Стасс Бабицкий
Златорогий череп
Вострый побледнел, но тут же лицо его покрылось багровыми пятнами. Дважды открывал рот, чтобы сказать, но дыхания не хватало. Наконец, набрал побольше воздуха и с третьей попытки произнес:
– Ваша проницательность, господин Мармеладов, поистине впечатляет и даже немного пугает. Народная молва нисколько не приукрашивает ваш сыскной талант, в чем я убедился окончательно. Как вы разложили все по полочкам – залюбуешься! Кхе-х! Вы правы, я давно догадался, кто именно стоит за всеми убийствами. Ираклий не просто так выпрыгнул из кареты на ходу. Прежде он набросился на меня и стал душить. Я растерялся и поначалу не оказал сопротивления, но когда в глазах потемнело, инстинктивно отбросил его в угол, на подушки. Как уже упоминалось ранее, Сабельянов гораздо субтильнее меня и силенок небольших. Поэтому он не отважился напасть снова, а вместо этого распахнул дверцу и бросился в лесную чащу. Еще и череп, лежавший под сиденьем, прихватил. Через пару секунд я пришел в себя, выглянул на дорогу. Злодея не увидел. Я предположил, что он скатился в овраг и кусты смягчили падение, но останавливаться и проверять не стал. Сказать по правде, испугался… Кхе-х!
– Немудрено, – кивнул Митя. – Одно дело сражаться на поле боя – тоже страшно, однако все по-честному: у обоих клинки, ружья. Или ты его, или он тебя. А когда враг подкрадывается со спины или нападает из-за угла…
– Именно что из-за угла! – Вострый снова побледнел. – После того случая в лесу прошел месяц, а я пережил уже три покушения. Сперва меня чуть не сшиб экипаж. Возница нарочно выехал на тротуар на всем скаку, чтобы затоптать меня конями или размазать по стене дома. Ему это почти удалось. Знаете дом на Маросейке, где на фасаде проделаны ниши для каменных ваз с цветами? Вот в такую нишу я сумел втиснуться в последний момент. Иначе – неминуемая смерть.
Почтмейстер шумно выдохнул, а кучер Спиридон зацокал языком. Мармеладов же вновь не отреагировал – такое впечатление, что угадав убийцу, он утратил интерес к дальнейшей истории.
– В другой раз прогуливался по Сретенке и с крыши углового дома мне на голову сбросили каменную плиту. Еще пара шагов и раздавило бы в лепешку. Но встречный прохожий задержал вопросом «Как пройти к бульварам?» Каждое утро молюсь за его здоровье! Третье покушение случилось вчера вечером. В подворотне у дома на меня напал бродяга с шипастой палицей. Но я, уже наученный горьким опытом, ношу кинжал в рукаве, – Макар Макарыч достал тонкий стилет с серебряной рукоятью. – Проткнул плечо бандиту и тот сбежал, истекая кровью. Не желая дожидаться новой напасти, я разузнал, кто лучший сыщик в Москве, и поспешил к вам за помощью!
– То, что вы называете покушениями, на самом деле, – Мармеладов выделил последние слова, – может оказаться обычным совпадением.
– Нет, нет! Там, на Маросейке, когда мимо промелькнуло окошко кареты, – клянусь! – я увидел в нем перекошенное от злобы лицо Ираклия. Поверьте, он не отстанет от меня. Единственный шанс на спасение состоит в том, что я разыщу нелюдя и сдам полиции раньше, чем он убьет меня. Но как это сделать? Сабельянов затаился, живет затворником. Я спрашивал общих знакомцев – никто не знает его адреса. Сможете ли вы помочь?
– Думаю, да. А вот и редакция «Ведомостей», – Мармеладов оглянулся на двухэтажный особняк, возле которого остановилась коляска. – Здесь мы найдем идеальный способ выманить преступника из той норы, в которой он прячется.
– Как? – три вопроса снова слились в один.
