Станислав Вторушин
Посланец (сборник)

На другом конце провода тут же ответили.

– Мне нужен сержант Биденко, – строгим командирским голосом произнес Беспалов.

В трубке наступило короткое молчание, потом послышалось сопение, наконец мужской голос выдавил:

– А кто его спрашивает?

– Капитан Беспалов.

– Лейтенант, это вы? – раздался радостный возглас. – Где вы?

– В гостинице «Центральная», номер триста двадцать один.

– Через полчаса я буду у вас.

На другом конце телефонного провода положили трубку.

Когда Биденко вошел в комнату, в первую минуту Беспалов не узнал его. Был он худой, со впалыми щеками, одет в замызганную куртку, на ногах – нечищеные, стоптанные туфли. Беспалов всегда требовал от солдат, чтобы их одежда выглядела безупречно, и вид сержанта, даже бывшего, покоробил его. Биденко это понял, ужал плечи и, продвинувшись бочком, остановился у дверного косяка. От Беспалова не ускользнула неловкость сержанта, и он, сделав жест рукой, пригласил:

– Проходите, садитесь.

Он всегда был с солдатами на «вы», не отступил от этого правила и сейчас. Биденко так же, бочком, сделал несколько шагов, осторожно сел на краешек стула.

– Вы на меня так смотрите, словно не узнаете, – сказал Беспалов. – Я сильно изменился?

– Изменился я, – ответил Биденко. – А вы, товарищ лейтенант, каким были, таким и остались.

– Капитан, – поправил его Беспалов.

– Извините, товарищ капитан, – сказал Биденко.

– Как вы тогда, после ранения?

– Отправили в Ташкент, отлежался там в госпитале, после этого вернулся домой. Сейчас, как видите, в полном порядке. А вы?

– А я только из госпиталя.

– Да вы что? – удивился Биденко. – Где это вас?

– У нас стреляют в одном месте, – ответил Беспалов. – Там и зацепило.

– И здорово зацепило?

– Если живой и говорю с вами, значит, не так здорово, – попытался пошутить Беспалов. Нищенский вид Биденко очень расстроил его, и он не хотел говорить о плохом. – Лучше скажите, как вы тут живете? Как устроены?

Биденко опустил голову, положил руки на колени, пошевелил пальцами, потом поднял глаза.

– Живем так, как нам позволяют. – И снова опустил голову.

– Работаете где-нибудь?

– Работаю, – тихо ответил Биденко.

– С кем-нибудь из наших ребят поддерживаете отношения?

– Сначала поддерживал, а сейчас нет. Все изменилось, каждый выживает, как может. Никогда не думал, что придем к этому.

– К чему? – спросил Беспалов.

– К тому, что пока мы защищали Родину, ее здесь разобрали по частям и прибрали к своим рукам другие люди. Такое ощущение, что живу в оккупированной стране.

– Кто же ее оккупировал?

– Разные. По форме носа и цвету волос не определишь. И наших среди них немало.

– Но если наши, какая же это оккупация?

– А они уже не наши. Они здесь только деньги заколачивают. Семьи у всех за кордоном. Дети на чужом языке в школах учатся.

– А у вас есть семья? – спросил Беспалов.

– Была. Теперь нету. Ушла от меня жена вместе с дочкой.

– Нерадостно все это, Максим. – Беспалов специально назвал сержанта по имени, видя, что тому в эту минуту особенно необходимо сочувствие.

– Какая уж тут радость, – согласился Биденко.

– А я вот рад, что увидел вас, – улыбнулся Беспалов. – Верите, нет, когда услышал ваш голос, сердце дрогнуло. Хотя мы и общались всего ничего, но вместе прожили целую жизнь. Разве не правда?

– Для меня это было лучшее время, – Биденко поудобнее уселся на стуле, расслабленно вытянул ноги. – Вот уж где действительно один за всех и все за одного. Я только теперь понял, как много это значит в жизни.

– Кто же нам мешает сейчас жить так? – Беспалов посмотрел в глаза сержанта, словно пытался прочитать в них ответ на свой вопрос.

