Степан Витальевич Кирнос
Восхождение к власти: день гнева
Легат протянул белоснежный лист в сторону главы города.
– Вот, можете ознакомиться, когда вам будет угодно, – и повернувшись ко всем, обратил речь к залу. – Так же есть депеши, между командирами среднего звена Армии Информократии и Армии Альпийско-Северо-Итальянской Республики. Там различные управляющие рот и сержанты ауксилий говорят о необходимости свержения власти. – Выдержав паузу, посмотрев на ширящиеся угнетение духа среди собравшихся, Легат иронично добавляет. – И только инфо-духовенство остаётся полностью чистым и непорочным.
– Ещё бы… – Выдыхает в порыве душевной астении Инфо-епископ, севший на место из-за не способности держаться на ногах.
Все присутствующие в полном шоке. От тяжести нахлынувшей информации и её смысла все сели, стоять остаётся только хозяин кабинета, гордо возвышаясь над всеми. Легат не сказал, есть ли предатели средь тех, кто в кабинете, значит, все чисты, может быть. Больше всего предательство поглощает Маритона. Он приятно удивлён, что столько людей готовы скинуть ярмо порочной власти, но до глубины души разочарован, что скоро эти люди перестанут жить. Для Аккамулярия за день произошло слишком много, больше, чем у многих за всю жизнь. Но для чего всё это? Случайный набор событий, путь, данный судьбой или воля древнего Бога, который способен раздвинуть море? Маритон не знает, но видит, что Анна его поняла.
Сегодня для девушки наступил переломный день. Выходя из квартирки в её мыслях не было того, что уже через несколько часов падут всё её идеалы и мировоззрение станет прахом, развеянный у памятника Информократичного безумия, который уже трещит под собой.
– И что же мы будем делать, ваше Инфораршество? – спросил заместитель Примус-Администратора Домена.
– Всё, что мы делали раньше, теперь бессмысленно. Но всё это мы свершали во имя блага для всех. Мы хотели, чтобы те, кто мог работать, работал, а те, кто способен управлять – правили. Мы справедливо и блага разделили, ведь управляющие всегда должны получать больше, ибо они берут ответственность за свои действия. Наши свершения во имя стабильности и упразднения пагубным, развращающих демократических мыслей – сожжение кварталов, проповеди и лекции по квартирам, убийства сотен человек, которые могут оказаться потенциальными мятежниками, разрушение людского «счастья», именуемого любовью и семьёй, ликвидация свободы слова и гуманизма, как вредоносного элемента, утверждение власти и превосходства над тупым и неразумным народом: всё это делалось под одним девизом – «Ради общего блага». Да, наши свершения имеют своё оправдание в девизе, который суть государства. – На пару секунд Легат затих, странно задумался, но вот снова льётся его безжизненная речь, несущая пламенный рок. – Но сегодня мы просчитались. Народ и мятежные сегменты власти хотят отдать общее благо в руки демагогов, которые обратят в рабство обычных людей. Так как факт наличия отступников обнаружен только в городе Тиз-141, Апостолы вынесли свой вердикт.
– И какой же вердикт? – вкрадчиво спросил Инфо-епископ.
Рука Легата опустилась в ту же самую сумку. Оттуда он вынимает блестящую рамку и жмёт чёрную кнопку с боку, активируя пучки света на внутренней стороне квадратной рамки, и внутри неё образуется синяя голограмма.
– Вот, «Особый Исполнительный Указ Апостолис Директорис», – показав голограмму, пояснил Легат. – Я лучше зачитаю его суть: «Для ликвидации всех мятежных сегментов общества, впавших в инфо-ересь, Апостолы единодушно указывают вывести всех непоражённых информационной порчей програманн «А-1», «А-2», «А-4» и «А-4», так же всё инфо-духовенство и непоражённые армейские подразделения. После проведения эвакуации по городу будет нанесён тактически авиационный налёт, целью которого является полное уничтожение вирусных членов общества и установление цифры обитаемости города Тиз-141 – 0%». – Легат ещё продолжает читать, но Маритон его не слышит. Мужчина впал в безнадёгу и ступор из-за того, что через пару часов его дом, где он родился, прожил и отслужил, сегодня станет лишь грудой полыхающих развалин.
