Степан Калита
Берега свободы
– Почему же. Очень люблю. Особенно таких симпатичных.
Кейт поморщилась.
– Если тебе неприятно, когда я говорю, что ты красивая, я могу больше этого не делать, – поспешно сказал я.
– Да говори, что хочешь, – она изобразила безразличие.
Виктор вернулся с комплектом полицейской формы.
– Старой не было, – сказал он озадаченно, – пришлось взять новую. Кэп будет в ярости, когда узнает.
Я стал поспешно облачаться в полицейскую униформу. Она пришлось мне точно в пору. Как будто шили по мерке.
– Вылитый коп, – одобрил Виктор.
– Спасибо тебе, – я едва его не обнял от полноты чувств. Вдруг ощутил, как приятно быть одетым.
– Да ладно… – Он махнул рукой. – Ты лучше молись, чтобы мы нашли в базе твоего адвоката. Потому что если мы его не найдем, пойдешь в камеру прямо в таком виде. Тебя там примут хорошо. У нас там ласковые ребята сидят.
– Я клянусь, все, что я говорил, правда.
– Дай-то бог.
– Пойду кофе налью, – сказала Кейт и ненароком бросила. – Кстати, Ричард здесь…
– Как здесь?! – переполошился Виктор. – Да что за ночь такая?! Никто не хочет спать! Ты здесь! Капитан здесь! Он-то, что забыл в участке в, – он глянул на наручные часы, – в пять о клок? О, май год!
– Не знаю, – ответила девушка, улыбаясь, – я-то отчет пишу. А вот ты… Взял новенькую форму со склада – и подарил ее своему другу.
– Мы не друзья! – отрезал Виктор.
– Значит, партнеры, – съязвила Кейт. – Никогда не видела, чтобы ты о ком-то так заботился…
– Иди уже куда шла! – рявкнул Виктор.
Из коридора вдруг появился человек в штатском с красным усталым лицом. Он двигался, словно никого не замечая. И придерживал живот. Я понял, что это он мучился в туалете.
Виктор вытянулся во фрунт, Фрэнк вскочил со стола, за которым сидел. Только Кейт, посмеиваясь, ушла вглубь помещения, где ее не было видно.
Грузный человек с красным лицом остановился, обвел нас сердитым взглядом.
– Какого хрена вас принесло? Привезли, что ли, кого-то? Вы должны быть на улицах, мать вашу. Там черти что происходит каждую гребаную минуту, – сказал он по-английски. Правда, состояла его речь почти сплошь из одного слова «fuck», которым он подменял и глаголы и существительные, и даже междометия. Я порадовался, что так отлично его понял. То ли мой английский становился все лучше и лучше. То ли обилие слова «fuck» делало этот язык простым и предельно ясным. Тут он уставился на меня.
– Ху а ю? Вот зе фак?.. – Он вопросительно уставился на Фрэнка. И спросил его грубо: – Это что, твой дружок? Будете после смены играть в полицейских?
На месте Фрэнка я бы обиделся, но он только хмыкнул и сказал:
– Сэр, я никогда не играю в полицейских со своим дружком, сэр.
– Ху а ю? – снова повторил он.
Виктор понял, что придется объясняться, хотя очень не хотелось. И заговорил быстро, так что почти ничего было не разобрать. Но в общих чертах – он рассказал, что парня ограбили на улице, сняли всю одежду, и вот им пришлось привезти его сюда для дальнейших разбирательств, поскольку документов у меня нет, нет даже ай-ди. А форму он взял, чтобы хоть во что-то одеть меня. Из соображений гуманизма. Холодно, сэр, – добавил он, – сейчас ночь.
Тут капитан поинтересовался, как именно меня ограбили и где. И Виктор рассказал, что я недавно приехал в страну, еще не знаю местных порядков, поэтому отправился гулять поздно ночью по Южному Бронксу.
– Крэйзи рашшенс, – сказал капитан Ричард, – сначала они хотят устроить нам ядерную войну, а потом приезжают и нервируют наших добропорядочных афроамериканцев.
– Нот ол фо зем крэйзи, – возразил Виктор и, поймав свирепый взгляд капитана, добавил, – ай эм нот рашшн. Ай эм татар.
