Станислав Владимирович Далецкий
Царь всея Руси

Оправившись после татарских набегов, царь Иоанн зимой 1573 года совершил поход в Ливонию, чтобы захватить ливонские крепости, попавшие шведам. Шведы проявили беспечность, и русские войска захватывали одну крепость за другой. Лишь в крепости Пойде шведы оказали сопротивление, но были взяты штурмом, во время которого погиб царский верный слуга Малюта Скуратов.

Пока царь воевал на Западе, на Востоке, в Казани, произошло восстание татар, которых притесняли царские наместники, в том числе и Никита Одоевский, посланный на усмирение татар, но занявшийся грабежом и насилием.

Войск на продолжение похода против шведов в Ливонии не хватало, ибо часть войск пришлось отправить в Казань. Сказались людские потери от набегов татар крымских, а еще больше от чумы, которая косила людей русских уже который год подряд.

С казанскими татарами царь Иоанн договорился, указав в грамоте «ни в чем никому не чинить и управу в суде чинить безволокитно», а Одоевского за грабежи казнил, чтобы другим воеводам было неповадно царских подданных насильничать и грабить.

В Польше было не до войны с Россией: умер король Сигизмунд II, и на сейме долго решали, кого же выбрать новым королем. Часть шляхты высказалась за избрание царя Иоанна, но царь поставил условием разделение Польши и Литвы и присоединение Литвы к России. Эти условия не устроили шляхту и после многих интриг, королем был избран Генрих Наварский, брат французского короля Карла Валуа.

Кстати сказать, Степан: если бы наш царь Иоанн был свирепым безумцем, каким его представляют в Европе, стала бы шляхта выдвигать его на престол Польского короля? Конечно нет, а это значит, что все мерзкие слухи о жестоком царе Иоанне распространяются недругами с целью ослабить Россию и опорочить царя.

Генрих был королем Польши недолгое время, и после смерти брата Карла, убежал во Францию, где стал королем Франции, а Польша вновь осталась без короля, и в начале 1576 года, после многих интриг и заговоров шляхта избрала новым королем Польши Семиградского воеводу Стефана Батория, который принялся усмирять панов, недовольных его избранием королем, и потому прекратил вмешиваться в Ливонские дела. Царь Иоанн, воспользовавшись этим, послал войска взять Ревень, но это не удалось ввиду сильного укрепления города.

Тогда царь Иоанн, следующей весной, собрал войско в 40-50 тысяч воинов и прошелся этим войском вдоль Двины, захватывая города и селения, чтобы отделить эту часть Ливонии от Польши. За два месяца под власть царя перешли все правобережные города Ливонии, кроме Ревеля и Риги, которых осаждать царь не стал, надеясь, что жители сами выберут его царскую власть вместо польской.

Королю Баторию царь написал, что не трогал земель его, а лишь свои земли чистил и перемирия не нарушал. Такое же письмо было направлено и гетману Литовскому Хадкевичу, предлагая заключить мир.

Казалось, что ливонская война благополучно завершена, бывшие русские земли возвратились под царскую власть, и Россия получила выход на Балтику для торговли с Европой в обход Польши и Швеции, но Стефан Баторий, не желал мириться с усилением Руси, и поклялся шляхте отвоевать у России все Ливонские земли до Калуги и Новгорода.

Для войны Баторию нужны были деньги, которыми его ссудили польские евреи. Он заручился поддержкой императора Рудольфа, заключил союз с королем Швеции Юханом, получил благословение папы Римского и образовал союз почти всей Европы против царя Иоанна, представляя его при помощи предателя Курбского диким и злобным зверем, вроде медведя.

Стефан Баторий собирал войско где только мог, но царю Иоанну послал послов, которые твердили о желании короля заключить мир и потому вели долгие и бесплодные переговоры, усыпляя бдительность царя и послов.

