Станислав Владимирович Далецкий
Жизнь в эпоху перемен. Книга первая
Именно таким существом являлся Дмитрий Пегов, изображавший из себя художника, будучи по натуре альфонсом, живущим материально за счёт женщин и совращая простодушных девушек ради удовлетворения своего необузданного сладострастия.
В воскресенье, Надя, после некоторых колебаний, возбуждённая будущим приобщением к искусству, пришла в мастерскую художника, который уже поджидал её и предупредительно открыл дверь, как бы нечаянно столкнувшись на пороге. Приняв деловой вид, он предложил Наде снова переодеться в гречанку и, посадив её на стул против света, приспустил ей тунику слева, слегка приоткрыв грудь. Она было поправила тунику, но опытный совратитель снова оголил ей немного грудь, говоря, что именно так гречанки носили свои одежды.
Надя сидела неподвижно, а художник пристально смотря ей в лицо, начал делать наброски углём на холсте, рассказывая девушке о греческом искусстве и его отличии от римской живописи.
Рассказ был интересен, Надя увлечённо слушала сентенции художника, а он подошёл к девушке поправить тунику, и внезапно поцеловал её прямо в губы. От неожиданности девушка отпрянула и влепила старому ловеласу звонкую пощёчину.
– Что вы себе позволяете, Дмитрий? – возмущённо воскликнула девушка, вскакивая и намереваясь уйти.
– Ах, Наденька, извините, не удержался, видя вашу красоту и свежесть, – чуть не на коленях просил он прощения, целуя девушке руки. – Поверьте, я прикоснулся к вам, как совершенному творению природы и вижу в вас настоящую богиню, а не простую девушку, – улещивал он Надежду, осторожно, но настойчиво возвращая её на прежнее место. – Уверяю вас, что больше такое не повторится.
Надя успокоилась таким обещанием, а художник продолжил делать наброски, рассказывая греческую легенду, как ваятель сотворил из мрамора скульптуру девушки, влюбился в собственное творение, и просил богов оживить скульптуру, а боги пошли ему навстречу, оживили девушку, и они потом жили долго и счастливо.
– Я вас, Наденька, ещё не написал, а уже влюбился с первого взгляда, как художник, и надеюсь сотворить шедевр, чтобы люди, видя мою картину, удивлялись вашему совершенству и красоте вашей, – бархатным голосом продолжал художник обряд обольщения. – Я одинокий человек, уже немолодой, но мне ещё не попадалась такая совершенная натура, и никогда не было такого вдохновения в творчестве. Вы – мой добрый ангел, – сказал он, заканчивая сеанс и предлагая Наде выпить чаю с печеньем и конфетами, что он приготовил заранее.
Девушка переоделась в свои одежды, с удовольствием попила чаю, слушая художника и жалея его одиночество, а он говорил и говорил, завлекая юную девичью душу в паутину слов из похвалы ей и её внешности.
Надя прекрасно знала о своей привлекательности, но такое мужское восхваление приятно щекотало её самолюбие, и ей уже исподволь хотелось как-то утешить художника и скрасить его одиночество – чего опытный обольститель и добивался.
В такой обстановке прошли ещё два сеанса, слова художника, как мёд, вливались в уши Надежды, а сам Дмитрий уже не казался ей старым и неприятным, а достойным женской жалости, и даже его бородка клинышком подчёркивала его одиночество, посвящённое лишь творчеству, где она оказалась главной участницей и вдохновительницей искусства.
На очередном сеансе Дмитрий, осторожно поправляя тунику на Надиной груди и, как бы нечаянно поглаживая оголённое плечо, воскликнул:
– Я понял, Наденька, что мне мешает уловить ваш образ: гречанки носили тунику прямо на тело, а на вас надеты всякие женские штучки, в которых я не разбираюсь, и они искажают вашу фигуру. Не облачитесь ли вы, как гречанка ради моего вдохновения, исключительно для искусства?
Надя, поколебавшись, ушла за занавеску и вышла в одной тунике, которая уже не прикрывала, а подчёркивала её наготу, прикрытую лишь куском материи.