– Все то же и мешает, – ответил Биденко, на лице которого уже не было той подавленности, с какой он появился на пороге. – Каждый стал жить сам по себе. У некоторых это получается, у абсолютного большинства – нет. Мы уже не народ, а, как теперь выражаются, только электорат.

– Неплохо бы всем нашим собраться и поговорить о жизни, – сказал Беспалов. – Может быть, что-нибудь придумаем.

Биденко не ответил. Посмотрел на Беспалова, на свои ладони, лежащие на коленях, снова пошевелил пальцами, потом сказал:

– Не знаю, кого и позвать. Есть у меня двое афганцев, тоже из диверсантов. Они вместе с нами служили, только в другой части. Да еще один парень, совсем молодой. Месяц назад с Кавказа вернулся. Мыкается по городу, работу найти не может.

– Что за парень?

– Глебов.

– Глебов, говорите? – Беспалов даже вздрогнул, услышав эту фамилию. – А как его зовут?

– Денисом. Вы что, его знаете?

– Был у меня в группе сержант Денис Глебов. Последний раз видел, как он отстреливался, когда банда на него шла. Но что с ним стало, не знаю. Меня там ранило.

– Денис действительно сержант. Может быть, это он и есть?

– Вот что, – сказал Беспалов. – Завтра в девятнадцать ноль-ноль собираемся здесь. Не у меня в номере, а в ресторане. Ужин заказываю я. Форма одежды парадная. Галстук у вас найдется?

– Для вас, что ли?

– Мой галстук всегда при мне, – сказал Беспалов. – Я вас имею в виду.

– Я, товарищ капитан, никогда галстуки не носил.

– Завтра наденете. Всем быть при галстуках. И чтобы туфли были начищены. Так и скажи ребятам.

– Слушаюсь, товарищ капитан.

Биденко встал, Беспалов не стал удерживать его. Открыл дверь, выглянул в коридор. Там никого не было.

– Идите, – сказал Беспалов и на прощание пожал руку сержанту.

На следующий день без четверти семь Беспалов спустился в ресторан, сел к тому же столику, за которым сидел вчера, и попросил официанта принести еще один прибор. Едва официант успел разложить вилки, в зале появился Биденко и с ним еще трое прилично одетых парней. Беспалов сразу же узнал среди них Глебова. Тот двинулся к нему, раскинув руки и улыбаясь во все лицо.

– Товарищ капитан, – чуть ли не закричал Глебов, – вы не поверите, как я рад, что снова вижу вас. Я ведь думал, что вас уже нету. Честное слово. Там ведь такое было!

– Я хоть и не этот… – Беспалов не стал произносить уже почти сорвавшееся с языка слово, – но тоже вечный.

Они обнялись, Беспалов посадил Глебова слева от себя. Справа сел Биденко. Двое незнакомых ему ребят сели напротив. Глебов начал пересказывать им подробности последнего боя, в котором, как ему показалось, Беспалов был смертельно ранен. Сам Глебов вместе с подоспевшим подкреплением погнался за вайнахами в селение, а когда вернулся в свою часть, капитана уже не было. Сказали, что отправили вертушкой в госпиталь, но рана так тяжела, что вряд ли выживет.

– Как вы? – спросил Глебов, разглядывая Беспалова сияющими глазами.

– Уже в порядке. Правда, еще не совсем в полном. Тросточку только вчера оставил. Но на ногах. А это главное.

– А Илюхина убило, – горестно вздохнул Глебов. – Помните лейтенанта, которому вы хотели отдать овечку?

– Как же не помню? Конечно, помню, – ответил Беспалов, и на его лицо сразу легла тяжелая тень.

– И овечка убежала, – добавил Глебов. – Шашлыка так и не попробовал.

– Да… Илюхина жалко, хороший был парень, честный, – сказал Беспалов, опустив глаза и покачав головой. – Многих жалко… – Он поднял голову, обвел всех взглядом и уже совсем другим тоном произнес: – А шашлык мы сейчас закажем.

К столику подошел официант. Беспалов попросил его подождать и протянул ребятам меню. Но они выбирать не стали.

– Что себе закажете, то и нам, – сказал Биденко. – Мы все съедим.

