На этом Герман завершил свою часть доклада.
Возникла пауза, и наступило молчание, словно присутствующие вслед рассказам перенеслись в те загадочные места, о которых говорили учёные. Слушатели представляли большие разноголосые караваны, бредущие по горным долинам и тропам, суровые пейзажи, бурные речки, гольцы и вершины хребтов под снежными шапками, зелёные оазисы, ночное звёздное небо, костры на привалах, рассказы и песни бывалых проводников…
– И что? – первой не выдержала Селина, прервав затянувшуюся паузу.
Вигдор хмыкнул, он явно не удивился вопросу.
– А то, что Великий Нефритовый, впоследствии Шёлковый путь сегодня начинает оживать. Китай решил возродить эту транспортную магистраль, которая сулит всем участникам проекта большие удобства и выгоды.
– И что? – снова переспросила Селина.
– Главная дорога не может жить без вспомогательных путей. По ним магистраль подпитывается всем необходимым. И наши территории в том числе были такими ресурсными…
– Инфраструктурными, – буркнул академик.
– Точнее не скажешь, – согласился Трифон Петрович. – Коль скоро дорога даже имя носила Нефритового пути, важно понять, где наши пращуры брали камень, что он значил в их жизни, куда и как его доставляли. Поизучаем, посмотрим, поищем…
– Пороемся, – съязвила Селина.
– И это тоже, – парировал профессор.
– И вы зовёте нас на этот, как его, Онот, Урик-Турик?
Профессор рассмеялся.
– Нет, на Верхнюю Ангару, если успеем, на Витимское плоскогорье, на Витим и его притоки. Там обнаружили уникальные светлоокрашенные нефриты, вот и посмотрим… И потом, Витимский район связан с Якутией, что позволяет вернуться к курыканам. Не специально, нет. Но попутно…
Вигдор неожиданно вскочил и взволнованно заходил по лаборатории:
– Я готов, включайте меня в состав экспедиции.
– Во даёт начальник! Час от часу не легче. А что наш лучший экскурсовод в мире Марианна скажет? Вдруг она путёвку в Крым от профсоюзов за полцены получила?
Вигдор махнул рукой:
– Крым и всё Средиземноморье подождут. Много лет назад, работая в архиве, я изучал документы гидрологической экспедиции Дриженко на Байкале. И там упоминались Бодайбинская партия капитана Иванова, Верхнеангарская экспедиция лейтенанта Белкина. Кстати, оба, судя по косвенным данным, вели подробные дневники. Они работали именно в тех местах, о которых только что рассказывали коллеги. Золотая Лена – Б одайбинский край – д авно манит. Такое совпадение!
– Всё, на одного землекопа стало меньше. Придётся «писхателя» нам всем обрабатывать, пока он дневники военных гидрологов в дремучих лесах Витимского плоскогорья искать будет. Ну такая у нас, шерпов, доля, – наигранно протянула Селина, и все засмеялись.
– Минуточку, коллеги, минуточку, – академик, судя по всему, собирался сказать что-то очень важное, потому что даже привстал.
– Рукопись дневников капитана Иванова я не так давно обнаружил в одном из центральных архивов и предусмотрительно сделал копию. Завтра же покажу её Трифону Петровичу и всем жаждущим. Профессор, коллеги, почитайте, пре-любопытнейшие дневники, скажу я вам… И да, я тоже иду в землекопы…
Название «нефрит» произошло от греческого «нефрос» – «почка». Почему почка? Да потому, что было поверье, что камень лечит болезни именно этого органа. А ещё нефрит считали камнем жизни.
Известный минералог академик А. Е. Ферсман посвятил нефриту многие страницы своих книг: «Своеобразна и загадочна судьба плотного зелёного камня – нефрита. Он встречается в виде малопривлекательных галек или обломков тёмно-зелёного, почти чёрного или светло-молочного цвета. Никогда не встречается он в виде кристаллов, которые своей красотой могли бы привлечь внимание первобытного человека.