Дмитрий восхищённо воскликнул: «Вот теперь вы настоящая богиня, и я смогу запечатлеть вашу красоту на холсте. Кстати, у меня сегодня именины, а я в одиночестве занимаюсь творчеством. Прошу вас, Наденька, скрасить моё одиночество, – и он быстро достал с полки бутылку вина, бокалы, фрукты, что купил загодя, и, поставив всё это на столик, придвинул его к дивану, приглашая Надю сесть рядом.
Она, уже привыкнув к совместным чаепитиям, послушно села на диван, художник разлил красное вино в бокалы и предложил осушить их до дна в честь его именин и удачного завершения дня работы над картиной.
Надя послушно выпила вина: в голове возникли неясные сладкие грёзы, а Дмитрий, продолжая говорить и говорить, осторожно положил её навзничь, нескромно целуя в грудь. Она откинула голову, ощутив на себе всю тяжесть мужчины и тихо говоря: «Что же вы делаете, это же нехорошо», попыталась привстать, но в этот момент острая боль пронзила девичье тело от ног до головы, словно расколов её надвое. Надя застонала, судорожно пытаясь вывернуться из мужских объятий, но крепкие руки Дмитрия умело удерживали её в беспомощном положении, и он обладал ею вновь и вновь, наслаждаясь девичьими стонами по утраченной невинности. Наконец, он вздрогнул, совершив последний толчок, и, издав вопль удовлетворения, рухнул рядом с девушкой, тяжело и часто дыша всей грудью.
Освобождённое тело девушки горело огнём от мужской ласки, и, поняв случившееся, Надя громко зарыдала, горькие слёзы катились из её прекрасных глаз, оплакивая непоправимое, а опытный соблазнитель, поглаживая потную бородку, хриплым от полученного удовольствия голосом успокаивал девушку пустыми и ненужными словами:
– Всё прекрасно, Надюша, – ласково журчал старый жуир, ты теперь навсегда моя. Мы будем вместе всегда: вот закончу картину, уедем в Петербург, там обвенчаемся и будем жить в любви и согласии. Так случилось, я потерял голову от твоей красоты и невинности, прости меня, но и ты отдалась по согласию, значит, любишь меня, только ещё не знаешь об этом. Подожди, всё успокоится, и ты ещё будешь благодарить меня за этот поступок, я сделаю из тебя настоящую и страстную женщину, – это лишь в первый раз больно и неприятно тебе, но дальше будет хорошо.
Он попытался снова овладеть девушкой, но Надя с негодованием отвергла его притязания. Тогда Дмитрий встал, переоделся перед Надей в халат, и девушка впервые увидела обнажённое мужское тело во всей его неприглядности, с поросшей рыжеватыми волосами грудью, и, снова ужаснувшись случившемуся, тихо зарыдала в подушку.
Художник налил вина в бокалы и, погладив Надю по голове, предложил ей выпить: – Давай выпьем за наш брак перед небесами, – сказал он. – В церкви проходит лишь обряд венчания, а браки, как говорится, совершаются на небесах, и такой небесный брак между нами совершился сейчас, и будет длиться вечно. Я научу тебя настоящей любви, и ты ещё будешь благодарна мне за эту любовь.
Надя успокоилась немного, нехотя выпила вина, которое и было причиной её падения, оделась, и, не прощаясь, вышла на улицу, успев вытереть слёзы.
– Приходи обязательно на сеанс, – успел лишь крикнуть ей вслед художник, любитель юных дев.
Надя медленно шла по уже знакомой улочке, и ей казалось, что все встречные знают о её падении по внешнему виду, который, наверное, сильно изменился. Но люди были заняты своими делами и не обращали внимания на юную особу, которая с печальным видом проходила мимо.