Шашлыка не было. Беспалов заказал бифштекс, салат, малосольную семгу.

– Всем то же самое, – сказал он официанту. – И бутылку водки, конечно.

Официант кивнул и ушел. Беспалов повернулся к незнакомым парням, которых привел с собой Биденко. Он трудно сходился даже с теми, с кем часто сталкивался по серьезным казенным делам. Незнакомцы же всегда вызывали у него определенную настороженность. Сейчас он хотел понять, что они собой представляют. В Афганистане или на Кавказе понять человека можно по одному поступку в критической ситуации. Там такие ситуации возникают почти каждый день. А в мирной жизни все по-другому. Солдатское братство здесь многие меняют на другие ценности. Парни были оба русоголовыми, не обиженными здоровьем и, по всему видать, приветливыми. Ни тот ни другой не проявили застенчивости, сели за стол, будто уже тысячу раз собирались этой компанией.

– Разрешите представиться, – сказал Беспалов, глядя на того, что был в светлой рубашке и модном крапчатом галстуке. – Капитан Беспалов. Командир спецподразделения в Кандагаре и Шали. Месяц назад демобилизован. На сегодняшний день безработный.

– Андрей Елагин, – ответил парень и слегка кивнул головой. – Боец спецподразделения в Герате, Баглане, в Кандагаре тоже был. На сегодняшний день безработный.

– Никита Ушаков, – отрапортовал второй. – Боец спецподразделения. Был в тех же местах, что и Андрей. На сегодняшний день безработный.

Званий своих они не называли, и это не понравилось Беспалову. «Или хитрят чего-то, или слишком умные, – подумал он. – Но, если ребят пригласил Биденко, должны быть надежными. Он кого попало, не позовет».

Официант принес выпивку и закуску. Беспалов налил водку в рюмки, поднял свою и сказал:

– Первый тост всегда пью за тех, кого нет с нами. За то, что не дожили, не долюбили и никто этого не сможет сделать за них. У каждого из нас есть, кого вспомнить, с кем бы хотелось вот так посидеть, поговорить, выпить.

Он опрокинул водку в рот, зажмурился и поставил пустую рюмку на стол. Все выпили вслед за ним. В углу зала за теми же сдвинутыми столами, что и накануне, появилась вчерашняя компания. Там снова начался шумный разговор, забегали с подносами в руках официанты. Беспалов повернулся в ту сторону.

– Скоро у них большой день, – сказал Андрей Елагин и поправил свой модный галстук.

– Что за день? – спросил Беспалов.

– Это же хозяева нашей жизни. Весь город в их руках и эта гостиница тоже.

– А что они собираются праздновать?

– Сразу два события – футбольный матч и бега на ипподроме. – Елагин бросил сердитый взгляд в угол и отвернулся. Потом поднял глаза на Беспалова и сказал: – Никогда не думал, что у нас столько азартных людей. На футболе и бегах делаются гигантские ставки. Тотализатор принадлежит им, – он кивнул в угол, откуда раздавался гул голосов. – Выигрыш составляет мизер. Остальное забирают они. Я бы многое отдал, чтобы подержать в руках их гешефт.

– А еще что им принадлежит, кроме тотализатора? – спросил Беспалов.

– Гостиницы. Рынки. Розничная торговля. Банки. И, конечно, пресса.

– Мясом торгуют тоже они? – Беспалов сразу вспомнил Миронова, у которого во дворе сжигали живую свинью.

– Конечно, они, а кто же? – сказал молчавший до этого Биденко.

– Большевиков бы на них, – сказал Глебов. – Они бы вмиг экспроприировали все, нажитое нечестно.

– А ты знаешь хоть одного нашего богатого, который что-то нажил честно? – спросил Биденко.