Он мечет беспомощный взгляд на Анну, та лишь отвечает таким же, полным боли и глубокой печали взором. Похоже больше никто в кабинете не испытывает дискомфорта по поводу того, что вскоре их родной город исчезнет во вспышках забвения. Для Анны и Маритона жизнь только что потеряла яркость красок и насыщенность звуков, и даже кабинет стал каким-то тусклым и неприятным, колющим душу.
– Можете ознакомиться с ним. Тут даже печать есть, – заключил Легат.
– Что ж-ж-ж, – затянул на выдохе Администратор города, – тогда предлагаю начать эвакуацию в ближайший аграрный городок Роэй-129. Мне понадобятся время, чтобы составить списки тех, кто попадает под эвакуацию.
– Не нужно, – Подняв руку, протестует Легат. – Я отправлю вам уже готовые. – И после слов, сказанных Администратору, обратился ко всем. – На этом я заканчиваю сегодняшнее заседание Комитета. Последняя наша встреча пройдёт по итогам исполнения эвакуации и вычислений потерей. Все свободны.
Маритон поднимается с места и спешит покинуть кабинет, от которого воротит, чтобы дойти до дому и забрать как можно больше памятных вещей, но тут его останавливает слабое воззвание Легата:
– Остановитесь, Аккамулярий. И вы Анна тоже стойте. Да, вас двоих я попрошу остаться.
Мужчина и девушка оборачиваются к высокому человек в белом пальто, лицо которого есть выражение беззаветной и опасной службы Информократии. Легат терпеливо дождался того момента, пока все покинут кабинет в том числе и информационный протоколист, который не участвовал в беседах.
– Зачем вы нас оставили? – тяжело спросил Маритон.
Легат лишь вышел из-за стола и направился к ним навстречу. Взгляд глаз, в которых давно нет ничего живого, уставился грозной укоризной на пару, рассматривая их досконально.
– Знаете, что я заметил в вашем поведении? – сухая речь в этот раз зазвучала ужасающе безжизненно и механично. – Я обнаружил некий сбой, который не поддаётся осмыслению с точки зрения Инфо-философии. – И сцепив руки за спиной, Легат самодовольно продолжил. – Я знаю, что обнаружил в вас древний порок. Порок, который не позволял людям служить обществу и созидать блага для всех.
– Вы о чём? – настороженно спрашивает Анна
– Не перебивай. Я говорю о любовных парах, – и с удовольствием наблюдая за смятением на лицах и глазах Аккамуляриев, Легат продолжил. – Да, именно они, пребывая в своём эгоизме, отказывались служить общему благу, цепляясь только за свой жалкий тандем. Нам же удалось уничтожить парные человеческие семейные связи и сплотить его возле работы над общей идеей торжества науки и знаний. – Тембр речи внезапно стал холодным и грозным, а на перекривлённых губах созревает безумная улыбка. – Что касается вас, то сначала на поле, когда Анну ранили, до этого по рассказам Инфо-кардинала во время вашей битвы с «Киберариями», ну и то, как вы пересматривались минутами ранее сего момента, вы проявляли друг к другу чувства, которые охарактеризовать как служебные нельзя.
Из пустоты, скинув скрывающие плащи, вышли Киберарии – личная стража Легата. Оставаясь невидимыми, они явились в момент, когда нужны. Два киборга, скрывая лица под серыми капюшонами, они подошли сзади. Их металлические руки сжимают длинные белые плазменные винтовки от выстрела которых не защититься.
– Взять под их стражу, как нарушителей догматов Макшины и Директив Апостолов, – отдаёт приказ Легат. – Подвергнем их процедуре Протокола «Delete».
