как вообще эта певичка к вам попала? – спросила Катя, теряя последнее терпение.
– Элементарно. Она позвонила, я ответил и вызвал ее к 14.00.
– Куда она позвонила?
– На квартире потерпевшего Студнева, где не было городского телефона, мы изъяли мобильный телефон. В памяти были номера, мы начали проверять их. Но это долгая песня. – Никита повествовал скучным усталым голосом, словно делал великое одолжение. – Я включил телефон Студнева, решил проверить, будет ли ему кто-нибудь звонить. В субботу в одиннадцать утра последовал звонок. Но когда я ответил, там сразу же отключились, разговаривать не пожелали. В воскресенье звонков не было. А в понедельник утром позвонил женский голос. Очень удивился, когда понял, что отвечаю я, а не сам Студнев. Очень испугался, когда я сказал, что это милиция и что Студнева нет в живых. Вот так мы и общались. Пока говорили, наши зафиксировали звонок. Я предложил женщине назвать свои паспортные данные и к 14.00 приехать в главк. Она подчинилась. Ее захотел видеть наш шеф. Вот и все. Ты довольна?
– Нет, – сказала Катя, – я ничего не понимаю и ничего не знаю. Давай по порядку. Почему этого Студнева – Заварзина говорит – отравили, а в сводке написано – сбросили с балкона? И вообще, почему у него такая противная фамилия – Студнев, он кто?
Колосов закрыл глаза: ой, только не это, не всю сказку сначала рассказывать про этого чертова белого бычка. Они плыли мимо Воробьевых гор. Катя слушала, затаив дыхание. Никита монотонно рассказывал, а сам думал о…
Удивительное было, что называется, рядом: в деле об умышленном отравлении появились свидетели и очевидцы. И не один, не два, а целый выводок!
Когда Никиту пригласили в кабинет к начальнику управления розыска сегодня днем, он ожидал увидеть там кого угодно, но только не будущих потенциальных фигурантов. За длинным совещательным столом сидели трое: миниатюрная светловолосая молодая женщина в шикарных темных очках, одетая по тинейджеровской моде в облегающие расшитые стразами джинсы и майку-топ небесно-голубого цвета. На шее и руках женщины сверкала пропасть разной дорогой бижутерии – браслетки, часики, колечки с цепочками, цепочки с крестиками, медальончики, подвески и брелоки. Все это мелодично звенело, сверкало, блестело. На другой бы вся эта драгоценная дребедень показалась вычурной и смешной, но Авроре – а это была действительно Аврора (Колосов сразу ее узнал, потому что не раз видел по телевизору и на обложках журналов) – все эти милые легкомысленные фишки ужасно шли.
Если бы Катя спросила, на кого была похожа певица Аврора в жизни, Никита, столкнувшийся с ней лицом к лицу в генеральском кабинете, ответил не задумываясь: не на кого, а на что – на искусственную новогоднюю елку из серебряной мишуры – такую же хрупкую, яркую, ужасно фальшивую и властно притягательную для взора.
Колосов отметил, что даже шеф, чье сердце было из кремня и стали, выглядел явно польщенным и смущенным, внимая своей собеседнице. Вместе с Авророй приехали двое молодых мужчин. Колосов поначалу принял их за охранников певицы, но один из них – полный, шумный, румяный, чем-то отдаленно похожий на молодого Алексея Толстого – тут же представился Петром Моховым – журналистом и критиком, а второй – очень высокий, крупный блондин яркой плакатно-рекламной внешности – назвался Симоновым Серафимом Николаевичем, другом покойного Студнева.
Все трое были не на шутку встревожены известием о смерти Студнева, выражали искреннее горе и вполне объяснимый тревожный интерес к тому, что же на самом деле произошло с их знакомым. Говорили все разом, перебивая друг друга.
Колосов все это наблюдал со стороны, в разговор не вмешивался. Было ясно: здесь, в кабинете у шефа, нормальной каши из этих свидетелей не сваришь. Обстановка была нервозной и чопорной, совершенно нерабочей. Но, может быть, пока это было и к лучшему.
– Выходит, этот Студнев упал с балкона прямо на ваших глазах? – спросила Катя. Они плыли мимо трамплина. – А может быть, все-таки его кто-то столкнул?