Надя прошла в парк, что был неподалёку от пансиона, и села на скамейку под липой. Была осень, деревья пожелтели листвой, но трава была зелена. Выглянувшее солнце заметно пригревало её лицо. Вспомнив о случившемся, она заметно покраснела от стыда, стараясь восстановить подробности, но ничего не вспоминалось, кроме боли в укромном местечке, тяжести мужского тела и чувств беспомощности и непоправимости, охвативших её в те короткие мгновения потери невинности. Успокоившись окончательно, она посмотрелась в зеркальце, ожидая увидеть изменения на своём лице, но из полированного стекла на неё глядело то же лицо, что и утром, когда она прихорашивалась, собираясь на сеанс к художнику, будь он проклят.
Повеселев от того, что внешне ничуть не изменилась, Надя спокойно пошла в пансион, где девушки из её комнаты готовились посетить синематограф и пригласили Надю с собой. Одной оставаться ей не хотелось, и она, вместе с другими семинаристками, пошла смотреть живые картинки, где муж внезапно возвращался домой, а жена прятала любовника в шкаф, и в итоге всё закончилось для жены благополучно, а у мужа выросли большие рога.
Неделя прошла быстро, но в воскресенье Надя не пошла на сеанс, ещё не решив, как ей быть дальше: забыть случившееся и этого мужчину, или продолжить отношения в этом браке, заключённом, по словам Дмитрия, на небесах.
Через день, когда Надя возвращалась сквозь парк в пансион одна с занятий, из-за дерева ей навстречу выскочил Дмитрий и, схватив Надю за руку, утянул за кусты акаций, что ограждали тропинку в парке.
– Наденька, милая, что же вы делаете со мной, – вставая на колени, торопливо говорил художник, оглядываясь по сторонам, не видит ли кто его неловкой позы. – Я весь исстрадался по вас, и работа над картиной стоит, я только и думаю о вас, желаю видеть вас всегда, и любить, любить, любить, – приговаривал он, целуя ей руки.
– Что вы, Дмитрий, встаньте: негоже, чтобы кто-то увидел нас и догадался о наших отношениях. Хорошо, я приду на сеанс, только вы больше не будете делать глупости со мной, и не тронете меня больше.
– Конечно, конечно, моя любовь, – быстро поднявшись с колен, проговорил художник, но давай, Надюша, зайдём ко мне прямо сейчас – я покажу тебе новый набросок с тебя, что я сделал по памяти, мы попьём чаю, и ты вернёшься в свой пансион, а в воскресенье будет наш очередной сеанс.
Немного подумав, Надя согласилась зайти на минутку в мастерскую, чтобы посмотреть новый рисунок художника. Дмитрий удовлетворённо повёл девушку знакомыми улицами к своей мансарде: он прекрасно знал, что если девушка согласилась вернуться на место своего падения, то она будет согласна и на всё остальное.
Так и случилось. Войдя в мансарду, Дмитрий помог Надежде снять пальто и ботинки, поставил самовар и показал ей свой рисунок. На нём была изображена обнажённая женщина с Надиным лицом, лежащая на знакомом диване. – Что же вы, Дима, меня так нарисовали, – засмущалась Надя, разглядывая обнажённую фигуру.
– Любовь моя, я же видел тебя всю, мы были близки, и уже нечего стесняться нам друг друга, – возбуждённо воскликнул Дмитрий, обнимая Надю за плечи и целуя, будто кусая, девушку в шею, губы и грудь. Не успела Надя опомниться, как снова оказалась на диване, в объятиях мужчины, к своему удивлению не испытывая никакого стыда.
В этот раз она не почувствовала боли, её ощущения были новыми, ранее неизвестными, и отчасти приятными, а действия её мужчины странны, но не постыдны, значит это и есть любовь между мужчиной и женщиной, которой она стала неделю назад. Надя почувствовала нарастание страсти у владевшего ею мужчины и восприняла как должное его судорожные объятия, закончившиеся стоном удовлетворения.
Художник сполз с девушки, тяжело дыша от полученного удовлетворения своей похоти, твёрдо зная, что эта девушка уже никуда от него не денется и ещё доставит ему многие удовольствия в будущем, когда он окончательно приучит её к плотским утехам.
Надя, ощутив себя свободной, укоризненно выговорила Дмитрию: «Ты, Димочка, пригласил меня посмотреть рисунок и попить чаю, а сам снова воспользовался слабостью девушки».