В этот момент в душах влюблённых вспыхнул пламень всеобъемлющего отчаяния и злобы. Суставы в ногах необычно подломились, а страх, сплётшийся с безнадёгой, сковали в цепи безволия души. Маритон не пытается кидаться на Легата, ибо будет убит, даже не приблизившись к нему и на шаг.
– Зачем? Зачем всё это… циркачество? К чему собрания и планы? Почему сразу нас… не повязал, сволочь?
– Протокол должен быть соблюдён, – хладно даёт ответ Легат, без всякой жалости наблюдая за арестом. – Формальность и право.
– Почему ты это делаешь? – взмолилась девушка, закованная в цепкой хватке воителей металла и плоти.
По щекам Анны побежали слёзы, и она позволяет себе выплеснуть эмоции. Двое мужчин обменялись взглядами – буйство чувств Маритона и морозец бездушия Легата. И прежде чем Киберарии вывели их, Легат машинно кидает знаменитую фразу:
– Ради общего блага.
Глава восьмая. Протокол «
Delete
»
21:03. Первая стадия ночного цикла. Город Тиз-141.
Погода из бушующего шторма, который часом ранее был готов разорвать этот клочок мира на куски, сейчас спал, как бы потакая тому, что происходит. Теперь это не ливень – плащ бури, сметающей всё на своём пути и внушающей ужас. Плачь небес – вот как можно охарактеризовать установившуюся погоду. Дождь не перестал быть слабым, или немощным, нет, он всё такой же напористый и моросью его назвать не получится.
Но вот ветер стал ещё холоднее, пронизывая до костей ледяной дланью, заставляя каждого трястись от дикого мороза, совершенно неестественного для этих краёв. Ледяные ветровые потоки терзают город силой, которая спокойно качает деревья до страшного треска и хладностью, доводящей до онемения открытые участки тела.
Такова стала погода в некогда благополучных и тёплых краях, после Континентального Раздора и Великой Европейской Ночи. Бесконечные выбросы в атмосферу опасных и загрязняющих веществ, испытания с климатическим оружием и просто свинское отношение к природе стало громким эхом, которое сейчас напевает погодным безумием.
Однако какова бы не была погода на улице, за толстыми стенами крепкого здания она даже и не чувствуется. Достаточно себя хорошо оградить крепким жилищем от капризов погода и уже всё равно становится на то, что стало с атмосферой. И за надёжными стенами камеры заключения вряд ли почувствуются капризы погоды, истязающие снаружи пространство.
В камерное помещение не проникает ни единого потока порывистого и холодного ветра. Но и тёплой камеру не назовёшь, скорее сносной и приемлемой для того, чтобы продержать там пару человек несколько часов.
Посреди белых стен в маленьком помещении камеры, на лавочках из чёрного пластика сидят два человека. В подвале исполинского тридцатиэтажного здания, которое отдавалось тому, что можно назвать полицией и судом, всего два десятка камер. Но большего и не нужно, ибо редко когда выдаётся момент содержать преступника на время судебного разбирательства. Очень редко.
В совсем небольшой камере, по размерам походящей скорее на небольшую кладовку, сидят два человека, дожидаясь незавидной участи. Тут всё залито ярким светом, исходящим от панельных ламп на потолке, поэтому отлично просматривается каждый уголок, каждый сантиметр и прекрасно видно, кто сидит. Мужчина средних лет с грубыми чертами лица – широкий нос, тяжёлый взгляд, хмурые брови, машистый подбородок и в придачу со шрамом на губах. Чёрные нестриженые волосы небрежно лежат на голове и отсвечивают серебристым сиянием лёгкой сединой. На его теле покоится серо-блестящий плащ, грязные штаны, кожаная майка и сапоги до колен, утянутые шнурками.
В такой же одежде, положив голову на плечо парню, сидит рядом и девушка. Её роскошные длинные волосы, чуть завиты, волнами ложатся на грудь и плечи. Лик девушки прекрасен, даже несмотря на то, что макияж практически стёрт, а на лицо спешит лечь маска усталости и печали. Выразительные глаза, отливающие обворожительным оливковым оттенком, аккуратный носик и тонкие чуть бледные губы, щёки, покрытые парочкой ссадин – всё это угнетающе отягощают эмоции уныния и страха перед неминуемым наказанием.