Между ребятами разгорался спор, но Беспалов в него не вмешивался. Он думал о том, что все, сидящие сейчас с ним за одним столом, прошли огонь и воду, не раз заглядывали смерти в глаза, защищая Родину, которую до сих пор считают своей. А те, кто шумит в полутемном углу зала, в это время прибирали к рукам все, что когда-то принадлежало народу, да и сам народ тоже. Пока одни проливали кровь, хозяевами жизни становились другие. Они сделали на этой крови свои состояния. У него была стойкая неприязнь к таким людям. А после того, как узнал о смерти Нади, она еще более усилилась. Беспалов, качнувшись, прогнал невеселые размышления и вдруг увидел, что все ребята, враз замолчав, напряженно уставились на него. Неожиданно для самого себя он спросил:

– У вас есть какое-то предложение?

– Предложение одно, товарищ капитан, – сказал Биденко. – Провести экспроприацию.

– Вам это пришло в голову только сейчас? – Беспалов в недоумении посмотрел на сержанта.

– Мы и раньше об этом думали. А когда встретили Глебова, он нам сказал: был бы с нами капитан Беспалов, он бы все это мигом организовал.

– Вы хоть понимаете, что это такое? – спросил Беспалов. – Они – власть. У них охрана, в которой служат профессионалы, прошедшие школу спецназа. Милиция, прокуратура – тоже их. А мы кто такие?

– Мы тоже профессионалы, – сказал Елагин.

Фраза эта была произнесена так просто и так естественно, что Беспалов понял: ребята уже давно готовятся к экспроприации. Непонятно было только одно – зачем он понадобился им? И Беспалов откровенно спросил:

– А я здесь при чем?

– Вы же знаете, что любую операцию разрабатывает оперативный отдел, – сказал Биденко. – В нем собираются лучшие головы. Если их нет, операция будет провалена. Нам вашей головы не хватает, товарищ капитан.

– Моя голова и мне нужна, – ответил Беспалов.

Он попросил Биденко об этой встрече для того, чтобы вместе с бывшими сослуживцами подумать о том, как легче пережить лихолетье. Может быть, организовать небольшую транспортную контору, которая могла бы перевозить грузы в соседние города. Может быть, создать частное детективное агентство. Может быть, что-то еще, что не даст пропасть с голоду. А у них уже давно вызрела совершенно другая идея.

После того как Беспалов узнал о смерти Нади, у него возникло одно желание – отомстить убийцам. Оно заслонило все остальное. Это желание не прошло и сейчас, но теперь оно сразу показалось частным. С такими ребятами можно не только отомстить, но и совершить много других дел.

– Кем вы были до армии, Биденко? – спросил Беспалов.

– Оболтусом, товарищ капитан. Два года учился в политехе, сдуру бросил. Вот и загремел в армию.

– Теперь жалеете об этом?

– О том, что прошло, жалеть поздно, – сказал Биденко. – Надо думать о том, как жить дальше.

– У меня, сержант, одно дело, которое, как заноза, сидит в сердце, – сказал Беспалов, нахмурившись. – В Катайске два подонка в прошлом году изнасиловали и убили девушку. Одному дали шесть, другому семь лет. Я думаю, что это несправедливо.

– Я что-то слышал об этом, – тут же откликнулся Елагин. – Как раз после них в тот же день судили наших. Они, по-моему, до сих пор сидят в одной колонии. Вы не помните их фамилий?

– Анваров и Кравчук. А за что судили ваших? – спросил Беспалов.

– Потребовали от некоторых господ учтивого к себе отношения, а те их не поняли. Пришлось вразумлять. Потом был суд. Прокурор оказался на редкость несправедливым, судья его поддержал. И тоже дал одному шесть, а другому семь лет. Слово справедливость, товарищ капитан, из нашего официального лексикона вычеркнуто надолго.

Беспалов понял, что друзей Елагина осудили за драку. Причем и за нее, и за двойное изнасилование с убийством дали одни и те же сроки.

– Без справедливости человеческое существование теряет смысл, – заметил Беспалов. – Как только исчезает справедливость, начинается смута. Сначала в душах людей, потом во всем государстве.

– Я свяжусь с нашими ребятами, – сказал Елагин. – Они все выяснят, и, даю вам слово, справедливость будет восстановлена.