– Дадим в газету объявление: «Единственное выступление! Знаменитый ученый…» Макар Макарыч, как вы считаете, кто более интересен из заграничных археологов – Брунн или Фальке?
– Однозначно, Брунн! Тут и думать нечего. Его работа об орнаментах этрусков этим летом наделала много шума в научных кругах.
– Так и запишем: «Знаменитый ученый Генрих Брунн из Мюнхенского университета выступит с лекцией об искусстве этрусков и редких экспонатах, найденных при раскопках…» Пропечатают в газете. Ираклий прочтет и если он впрямь так увлечен древними диковинками, то не сможет пропустить такое событие.
– А прочтет?
– Помилуйте, да разве есть в Москве те, кто «Ведомостей» не читает?! Обязательно прочтет. Лекцию назначим на три пополудни, в Казаковском корпусе на Моховой.
– И скрутим гада! – воодушевился Митя.
– Нет. Проследим за ним до логова, где хранится череп. А уже там скрутим.
– Зачем же рисковать? – заволновался Вострый. – Он сбежит. Он хитрый. Лучше привлечь десяток городовых и взять под арест…
– Не факт, что следствие сумеет доказать причастность Сабельянова ко всем злодействам. Безоговорочных улик ведь не найдут. Ваш рассказ в суде выслушают с интересом, но это лишь слова… Выйдет убийца на свободу да и останется при своей добыче. Поэтому прежде, чем арестовать, надо отобрать у него древний череп. То-то ваш Ираклий взбесится! А в возбужденном состоянии на допросе может и проговорится. Наистерит себе каторгу или смертный приговор.
– Вот это будет справедливо! – воскликнул почтмейстер.
– Кроме того, – подмигнул сыщик, – мне крайне любопытно взглянуть на золотые рога.
III
Главный корпус Московского университета с утра жужжал, напоминая улей, но к двум часам пополудни большинство «пчелок» разлетелись кто куда. Последними альма матер покидали «шмели» – прилежные студенты, отдающие учебе много времени и сил, а также нерадивые «трутни», которые задерживались, чтобы списать у отличников. Разницу между ними сразу не определишь. Вот спускаются по лестнице двое: оба бледные, худощавые, в чистых сюртуках, очки на носах поправляют. Поди, угадай, кто из них отлично учится, а кто посредственно. Да и важно ли это? Самим юнцам точно нет. Судя по разговору, их мысли занимают совсем не полученные оценки.
– Назначил Ирине свидание у памятника Пушкину. Не пришла! – сокрушался тот, что волосом потемнее. – Спрашиваю потом: «Чего ж ты?» А она в ответ: «Пушкин писал пошлые стишки, а раз зовешь меня к нему, значит и ты человек пошлый. Нечего с тобой время терять!»
– Это где такой памятник? – переспросил второй, смешно морща рябое лицо.
– На Тверском бульваре, – брюнет показал рукой, но ошибся с направлением и махнул в сторону Китай-города. Ага, стало быть, двоечник как раз он.
– Не видал.
– Как не видал? Летом поставили. Нынче все влюбленные там встречаются. Не понимаю, почему эта дуреха закапризничала.
– Может и к лучшему, – вздохнул отличник. – Хоть деньги сохранишь. Моя-то Наденька на все свидания приходит, а потом то морсу ей черничного хочется, то водевиль посмотреть. Я уж, вдобавок к стипендии, репетиторствую. В трех семьях уроки оболтусам даю, но дохода все одно не хватает.
– Это верно. Приличные барышни обходятся куда дороже продажных девок!
Оба захохотали, подталкивая друг друга локтями, и вывалились на крыльцо.
– Шутки шутками, а я пятый день ложусь спать с пустым брюхом. Не ужинаю, чтобы скопить капиталец для субботней прогулки.
– Ничего, через месяц откроется цирк Саламонского на Цветном бульваре. Обещают дешевые билеты и много веселых клоунов.