В такой близости Маритон ощущает лёгкий, остаточный аромат от духов, который всё так же приятен. Волосы девушки веют эфемерно-малиновым мотивом и вкупе с уходящим благоуханием розы они создают приятный фон в камере, позволяя парню, насладится ансамблем приятных призрачных запахов.
– Что ж, вот и спелись, – мрачный голос Анны лёг на душу мужчины тяжёлой гирей. – Недолго я зрела истину.
– Подожди, может всё ещё будет хорошо, – пытается успокоить девушку Маритон. – Я не думаю, что всё закончиться очень тяжко.
– Скажи честно, ведь у нас нет шансов?
– Анна, – возмутился Маритон. – Что ты такое говоришь? Мы ещё будем жить. Будем радоваться каждому дню.
Глаза прекрасной особы устремились на белую стальную дверь, повернув голову направо, убрав голову с плеча напарника. Несмотря на довольную обыденность двери, она выглядит устрашающе и давяще.
– Вот когда эта дверь откроется, с нами ничего хорошего не случится.
– Всё будет в порядке, ангел мой, – Маритон всё так же напрасно пытается успокоить возлюбленную. – Знаешь, когда выберемся, обещаю, сделаю всё, чтобы мы вылезли из тюрьмы.
– Ты про этот изолятор или о стране? – шутливо вопросила девушка.
– Про всё, – улыбнулся мужчина. – Про всё…
– И куда бы ты хотел убежать отсюда?
Маритон задумался. Живя ещё во времена, когда не была построена темница душ под названием «Аурэлянская Информократия», а сам Аккамулярий был мальчонкой, можно встретить неисчислимое множество государств, которые просто поражали политическим разнообразием, хотя и прибывали в одинаковом диктате олигархии и плутократов. Но со времён восхождения к власти Апостолов вся информация о других странах перестала поступать в массы, так как «может отвратить сознание народа от любви и почитания собственных Государственных Систем, что чревато его оскудением», как утверждают сами Апостолы. И всё-таки Маритон помнит одну страну, которую запомнил во времена путешествий с родителями.
– Знаешь, душа моя, я бы скрылся на севере, в горах, которыми правит Альпийско-Северо-Итальянская Республика, – в глазах промелькнул свет давней ностальгии по ушедшим временам.
– А что это за край?
– Он простёрся на севере и граничит с нашим гнилым государством. Это детище древнего и очень влиятельного движения «Лига Севера», которая во времена Великой Европейской Ночи смогла добиться независимости. – Чуть вдохновенно отвечает Маритон. – Это самый настоящий край свободы и воли. Я был там, вместе с матерью и отцом.
– Отец и мать? – удивилась напарница. – Они у тебя были?
– Да. Я один из тех, кто застал времена, которые тут называют «варварскими». Был с ними… до тех пор, когда нас не разделили, «во имя будущей социальной стабильности».
– А почему ты мне об этом не рассказывал?
– Прости, тяжело вспоминать. Когда власть перешла к «умственной элите», наверху посчитали, что моя тяга к родителям губительна и препятствует нужному развитию. Нас разделили и отправили их на границу жить. Мне тогда было меньше десяти лет, но тот момент я запомнил на всю жизнь.
– Стой, не вспоминай дальше. – Девушка склонила голову и снова легла на плечо Маритона, прижалась к мужчине, как котёнок, который ищет теплоты, томно попросив. – Лучше расскажи мне про тот свободный край.