В самой России, после царских побед в Ливонии не осталось большого войска, чтобы разом ответить на вторжение врага из Крыма и Польши. После татарских набегов, пожаров и чумы, и поражений воевод царских, опытное войско поредело, а вновь набранные войска были без должной подготовки.

К тому же на завоеванных землях надо было держать гарнизоны в городах и крепостях, которых насчитывалось под сотню и потому 30-50 тысяч воинов сидели гарнизонами, а при нападении большого войска не могли дать должного отпора. Вдобавок к этому, крестьяне расселялись на новых землях в Поволжье, на Волге, да и в Ливонии и потому проводить набор новых ратников в самой России было не из кого.

В 1577 году начались волнения в Ливонии, где шведы нападали на мелкие крепости, убивали всех русских и грабили местных жителей, которые разуверились в защите их русским царем.

Поляки тоже начали небольшими силами нападать на ливонские города и крепости, пользуясь беспечностью русских гарнизонов. В одном месте они принесли русским бочки вина в знак дружбы, а когда воины перепились, ворвались в крепость Донибург и всех русских вырезали. Датчанин Магнус, которого царь Иоанн сделал королем части Ливонии, чтобы литовцы не нападали на это королевство, так вот, этот датчанин изменил и перебежал к полякам, где Баторий подарил ему город Пильтен, а владения Магнуса поделили между Польшей и Литвой.

Царь Иоанн послал князя Мстиславского в Ливонию, чтобы навести порядок в гарнизонах и дать отпор полякам, но Мстиславский действовал медленно, успехов не добился и отступил, заслышав о приближении больших сил поляков, что было обманом, ибо Баторий был еще не готов к крупному наступлению.

Летом следующего, 1578 года царь послал в Ливонию князя Голицына, который осадил город Венден, но взять его штурмом не сумел, а потом к городу подошли литовские и шведские войска, которые прижали войско Голицына к крепости. Воины отбивались весь день, но ночью часть войска ушла, а утром поляки навалились на остатки русского войска, разбили его и захватили несколько тысяч в плен, где многих казнили жестокими способами.

Голицын был бит кнутом за побег с поля боя, но часть Ливонии была потеряна.

Следующим годом, 1579, царь стал сам собирать войско в Пскове и Новгороде, рассчитывая дать бой Баторию, который пустил слухи о своем наступлении в Ливонии, а сам нацелился на Полоцк, где войска было мало.

Баторий прислал царю Иоанну грамоту, что идет войной и тут же пошел в поход, издав манифест, что идет войной не против русских, а лишь против царя Иоанна, обещая всем русским христианские права и свободы.

Подступив к Полоцку, Баторий надеялся, что город откроет ворота и впустит поляков, как освободителей, но жители вместе с воинами на манифест не поддались и несколько дней отчаянно отбивались. Тогда поляки подожгли город со всех сторон и защитники сдались под обещание короля Батория отпустить их на родину. Это обещание Баторий тотчас нарушил, взяв всех воинов в плен.

Затем поляки напали на крепость Сокол, подожгли город, где в пламени погибло много людей, а оставшихся в живых пытали и убивали. Далее Баторий напал на смоленские земли, где сжег и разорил множество селений.

Но в Ливонии царские войска одержали ряд побед, разорили Курляндию, отбили шведов от Нарвы и восстановили власть царя во многих городах Ливонии.

Поход Батория 1579 года на Русь был лишь началом крестового похода Европы, поскольку к Баторию примкнули и шведы, и венгры, и австрийцы и многие другие королевства, желающие поживиться русскими богатствами, о которых в Европе было хорошо известно от купцов и служилых людей, что посещали Русь и дивились ее изобилию.

Зимой 1580 года Баторий выступил перед сеймом, похвастался победами над русским войском и сейм одобрил проведение войны, для чего даже ввели новые налоги, чтобы содержать армию.

Царь Иоанн тоже искал средства на продолжение войны и обратился к церкви за помощью, и часть церковных денег и налоги с них были переданы царю.