Мгновенная сообразительность Елагина понравилась Беспалову. Тот сразу понял, что речь идет не просто о девушке, а об очень близком человеке, против которого совершено преступление. Такое нельзя прощать. Любая банда должна понять, что посягать на кого-либо из сплоченной группы людей, прошедших две войны, чрезвычайно опасно. А совершить убийство их близкого – опасно смертельно. Возмездие последует неотвратимо и незамедлительно.

Сидя за столом, Беспалов вдруг ощутил ту атмосферу понимания, дружбы и товарищества, которая окружала его только в армии, когда он находился среди своих солдат. Сейчас они смотрели на него и ждали ответа. Беспалов не мог дать его мгновенно, ему требовалось время на раздумье. Он еще раз бросил взгляд в угол зала и спросил:

– Что это за люди?

Елагин неторопливо скосил глаза и, немного помедлив, ответил:

– Тот, что сидит спиной к нам, Мусса Джабраилов. Он у них главный. Точно знаю, что прибыл с Кавказа, но откуда конкретно, не выяснял. Справа – Гриша Хавкин, председатель правления их банка. Рядом с ним – Семен Лобков, начальник службы безопасности. Между прочим, бывшая шишка в областном управлении МВД. Остальные – сошки поменьше, но у каждого своя роль. Команда сплоченная и на редкость жестокая.

Беспалову снова понравились суждения Елагина. Он давал точную характеристику каждому и реально оценивал соперника.

– Такие вещи не решаются спонтанно, – произнес Беспалов, помедлив. – Вы задали вопрос, я должен на него ответить. Мне нужно время, чтобы подумать.

– Вам надо съезжать из гостиницы, – Елагин произнес это таким тоном, словно Беспалов уже все решил. – Она принадлежит им, здесь у них все под контролем. В том числе – девки.

– Девки меня не интересуют, – сказал Беспалов.

– У меня есть один адрес, товарищ капитан, – хитровато улыбнулся Глебов. – Двухкомнатная квартира с мебелью. И совсем недорогая. Хозяева на три месяца уехали за границу. Вы с ними даже не увидитесь.

– А сейчас кто в ней живет? – спросил Беспалов.

– Я, – ответил Глебов. – Но вы не беспокойтесь, у меня есть еще одна квартира, даже с хозяйкой. Я безо всяких проблем могу перекантоваться в ней.

Беспалов понял, что боевая группа уже создана, задание получено, теперь все смотрят только на него. Но ответа на вопросительные взгляды товарищей по оружию у него не было.

6

Утром он переехал на квартиру, которую предложил Глебов. Она оказалась в новом доме, предназначенном совсем не для бедных. В каждом подъезде стоял домофон, на просторных лестничных площадках располагалось всего по две квартиры. Беспалова удивила чистота у дома и в подъезде. Остальной город выглядел совсем по-другому.

Закрыв за собой дверь, он обошел квартиру, заглянул в туалет и ванную и, подняв глаза на Глебова, спросил:

– Кто доверил вам это жилье?

– Добрые люди, – ответил Глебов. – Я с ними быстро схожусь. Уехали надолго, а за квартиру боятся. Вот и оставили посторожить. Я, товарищ капитан, вызываю доверие у многих людей с первого взгляда.

Беспалов невольно улыбнулся. Знали бы добрые люди о том, что задумал Глебов, может быть, и не отнеслись к нему так доверчиво. Квартира как нельзя лучше подходила для подготовки операции. Подъезд почти всегда пуст, его жильцы не будут знать о том, кто придет к Беспалову. Дверь подъезда открывается по сигналу домофона, а звонить будут только ему.

– Если вас здесь все устраивает, – сказал Глебов, – я пойду. Когда мы встретимся?

– Завтра в девятнадцать ноль-ноль. Мне надо осмотреться и в квартире, и в городе. Связь с ребятами у вас есть?

– Конечно. – Глебов козырнул и вышел.

Беспалов остался один. Он подошел к окну, чуть отодвинув штору, посмотрел во двор, но Глебова не увидел. Тот прошел вдоль стены дома и вышел в калитку. «Значит, жильцы не видят и тех, кто приходит в дом», – невольно подумал Беспалов и еще раз отметил предусмотрительность Глебова. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь даже случайно увидел ребят, которые будут приходить к нему. Они, конечно, опытные и предпримут все меры предосторожности, но лишняя бдительность никогда не мешает.