– Это немногим лучше, – заметил кэп. И оторвал у меня нашивки. Проделал он это быстро и умело, как будто у него был богатый опыт в такого рода делах. Силищи у толстяка Ричарда было хоть отбавляй, так что он немного перестарался – левый рукав, где находился шеврон полицейского департамента штата, он немного надорвал. – Ничего, – проворчал капитан. – Так походит. Все лучше, чем если кто-то подумает, что он настоящий коп.
– Ай эм шуа, хи из нот э бэд гай, – заступился за меня Виктор, за что заслужил еще один взгляд, исполненный злобы.
– Делайте, что должны, – распорядился капитан, медленно прошел между стеклянными перегородками в расположенный в углу кабинет и скрылся там.
Виктор многозначительно посмотрел на меня.
– Спасибо, – еще раз сказал я. – Поверь мне, я так ценю все, что ты для меня делаешь…
– Сам себя не узнаю, – посетовал Виктор, – наверное, кофе перепил. На доброту пробило.
В полицейской базе адвокат Иосиф Хэйфиц нашелся быстро. Виктор присел к столу и взялся крутить диск, набирая номер.
Иосифу позвонили прямо домой, а не в офис, подняли с постели. Он сказал, что отлично меня знает, но приехать никак не сможет. Попросил подозвать меня к трубочке. Выразил мне свое искреннее сочувствие в связи с этим досадным инцидентом и попросил впредь быть аккуратнее, поскольку «ваша жизнь, Степан, для нас очень важна, быть может, даже более важна, чем для вас, я вижу, молодой человек, вы ее совсем не бережете…» Я понял, что для них важна не столько моя жизнь, сколько долги по финансовым обязательствам, но поблагодарил Иосифа за то, что он подтвердил мою личность.
– Ну все, – сказал Виктор, хлопнул в ладоши, – теперь мы знаем, что ты тот, за кого себя выдаешь. Так что ю фри нау, можешь идти на все стороны, как говорят в Совке.
– На все четыре стороны, – поправил я.
– Да хоть на все пять. Свободен.
– А как же мои документы?
– Ну, ты же видел, мы заезжали. Этого упыря дома нет. Значит, его хрен найдешь. Он может быть где угодно. Заезжай через недельку-другую. Если что-нибудь отыщется, мы тебе вернем. Но, честно говоря, я сильно в этом сомневаюсь. Очень сильно…
– Что же я буду делать без документов?
– Не знаю. А ты спроси у своего адвоката. Может, через посольство как-то можно получить русский паспорт?
– Мне в Россию нельзя. Мне нужен американский.
Виктор засмеялся.
– Все хотят в свободную Америку. Но не у всех получается здесь остаться. Надеюсь, тебе повезет, Степан. Ну, ладно, мэн, давай. – Он протянул руку, которую я крепко, от всей души, пожал.
Фрэнку я тоже кивнул на прощанье. Кэйт видно не было. Жаль. Хотелось увидеть и ее тоже. Очень мне эта джувиш девушка понравилась с первого взгляда.
Я вышел на темную улицу. После того, что случилось, отходить далеко от полицейского участка было довольно боязно. Но – на мне все же полицейская форма и ботинки, подумал я, это должно отпугнуть всякую шваль. И потом, сколько можно боятся? Пора дать им всем прикурить! Я же русский! Я покрутился немного на освещенном пятачке возле участка и вернулся. Дежурный уставился на меня непонимающе.
– Виктор, – сказал я, – ай нид ту спик виз Виктор.
– Ок-ок, – ответил он, махнул рукой.
У Виктора я попросил взаймы двадцать долларов – «только на первое время, перекантоваться».
– Ладно уж, – выдавил он с неудовольствием, и дал мне двадцать баксов. – Разбогатеешь, вернешь.
– Само собой.
Я и сам был расстроен, что приходится фактически побираться. Снова распрощавшись, я наконец покинул гостеприимный участок и направился в неизвестном направлении по улице, отметив, что уже светает. Надо бы вернуться в хостел – и выспаться как следует. Но этим утром выспаться мне было не суждено.
Через пару кварталов, возле темного парка на меня налетела какая-то американская баба лет сорока и, вереща что-то, потащила за собой.