– Какой цирк? Барышням романтика нужна. Скорей бы дожди зарядили, чтоб хоть появился повод сидеть дома и обжиматься!
Мармеладов наблюдал за студентами из окна второго этажа. Отсюда хорошо просматривалась мощеная дорожка до ворот и небольшая часть тротуара на Моховой улице.
– А ежели он не придет?
Вострый не мог стоять спокойно и нервно прохаживался по гулкой аудитории, иногда приближаясь к окну и бросая взгляд на университетский двор поверх плеча сыщика.
– Непременно придет, – спокойно сказал Мармеладов. – Смотрите, у крыльца уже начали собираться желающие послушать немецкого профессора.
– То-то они сейчас разбушуются, узнав об отмене лекции. Пойдут по улице, ругаясь на все лады. А если Ираклий услышит и повернет обратно?
– Поставьте себя на место Сабельянова. Он скрывается от всех и потому вряд ли отважится прийти в числе первых. Скорее уж, опоздает на четверть часа, чтобы сесть в задних рядах, где его никто не заметит. Стало быть, появится уже после того, как все недовольные успеют разойтись.
– А ежели мы его отсюда не заметим? – волновался альпинист.
– Здесь лучшее место для наблюдения. Дорожка одна. Вход один. На дверях объявление о том, что лекция профессора Брунна отменена по причине неприезда оного в Москву. Прочесть сей лист издалека невозможно, сам проверял, а у меня зрение прекрасное. Злодей подойдет, ознакомится с запиской, прошипит что-нибудь забористое, и отправится восвояси.
– А мы за ним?
– А мы за ним.
Помолчали, глядя как внизу вышагивают любители археологии. На пути к крыльцу они напоминали зажженные свечи – спина прямая, глаза горят предвкушением. Обратно шли потухшие, сгорбленные, истекая обидой и желчью, словно каплями воска.
– Но что, ежели Ираклий глянет от ворот, нас в окне увидит и сбежит? – тревожился Макар Макарыч.
– Я же не случайно выбрал время начала «лекции» в три пополудни. В этот час солнце светит в лицо входящим, а смотреть на окна против солнечных лучей – только глаза жечь. Слезы брызнут, ничего не разглядишь. Нам же любой человек виден на расстоянии. Разве вы не узнаете своего друга издали?
– Конечно, узнаю. Ираклий невысокого роста, мне по плечо будет. Фигурой крепок. Волосы седые, как я уже говорил, хотя ему это уже и по возрасту – давно за сорок, пожалуй, ближе к пятидесяти годам. Усов и бороды не носит. Может нацепить фальшивую, для маскировки, но я и тогда его узнаю.
Снова помолчали. Вострый косился на цилиндр ярко-малинового цвета, что стоял на подоконнике рядом с сыщиком.
– Возможно, я слишком одичал, лазая по Кавказским горам, но объясните, что это за странный выверт моды?
– Считайте, что это моя фальшивая борода, – сказал Мармеладов.
– Не понимаю…
– Что в слежке важнее всего? Не дать человеку малейшего подозрения, что за ним следят. Особенно если речь идет о чрезвычайно мнительном господине, как этот ваш Сабельянов.
– Филеры же поэтому и одеваются не броско, в серое.
– Они одеваются так потому, что идиоты. Это зимой в Москве все ходят в черном да буром, но в теплое время года – не заставите. Посмотрите вокруг! Вот идут солидные люди слушать лекцию заморского профессора. И что же? Обратите внимание на цвета их сюртуков – горчичный, амарантовый[1], савоярский[2], есть даже блёдамур[3]. Серый цвет в такой толпе привлекает внимание. Да и кому охота в солнечный день носить блеклые одежды? По доброй воле никто в серое не нарядится, стало быть, сразу понятно, что это наряд для службы. А ведь именно это и нужно скрыть. Я бы одевал шпиков в самые щегольские пиджаки. Иначе вся маскировка коту под и хвост. Но глупость полицейских мне как раз вполне полезна, – улыбнулся сыщик. – Если Ираклий обернется пару раз и увидит серого типчика в котелке, то сразу все поймет. А взглянет на мою шляпу и решит: «То, что малиновый позади топчется – случайное совпадение». Ни один разумный человек не поверит, что «хвост» наденет такой вызывающе-приметный цилиндр. Это против всякой логики.