– Да что рассказывать. Там люди могут говорить, о чём захотят, не опасаясь рабства. Если захотят, то могут выйти на митинг и потребовать от власти то, что сочтут нужным. Там люди живут в семьях и не боятся, что за проявление любви их отправят в тюрьму. – Сухое перечисление фактов неожиданно перешло в акт восхищения. – А какие там города, Анна. Перед Альпами, это горы такие, стоят могущественные и изумительные мегаполисы. А в самих горах есть вырезанные прямо в скалах целые города, с многотысячным населением. Все люди радушны и добры, потому что чувствуют себя свободными. Там нет програманнств, вместо него гражданство.
– Как же так? – удивление дамы не знает предела. – А как у них распределяются права и обязанности?
– У них никого распределения. У всех права одни и обязанности тоже. Они все есть в конституции.
– Действительно, чудесный край, – тепло констатирует девушка и прижимается к парню ещё чуть сильнее, словно пытаясь зарыться в нём, как домашняя кошка, ищущая надёжного любящего плеча и защиты.
Маритон кладёт на плечо девушку грузную руку и обнимает её, даря теплоту и хоть какую-то заботу. Аккамулярий прекрасно знает работу Системы по Вынесению Судебных Решений и от неё далеко не в восторге. Полностью подавленный, не имеющий прав, суд, представляющий собой лишь подчинённую структуру Полиции по Выслеживанию Вирусных Членов Общества. Так как «суд должен осуждать всякое проявление неподчинения Государственным Системам, он становится, подчинён ПпВВЧО, так как данная Полиция способна направить судейскую волю в правильное русло», как повествует одна из бесчисленных государственно-образующих директив. Можно ещё удивляться, как суд вообще оставили, ибо большинство полномочий, по решению судьбы попавшихся на преступлении лежит на Системе Общественного Порядка, то есть полиции. Так как доказательства вины железные, как уверяют сами полицейские, нужда в судебной системе практически отпала, кроме тех моментов, где нужно поддержать фикцию справедливого разбирательства, чтобы не будоражить просвещённую общественность излишней суровостью карательных структур.
– Маритон, – тихо обращается девушка. – Скажи, а что бы ты сейчас хотел?
– Всё, что я хотел на протяжении последних лет жизни, практически точь в точь сбылось, – довольно ответил Аккамулярий и протёр электрический алый глаз.
– И что же это?
– Я сижу рядом с тобой и обнимаю тебя. О большем я и мечтать не смею. Только вот, не в тюрьме я себе это представлял.
Губы Анны разошлись в улыбке, ставшей знаменем полыхания тёплых чувств и искренней радости, о которой даже помыслить не может и большинство тех, кто нарекает себя властителем механического, информационного общества. Самые обеспеченные, утопающие в роскоши програманне и ведущие гедонистический образ жизни не способны и приблизиться к ликующему состоянию торжествующей от любви души Анны. Anima (лат. «душа») «возвышенной элиты» настолько омертвела и лишилась человечности, что и искреннее счастье теперь не способна почувствовать, заменив это плотскими утехами в борделях и высококачественным наркотиком, убивающим плоть организма, но и этого недостаточно, чтобы удовлетворить возвышенные чувства.
Девушка ладонью схватилась за широкую ладонь мужчины и сжала её, взяв парня за руку. Впервые за всю жизнь Анна чувствует истинное счастье и самые искреннее чувства. Тяга к человеку, который спас её несколько раз, вопреки повелению Директив и воле Апостолов, делит с ней клетку и готов ради неё пойти хоть на край света, неописуема, ибо это чувство в новинку. «Если это любовь, то это самое лучшее, что есть на свете» – подумала про себя Анна.
– Хм, что-то долго они разбирается, – возмущается Маритон. – обычно суд по Протоколу «Delete» идёт не больше получаса.
– Протокол «Delete»? – вопрос пробежал наивным удивлением. – Я никогда не слышала о таком.
Мужчина осмотрел пустое пространство пустующей камеры, беря время на раздумывания, и решается ответить:
– Что ж, мне уже хуже не будет, – усмехнулся Маритон. – Протокол «Delete» это секретный акт, с ним я сталкивался всего один раз, когда вёл расследование в Управляющей Городской Администрации насчёт отсутствия на рабочем месте двух заместителей Администратора. Тогда, чтобы помочь расследованию Администратору города пришлось посвятить меня в некоторые тонкости секретных нормативных актов, чтобы я знал, какую норму применить.