Баторий собрал большое войско, вступить в сражение, с которым, у царя не было достаточно сил, и он принял решение обороняться и тем измотать неприятеля. Но для обороны нужны бдительность и отвага, чтобы не подвергнуться внезапному нападению, ибо поляки, нападая, сами выбирали место нападения.

Баторий договорился с крымцами, и они ударили с юга, пожгли Рязанщину, захватив много пленных. На севере ударили шведы, которые захватили Карелию. Двадцать тысяч поляков он направил в Смоленск, где царь ожидал главного удара, но Баторий обманул царя, что готов на переговоры, и внезапно ударил на Великие Луки. По пути он захватил несколько крепостей, часть которых сдалась полякам по предательству воевод, которым Баторий дал жалованные грамоты о сохранении жизней и имущества, но Великие Луки не сдались и были взяты штурмом после взрыва пороховых запасов, так что никого не осталось в живых: ни воинов, ни горожан, а город был уничтожен полностью.

Царь Иоанн не успел помочь Великим Лукам, но в других местах война шла с переменным успехом. Пока Баторий развивал наступление в районе Великих Лук, под Смоленском русские разгромили поляков. В Ливонии Магнуса отогнали от Дерпта, правда, шведы захватили пару крепостей в окрестностях Ревеля.

Наступила зима, и положение русских войск сильно ухудшилось. Потери бойцов было нечем восполнять – Русь еще не восстановилась в численности после набегов татар, пожаров московских и чумы, тогда как Баторий имел деньги и мог нанимать воинов по всей Европе.

Кроме того, измученные войной люди, стали уклоняться от призыва на службу, чего раньше не проявлялось. Царь Иоанн, желая посоветоваться с народом, созвал земский собор, который зимой 1580 года провозгласил «войну продолжать нет больше сил, вся земля просила великого князя, чтобы заключил мир».

Царь посылал послов к Баторию на заключение мира, но король лишь тянул время, выдвигая неприемлемые условия мира. Царь предлагал оставить за Россией только Восточную Ливонию с Дерптом, потом только Нарву с окрестностями, чтобы иметь выход к морю, но Баторий требовал отдать Псков, Смоленск, Новгород, а потом и вовсе стал говорить панам на сейме, что «судьба преподает вам, кажется, все государство Московское!.. Дотоле нет для нас мира!»

Сдаваться врагу царь не собирался и ввел чрезвычайный налог, чтобы собрать и вооружить войско.

Врагу показать свою уверенность царь Иоанн решил через очередную четвертую свою женитьбу. В этот раз он женился на Марии Нагой, племяннице своего советника, Афанасия Нагого. Этим браком царь показал свою уверенность в будущем исходе войны.

Баторию царь написал большое послание, где обвинил короля в правилах ведения войны и что ради мира он готов отдать Ливонию, «но будешь ли доволен ею?», поскольку обещаешь, потом на сейме, захватить все земли русские и потому следует ли вести переговоры о мире, если король не собирается этот мир соблюдать.

Одновременно царь Иоанн искал союзников в своей борьбе с Польшей и даже послал в Ватикан человека с предложением провести переговоры об объединении церквей, которым мол, мешает лишь война с Баторием.

Римский папа поддался на уловку царя и послал в Москву иезуита Поссевино для переговоров. Баторий был недоволен этим вмешательством папы в войну, но вынужден был сделать вид, что учтет пожелания папы Григория XIII.

Царь принял папских послов, выслушал их условия, но сказал, что прежде чем обсуждать эти условия, надо прекратить войну. На этом слове он и отослал послов назад в Рим, ибо война начала разгораться пуще прежнего.

Баторий собрал большое войско, примерно в 100 тысяч воинов: поляков и наемников опытных и хорошо вооруженных и двинул это войско на Псков, намереваясь захватить город, потом пойти на Новгород и тем самым вернуть Русь в пределы Московского княжества, которым оно было два века назад.

У царя в армии, которую он собирал под Новгородом, было не более 40 тысяч человек новобранцев и плохо вооруженных, поэтому об открытом сражении нельзя было и думать.