– Да я не коп! – орал я, отбиваясь. – Ай эм нот а полисмэн. Ду ю андерстенд? Ай эм нот…
Но она ничего и слушать не хотела, скороговоркой проговаривая что-то непонятное. Мне удалось только разобрать, что кто-то приехал в ее квартиру. А она его не ждала. И что этот кто-то хулиганит, ей очень нужен полис, или этому кому-то нужен полис, а ей этот кто-то совершенно не нужен. Я выбился из сил… Как же плохо не знать язык, не уметь объясниться, сразу ощущаешь себя человеком второго сорта и полным идиотом. Но я выучу, обязательно буду говорить не хуже, чем тот же Виктор.
Я даже не могу понять логику своего поступка. Зачем я потащился за этой женщиной? Наверное, мне было ее немного жаль. Но я направился вместе с ней в ее квартиру, чтобы помочь ей – все равно дура не понимает, что я не настоящий полицейский. А еще мне хотелось доказать себе, что я мужик, и могу еще справиться с каким-то зарвавшимся хулиганом. Мы поднялись на второй этаж. Она распахнула дверь и показала на одну из комнат: «He's there»… Тут мне стало зябко, но не от холода, а от нехорошего предчувствия.
– Ху из хи? – спросил я.
Она всплеснула руками.
– My son.
– Ё сан? – удивился я.
– Yes. My son Leonard.
Тудум – стукнуло в башке – а не тот ли это Леонард, которого активно ищет полиция? Что там Виктор про него говорил. Кажется, если увидишь его, быстрее удирай со всех ног, а то пришьет…
Но удирать было поздно. Из указанной комнаты вразвалочку вышел Леонард. Он оказался крепким парнем с проступающей рельефной мускулаторой. На нем были тренировочные штаны, кроссовки и черная майка с пантерой без рукавов. Он смотрел на меня и на мать и нагло ухмылялся.
– Я привела полицию, – торжествуя, закричала по-английски чернокожая добропорядочная гражданка, решившая сдать собственного сына – так он, видимо, ее допек.
– Ну, чего, коп, ты один пришел, или там на улице еще копы? – поинтересовался Леонард Диггер (Могильщик – по-нашему). Выглядел он при этом горделиво – мол, смотрите, как я нагло разговариваю с копом, я совсем его не боюсь. Я крутой мэн!
Я продемонстрировал ему надорванный рукав куртки и проговорил:
– Ай эм нот э коп. Ай эм ё френд… – И улыбнулся на всякий случай.
Леонард сильно озадачился таким поворотом событий. Его тяжелая челюсть малость отвисла.
– Ай эм рашн, май нейм из Степан, – добил я его окончательно. Подмигнул ему.
Но тут все пошло наперекосяк. Леонард выдернул из-за спины пистолет, который до поры – до времени прятал в штанах, дожидаясь удобного момента, и направил на меня, держа его в вытянутой руке. Лицо его было злым и решительным.
Дальше разговор пошел на английском. Причем, речь была торопливой. У меня откуда-то проснулось знание языка. Наверное, помог направленный на меня ствол.
– Постой, постой, – закричал я. – Не надо стрелять. Ты совершаешь большую ошибку. И упускаешь отличную возможность.
– Я не знаю, кто ты, – сказал он, – но ты мне не нравишься. Тебя привела моя мать.
Матери, между тем, уже и след простыл, она спряталась в глубине квартиры, предоставив «полиции» самой разбираться с опасным сынком.
– Лиссен, ай эм ё френд. Ду ю хэв сам пот? Летс смок энд спик виз ми…
– About what?
– Эбоут дилс, – брякнул я. – Мы можем с тобой делать крутые дела, Леонард, и зарабатывать очень хорошие деньги. Я знаю одно место, где можно взять много, очень много денег.
Он молчал, явно размышляя – пристрелить меня или все-таки стоит выслушать.
– Ок, – сказал Диггер… – You are not a cop. Who are you?
– А эм рашшн, – повторил я, подивившись его непонятливости. – Степан.