– Надюшенька, – поддержал шутливый тон художник, – опять не смог удержаться и высказал тебе мою мужскую любовь, ты же не обижаешься на меня за это?
– Чтобы любить девушку, надо сначала жениться на ней, – так говорит моя тётка.
– А мы сначала будем любить друг друга, чтобы потом пожениться. – Это называется свободная любовь, как пишут современные писатели в своих книгах, – возразил Дмитрий. – Закончишь свою семинарию, мы уедем из этого захолустья в Петербург и там поженимся, – это я тебе обещаю, моя любимая Наденька, – ласково закончил Дмитрий и поцеловал девушку в пунцовые губки и показавшийся из кофточки сосок груди. Надя смущённо оттолкнула его, встала и начала оправлять помятую и растерзанную одежду, чтобы в приличном виде вернуться в пансион.
Художник тем временем налил в чашки чаю из давно кипевшего самовара, поставил конфеты в вазочке и, подойдя к Наде сзади, поцеловал её в шею, щекоча бородкой и усиками, и сказал: «В следующий раз я раздену тебя полностью, чтобы была как на моём рисунке и одежда не мялась и не мешала любви».
В книгах пишут, что любовь – это когда есть духовная связь между мужчиной и женщиной, и только потом плотские чувства, а у тебя получается, что любовь – это когда вместе в постели и больше ничего, – обиделась Надя.
– Глупости это всё о духовной любви и пишут об этом больные люди, – возразил Дмитрий. – Меня тянет к тебе твоё лицо, твоё тело, хочется, чтобы ты полностью была моя, вот и вся любовь.
– Но меня к тебе не тянет, и всё, что случилось, это – твоя вина, а не моя любовь, – возразила Надя.
– Ничего, стерпится – слюбится, как говорят в народе. Достаточно того, что я тебе не противен, а дальше появится и любовь, – поучал художник девушку. – Давай попьём чай и поспешай в свой пансион, пока не хватились: ни к чему тебе разговоры о нас, и подружкам ничего не говори пока.
– Ладно, буду молчать, – пообещала Надя.
Они попили чаю, Надя оделась, Дмитрий поцеловал её в губы долгим поцелуем, и в этот раз его борода и усы уже не вызвали в ней брезгливости, а лишь приятно пощекотали лицо и шею.
В воскресенье Надя собралась на сеанс рисования, зная, что будет сеанс любви, как говорил Дмитрий.
– Куда это ты зачастила по выходным, – поинтересовалась девушка из их группы, встретив Надю в коридоре пансиона. – Даю уроки школьнику в купеческой семье: ему польза и мне практика и немного денег, – солгала Надя и направилась в мастерскую, где она потеряла невинность с пожилым мужчиной, ничего не получив взамен.
Художник уже ждал совращённую им девушку и основательно подготовился к сеансу любви: натопил печь-голландку, чтобы в мастерской было тепло, застелил диван простынею и ещё положил простынь поверх, чтобы укрываться, придвинул к дивану столик с вином и фруктами, а сам сидел в кресле с бокалом вина. Когда Надя вошла, он вскочил, обнял девушку прямо у двери и начал нетерпеливо и быстро раздевать её донага, как и обещал в прошлый раз. Эта заботливость была девушке приятна, и она позволяла мужчине делать всё, что он задумал.
Оставив на Наде лишь одну рубашку, Дмитрий усадил её на диван, налил вина в бокалы и торжественно произнёс: «Давай, Надюша, выпьем сладкого вина за сладкую любовь, которая есть и будет между нами». Надя выпила вина, щёки её раскраснелись, а Дмитрий стал нетерпеливо целовать её всю, сбросив рубашку и оставив девушку совершенно нагой.