Для усиления войска царь Иоанн стянул часть гарнизонов из Ливонии, чем тут же воспользовались шведы, которые напали на Нарву, ворвались в крепость с помощью своих шпионов и вырезали в городе всех русских – около семи тысяч человек: такого не делали даже татары.

Баторий подошел к Пскову и осадил город, предлагая сдаться и обещая всякие милости, но в Пскове не нашлось предателей и все как один встали на защиту города, ответив Баторию: «мы не жиды, не предали ни Христа, ни царя, ни Отечества».

Тогда поляки пошли на штурм, им удалось ворваться в город через пролом в стене, но там врагов встретили воины, отбили атаку, выкинули поляков из города и, преследуя их, захватили лагерь, взяв много трофеев и пленных, а главное, что захватили много пушек и королю Баторию стало нечем обстреливать город.

После неудачного штурма, Баторий приступил к осаде города, рассылая по окрестностям свои отряды для сбора провианта и фуража. Эти отряды встречали царские войска и крепко их били, срывая поставки продовольствия польскому войску Батория.

Король Баторий несмотря ни на что решил взять Псков и в конце сентября послал войска на второй штурм, который псковичи успешно отбили. Через неделю ударили морозы, поляки решили по льду реки Великой ворваться в крепость, но были расстреляны из орудий.

Царь Иоанн руководил своими войсками, готовясь при удобном случае дать сражение полякам, войско которых сильно ослабло от трех штурмов и испытывало нехватку еды, фуража и пороха, а наступившие холода вызвали многие болезни среди наемников.

И как знать, чем бы закончилась эта война, если бы царь не получил известие о болезни сына Ивана Ивановича и не выехал из Старицы в Александровскую слободу, где царевич Иван слег от болезни после посещения богомолья.

Все признаки болезни указывали на отравление, царевичу давали снадобья, лечили, но ничего не помогало и 17 ноября царевич Иван умер.

Царь Иоанн тяжело переживал смерть старшего сына, которого готовил себе в преемники, это сказалось на решимости царя дать бой польскому войску, положение которого под Псковом становилось все хуже и хуже: в лагере начался голод, псковичи сами нападали на поляков, совершая вылазки из крепости. Наемники из Европы стали разбегаться и Баторию пришлось вступить в переговоры о мире, которые начались в декабре в деревне Запольский Ям.

Поляки требовали уступок, на которые царь пошел, отдав им всю Ливонию, которая теперь после захвата Нарвы шведами была не нужна.

В итоге было заключено перемирие сроком на десять лет с границей по той же линии, что и в начале войны, 20 лет назад, а шведы из условий перемирия были исключены.

Царю Иоанну не удалось закрепиться на Балтике, и в этом Ливонская война считается неудачной. Но поляки, шведы и литовцы, которые напали на Русь 20 лет назад, тоже не достигли своей цели уничтожить Россию, и поэтому для них война тоже не дала результатов.

Да, Баторию удалось отбить назад завоевания царя Иоанна, но главной своей цели – победить Русь, он тоже не достиг. В сложных условиях нападения на Россию поляков во главе тысяч наемников со всей Европы, царю Иоанну удалось добиться почетного мира, сохранить Московское царство в прежних границах на Западе, и существенно расширить Россию за счет завоевания Казанского и Астраханского ханств.

Далеко продвинулись границы России на юг, ближе к Черному морю, которое в древности называлось Русским морем, на побережье которого в Крыму, в Херсонесе святой князь Владимир принял православие, и это православие царь Иоанн укрепил своим правлением, не позволив еретикам и латинянам навязать Руси новую веру, о чем мечтали и поляки, и шведы, и папа Римский, надеясь через свою веру завоевать Россию православную и превратить нашу страну в служанку Европы, как это удалось сделать с Литвой после ее объединения с Польшей.