Видимо, русских он знал не понаслышке. Репутация у выходцев из нашей страны в Америке была не очень – среди достойных граждан. Зато всякое отребье, вроде этого типа, напротив – нас уважали. Так что вскоре мы уже курили гашиш из большого фарфорового дракона. Впервые в жизни я видел такой огромный пыхательный аппарат. Комната у Диггера оказалась смешной – совсем детской, с плакатами баскетболистов на стенах и обоями в медвежатах. Не похоже было, что здесь живет крутой грабитель наркодилеров. Наверное, он давно покинул родное гнездышко, но иногда наведывался проведать маму. Что там между ними произошло, я не знаю, должно быть – серьезная ссора…
Она появилась на пороге комнаты, увидела, что коп раскуривает с ее сыном-преступником дракона и, причитая, убежала вглубь квартиры. Увиденное ее сильно расстроило. Даже не так – немножечко свело с ума. Коррупция и оборотни в погонах захватили управление Южного Бронкса, должно быть, подумала она. И больше уже не появлялась. Только из дальней комнаты доносился ее причитающий голос – по-моему, она молилась богу, причем, истерично крича, не переставая…
Трава сближает. Мы сидели и улыбались друг другу, не обращая внимания на вопли несчастной женщины. Причем, он не ухмылялся, а именно улыбался – во весь рот, набитый золотыми коронками. Я раньше думал, такие только цыгане носят. На шее у него тоже было золото. Цепь шириной с мизинец.
«Сидит, улыбается, дурачок, – думал я, – и не знает, что я собираюсь сегодня же доставить его прямиком в полицейское управление, чтобы отблагодарить Виктора».
Он в то же время думал примерно следующее:
«Сидит, улыбается, дурачок, и не знает, что когда мы еще немного покурим, я достану пистолет, и пристрелю его к такой-то матери. Кстати, мать тоже надо валить. Совсем сдурела старуха».
В общем, кончились наши молчаливые посиделки тем, что он потянулся за пистолетом, но достать его не успел. Потому что я держал фарфорового дракона наготове и опустил тяжеленное чудище ему прямо на голову. Ду-умс! Дракон раскололся. Диггер вырубился. И остался лежать на полу в зеленых осколках и растекающейся луже воды и крови из пробитой башки.
Я осмотрел его пистолет – какая-то незнакомая американская пушка, но мне пригодится, поставил на предохранитель и сунул за ремень. Затем порылся у Леонарда в шкафу. Веревки я не нашел, зато обнаружил целый арсенал огнестрельного оружия, пару гранат и серый промышленный скотч. Я смотал сначала его руки, затем ноги – очень плотно, так чтобы он не мог освободиться, заклеил рот, аккуратно, чтобы через обе дырки носа он мог дышать. Снял с его шеи золотую цепь, сунул к себе в карман – при случае, сдам в ломбард. Из шелковых модных штанов соорудил некое подобие петли, и примотал его за шею к ручке двери. Тут он очухался, задергался, бешено вращая глазами. Закричал бы – если бы мог. Но не мог, бедняга.
Я чувствовал в это время, как разбухают и становятся все больше и тяжелее у меня между ног стальные яйца. Очень приятное чувство, знаете ли.
Я продолжил обыскивать комнату злобного, но такого беспомощного убийцы. В шортах, брошенных на кровать, обнаружил четыреста сорок долларов и водительские права на имя Leonard Costax. Жалко, что он черный, подумал я, а то можно было бы воспользоваться.
В общем, я наконец перешел черту. И мне было чертовски хо-ро-шо. Диггер смотрел на меня свирепо, но одновременно – со страхом. Чувствовал своей черной душонкой, что «крэйзи рашшн» прошел такую школу жизни в России и так устал от бесконечных унижений в этой сраной Америке, что может с ним сделать что угодно.
«А может, отрезать ему ухо? – думал я. – На память». Но не стал. Не садист же я в самом деле.
Я прошел к комнате матери, которая не переставала причитать, и сказал ей как можно более внятно:
– Ду ю хэв э фон?
– Но, но фон… – Она выбежала в коридор, показала обрезанный провод. Пожаловалась на сына – он хотел, чтобы она никуда не могла позвонить.
– Ю маст гоу ту полис офис. Ду ю андерстенд ми?
Тут она заметила сына, примотанного за ручку двери, и испуганно сжалась, прикрыв рот пухлой ладошкой.
– Гоу, гоу, гоу, – погнал я ее из квартиры на улицу. Сам вышел следом. Прихватил только с собой из шкафа пару гранат и карабин M4, очень он мне понравился. Я завернул его в покрывало вместе с шестью обоймами, уже укомплектованными патронами – я проверил. Получился увесистый сверток.