– И в чём заключается его суть?
– Протокол «Delete» закрепляет основные нарушения, которые могут быть между сотрудниками одной Системы или то, как не нужно вести себя с сослуживцами или коллегами. И среди них: оскорбления, подставы, неприемлемое поведение, переложение своей работы на другого человека, но самое тяжкое среди них – впадение в любовные отношения. Это карается сильнее всего, так как в самом Протоколе сказано: «неприемлемые отношения – заставляют обоих сотрудников отвергнуть работу во имя потакания собственным психологическим позывам».
– А почему именно «Delete»?
– Потому что он предусматривает только два вида наказания. – Нерадостно отвечает мужчина, – либо увольнение со службы с лишением всех привилегий и присуждение програманнства «А-8»… или же ликвидация.
На губах девушки расцвела натужная, сквозь душевную боль, улыбка, а всё прекрасное лицо стало выражением всех печалей.
– Вот видишь, а ты говорил у нас нет шансов.
Маритон почувствовал отраду от того, что проведёт последние минуты жизни с девушкой, которую любит, с человеком, ради которого готов свершить самую непростительную глупость. Он рядом с дамой, от которой на душе становится легко и приятно.
Для Аккамулярия сегодняшний день стал верхом неожиданностей и самых удивительных выводов. Целая жизнь уложилась в чуть больше двенадцати часов, промелькнувших, словно луч света, исторгаемый яркой полыхающей теплом звездой, несущийся в бездонной космической тьме. Но день кончается, уступая место ночи, и минуты жизни постепенно подходят к концу. Чем же мог запомниться этот странный день? Стать свидетелем того, как люди меняют собственные фундаментальные жизненные идеалы и устои, вокруг которых выстраивалась вся жизнь буквально за пару часов. Сначала Кардинал превратился в отступника, а затем и Анна взбунтовалась против режима. Нужно было только пролить немного истины на сердца и глаза прозреют сами. Мятеж против «идеального» мира и его скоротечное подавление. Утренняя апатия и усталость от однообразия мира откинулись в тот момент, когда Маритон сел за одно место с сильными Информократии сей. Но самое главное это не участие в собраниях и присутствие посреди самой настоящей войны, нет. Истинно и единственно важное в жизни Маритона сейчас рядом с ним, лежит головой на плече и сжимает руку, даря теплоту чувств. И вся свистопляска и безумие произошедшего не стоят сакральных моментов общения с Анной. От них душа переполняется ощущением благодати.
Но вот ощущения скорой кары этот день схож с моментом Великого Суда, когда станет нестерпимо больно от жгучей справедливости Небесного Покровителя. Аналогично – земные властители, одурманенные властью и безумством собственных идей, решаются увенчать эти двенадцать часов страшным зрелищем – казни или разжалование, устроив свой День Гнева для надуманных отступников от «идеального мира», потешаясь ролью распорядителей судеб.
– Маритон, – ропотною речью зазвучало имя. – А зачем целовались люди в древности? – к весьма неожиданной теме перешла Анна, отчего Маритон едва дрогнул естеством. – И почему сейчас это даже в Системах Удовлетворения Сексуального Инстинкта запрещено?
– Так люди выражали в старые времена любовь друг к другу и проявление самых светлых чувств. И запретили это, потому что Апостолы боятся, если люди начнут целоваться, то это породит угрозу их учению… безумные сволочи.
Анна чуть приподнялась и подняла голову с плеча. Свободная рука девушки касается щеки Маритона, по его коже прошла странная и необычная дрожь, получившая свой резонанс в душе, и оборачивает её к себе.
– Что ж, – трепетно говорит Анна. – Если это выражение любви…
Девушка устремляется губами к губам мужчины и все фибры души поют от странного и нового ощущения. Она предвкушает момент самоприкосновения их уст, радость и приятный страх, сомнения и ропот, любовь – всё смешалось в душе, порождая неистовой бурлящий эмоциональный котёл.