Царь Иоанн отразил нашествие Европы на православную Русь, не позволив врагам захватить наши земли, и этим заслужил благодарность русского народа, который назвал нашего царя Грозным для всех врагов Руси. За всю Ливонскую войну царь Иоанн всегда побеждал в сражениях, где он возглавлял русское войско, но оставляя войско на попечение воевод, всегда лишался результатов своих побед. Потому неудачи в Ливонской войне следует отнести в вину воеводам, а победы в заслугу царю Иоанну.

Тимофей Гаврилович закончил свой рассказ про Ливонскую войну, и замолчал, уставясь на поплавок своей удочки, поплавок которой лежал неподвижно на воде уже больше часа: видимо, живец уклейки, насаженный на крючок, перестал биться и привлекать внимание крупных хищных рыбин.

Однако, рыбалка уже не интересовала ни Степана, ни Тимофея. Подьячий увлекшись рассказом, старался изложить факты в том порядке, как их знал, а Степан жадно слушал Тимофея, впервые узнав много того, что было недоступно его пониманию о Ливонской войне, про которую слышал и хорошее, и плохое для царя Иоанна.

Лишь Тимофей закончил речи, как Степан задал ему первый вопрос для разъяснения услышанного:

– Скажите-ка, Тимофей Гаврилович, вот вы сказали про смерть царевича Ивана в самом конце войны от болезни, но в народе идет слух, что царевич был отравлен, а другие шепчутся, что Иоанн во гневе сам убил своего сына, ударив его царским посохом по голове. Так чему верить?

– Что царь убил своего сына Ивана – это выдумка врагов и иностранцев, которые хотели бы представить нашего царя жестоким зверем, какими они считают и всех русских. Когда царевич Иван заболел, царь был за сотни верст – в Старице, и выехал оттуда в Александровскую слободу, где лежал больной царевич, о чем предупредил думских бояр, сообщив, что «Иван ныне конечно болен».

А насчет отравления царевича слухи имеют место быть. Кому была выгодна смерть царевича? Конечно, полякам, которые терпели поражение под Псковом и ожидали нападения русского царя, о чем их предупреждали предатели. Отравив царевича, поляки отвели от себя удар войск царя Иоанна и заключили выгодный мир.

Король Баторий уже хотел погубить царского воеводу Шуйского, подослав ему, как бы в подарок от сослуживца, ящик, снаряженный порохом, который должен был взорваться при открывании. Отравить царевича могли предатели из царского окружения, которых оставалось еще очень много – как показала война. Кто предатель, а кто нет – поди разберись, если один князь Бельский перебежал к полякам, а другой князь Бельский служит при царе Иоанне.

Также и братья Курбские и других родов боярских: кто честно служит, а кто норовит переметнуться к врагу, особенно если враг этот как бы побеждает нашего царя. Неисповедимы пути господни – так и в душу каждому боярину не заглянешь и не увидишь там скрытого смысла, – ответил Тимофей.

– Еще мне непонятна женитьба царя Иоанна в разгар войны с поляками. У нас на Руси женятся, когда дело сделано, по осени, после жатвы хлебов. Как-то не по-людски получается у нашего царя со свадьбой, – снова задал Степан вопрос, на который Тимофей сказал следующее:

– Про царских жен мы как-нибудь поговорим отдельно, а насчет последней женитьбы царя отвечу, что народ упал духом от тягостей войны и неудач, и царь Иоанн своей свадьбой скромной показал народу, что ничего страшного не случилось, жизнь идет своим чередом и не грех подумать о детях, ради рождения которых и заключаются браки.

Царь Иоанн очень набожен, чтит обычаи церковные, и если бы считал грехом свою свадьбу, то никогда бы не стал жениться в разгар войны, – возразил Тимофей на слова Степана и, взглянув на заход солнца, которое своим краем уже коснулось глади Москва-реки на излучине, добавил:

– Пора собираться домой, иначе твоя жена Мария кинется искать муженька, который задержался на рыбалке с удочкой, что совсем не к лицу степенному писцу Посольского приказа. Да и моя ключница Дарья тоже ждет меня к ужину, а если я приду сейчас, то она вполне может успеть пожарить рыбу, которую я принесу. Я предлагаю тебе, Степан, взять судака, себе возьму щуку, а мелочь отдадим нищим да убогим на паперти, у церкви, как тебе, Степан, такой раздел улова?