Вещей у него почти не было. В сумке лежали две свежие рубашки, смена белья, да бритвенный прибор. Он поставил ее около дивана и сел, размышляя над тем, что делать дальше. Беспалов никогда не участвовал ни в одном ограблении. Воров и грабителей он ненавидел, считая, что с ними надо публично расправляться на месте преступления. Чтобы не было повадно другим. Теперь его самого втягивают в ограбление. Правда, ограбить предлагается не тех, кто еле-еле сводит концы с концами, а других грабителей, наживающихся на разорении страны и ее народа. Чтобы не мучила совесть, хитрые большевики в свое время придумали для таких операций даже специальный термин – «экспроприация». В переводе на простой язык – конфискация награбленного или, если хотите, восстановление справедливости.

Беспалов считал, что он хорошо знает своих бывших сослуживцев. И Биденко, и Глебов были не только честными, но и совестливыми. Заходя в кишлаки, которые приходилось занимать с оружием в руках, они никогда не брали ничего ни у чеченцев, ни у афганцев. Наоборот, делились с ними последним. Давали лекарства, оставляли галеты, тушенку и сгущенное молоко, хотя сами не всегда имели этого в достатке. «Почему же сейчас они хотят стать другими? – думал Беспалов. И сам же отвечал на свой вопрос: – Наверное, потому, что их делает такими сама жизнь. Защищая родину, они оказались выброшенными на улицу. Сегодня они никому не нужны. Они хотят справедливости».

Но становиться грабителем ему все равно не хотелось. Даже во имя справедливости. Не исключено, что такие сомнения мучили и самих ребят. Не зря же окончательное решение они оставили за ним.

Беспалову хотелось своими глазами посмотреть на городскую жизнь и, может быть, увидеть тех, кто управляет этой жизнью. Побывать на ипподроме и стадионе, зайти в банк, постараться заглянуть в его двор, обойти соседние улицы и переулки. Как говорят военные, сделать рекогносцировку. Но начать обход он решил с местного рынка, с торговли мясом. Случай в деревне не давал ему покоя.

Главный рынок находился в старой части города, состоявшей из деревянных одно – и двухэтажных домов, построенных еще в конце XIX и начале ХХ века. Их окружали высокие, посеревшие от времени деревянные заборы, за которыми находились ветхие дворовые постройки и отхожие места. В ежедневном быте горожан здесь ничего не изменилось за последние полтора века. Это резко контрастировало с тем, что Беспалов видел на Северном Кавказе. Там горцы жили в основном в добротных двухэтажных каменных особняках.

Рынок делился на две части. Главной из них было капитальное двухэтажное здание с высокими наружными ступенями, в котором торговали мясом. И окружавшие его со всех сторон палатки и лотки уличных торговцев. Совсем как на восточных базарах.

Беспалов появился здесь слишком рано, торговцы в палатках только раскладывали свой товар. Его в огромных ящиках на специальных тележках подвозили местные кули. Фигура одного из них показалась ему до боли знакомой.

– Максим! – не удержавшись, окликнул Беспалов.

Базарный грузчик оглянулся, и Беспалов, увидев его лицо, вздрогнул. Это был Биденко. Оба не ожидали встретиться именно здесь.

– Вы что тут делаете? – спросил Беспалов, хотя и без вопросов было ясно, чем занимается боевой сержант бывшей Советской армии.

– Вот этим и занимаюсь, – сказал Биденко, явно смутившись. – Другой работы в нашем городе я так и не нашел. Да ее и нету.

Беспалов вспомнил, как под огнем душманов тащил на себе сержанта с горы, как щелкали пули, ударяясь о камни, и Биденко просил бросить его и спасаться самому. Гимнастерка на спине Беспалова взмокла от крови, сочившейся из раны Биденко, и прилипала к коже, словно лейкопластырь. Кожа в этом месте нестерпимо чесалась, ему хотелось сбросить гимнастерку и досуха вытереть чесавшееся место, но он бежал, думая только о том, как бы не упасть и добраться до скалы. А, укрывшись за скалой и сделав Биденко противошоковый укол, он забыл и о гимнастерке, и о своей коже. Биденко был без единой кровинки в лице, его сухие почерневшие губы не шевелились, и Беспалову показалось, что сержант умер. Ему захотелось закричать от бессилия, но в это время Биденко открыл глаза и, с трудом разлепив губы, шепотом спросил:

– Где мы?..