Мужские ласки были нежны и приятны, и девушка ощутила необъяснимое удовольствие, когда Дмитрий толчком вошёл в неё, продолжая лёгкими движениями владеть ею и покрывая поцелуями груди, которые потяжелели и вздёрнулись вверх. Неизъяснимое удовольствие продолжало нарастать, объятия мужчины становились крепче, а его движения быстрее и вдруг, в самом сокровенном девичьем месте возникла сладко-щемящая судорога, которая начала быстро расширяться, охватывая всё тело и, достигнув нестерпимой сладостности, ударила в голову и рассыпалась фейерверком перед закрытыми глазами. Надя судорожно прижалась к мужчине всем телом, вскрикнула, застонала от познанного наслаждения и разом обмякла, одновременно с мужчиной, издавшим победный стон полного удовлетворения.
Потом любовники молча лежали рядом: Надя, ошеломлённая испытанными ею чувствами, а Дмитрий удовлетворённый пробудившейся в девушке страстью женщины.
– Ну, вот и ты полюбила меня, не так ли? – ласково спросил он Надю, бережно целуя её сосцы, которые набухли и казалось, что вот-вот из них брызнет молочко.
– Ты будешь страстной женщиной, коль на третий раз уже достигла оргазма – так называется женское чувство удовлетворения мужчиной, – тоном учителя говорил Дмитрий, продолжая ласкать грудь и бёдра девушки, всё ещё лежавшей в оцепенении от испытанных ею ощущений женской страсти и полной близости с мужчиной.
– Давно у меня не было такой страстной девушки, – продолжал художник и осёкся, поняв, что сказал лишнее. К счастью, Надя не слышала его последних слов, продолжая вспоминать испытанные чувства.
– Темпераментная ты, оказывается, Наденька, женщина, недаром говорят, что в тихом омуте черти сидят, да и я молодец, что сумел так быстро разбудить в тебе чувства, которые люди почему-то называют любовью. А по-моему, хочет мужчина близости с этой женщиной, а женщина хочет этого мужчину – вот и вся любовь. Причём взаимная. А нет желания – значит, нет и любви никакой: ни плотской, ни духовной, что пишут в книгах.
– Однако, пора вставать, Наденька, времени уже прошло много. Я, конечно, могу тебя полюбить ещё разок, но не хочу портить полноту чувств: мне надо часа два-три отдыха, чтобы сделать как в этот раз, да и женщине вредны частые ощущения – тоже чувства притупляются. Вот в прошлый раз, Наденька, тебе было приятно, но не больше, я это чувствовал, а сегодня у тебя случилась полнота чувств. Так что лучше: три раза, как в прошлый раз или один раз, как сегодня? – спросил Дмитрий, надевая халат.
– Конечно, как сегодня, – покраснев от удовольствия, ответила Надя.
– Вот и я так думаю и так делаю: лучше меньше, но лучше, потому и будем встречаться, как и прежде, один раз в неделю – так и внимания к нам будет меньше, и вдвоём будет хорошо от каждой встречи, как сегодня. Когда переедем в Петербург и будем жить вместе, тогда можно будет делать это не по расписанию, а по желанию нашему, – успокоил он Надю очередным обещанием будущего семейного счастья.
Любовники попили чаю, Надя отправилась в пансион, а Дмитрий остался поработать в мастерской над образом Наденьки в греческой тунике, который он много раз уже начинал писать, но задуманное полотно не получалось, ввиду отсутствия таланта.
XIХ
Девушка Надя – будущая учительница, и, как она полагала, будущая жена талантливого художника, потеряв невинность в объятиях опытного совратителя, беззаботно предалась запретной любви со всей страстностью, свойственной темпераментным женщинам, ощутившим сладостное чувство мужского обладания.
Взгляд Нади стал туманным, тело налилось ожиданием исполнения интимных желаний, груди отяжелели и набухли, так что пришлось купить новые лифчики большего размера. На занятиях девушка была рассеяна, что сказалось на её учёбе, и она уже неоднократно получала замечания менторов, что ей не хватает прилежания и трудолюбия. Классная дама, заметив, что ученицу как будто подменили, пообещала написать тёте о плохой успеваемости племянницы.
Почувствовав угрозу своим свиданиям, Надя вернулась к усердию в занятиях, нетерпеливо ожидая дня свиданий. Проснувшись утрами в воскресенье, она была весела радостным нетерпением чувств и собиралась на свидание, говоря, что идёт давать уроки купеческому сынку, приветливо общалась с курсистками по пансиону, вызывая у них некоторые подозрения.