– Да, но… Оглянется третий раз, пятый, седьмой, а позади все время эдакая красная шапочка маячит. Тогда уж точно заподозрит.
– Верно. Но я-то не буду все время ему глаза мозолить. Пройду три квартала, потом отстану, и Митя меня подменит.
– А где он?
– На углу дежурит, с извозчиком, на случай, если этнограф в коляску сядет. Потихоньку поедет за ним, на расстоянии. А еще через пять кварталов снова я на след вернусь, но уже без цилиндра. Ираклий меня не признает. Это тоже удивительный эффект яркой шляпы: она привлекает все внимание, а лицо под ней не запоминается… Таким образом Сабельянов приведет нас к своему логову.
Вострый восхищенно смотрел на сыщика и сомнения из его голоса сменялись воодушевлением.
– Давайте и я за ним пройдусь! Хоть те же три квартала, а?
– Ни в коем случае. Если злодей вас признает, то сразу сбежит. Причем явно не туда где лежит златорогий череп. Нет, он начнет метаться как заяц, путая следы. Поэтому вы останетесь на крыльце университета, сосчитаете до ста. Дважды! И только потом пойдете за мной.
– Но я же отстану, – альпинист уныло повесил ястребиный нос – Потеряю вас из виду.
– Вряд ли. Яркий цилиндр за версту заметен. А предположить, что на оживленной улице Москвы сойдутся двое в подобных шляпах… Нереально! Мы же не в Париже.
Макар Макарыч слушал и кивал, но смотрел в окно мимо собеседника. Внезапно он вскрикнул и вцепился в темно-синюю портьеру.
– Ираклий! Затея ваша сработала! Честно признаться, я не верил. Не верил… Но… Позвольте пожать руку! Вы гениальный сыщик.
Мармеладов оглянулся. По двору шагал невысокий крепыш с лицом, будто вылепленным из влажной глины и уже изрядно оплывшим. Одет во все черное, как гробовщик из похоронной конторы.
– О, как же это волнительно! Подходит к двери… Читает. Оглядывается. Ай! – Вострый присел на корточки и спрятался за подоконником. – Посмотрел в нашу сторону, – пояснил он шепотом. – Чуть не столкнулись взглядами… Ах, да… Он же нас не видит. Что делает изверг? Можете разглядеть со своего места?
– Уходит.
– Так чего же мы медлим?! Бежим вдогон!
– Погодите, он непременно задержится у ворот. Захочет убедиться, что никто не выскочит за ним на крыльцо. Чует подвох. Дадим ему успокоиться. Вот так! Огляделся. Двор пустой, вроде успокоился ваш Ираклий. Посмотрим, куда свернет – направо или налево.
– И к-куда?
– Направо, – сыщик нахлобучил свой яркий головной убор. – А теперь – пора!
У поворота на Большую Никитскую стояла коляска кучера Спиридона с поднятым верхом. Митя выглянул из-под тента.
– Которого мы ловим? – спросил он.
– Невысокий, седовласый, в черном костюме.
– Видел такого, с минуту назад мимо прошел. Вверх по улице, к Вознесению. Свернуть по пути особо некуда, но ты, братец, поторопись.
– Действуем, как заранее условились, – ответил Мармеладов. – Отпусти меня шагов на полтораста и поезжай следом. Когда сниму шляпу – обгоняй, дальше веди его сам.