Пара сантиметров оставалось, как раздаётся истошный писк, заставивший влюблённых шарахнуться друг от друга уже в первобытном страхе. Второй писк, уже послабее ознаменовал открытие двери, что с ржавым скрежетом открывается, давая войти вовнутрь достопочтенным господам.
Первый проходит «Киберарий». Шарканье его алого плаща и скрип кожаных сапог заполнили всё помещение. От его длинной белой винтовки исходит гнетущий и нестерпимый гул, а взгляд синих диодов говорит о том, что в киборге ничего живого не осталось. Вторым проходит Легат, в застёгнутом пальто. Его же взгляд полон осуждения, а вся гримаса на лице выражает отвращение, которое питают к самым отпетым бандитам. Он спокоен и устрашающе молчалив. И последним в камеру проходит высокий мужчина, в длинном тканевом балахоне, представленным чёрно-белой шашечкой.
– Десять минут назад вам был вынесен приговор, – бездушно начал Легат. – Я лично выступал за то, чтобы подвергнуть вас полной ликвидации из нашей совершенной Системы, путём материального уничтожения. Но суд решил иначе.
– Да, – подхватил высокий длинноволосый чернявый парень в балахоне. – После долгого разбирательства и установления всех фактов суд пришёл к выводу, что целесообразнее будет оставить в живых одного Аккамулярия и направить его на осквернение физическим трудом, путём придания програманнства «А-8» и отправки на Промышленный Металлургический Завод № 12.
Маритон тут же удивился, зная, что через пару-тройку часов город исчезнет в вихре адского огня, сброшенного с небес бомбардировщиками. Видимо Легат не предупредил судью о том, что через недолгое время город разберут по камешку. Что ж, хоть слугу проклятого правосудию налёт заберёт с собой.
– Тем самым, – продолжает мужчина, уставив взгляд в открытую папку, – суд на основании Протокола «Delete» раздела третьего, статьи второй пункта первого выносит следующий приговор: «Маритон УК-115 приговаривается к изгнанию за пределы Круга Интеллекта пожизненно с присуждением програманнства «А-8» и приписан к Промышленному Металлургическому Заводу № 12, к которому обязан проследовать. Анна УК-205 приговаривается к физическому устранению. Приговор приводится к исполнению у Главных Ворот».
Хлопок папки чуть не совпал с последним ударом сердец пары. Анна ощутила слабость по всему телу и готова рухнуть на холодный бетонный пол, а из выразительных глаз невольно потекли ручьи горячих слёз. Маритон же полон ненависти и злобы. Он готов наброситься на всех и порвать своими руками, но реакция «Киберария» такова, что мужчина и шелохнуться не успеет, как сгорит в огне выстрела.
– Ублюдки! – в сердцах кричит Маритон и ему ответом становится лёгкий кивок Легата, ставший сигналом к действию – «Киберарий» в четверть силы бьёт прикладом Маритона по лицу, и мужчина, получив сокрушительный удар, склоняется над полом, сплёвывая кровь с разбитой губы.
Анна склонилась над парнем, стараясь хоть как-то помочь ему.
– Вышвырнете их! – приказывает судья.
Киберарий моментально одевает на обоих наручники, скрутив руки за спину, и мощными толчками стальных рук, пальцы которого повторяют конфигурацию костей человека, выгоняет всех в длинный коридор, выкрашенный в серый цвет. Двери, стены, потолки та же керамическая плитка под ногами – то же серая.
Пройдя через длиннющий коридор, пара выходит на улицу, покинув место содержания, в сопровождении Легата и «Киберария». По лицам тут же ударяет порывистый холодный ветер, веющий студёным духом свободы и капли дождя – слёзы небес ледяной дробью забили по телам и вода смысла прохладной рукой остатки крови с лика Маритона. Под ногами вновь чувствуется скользкая стекло-плитка, по которой не удобно ходить во время дождей. И снова пространство сжимают массивные тридцатиэтажные дома, которые вот-вот обратятся в пыль, как бы напоминая о скоротечности жизни и её подчинения воли «Достойнейших».
