Константин Станюкович
Непонятый сигнал

Петр Дмитриевич Анисов в это время благодушествовал в своей каюте. Толстый, с большим брюшком, он лежал без сюртука на диване и пил чай. Самые радужные мысли бродили в голове толстяка капитана. Через два дня его корвет отделится от эскадры и будет плавать отдельно. Можно будет отдохнуть без адмирала… А то эти постоянные разносы!..

Столь приятные думы были прерваны неожиданным появлением флаг-офицера.

Он поздоровался и испуганно проговорил:

– Адмирал очень сердится, Петр Дмитриевич.

– Что вы? За что?

– Да у вас поздно переменили марселя! – продолжал флаг-офицер.

– Ну, положим, чуть-чуть опоздали…

Флаг-офицер ожил.

– Вас требует адмирал! – проговорил он, довольный, что не ошибся и нашел именно того, кого требовал адмирал.

– Так и знал! – воскликнул Петр Дмитриевич с тоскою в голосе. – Так и знал… Минутой позже и сейчас – выговор… Это черт знает что такое! Что, как он? Очень того? Штормует? – допрашивал капитан.

– В самом разгаре…

– А фуражку топчет?

Адмирал, случалось, в минуту сильного возбуждения бросал фуражку на палубу и топтал ее ногами.

– Нет еще…

– Эй, Липкин! – крикнул Петр Дмитриевич.

Явился вестовой.

– Бегом наверх… Приготовить вельбот!..

Флаг-офицер вышел из каюты и, вернувшись на «Орел», доложил адмиралу, что приказание исполнено.

Несколько минут спустя громко стукнувшая дверь адмиральской каюты привела в радостное настроение вахтенного мичмана. Адмирал ушел к себе.

В это же время толстый капитан, мысленно призывая господа бога на помощь и тихонько крестясь, приставал на щегольском вельботе к адмиральскому корвету. Как-то осторожно ступая, шел он к адмиральской каюте.

– Что, как он? – спросил он мимоходом у вахтенного офицера.

Мичман безнадежно махнул головой и промолвил:

– Шторм двенадцать баллов, Петр Дмитрич!

Перед тем как войти к адмиралу, Петр Дмитриевич заглянул в его буфетную и спросил у адмиральского камердинера Тимошки:

– Где, братец, адмирал?..

– У себя-с.

– Очень он… того… сердит?

– Есть-таки! Да мне-то что! – с нахальной развязностью отвечал Тимошка.

Этот Тимошка, вольноотпущенный, из дворовых, наглый и дерзкий, с плутовским круглым лицом, покрытым веснушками, был продувная бестия. Знавший все привычки барина, ловкий и расторопный, он умел угождать ему и сделаться необходимым, не боялся грубить и немилосердно обирал своего барина, старого холостяка. Адмирал был большой хлебосол и не жалел денег. Он любил, чтобы у него все было отлично, и приглашал каждый день к обеду, кроме штабных и капитана, еще несколько человек офицеров и гардемаринов. Тимошка распоряжался всем хозяйством и, разумеется, охулки на руки не клал.

– Что, можно к нему войти? Как он?

– Известно, зверствует… Разве его не знаете? Вот сейчас графин кокнул с сердцов! – проговорил Тимошка.

Петр Дмитриевич струсил. В голове его моментально пролетела мысль: «Ну, будет, значит, форменный разнос!»

– Доложи! – как-то оборвал толстяк.

И, внезапно почувствовав прилив отваги, словно бы он шел на абордаж с сильнейшим неприятелем, Петр Дмитриевич приосанился и, по возвращении Тимошки, решительно и храбро вошел в адмиральскую каюту.

Адмирал ходил. Петр Дмитриевич поклонился. Адмирал остановился, пожал руку капитану и смотрел недоумевающе своими круглыми глазами на капитана.

Оба несколько мгновений молчали. Адмирал продолжал безмолвно смотреть на Петра Дмитриевича. Тот чувствовал легкое обмирание и усиленно сопел.