Неужели сержанту нужно было пройти сквозь этот ад только для того, чтобы потом работать на базаре грузчиком? И вдруг он увидел, как из-за палаток вышел и направился вдоль торгового ряда упитанный, лоснящийся парень в черных, ниспадающих на лакированные туфли брюках. Его сопровождали два высоченных амбала. Биденко, тоже увидев его, съежился и, толкнув тележку, сказал:

– Извините, но мне пора.

– Кто это? – спросил Беспалов, хотя с первого взгляда узнал упитанного.

– Вахтанг Гусейнов, хозяин рынка, – ответил Биденко. – Вы что, его знаете?

– Видел однажды, – сказал Беспалов. – Он с дружками приезжал в деревню, где живет моя сестра.

– Лучше бы его не видеть, – произнес Биденко.

– А у меня такое предчувствие, что я ним еще встречусь, – сказал Беспалов. – Чего он здесь ходит?

– Очевидно, кто-то не поделился с ним выручкой.

– Все товары принадлежат ему? – спросил Беспалов.

– Товары принадлежат челнокам. Он их крышует и берет за это деньги.

– А его кто крышует?

– Милиция.

– Теперь все понятно, – сказал Беспалов. – Занимайтесь своими делами. Я пришел сюда посмотреть на местную жизнь. Надо же знать, чем живет народ. За войну совсем отвык от этого.

Биденко, развернув тележку, торопливо покатил ее дальше, а Беспалов осторожно направился за Гусейновым. Торговцы и грузчики подобострастно расступались перед ним, освобождая дорогу. В их безропотной услужливости было что-то рабское, невольно задевающее душу. В советских букварях первой фразой, которую учились писать дети, было: «Мы не рабы, рабы не мы». А здесь вдруг все сразу, забыв, кем были еще совсем недавно, потеряли человеческое достоинство. Причиной всему, конечно, страх. Неужели они боятся телохранителей Гусейнова, кстати сказать, наверняка русских парней, может быть, даже тоже побывавших в Афганистане и на Кавказе? Но, скорее всего, страшны были не телохранители, а само положение торговцев. Выгони их с рынка, – и им останется просить милостыню или помирать с голода. Никакой другой работы в городе нет.

Гусейнов шел, высоко подняв голову, а встречавшиеся ему на пути торговцы кланялись и сгибали спины. Словно подставляли их под щелкающий над ними кнут. Большинства из них он не удостаивал даже взглядом, в сторону некоторых бросал короткие реплики. Они вздрагивали, как от удара, и покорно кивали головой.

Спесь, которую открыто выказывал Гусейнов, была высокомерной, но она не задевала Беспалова. Он хорошо понимал, что Гусейнов не такая уж большая сошка в иерархии местных олигархов. Те, у кого больше денег, не ходят по базарам и не выколачивают мелкие неуплаченные долги. Не ездят по деревням за мясом. Они сидят в офисах или роскошных вилах и управляют созданной ими империей по спутниковой связи. К тому же Беспалов видел Гусейнова в другой ситуации. Он до сих пор помнил его испуганное лицо, когда толпа сельчан во главе с батюшкой подошла к дому Миронова, чтобы защитить того от бандитов. Те, кто держит других в страхе, сам хорошо знает, что такое страх. В этом Беспалов убедился еще на Кавказе.

Гусейнов вдруг остановился и посмотрел в сторону Беспалова. Что-то насторожило его в фигуре бывшего капитана. Может быть, он узнал в нем того самого человека с тросточкой в руках, который стоял около дома Миронова, когда на деревенской улице догорал его джип? Но теперь Беспалов был и в другой одежде, и без тросточки, его можно было перепутать с кем угодно. Беспалов спокойно посмотрел на Гусейнова, прошел мимо него и направился к высокой лестнице, ведущей в мясные ряды базара. Гусейнов долго смотрел ему вслед, Беспалов чувствовал это затылком и теперь уже отчетливо понимал: сгоревший джип он никогда не простит никому.