Соседка по комнате, девушка Таня, сказала подруге, что она стала стонать и вскрикивать во сне, бормоча непонятные слова, и однажды воскликнула отчётливо: «Ещё, хочу ещё!»
Надя покраснела и отшутилась, что, видимо, это про конфеты, до которых она большой охотник, как известно подругам.
Выходя из пансиона на свидание, она осторожно оглядывалась – не следят ли за ней подруги – так учил её Дмитрий, чтобы их связь не раскрылась раньше времени, когда они объявят о помолвке.
Уже полгода Надя находилась в любовной связи с художником, но острота чувств, умело разогреваемых опытным мужчиной, не покидала девушку, а лишь усиливалась.
Наступила весна, потекли и исчезли вешние воды, на деревьях распустились молодые светло-зелёные листочки, по обочинам дорог пробилась зелень травы, во дворах домов дурным криком пели петухи, щебетали воробьи на крышах, а Надя спешила знакомой и родной уже дорогой в мансарду на очередной сеанс любви, как называл их встречи Дмитрий.
Отворив дверь своим ключом, что ей дал любовник: на всякий случай, если он задержится где-то делами, Надя вбежала в мастерскую. Дмитрий был на месте и всё подготовил к встрече: диван застелен, вино налито, в комнате тепло от печи, самовар в углу посапывает паром. Надя поцеловала Дмитрия и, не мешкая, стала поспешно раздеваться, пока не оказалась совсем нагой.
Дмитрий приучил её не стесняться наготы, говоря, что женское тело прекрасно и совершенно, и потому художники рисуют женщин обнажёнными. Раздевалась она, как всегда, не за занавеской, а под пристальным взглядом Дмитрия, который уже сбросил халат и лежал на диване, едва прикрывшись простынёй.
– Повтори-ка, Надюша, несколько поз греческих богинь, что я показывал тебе ранее – эти позы помогают мне понять всю прелесть женского тела, чтобы потом писать картины.
Надя непринуждённо изогнулась в одну и другую стороны, чуть присела в пол-оборота, и показала ещё несколько фигур, как и учил её любовник. За истекшее время их близости художник развратил её окончательно, убеждая, что нет никаких запретов в отношениях между мужчиной и женщиной, и всё, что доставляет удовольствие, можно и нужно совершать.
Закончив с позами гречанок, Надя прилегла на диван рядом с Дмитрием, они выпили по бокалу вина, поцеловались и продолжили любовные игры. Изобразив рычание пантеры, девушка отбросила простыню с обнажённого мужчины и, ласково урча, легла рядом, прижавшись всем телом, и бережно лаская, и целуя упругую мужскую плоть, от чего Дмитрий удовлетворённо прикрыл глаза.
– А где тут мой сладенький человечек? – хрипловатым от нарастающего желания голосом ворковала девушка, сжимая мужскую плоть, – почему он не идёт в гости к своей подружке, она давно соскучилась и ждёт его, – продолжала Надя, прижавшись шелковистым пушком девичьего лона к мужскому телу. Старый ловелас перехватил инициативу и начал ответно целовать и ласкать девичье тело во все укромные и заповедные места. От такой ласки девушка расслабилась, и мужчина овладел ею, пристально глядя в глаза, в которых вспыхнули огоньки желания. После нескольких движений, желания любовников стали нарастать до нестерпимой сладости, глаза девушки постепенно затуманились, и она застонала, забилась всем телом, кусая мужчину в плечо, и издав крик полного удовлетворения, содрогнулась несколько раз, судорожно сжала мужчину в объятиях рук и ног, и затихла в полной прострации чувств.
Опытный любовник, сумев сохранить желание и мужскую силу, продолжил сеанс любви, лёгкими движениями побуждая расслабленную девушку принимать любовные позы древних гречанок и овладевая девушкой не только на диване, но и в кресле, у стола и опершись в стенку. Надя охотно выполняла все фантазии своего учителя любви, получая дополнительно женское удовлетворение.