Мамаша Леонарда Лузера Диггера направилась в одну сторону, а я, позвякивая вновь обретенными яйцами, в другую.
Америка, говорите… Тяжело, говорите, будет в эмиграции… Навесим на бедолагу из России долгов и кредитов – и работай, пока не сдохнешь, за копейки, на низкоквалифицированной работе, или мы тебя депортируем. Все, хватит мытья посуды. К черту иммиграционный контроль! Я русский. Я решаю – останусь я здесь или нет. И кому мне платить – а кто пока перебьется.
Так я хорохорился, но было ощущение, что Америка еще меня укатает, будь я трижды железным. И она укатала потом, довела до депрессии, приступов паники, запоев, полной безнадеги… Но пока что я ощущал себя качественно новым человеком, который перевернет эту страну и заставит ее прогнуться под себя…
На углу Санкт-Аннс Аве и 149 стрит я остановился возле пиццерии Fresco. В этот час она была еще закрыта, о чем я сильно пожалел. Жаль, у меня не было часов, и я не мог узнать, во сколько открывается едальня. Проголодался я сильно. Еще бурлил адреналин. Вдруг неподалеку я заметил чернокожего с тележкой из супермаркета и кинулся к нему… Но по пути остановился. Это явно был не тот, что меня ограбил. Пожилой, к тому же высокого роста, с бородой лопатой. Он меня заметил, воровато оглянулся, но не стал ни прибавлять шагу, ни сбавлять его. Просто отвернулся и продолжил свое медленное шествие из ниоткуда в никуда.
Сразу за перекрестком начинался небольшой парк. Хостел я к тому времени найти отчаялся. Хотя Южный Бронкс не так уж велик, но я же не был местным обитателем, поэтому блуждал в надежде встретить случайное такси. Деньги теперь были. Светало, и машины стали время от времени попадаться. Но все они ехали по своим делам. А голосовать на дороге, я это уже усвоил, в Америке было не принято. Если ты, конечно, не какая-нибудь двадцатидолларовая шлюха на трассе, отлавливающая дальнобойщиков и любителей минета по-быстрому.
Парк тоже назывался какой-то Сэйнт, в смысле – священный, о чем сообщала табличка. Здесь, разумеется, было сразу несколько баскетбольных площадок. Как без них прожить чернокожим? Никак. Штук шесть. Не меньше. «Здесь они тренируют свои навыки, – подумал я, – чтобы потом обыгрывать иммигрантов в тюрьме». За площадками – дорожки, лавочки, деревца. Лягу, на одну из лавочек, и посплю недолго, решил я, лишь бы не сперли карабин, пока я отдыхаю. Ну, ничего, не сопрут, он завернут в одеяло. Положу его под голову. Так что будет и мягко и удобно и спокойно.
«Интересно, как там Диггер-неудачник? – подумалось. – Получил Виктор мой презент?» И тут я начал сомневаться – а тот ли это вообще Леонард?.. Я получше постарался припомнить фотографию в полицейском участке. Вроде бы, на фото у того нос был меньше. Да и челюсть у этого не такая здоровенная. К тому же, Диггером он себя не называл. А мне и в голову не приходило так к нему обратиться. А, в общем-то, какая разница, решил я, тот это Леонард или не тот. Все равно – мерзкий отморозок. Вон до чего родную мать довел, бузотер хренов. Провод телефонный перерезал, чтобы она не вызвала полицию. Вообще, – я почесал в затылке, – конечно, странновато, что человек, который находится в розыске, вдруг заявился к себе домой. Там-то его, по идее, могут поймать… Да ну его… Не хочу больше об этом думать. Главное, что я поступил правильно.
Я углубился в парк – и тут же наткнулся на шпану. Снова разношерстная толпа черных малолеток. Причем, отлично помню, в России я думал – все негры одинакового цвета и все на одно лицо. А в Америке первое время удивлялся – какие они все разные. Здесь тоже были те, что посветлее, а были – почти лиловые. Но все, как один, дурные, орущие визгливой разноголосицей, будто свихнувшиеся птицы.