Мясные прилавки были завалены свежим мясом на любой вкус. Предлагались и вырезка, и свиная отбивная, и ромштекс. Торговали женщины, по виду все, как одна, русские. Беспалов спросил у некоторых из них, откуда мясо, но ни одна не могла назвать ни район, ни деревню. Они торговали чужим товаром, тем, который поставлял на рынок Гусейнов. Здесь он стоил в два-три раза дороже, чем в деревне. Крестьян нещадно обдирали, и они молча терпели это, потому что у них не было выбора. Рынок принадлежал Гусейнову, и мясо можно было продать только здесь. Лишь сейчас Беспалову стало понятно, почему с такой безнадегой говорил о своей жизни его свояк. А русских женщин нанимают торговками для того, чтобы простолюдин не понял, кому принадлежат рынки. Покупал мясо и думал, что берет его у своего собрата крестьянина.

Беспалов вышел из павильона и по широкой лестнице спустился вниз. На ипподром и стадион идти расхотелось, да там бы он все равно не увидел ничего. Он оглянулся и уткнулся взглядом в рекламный щит, на котором большими буквами было написано название банка «Доверие». Граждан города призывали хранить деньги только в нем. Беспалов прочитал название улицы, на которой находился банк, и направился туда. Это было всего в двух остановках автобуса.

Банк располагался в новом, специально построенном для этого здании. Увидев его, Беспалов сразу понял, что проникнуть в него будет чрезвычайно трудно. Здесь все наверняка оборудовано по последнему слову техники. И сигнализация, и система охраны, и, конечно, хранилище, где лежат и куда привозят деньги. Они поступают сюда непрерывным ручьем, стекаясь из касс магазинов, рынков, вкладов фирм, принадлежащих Джабраилову. Беспалов почему-то подумал, что с физическими лицами такой банк работать не должен. Слишком уж это хлопотно, да и навар от физических лиц мизерный. Большинство российских граждан по старинке доверяет «Сбербанку». Туда и несут свои денежки перешедшие от социализма к капитализму граждане, откладывая их кто на похороны, кто на черный день.

Беспалов решил понаблюдать за банком с противоположной стороны улицы. Ему не хотелось попадать в камеру видеонаблюдения, которая автоматически записывает всех людей, проходящих мимо здания. Но, к своему удивлению, никаких камер ни на стенах здания, ни у въезда во двор он не увидел. Двор банка, примыкавший к его торцевой части, был невелик, въезд в него закрывал автоматический шлагбаум, рядом с которым находилась будка охранника. Сквозь ее стекла можно было разглядеть его темную фигуру. Единственная камера наблюдения была установлена над высокими ступенями у парадного входа в банк.

Пройдя квартал, Беспалов перешел на другую сторону улицы и повернул обратно. Двор банка был маленьким, почти квадратным, огороженным высокой бетонной стеной. В нем у самой стены стояла золотистая «ниссан-мурано», принадлежащая, по всей видимости, главе банка Хавкину. Из двора в здание вела всего одна дверь. Все это отложилось в памяти Беспалова автоматически, он привык отмечать и запоминать мельчайшие детали во время разведывательных и диверсионных операций, которые ему много раз приходилось выполнять со своей группой во время службы в армии.

На стене над крыльцом банка висело большое табло с обозначением курса иностранных валют. Не было бы его, Беспалов прошел бы мимо. Но, увидев табло, он уверенно поднялся по ступенькам и открыл массивную дверь. За порогом находилась небольшая конторка, в которой сидел охранник. Молча пройдя мимо него, Беспалов оказался в довольно просторном вестибюле, где располагались две кассы. Кассиры сидели за толстой пуленепробиваемой стеклянной стеной. Напротив них висело такое же табло, что и снаружи, только меньших размеров. Беспалов остановился около него, делая вид, что изучает курсы валют. Краем глаза он видел, что охранник внимательно следит за ним.