– Мне с рыбой не возиться, а Мария ловко пожарит судака на летней печи во дворе – она у меня проворная и мастерица на все руки. Кстати, Тимофей Гаврилович, все хочу спросить вас, почему не подберете себе вдову молодую и не женитесь? Вы еще крепкий с виду мужчина, при хорошей службе у царя – вот бы по примеру царя Иоанна и женились.

– Нет, Степан, мое время ушло вместе с моей женой. Царь женился потому, что ему необходимы наследники, да и народу надо было показать, что он здоровый и крепкий муж, что подтвердил, поскольку царица Нагая находится в положении. Мне наследники не надобны, ибо все мое наследство – это дом, да и к женолюбию я не пристрастен в отличие от царя Иоанна, который как-то признался, что грешен в страсти плотской с женщиной. Возьму я, к примеру, молодую вдову, которых вдоволь здесь на Посаде, и помру от старости, а еще хуже, если впаду в старчество и кому будет от этого польза: жена снова будет вдовой или мыкаться при старике.

Нет, мое время утех с женой прошло и сгинуло без возврата, а потому хожу я в церковь, замаливаю свои грехи перед скорой кончиной и ставлю свечи за упокой души моей женушки с сыновьями, которые сгинули бесследно при татарском набеге и московском пожаре десять лет назад.

– Как знаете, Тимофей Гаврилович, только и я думал по-вашему, и десять лет ходил бобылем, пока не встретил мою Марию – тоже вдовую, как и я. И оказалось, что вдвоем-то гораздо лучше жить-поживать, чем поодиночке, а там поди еще и детишки заведутся – не зря ведь Мария моя ходит к знахарке, чтобы она приговором или травами какими помогла нам зачать дите.

– Знахарка не поможет, если ты, Степан, не постараешься с женушкой вместе, – улыбнулся Тимофей. – Как говорится, на бога надейся, да сам не плошай.

Вот сегодня после рыбалки нашей и займись богоугодным делом с Марией, может, Бог и пошлет вам ребеночка. Царству Московскому надо крепнуть и развиваться, а потому прибыток людей очень нужен, чтобы отражать набеги врагов, что лезут к нам со всех сторон, – посоветовал Тимофей Гаврилович писцу Степану и рыбаки, взяв удочки и торбу с уловом, двинулись от реки в слободу к своим домам.

По пути стояла церковь, где подьячий Тимофей высыпал из торбы рыбу прямо под ноги нищим, что толпились у входа ради милости.

Нищие и убогие мигом расхватали рыбешек по своим сумкам, низко кланяясь Тимофею, которого знали в лицо за милосердие и помощь, а рыбаки пошли дальше.

– Что-то много нынче убогих толпится возле церкви, – заметил Степан.

– Война же была кровавая, многих воинов покалечило, а родных убило и куда податься калеке как не в Москву на церковную паперть? – пояснил подьячий Тимофей. Царь наш Иоанн открыл дома призрения для калек и пансион положил, только не доходит эта помощь до всех: дьяки и служки царские вдали от Москвы мошенничают и воруют царскую милостыню и опять же людишки бегут сюда в Москву, где легче прокормиться под царской заботой.

Рыбаки подошли к своей улице, и Степан, поблагодарив Тимофея за удачную рыбалку, взяв судака за жабры, пошел к своему дому, издали увидев поджидающую жену Марию, которая вышла за калитку и вглядывалась вдоль улицы, высматривая мужа. Завидев Степана с рыбиной в руке, она кинулась ему навстречу, прижалась к плечу и, подхватив под руку, пошла рядом, показывая любопытным соседям, как она, мужняя жена, встречает своего суженого.