Разумеется, это были не те ребятишки, которые меня избили. Но примерно такие же. Человек десять. Я не стал их считать. Как только они направились ко мне, я сразу же достал пистолет… И затем, разложив тех, что не успели убежать, на травке, принялся обшаривать их карманы… Кстати, пришлось пару раз стрельнуть в воздух, чтобы они не торопились покинуть «святую» землю парка – а у них было такое греховное намерение, как только они поняли, что я за фрукт. Правда, они, видимо, решили, что имеют дело с обнаглевшим копом. Денег набралось не густо – полтинник баксов с мелочью. Серебром я побрезговал. Но у одного на пальце была золотая печатка. Голду я потребовал снять, потыкав паренька для лучшего понимания пистолетом в поясницу. Ну, не знал я слова «снимай», поэтому сказал просто:
– Гив ми ё факинг фингер.
Парень так перепугался, что громко и от души пукнул.
– Ф-фу ты, – выдохнул я. По-моему, он обосрался. Воняло сильно.
Я достал свой раскладной нож и заорал:
– Гив ми ё факинг фигнер, факинг ниггер, ай сэд.
И постучал лезвием по перстню.
– Голд?
– Ye, – подтвердил он тихим затравленным голоском.
– Гив ит ту ми!
Он снял печатку, и я сунул ее в карман. Затем пинками поднял малолетних ублюдков и заставил бежать. Когда они скрылись из виду, я решил, что на месте преступления спать не годится, и поспешил в другую сторону, прочь от парка – по 149‑й стрит.
Повезло. Каким-то ветром сюда задуло такси. Увидев желтую машину, я бросился ей наперерез, готовый, если понадобится, угрожать водителю карабином, лишь бы он вывез меня наконец из этого проклятого гетто. Когда садился в машину, заметил подозрительного типа в бейсболке козырьком назад неподалеку. Он тусовался на углу, переминаясь с ноги на ногу, и странно на меня поглядывал. Это из-за полицейской формы, смекнул я. Попросив таксиста чуток обождать, я направился прямо к нему. И сказал ему:
– Гет аут фром май стрит, коксакер.
Он стремглав кинулся наутек.
– Вот и хорошо, – сказал я. Наверняка это был продавец крэка. Таксист посмотрел на меня с уважением, спросил:
– Куда вам, офицер?
– Ту хоутел, – сказал я, – нот вери… вери… – слова подбирались с трудом. – Чип хоутел, – нашелся я.
– Ок, – ответил он.
И повез меня далеко, из Бронкса, в Эденуолк. Но, похоже, он знал, что делал, потому что частная гостиница оказалась просто отличной. Чистенькой и дешевой. Поскольку я был в форме копа, у меня даже документы не спросили. И это меня здорово настроило на позитив. Я решил, что другую одежду покупать не буду. Так и стану разгуливать по Нью-Йорку в костюме полицейского, словно у меня индивидуальный маскарад, о котором знаю только я один. Зато никому не придет в голову спрашивать у меня документы. Хотя, их и так никто особо не спрашивал, если только человек не совался в подозрительные места – например, кафе, где собирались пуэрториканцы. Но откуда я тогда мог знать, что это заведение под надзором у копов?!
Я купил на ближайшей бензоколонке сэндвич с ветчиной и сыром и бутылку воды. А затем завалился в номер – и проспал двенадцать часов. Проснулся, открыл глаза, и поначалу не понял, где нахожусь. Только осознал, что болит все тело. Почему после избиения ссадины и ушибы начинают отзываться болью только через сутки? Понятия не имею. Но поначалу ты как будто железный дровосек. А потом вдруг резко превращаешься в ржавую развалину. Кряхтя, как древний старец, я поднялся с кровати и потащился в ванную. Полчаса простоял под теплым душем, смывая всю грязь и мерзость предыдущих дней.
В воде есть что-то волшебное. Не зря все мы вышли из этой стихии. Она точно несет заряд положительной энергии, уничтожая попутно нехорошую ауру, которая тянется за всеми, кто грабит и ворует.
В гостинице я провел несколько дней до среды, на которую Дмитро Козак назначил встречу. Ходил только в магазин, покупал всякие полуфабрикаты, разогревал на кухне гостиницы. Там была микроволновка. Однажды столкнулся в кухне со старушенцией на инвалидных ходунках, которая сказала мне по-английски, источая дружелюбие:
– Как приятно, что нас теперь охраняет офицер, я теперь чувствую себя абсолютно спокойно.