Сабельянов нервничал. То замедлял шаг, то срывался на бодрую рысцу. Трижды перебегал дорогу, уворачиваясь от лошадей, и тут же останавливался у витрин, заглядывал в отражение – не повторит ли кто его маневр? Но излишней суеты среди прохожих не замечал. Мармеладов шел по левой стороне улицы, подмигивал девицам и раскланивался с почтенными дамами, приподнимая цилиндр. Он вел себя естественно и потому не привлекал внимания. Упустить злодея сыщик не боялся, в черном наряде тот выглядел среди расфуфыренной, праздно гуляющей толпы, как ворона в стае попугаев.
Не обнаружив слежки, Ираклий заметно расслабился. У Никитских ворот нырнул в дверь французской кондитерской, но инспекция мелочи в кармане показала, что на выпечку денег не хватит. Потащился через бульвар в бакалейную лавку. Сквозь грязное стекло удалось разглядеть, как он покупает фунт хлеба, два фунта крупы и немного чая.
– Снова спрячется на неделю, – прокомментировал Митя, подкативший в коляске.
– И слуг в доме нет, чтобы послать в лавку, – сделал вывод сыщик. – Или не доверяет никому из них.
– Ладно, дальше я за ним поезжу. Уверен, его тайное убежище где-то поблизости. Отовариваются обычно возле дома, чтоб далеко не тащить. А ты, братец, дождись Вострого и посидите… Да вот хоть бы у французского кондитера. Я прямо туда с докладом прибуду.
Мармеладов снял цилиндр и, прижимая шляпу к груди, зашагал прочь.
Вовремя! Этнограф вышел из лавки со свертками в руках, осмотрелся. Снова перебежал дорогу наискосок, напугав белоснежную кобылу. Кучер Спирька свистнул вслед «егозливому барину» и щелкнул кнутом. Подковы зацокали по булыжнику.
Сыщик не стал оборачиваться. Он прошел сквозь толпу, как нож сквозь сдобную булку, подхватил дрожащего в нервной лихорадке Вострого, и едва ли не силой усадил его за столик в кондитерской.
– Заметьте, столы здесь круглые. Единственное место в Москве с подобным интерьером. Нарочно так сделано, чтобы мы много блюд не заказывали. Ставить-то некуда. Опять же на край не сдвинешь – нет краев. Выпил чаю, откушал бисквиту и au revoir! – Мармеладов подозвал официанта и сделал заказ по-французски. – Кондитерам нет нужды удерживать посетителей часами, как в трактирах. Здесь ценой берут. Вот, скажем, студенту давешнему, чтобы привести свою Наденьку в подобное заведение, месяц на ужинах экономить придется. Меня всегда умиляло умение французов продавать каплю чая по цене обеда из пяти блюд.
На столе возникли две маленькие чашки с дымящимся какао и большой кусок пирога.
– Или вот пирог из яблочных обрезков. У моей квартирной хозяйки такой часто готовят, поскольку цена ему – алтын. Что делают французы? Кладут на пирог – даже не на целый, а на отрезанный ломоть, – шарик мороженого и требуют два рубля. Когда русский лапотник на базаре попытается нечто подобное провернуть, вы схватите его за шкирку и кликните городовых. Но француза прощаете, поскольку он не мошенник, нет. Он негоциант.
– Да что вы все о пустом! – возмутился Макар Макарыч. – Я от волнения смотреть на еду не могу. Ну-как ваш товарищ упустил Ираклия? Это ведь единственный шанс разыскать его тайный приют. Больше Сабельянов ни на какие объявления не купится! А ежели мы немедля убийцу не остановим, до завтра я, возможно, не доживу. Какие уж тут пироги…
– Да с чего вы решили, что Митя его упустил?
– Полчаса уж прошли, а вестей нет.
– Сами считайте. Положим, проводил он Ираклия до дверей. Надо подождать минут десять: вдруг негодяй очередной обман затеял? Посидит чуток в чужом углу, потом сбежит и поминай, как звали. А если Сабельянов не вышел вскорости, надо дворника расспросить или консьержа какого-нибудь, да так осторожно, чтоб никто тревогу не поднял. Это еще минут десять, а то и пятнадцать. Далее, выяснив всю подноготную, наш бравый гусар…
– Хотите сказать – бывший гусар?