Опричнина

Подьячий Посольского Приказа Тимофей Тимофеев и писарь того же приказа Степан Кобыла пили чай после бани в доме подьячего. Стоял морозный вечер декабрьского дня 7090 года, была суббота и мужики, вдоволь напарившись в бане, сидели в одном исподнем за столом, и пили китайский чай из пузатого медного котла, пыхтевшего вареной водой прямо на столе. Котел этот подьячий Тимофей купил несколько дней назад у проезжего китайского купца и не мог с тех пор нарадоваться своей покупке.

– Видишь, Степан, какая полезная диковина для подогрева воды придумана китайцами: котел на ножках со встроенной через него трубой, в которую помещаются малые щепки и поджигаются снизу. В котел наливается вода сверху, закрывается крышкой и нагревается от жара щепок, а дым отводится по трубе вверх или в печь. Когда вода закипит, то труба снимается и вместо нее ставится чайник с заваркой, который подогревается жаром трубы и потому вода и чай всегда горячие. Вот мы сидим с тобой весь вечер и попиваем этот чаек без всякого подогрева и без бабской заботы, которая лишь мешает мужскому разговору.

Степан одобрительно кивнул на слова Тимофея – своего начальника и соседа, хотя и слышал похвалу самогреющемуся котелку уже много раз.

Тимофей взял пустую кружку, налил в нее немного чая из маленького чайничка, подставил кружку под краник сбоку котелка, повернул его и, наполнив кружку доверху кипящей водой, закрыл краник. Потом залил вторую кружку и, придвинув кружки поближе, мужики продолжили простую беседу, что всегда затевалась ими после субботней баньки, если Степан приходил попариться.

Конечно, писарь частенько оставался дома и парился в своей баньке вместе с женой Марией, что было много приятней, но в дни женской немощи всегда ходил к соседу, чтобы не париться одному и не смущать жену ее недомоганием. В этот день у Марии не было немощи, но три дня назад она открылась мужу, что затяжелела и к лету у них должно появиться дите, чему Степан весьма обрадовался, но в баньку пошел к соседу, чтобы от греха подальше и не заняться богоугодным делом с женою прямо в баньке, как они делали прежде.

Мария, как всегда, не перечила мужу, хотя в душе и расстроилась, утешаясь, что возьмет свое в супружеской постели, а пока пусть мужчины поговорят между собой без женского пригляда.

Сосед Тимофей жил бобылем после Московского пожара от набега хана крымского Девлет-Гирея, случившегося двенадцать лет назад, когда много москвитян погорело в пожаре, а уцелевших, числом 60 тысяч татары угнали в полон в Крым. В том пожаре у ее Степана сгорели родитель и первая жена с тремя детьми, а у соседа Тимофея пропали жена и двое сыновей-отроков, а что с ними случилось, было неведомо никому, кроме татар.

Мария, проводив Степана, помылась одна, но не в баньке, а прямо в избе перед печью, потерев упругое тело влажной холстиной и облившись горячей водой из корчаги, но стоя в широкой низкой кадушке, чтобы не замочить пол, представила, как ее будет ласкать сегодня Степан, возвратившись от соседа, покраснела, застыдившись своего плотского желания, вытерлась насухо, одела рубаху и принялась заводить квашню, чтобы завтра, в воскресный день, с утра напечь калачей, прежде чем идти вместе с мужем в церковь к обедне и помолиться вместе за здоровье будущего дитя, что подарил им Господь нечаянно-негаданно.

Тем временем, Степан с Тимофеем вели степенную беседу о чаепитии. Тимофей, расхваливая китайский котел для подогрева воды, пожаловался, что запамятовал китайское название этого котла, а русского имени это изделие так и не обрело.

– Надо бы имя этому водогрею придумать, чтобы и людям понятно было и звучало на русский манер, – пожаловался Тимофей своему соседу Степану.