Фраза была длинной и сложной, но я ее отлично понял. Сделал вид, что я – суровый блюститель закона. Примерно такой, как Фрэнк, только без всякой голубизны, ответил ей: «Йес, мэм» и поспешил отвалить, чтобы не нарваться на долгий разговор. Эти старые англо-саксонские леди только с виду такие милые дамы, а на самом деле – бдительные, как полицейские ищейки – только и думают, как бы кого-нибудь разоблачить. А еще они любят поболтать ни о чем – вцепятся в собеседника мертвой хваткой, и держат за горло разговора, пока он совсем не потеряет интерес к жизни.
Спросил у хозяина гостиницы нитки и иголку. Он был столь любезен, что дал их мне, и я смог зашить рукав. В общем, новенькая форма была в полном порядке и мне очень к лицу. Я даже начал привыкать к тому, что люди на улице поглядывают на меня по-особенному – как обычно смотрят на полицейских в Америке – офицер рядом, значит, все в порядке. В общем, реакция той бабули (кстати, матери хозяина гостиницы) была вполне предсказуемой.
В среду, в девять часов вечера, как и было договорено, я прибыл к русскому ресторану. Все оружие, включая гранаты, оставил в хотеле. Зачем мне в мирной жизни весь этот арсенал?
Увидев меня при полном параде, Дмитро Козак охнул и переменился в лице. Схватился за сердце, потом вцепился мне в руку и потащил в свой кабинет.
– Ты охренел?! – спросил он тихим, вкрадчивым голосом.
– Понимаю. Но тут со мной случилась одна история… В общем, это все, что удалось достать из одежды. К тому же, у меня теперь нет никаких документов. А коп – это хорошее прикрытие.
Дмитро долго вглядывался в мое лицо – пытаясь понять, главный ли я идиот в США, или встречаются еще хлеще. Он был ко мне несправедлив. Я же хотел как лучше.
– И как? – спросил он. – Как ты себе представляешь это?! Как я должен тебя представить этим людям? Подведу тебя к ним в таком виде и скажу: «Знакомьтесь, это мой протеже Степан»?! – Он пожевал губами, сотворил грустное лицо. – По-моему, я зря собирался рисковать своей репутацией.
– Да прекрати истерику! – рявкнул я, резко перейдя с ним на «ты». Дмитро опешил. – Все в порядке. Неужели у тебя не найдется какой-нибудь одежонки? У тебя же тут наверняка склад вещей? Ну вот и дай мне что-нибудь на время!
Я говорил уже совсем не так, как раньше, когда, будучи жалким эмигрантом, мыл посуду у него в заведении, и Козак растерялся.
– Но у меня действительно… – пролепетал он. – Почти совсем ничего нет… Хотя… есть спортивный костюм.
– Ну и отлично, подойдет. А форма пока полежит у тебя в кабинете, я ее потом заберу.
Костюм Дмитро оказался мне мал. Зато это был фирменный Adidas.
– Мне бы еще кроссовочки к нему, – сказал я, с сомнением разглядывая полицейские ботинки. Зато с ними штаны не казались слишком короткими.
Куртка до конца не застегивалась, поэтому я оставил ее расстегнутой до пупка. Повесил на шею цепь толщиной с мизинец.
– А это что такое? – спросил Дмитро. Я сначала не понял, что он имеет в виду. Потом понял, что он заметил золотую обновку.
– Для солидности, – сказал я. Достал из кармана печатку и надел на средний мизинец левой руки. У подростка он сидел на среднем, а у меня как раз отлично помещался на мизинце. – И болт тоже.
– Ну-у, – протянул Дмитро. – Ты это… смотришься немного вызывающе… Но зато, похоже, что ты готов на любой риск ради денег.
– Вот видишь, – я хлопнул его по плечу, отчего он вздрогнул и пошел красными пятнами, – а ты боялся. Ну давай же скорее, представляй меня своим серьезным людям.
– Они уже здесь, давно, – с достоинством сказал Козак. – В ВИП-зале. Хорошо, что они там, и не видели, в каком позорном виде ты явился.
– Ну хватит, хватит… Пойдем знакомиться.