Несколько раз прежде Дмитрию удавалось вновь доводить девушку до интимного фейерверка чувств, но сегодня он, не сумев сдержать своё желание, с победным криком закончил любовное занятие и неподвижно замер рядом с девушкой, тяжело дыша и вытирая простынёй потную бородку.
Любовники полежали в сладкой истоме около часа, потом чувство реальности вернулось, и, надев халат, художник вновь разжёг самовар, дождался кипятка, заварил чай, разлил его по чашкам и поднёс его своей воспитаннице, которая продолжала неподвижно лежать в том положении, в котором он её оставил после интимных упражнений.
– Попей чайку, Надюша, взбодрись, и пора уходить, чтобы в пансионе тебя не хватились, – заботливо хлопотал Дмитрий около девушки.
– Знаешь, Димчик, – так девушка называла своего растлителя в интимные минуты, – мне надоело прятаться и осторожничать, чтобы скрывать наши отношения. Почему бы нам не жить вместе в твоей пустой квартире, где ты одинок, с твоих слов. Можешь представить меня своим знакомым своей невестой или даже племянницей, приехавшей на учёбу: по возрасту я как раз гожусь тебе в племянницы. Что ты скажешь?
– Скажу, что это невозможно: такое открытое сожительство без венчания осудить всё городское общество, и у меня не будет заказов на портреты, а в племянницу никто не поверит, если в доме не будет ещё какой-нибудь родственной женщины. Кстати, я подумываю снять тебе отдельную комнату, чтобы ты смогла уйти из пансиона: твоим подружкам-сударушкам будет сложнее следить за тобой, да и я смогу иногда заходить вечерком, – ты же давно хочешь встречаться чаще, – отвечал художник, поглаживая пушок девичьего лона.
– Да ну тебя, – рассердилась Надя. – Всё обещаешь, да обещаешь, но ничего не делаешь для меня. Скоро в офицерском собрании будет бал в честь дня рождения государя-батюшки, Николая Второго, давай сходим туда вместе: нас, красивых семинаристок, уже пригласили, но мне хотелось бы с тобой, правда, у меня нет нарядного платья, а в семинарской форме на такие балы не ходят. Девушки любят развлечения не только в кровати, – топнула босой ногой Надя так, что колыхнулись обнажённые груди.
– Ладно, ладно, успокойся, милая, квартиру я сниму на следующей неделе – обещаю. И на бал сходим. Платье я тебе нарядное достану, но на балу мы будем держаться отдельно, может разок-другой повальсируем, – это моё условие.
– Вот и славно, вот и славно – захлопала девушка в ладоши, но смотри не подведи: я тогда перестану доверять тебе себя и свою подружку, которую ты поглаживаешь, – отдёрнула Надя руку художника с заветного места.
Договорившись, любовники оделись, попили чаю на дорожку и Надя вышла из мансарды, направляясь к своему пансиону, а Дмитрий вышел чуть погодя и в другую сторону, направляясь к своей квартире.
Через неделю Надежда пришла, как всегда, в мансарду, Дмитрий был уже там и победно показал ей ключи: – Комнату я тебе снял, можно сходить и посмотреть прямо сейчас, но лучше после сеанса любви, чтобы не возвращаться сюда.
Надя согласилась, и сеанс любви прошёл с прежней страстью, с любовными играми и к взаимному удовлетворению. Закончив с любовью, Надя заторопилась посмотреть квартиру: ей не терпелось увидеть это жилище, где она впервые в жизни будет жить отдельно и чувствовать себя хозяйкой. Быстро попив чаю, они отправились в путь, договорившись, что Дмитрий будет идти впереди, а Надя, несколько отстав, последует за ним и войдёт в дом немного погодя, если не встретит любопытных глаз.
Всё прошло, как задумано, и несколько минут спустя Надя уже стояла на пороге своего нового жилища, которое оказалось довольно большой комнатой в пристройке к дому, но с отдельным входом через сени со двора. Из комнаты был выход в закуток, служивший кухней, где на столе стоял самовар, шкафчик висел на одной стене, у входа висел рукомойник, и эта кухонька отгораживалась занавеской от основной комнаты. Ещё в закутке стояла печь-плита для обогрева, а на плите было несколько чугунков и сковорода.