– А что тут думать? – удивился Степан. – Этот котел с дровами сам греет и варит воду до кипятка, – вот пусть и зовется самоваром.

– И то верно! – одобрил подьячий предложение писца. – Пусть впредь зовется самоваром для чаепития, – так и другим хозяевам, что имеют такой же котелок, накажу называть самоваром – глядишь и приживется новое словцо в русской речи.

Одобрив новое название водогрейного котла, мужчины продолжили обсуждение московских дел, важнейшими из которых было рождение у царя Иоанна Васильевича сына Дмитрия от жены Марии Нагой, с которой царь повенчался два года назад.

– Видишь, Тимофей Гаврилович, – по-соседски увещевал Степан своего подьячего, – у царя еще один сынок родился, а ведь ему уже за пятьдесят годков стукнуло. Мне давеча, Мария тоже призналась, что дитя ждет, хотя мне тоже сорок лет минуло в прошлом годе. Почему бы и Вам, Тимофей Гаврилович, не оставить жизнь бобыля и не жениться на вдовушке, которых нынче много развелось в Москве и других местах, чему виной войны многолетние с татарами, поляками и литвинами, которые зарятся на наши земли и силятся истребить народ русский и погубить веру православную на Руси. Жениться на вдове – дело благородное, по себе знаю, потому-то Господь и послал мне с Марией дитя желанное.

– Нет, Степан, стар я для женолюбства стал, ведь я старше царя на шесть лет, да и что положено кесарю, то не положено холопу. Царю сынок нужен для укрепления рода царского, а подьячему крепить род не требуется. Бог приберет меня и нет Тимофеевых – будто и не было их вовсе на Руси. Но я-то знаю, что много еще людей Тимофеевого рода водится и в Москве и даже по всей Руси, а потому и не требуется от меня никакого продолжения рода. Вот царский род Рюриковичей требует продолжения, для сохранения Руси и порядка на земле русской, потому царь Иван Васильевич и обзаводится сыновьями, чтобы избежать смуты вокруг престола царского, если Господь призовет его к себе в неурочный час.

Вот ты, Тимофей Гаврилович, сказал сейчас о смуте вокруг царского престола, если случиться смерть царя, а как объяснишь мне смуту, что царь Иоанн Васильевич устроил по собственной воле, учинив опричнину много лет назад?

Подьячий задумался от этих слов, налил себе чаю из самовара, взял ложкой меду из туеса на столе, пожевал сладость, запил чаем и ответствовал на слова писаря так:

– Опричнину царь Иоанн Васильевич учинил по своему разумению, для укрепления своей царской власти, и чтобы дать укорот боярам-вотчинникам, которые мешали ему держать единство Руси и не дробить Русь по боярским и княжеским вотчинам, что случилось много лет назад и не позволило Руси одолеть монгол с татарами.

Возьми прутик из веника, что лежит у порога и попробуй его сломать – он легко переломится пополам, поскольку слаб. После попробуй переломить веник целиком и у тебя ничего не получится, поскольку прутки в связке даже силачу не под силу переломить.

Так и Русь наша – если она едина, то одолеет любого врага, что доказал нам Великий князь Дмитрий Донской на Куликовом поле, где он с ратью одолел несметное полчище Мамая.

Скажу тебе, Степан, чего ты не знаешь: когда царь Иоанн повенчался на царство, случился большой пожар в Москве, потом смута людская и поклялся царь править Русью по согласию с Боярской Думой и следовал этому много лет. Но многие бояре считали себя не ниже царя, и поэтому постоянно противились царской воле. Выявит царь предателя среди бояр и вознамерится наказать смертью, согласно судебнику, а Дума Боярская, которую стали именовать избранной, постановит наказать предателя лишь выкупом, а то и вовсе оставит безнаказанным.

Так случилось с князем Бельским, потом с Андреем Курбским и многими другими, и царь ничего не мог поделать, не нарушив своего слова, данного им при честном народе.