Колосов отрицательно покачал головой.
– Значит, по-твоему, не выйди он в лоджию, он бы умер от яда в своей кровати, в ванной, в туалете?
– В машине, если бы задержался там еще подольше.
– Где задержался? – спросила Катя. – Вы установили, где этот Студнев был в пятницу вечером?
– Он был в ресторане «Аль-Магриб».
– Быть того не может! – Катя чуть не подпрыгнула.
– Почему?
– Ой, да это же от моего дома в двух шагах. На набережной у моста напротив Нескучного. Я мимо этого ресторана сто раз проходила. Там марокканская кухня. Этот Студнев был там вместе с Авророй, да?
Колосов вспомнил, как шеф очень вежливо и очень настойчиво задал певице этот же самый вопрос: «Потерпевший был в ресторане с вами?» И на вопрос этот свидетели – Аврора, Мохов и Симонов – ответили дружным хором: «Он был с нами, был закрытый вечер для друзей». Все было замечательно, и кто бы мог подумать, что все обернется такой ужасной трагедией! Аврора сбивчиво начала объяснять, что это именно она устраивала для своих друзей вечеринку и сняла для этой цели весь ресторан. Что, кроме нее, Студнева, Мохова и Симонова, были только ее близкая подруга Мария Захаровна Потехина и приятельница, журналистка. Что вечер был удачным, все веселились. Студнев был в превосходном настроении и уехал из ресторана не раньше и не позже, а со всеми. Уехал на своей машине…
– Так, значит, он не вместе с Авророй оттуда уехал? – разочарованно спросила Катя. – А я думала, раз она так сразу примчалась к нам, значит, он ее любовник!
Колосов вздохнул: женщины… Поди ж ты, логика какая прихотливая…
– Итак, на том ужине присутствовали трое мужчин и три женщины. Три пары, – быстро сосчитала Катя, – а во сколько вечеринка закончилась?
– Они сказали: все разъехались примерно в начале первого. А в половине третьего мы уже в Столбах труп осматривали. Из ресторана Студнев, судя по времени, поехал прямо домой. Чтобы от Фрунзенской доехать до поселка за МКАД, ему потребовалось, ну, скажем… полчаса по хорошей дороге, на хорошей скорости. Машину он загнал в гараж-пенал у дома – мы проверили. Поднялся к себе в квартиру, лег. Потом почувствовал себя плохо…
– Заварзина время дала, ну хотя бы примерное, когда он мог получить яд? – спросила Катя.
– Дала: восемь – половина девятого. Студнев, как показывают трое свидетелей, находился в это время в ресторане. В компании друзей.
– И им пока об отравлении не сказали? – быстро спросила Катя.
Колосов покачал головой – нет.
– А когда ты им про это скажешь?
– Потом. Каждому в свой час.
– Так, значит, это убийство, – Катя вздохнула. – Никита, ты не представляешь… Отравление – это такая редкость. Это такая находка для меня этот случай, такой бриллиант…
– Катя…
– Что? – она улыбнулась. – Ну что?
– Ничего, – Колосов налил еще вина, – с тобой свихнуться можно, честное слово.
Теплоходик медленно отчаливал от очередной пристани. На борт взошла какая-то шумная компания.
– Но подожди, если он был в это время в ресторане… А как же тогда девица, про которую ты мне только что рассказывал, – эта Маслова и какой-то ее Иван Григорьевич, который, по ее словам, мог убить Студнева?
– Будем разбираться, – ответил Никита, – ты же любишь, когда сразу много разных версий.
– А ты не любишь, – сказала Катя.
– Штой-то вы там как на ромашке гадаете – любишь – не любишь? – раздался у них за спиной громкий мужской голос. – Эй, парень, ты, кажется, тут уже лишний. Тебя не любят. Девушка, а вот он – я, давайте с вами знакомиться!
Катя и Колосов обернулись – у противоположного борта две скамейки заняла та самая компания – четверо парней. Снизу, из трюма, где гнездится бар, слышались еще мужские голоса и заливистый женский смех.
Тот, кто предложил Кате знакомиться, встал – он был плечистый, бритый, молодой и совершенно пьяный.