– А почему здесь стоят две кровати, к тому же узкие, – удивлённо спросила девушка, разглядывая непритязательную обстановку комнаты из двух кроватей вдоль стен, стола со стульями и платяного шкафа.
– Понимаешь, Надюша, – объяснил Дмитрий, – здесь раньше жили две ваши семинаристки, которые, окончив курс, уже съехали, и я вовремя успел снять эту комнату за небольшую плату: ты не знаешь, как трудно снять жильё с отдельным входом, чтобы не встречаться с другими жильцами. Поживёшь до осени одна, а потом, если захочешь, возьмёшь сюда подружку из семинарии – если она у тебя есть. Я по себе знаю, что жить в одиночестве скучно, – добавил любовник. – Ну и я, конечно, иногда смогу навещать тебя по вечерам. Если ты согласна, то можешь в любой день перенести свои вещи, плату за месяц вперёд я уже внёс, постельное бельё я куплю и занесу сюда.
Надя постояла в задумчивости и согласилась: комната не весть какая, но отдельная и вдали от пансиона, где девушки уже давно смотрят на неё с подозрением в обмане насчёт воскресных занятий со школьником.
– Хорошо, завтра после занятий и перенесу сюда вещи, а ты, дорогой, принеси бельё, полотенца и ещё какие-нибудь принадлежности, могущие понадобиться и мне и тебе при наших встречах и чаепитиях.
Дмитрий отдал Наде второй ключ от входной двери, они вышли из квартиры, Надя заперла дверь собственным ключом, и они разошлись в разные стороны, уговорившись встретиться в мастерской, как обычно, в воскресенье.
На следующий день после занятий Надя предупредила старшую даму пансиона, что съезжает на квартиру. Дама неодобрительно покачала головой и предупредила об опасности для девушки жить одной. – Вы, Надя, наверное, не знаете, что два года назад одна семинаристка тоже съехала с пансиона на квартиру, здесь, неподалёку, так уже через полгода её совратил какой-то хлыщ, она оказалась беременной и её исключили из семинарии: распутные девушки не могут быть учителями.
– Нет, нет, я съезжаю на квартиру, чтобы давать домашние уроки на выпускном курсе: немного заработать и попрактиковаться в учительстве. У меня же родителей нет, а тётя говорит, что устала платить за моё обучение, – покраснев от услышанного, ответила Надя.
– Ладно, если задумаете вернуться, то место ваше я сохраню до осени, подобрела старшая дама, и Надя пошла собирать свои нехитрые пожитки, объяснив подругам то же, что сказала даме.
Похоже, девушки ей не поверили и предложили помочь перенести вещи, но Надя отказалась, сославшись, что ноша не тяжёлая, и она обязательно пригласит подружек попить чай с конфетами и пряниками, лишь только устроится и обзаведётся всем необходимым.
Взяв фибровый чемодан и картонку с женским бельём, Надя прошла до своей новой квартиры, открыла дверь собственным ключом и вошла хозяйкой в свою квартиру. На кровати лежали стопки постельного белья и лежало нарядное платье с запиской: «Это тебе, дорогая, для бала в офицерском собрании».
Девушка, бросив вещи, тотчас примерила платье, которое оказалось впору, и, поглядевшись в зеркало, вставленное в дверцу платяного шкафа, Надя увидела там молодую, красивую светскую даму с гордо поднятой головой. К платью прилагалась и шляпка, надев которую, она почти не узнала своего отражения, – шляпка изменила её образ, сделав даму в зеркале ещё привлекательнее.
– Как он заботлив, мой Димчик: сделал всё, что обещал, ну и я устрою ему такой сеанс любви, какого ещё не бывало, – подумала Надя, покраснев от приятных воспоминаний о мужской близости. Ей захотелось бежать в мансарду и наградить мужчину своими объятиями, но вовремя вспомнив, как сердился Димчик на её неожиданные визиты, решила отложить благодарности до очередного сеанса любви.