Вокруг ружья взметнули в боевое положение солдаты городской ауксилии, привлечённые сюда для приведения приговора в исполнение.
– Какой почёт, – иронизирует девушка, не боясь смерти, что сильно волнует Маритона. – Целый почётный конвой.
– Иди, отступница. – Распоряжается Легат.
До единственных Главных Врат, через которые Маритон и Анна сегодня ездили на расследования, отсюда подать рукой, метров двести только нужно пройти под холодным дождём. Они даже отсюда видны – стальные, само раздвигающиеся, зажатые между двумя огромными башнями, от которых исходит высокая технологичная стена размером с пятиэтажный дом. А путь к ним преграждают всего пару однотипных двадцатиэтажных зданий.
– Скажи, Маритон, – шёпотом начала девушка, благо шум дождя скрывает её слова, – а диск ещё у тебя.
– Да, а что? – шепчет мужчина.
– Прошу тебя, во имя человечества, ради меня, расскажи всему миру, что происходит здесь. Молю тебя.
Бывший Аккамулярий молчит. Его душа не может смириться с одной-единственной мыслью – через пару минут Анны не станет. Он готов накинуться на солдат, но его просто опрокинуть на плитку и заставят смотреть на то, как его возлюбленную убивают. По щекам текут слёзы, смешавшиеся с дождевой воды, отчего и не видны.
Минута за минутой и так пока процессия не выстроилась напротив грубых, сверкающих в свете десятка фонарей, исторгающих в пространство меланхоличный и яркий лунный свет. Пленников поставили напротив ворот, а десяток воинов в алых одеждах, под руководством «Киберария» и Легата остановились напротив них и уставили винтовки на «опасных преступников». И сама стена повисла над всеми, как зловещий рок.
– Снять наручники, – приказывает Легат, на что «Киберарий» жмёт на тонкое устройство и наручники сами рухнули с лязгом на плитку.
– Ты как? Тяжко звучит вопрос, перешедший в слёзные моления. – Прости, Анна, прости меня. Я не смог тебя уберечь. Прости. – Но девушка практически в ступоре от ужаса крадущейся смерти.
– Тридцать секунд вам на прощание, – «милостиво» дарит время Легат.
Анна и Маритон стоят и смотрят друг на друга, не зная, что делать. Девушка спокойно плачет, из её глаз текут слезы, но выражение лица до безобразия спокойное и лишь печальный взгляд, устремлённые в глаза возлюбленного выражает её боль и страх. Мужчина видит это, и горестно посмотрев на свою любовь, говорит:
– Знаешь, мы и так сделали много глупостей, – С задором в оливковых глазах и трепетом в голосе, говорит девушка. – Осталось только одна.
Маритон берёт Анну грубыми мокрыми руками за шею и скоротечно касается губами её уст, отчего все их эмоции и чувства взорвались бурей различных ощущений. Сердца обоих затрепетали и забились в унисон, так сильно, что стук чувствуется на виске и у горла. Это не страстный поцелуй опытных любовников, а скорее ропотное чувственное и неопытное соприкосновение людей, пребывающих в первой и истинной любви, соединения двух душ, достойное памятника в мире абсолютной анемии чувств. Они могут ещё долго так простоять, но сухая речь обрывает сей момент:
– Прекратить это безумие! – грозно приказывается Легат и обращает речь в наручный передатчик. – Открыть ворота.
На плечо мужчины ложиться рука «Киберария» и прикладывая неестественную кибернетическую силу, одёргивает мужчину от девушки. Анна, рыдая и вскликивая, пытается ухватиться за тянущиеся к ней руки мужчины, но подпрыгнувший с места солдат ауксилии бьёт прикладом девушку, заставляя её потерять равновесие и упасть на четвереньки.