– Отвали, – сказал ему Колосов и обнял Катю за плечи. Она даже растерялась от неожиданности. – Отвали, я сказал, – повторил Никита, – место давно занято.
– А мы щас освободим. Пацаны, внимание!
Со скамейки поднялись еще двое. Они с интересом следили за происходящим, готовые вмешаться.
Колосов вздохнул и тоже встал.
– Ладно, – сказал он, – уговорили, только чур пошли вниз.
– Ты проваливай, а девушка останется здесь. Мы будем знакомиться, – с чувством собственного пьяного достоинства сказал тот, кто все еще хотел «знакомиться».
– Ладно, уговорили, – покладисто согласился Колосов, – здесь так здесь.
Бац! Катя даже не поняла сначала, что случилось. Тот, что хотел «знакомиться», кубарем, с воплями и ругательствами покатился вниз по трапу в трюм. Колосов отшвырнул к борту сунувшегося к нему второго парня.
– Ах, ты так? Эй, наших бьют! – истошно завопил третий. – Братва!
А четвертый, самый здоровый и самый пьяный, ринулся на Никиту, как бык на красную тряпку, плотоядно обещая: «Ну все, нарвался, убью!»
– Прекратите! – завизжала Катя. – Хулиганы!
Снизу по трапу громыхали чьи-то кроссовки. Четвертый нападавший размахнулся и… Это был удар так удар! Колосов на какую-то долю секунды замешкался, и его точно волной отбросило к борту – бац!
Чем бы закончилось сражение – неизвестно, но тут из рубки выскочили трое дюжих матросов и сам капитан (Катя совсем испугалась – если все тут, то кто же стоит у руля? А по курсу впереди Метромост!).
– Смирно! – рявкнул капитан на всю Москву-реку. – Кончай дебош!
Матросы столкнули драчунов в трюм, Колосова за компанию со всеми. Катя побежала вниз по трапу – только каблучки застучали.
– Черти! – орал капитан. – Тут люди отдыхать сели, а они рожи друг другу полируют! Все вон, за борт, мать вашу, отдать швартовы!
Теплоход причалил к маленькой пристани за Метромостом. Их вытряхнули за борт.
– Ничего себе, – хмыкнул Никита, – да кто он такой вообще на своей калоше?
– Хватит, – взмолилась Катя, – с меня довольно! Я ухожу домой!
Она огляделась – темная ночь. Слева – стройка, над головой Метромост – там орут рабочие, сверкает сварка, сыплются голубые искры, стучат молотки, гудит компрессор. Справа – покрытые лесом холмы. У ног – Москва-река, тихая, черная, как чернила, и пустая. Редкая, редкая птица долетит до середины, как говорится…
В глаза бьет мутным светом одинокий фонарь, освещающий причал.
– Черт, глаз болит, – услышала она голос Колосова. Четвертый дебошир не промазал: левый глаз начальника отдела убийств налился сочным лиловым сиянием.
– Там фонарь, – грустно сказала Катя, – тут фонарь, – она подошла, дотронулась до его лица. – Очень больно? Знаешь, ты сейчас ужасно похож на моего мужа. Такой же болван… И вообще, куда нас выбросили? Это что – Лужники?
– Сейчас машину поймаю, отвезу тебя домой, – сказал Никита. После упоминания словечка «муж» он сразу же снял руки с Катиных плеч, – нашу сугубо деловую беседу грубо прервали. Тысячу извинений.
– Вон там, кажется, дорога, – сказала Катя, – это точно Лужники. Только нам вообще-то на ту сторону, на тот берег…
По асфальтовой дорожке в кромешной тьме они поднялись на холм. Еще час потребовался на то, чтобы на пустынных аллеях парка подкараулить, а главное, остановить пугливого частника. Было уже далеко за полночь, когда наконец на разбитой «копейке» они добрались до Катиного дома, откуда и началось их водное путешествие. Колосовская «девятка» стояла на набережной.
– Спокойной ночи, Никита, – сказала Катя, – на глаз не забудь компресс из холодного чая приложить, а то завтра все управление напугаешь. А тот ресторан… Как же спать хочется. Вот что значит подышали на реке озоном. Тот ресторан, он… Нет, отсюда не видно его вывески. Он вон за тем домом. Тут пройти всего два шага.