– Бывших не бывает. Гусар – это навсегда. Так вот, далее он пойдет пешком в нашу сторону…
– Зачем пешком? В шарабане же ехал!
– Спиридона он оставит присматривать за домом. Захочет Ираклий сбежать или выйдет по какой-нибудь надобности, извозчик за ним проследит. А Митя на своих двоих доберется. Да вот и он.
Почтмейстер распахнул двери, чуть не оборвав колокольчик. Присаживаться не захотел, навис над столом и прошептал, шумно дыша:
– В особняке Лопатиной[4] поселился.
Отломил большой кусок пирога, сунул в рот и тут же скривился – от мороженого заныли зубы.
– Брр-р! Зар-р-раза… Ираклий этот бирюком живет. Ни с кем из соседей не общается, гостей не принимает. Отдельный вход по боковой лестнице и в мансарду.
– Идемте! – нетерпеливо выкрикнул Вострый, бросая недопитый какао. – Идемте же скорее!
– Отдышаться не дадите? – Митя с тоской смотрел на оставшийся кусок пирога. – Эх, торопыги…
Всю дорогу до лопатинского дома он ворчал в усы. Альпинист подвывал, то ли от страха, то ли от нетерпения. А Мармеладов о чем-то раздумывал. Тревожная мысль надвигалась как страшная и неотвратимая тень, заполняя все сознание, но что ее вызвало – непонятно.
Спирька караулил у ворот искомого дома. Еще издалека, жестами показал, что жилец никуда не выходил. Сыщик дал кучеру денег и отпустил с благодарностью, а спутникам своим наказал:
– По лестнице пойдем осторожно. Все-таки мы имеем дело с убийцей, причем весьма быстро соображающим. Первым поднимусь я, следом господин Вострый, а ты, друг мой, замыкай колонну. Откроет дверь – действуем по ситуации: если у него в квартире есть сообщники, удар приму я, а если подмога к нему прибежит снизу – Митя их задержит. Нам важно сохранить вашу жизнь, Макар Макарыч, поскольку вы единственный сможете опознать Ираклия и дать показания на суде. Все ясно? Тогда за мной. И не шуметь!
На третьем этаже лестница заканчивалась небольшой площадкой с одинокой дверью. Ну, хоть не придется гадать, за которой прячется убийца. Сыщик негромко постучал.
– Кто там? – спросил недоверчивый голос.
– Пусти, ба-арин! – жалобно заблеял Мармеладов. – Хозяйка ругайит-ца, грит дымоходы нечищаны-я. А завтрева печки топить спочнем да и поугорай-им все досмерть!
– Погоди, сейчас открою.
Повернулся ключ в замке, лязгнула задвижка. На пороге возник оплывший господин, уже успевший переодеться в домашний халат.
– Э-э-э… Простите, господа, но что все это значит?
Посмотрел на Мармеладова, потом перевел взгляд за его плечо, побледнел и отшатнулся.
– Ираклий, – в этот миг он казался более изумленным, чем испуганным, – как ты меня разыскал?
– Ираклий? – растерялся сыщик. – Что за странные шутки! Мы разыскивали Ираклия Сабельянова, и вот вы перед нами. Или…
Он непонимающе обернулся и тут же согнулся пополам: крючконосый коротко, без замаха, ударил его в поддых. Потом с разворота вломил локтем в подбородок растерянному Мите. Почтмейстер скатился по лестнице и остался лежать на последней ступеньке, не подавая признаков жизни. Сыщик вцепился в плечи бывшего председателя альпийского клуба, но тот приложил его затылком о кирпичную стену. Уже теряя сознание, Мармеладов услышал, как захлопнулась дверь.