Я ожидал увидеть кого-нибудь действительно солидного, похожего на дядю Дато (к несчастью, был в моей жизни такой авторитетный человек – хитрющая змеюка), но за столом ВИП-зала сидела совсем другая компания. По центру стола – молодой парень по имени Юра Закидон. Так он представился. На пальцах у Юры были воровские татуировки в виде перстней. И парочка золотых печаток. Он сказал, чтобы я присаживался к «их дубкам». Рядом с Закидоном «у дубков» сидели Кеша Афган и Йося Еврей.
– А тебя как звать-величать? – спросил Юра.
– Степа Калита, – ответил я в тон, сходу придумав себе кликуху. Когда-то я увлекался историей, и «собирателя русских земель» дюже уважал. К тому же, «калита» – на старославянском «кошелек», такой псевдоним должен приносить удачу и финансовое благополучие, решил я.
– Корона не давит? – поинтересовался Юра. – С таким-то погонялом.
– Нет. Хорошо сидит.
Разговор начался странно.
– Разлей, – попросил Юра. И Афган принялся разливать водку, бахнув рюмку передо мной на стол, который они почему-то называли «дубками».
– Ты в Бога веруешь? – у Закидона был закидон на эту тему.
– Ну… – Помялся я. – Иногда.
– Это не ответ, – настаивал Юра.
– У меня с Богом сложные отношения. Верю, когда сильно прижмет. А когда все в порядке, что-то не очень.
– Это плохо, – расстроился Закидон. – В Бога надо веровать. Каждому. Тем более, здесь, в Америке. Где Ортодокс Чарч требуется наша помощь и поддержка.
– Ортодокс Чарч? – переспросил я.
– Так вашу православную церковь называют, – вмешался Йося Еврей.
Юра покосился на него недобро…
– Нашу, вашу, – проворчал он. – Кто обещал в ортодоксов креститься?
– Я пока не готов.
– Все только говоришь. Ладно, за сказанное! – Он поднял рюмку.
Мы, не чокаясь, опрокинули содержимое в себя.
– Давно из России? – спросил Юра.
– Месяца полтора.
– И уже успел в иммиграционной тюрьме посидеть, – заключил он. – Наслышан. Козак просветил. Ну, что я тебе скажу. Непруха. К нам обычно пацаны едут – быстро легализуются. Мы им фиктивный брак оформляем. Чаще всего с китаянками. Ты им бабла – они тебе американское гражданство. Законы в Юса, конечно, дурацкие. Прикинь, обыкновенным лохам визу не дают. А нашим пацанам под бонд – пожалуйста. Только все дороже и дороже приходится выкупать пацанов.
– Как это – под бонд?
– Ну, смотри, американское правительство не хочет, чтобы к ним всякая нищета из Раши перла… Поэтому придумали закон. За человека можно положить деньги на депозит. Гарантия того, что он здесь пробудет определенное время – и свалит, а не останется на анлигал. Он уезжает – деньги возвращаются вкладчику. Ну, мы эту фишку просекли, конечно. Нам что, в падлу корешам помочь свалить за бугор? Кладем деньги в банк – пацан приезжает. И остается. Деньги, конечно, отбивает потом. Это ж за него заплатили. Все законно. И все в наваре. А ты как приехал?
– По туристической визе.
– Легко дали?
– Да, в общем, легко.
– Повезло. А я уже было подумал – ты не фартовый. Ну, – он снова поднял рюмку. – За сказанное!..
Посиделки наши продолжались часа полтора. Юра заказывал все новые блюда. Но почти ничего не ел, все больше пил. Был он худым и поджарым. И от него исходило ощущение силы и уверенности в себе. Сразу становилось понятно, кто здесь главный, а кто на подхвате.
– Ты, вообще, по жизни кто? – спросил Юра, я заметил, что он сильно захмелел. – Фраер или жиган?
– Жиган, – ответил я, не задумываясь. Выбор был невелик.
– Молодец. – Юра встал, подошел, обнял меня неуклюже и поцеловал. – Чувствую, ты свой пацан. Будет с тебя толк. Этому фраеру хохлятскому уважуху надо бросить. Еврей, пойди, дай пару сотен зелени Козаку, пусть порадуется… – А поехали к шмарам, – предложил Юра.