А между тем именно нефрит сделался материалом для изготовления первых орудий не только в Центральной Азии – этом очаге древней культуры, но и в Европе, среди Альпийских гор, в Америке, на берегах Ориноко и Амазонки, и на островах Новой Зеландии и Австралии. На заре зарождения культуры, в самых различных её центрах у разных народов нефрит вместе с кремнем сделался первым орудием борьбы за жизнь. Его прочность и вязкость[9], сочетающиеся с незначительною твёрдостью, сделали нефрит неоценимым материалом. В свайных постройках швейцарских озер, в прибрежных становищах Байкала, в древних постройках знаменитых Микен в Греции, на далеких островах Карибского моря, у племени маори на островах Новой Зеландии – всюду выделывались из тёмно-зелёного нефрита ножи, наконечники для стрел, молотки, топоры. Они передавались из поколения в поколение и, не снашиваясь, находились в употреблении целые века…
Наконец, и с технической точки зрения в некоторых отношениях нет веществ, равных нефриту, не только среди природных, но и среди искусственных соединений.
На одном из заводов попытка разбить на наковальне глыбу нефрита окончилась тем, что наковальня рассыпалась на куски.
Для разламывания нефрита нужны удары в три раза более сильные, чем для базальта или порфира.
Секрет исключительной прочности нефрита заключается в особенностях его кристаллической структуры.
Рассматривая нефрит под микроскопом, можно видеть, что плотная масса камня состоит из бесчисленного множества тончайших волокон, сложно переплетающихся друг с другом. Это своего рода каменный войлок. Мы знаем, что для раздавливания гранита нужно давление от 1 до 2,5 т на квадратный сантиметр; для стали давление должно доходить до 4–5 т, но для лучших кусков нефрита из Саянских гор нужен груз до 7 т, чтобы раздавить этот замечательный камень, более стойкий, чем сталь.
Такова поразительная прочность этого минерала, и хотя нефрит и много мягче простого кварца, но по своей вязкости и сопротивляемости механическим воздействиям он превосходит почти все другие минералы»[10].
Май выдался сухим и жарким. Дождей давно не было, и в Иркутском городе опасались, как бы не полыхнули пожары. Поглядывали подозрительно на ребятню, что без присмотра шарахалась меж домов. Не ровен час… Воевода усилил караулы.
Вечерело. Заход солнца на Ангаре стал поздним. Да и куда ему спешить – впереди лето – день заметно прибавлял и становился длиннее. Михей сидел на лавочке, примостившись у пенька, и щепил лучину. Многие занимались этим, когда выдавалось свободное время. Её всегда нужно много. Весной и летом лучина шла в дело только для растопки. С Благовещенья до Ильина дня, а то и до Успенья избы освещать – баловство.
Дни долгие – и так светло. Да и старинному поверью следовали: «После Благовещенья грех зажигать огонь».
Без лучины в хозяйстве никак – ни печь не растопить, ни избу осветить, ни в подполье тёмное не спуститься.
Абы какое бревно не пойдёт. Лучшая щепа из сосны и берёзы, да чтоб осмола было поболе, тогда огонёк полыхает ярче и ровнее. Хочешь побольше света, бери несколько лучин, а то и вовсе пучок.
Щепить тоже уметь надобно. Для того дела в хозяйстве имеется специальный нож-косарь, припечный топорик. Лучины лучше делать длинными и тонкими.
А бревно для того, чтобы щепить, готовили специально – распаривали в печи. Как? Клали его поверх чугуна с водой, вода кипела, пар дерево увлажнял, делал мягким и податливым. Но это ещё не всё, опосля брёвнышко топориком с одного конца надкалывали рядами меньше чем наполовину и тогда податливое дерево можно и руками драть.
А как жгли в избе? Тоже не просто – закрепляли в светец – специальное приспособление, нижний конец которого крепился на чурбачке или на специальной подставке. Чтобы больше света было, под светец ставили корытце или любую ёмкость с водой. Вода отражала свет, а угольки падали в воду, не дай бог пожар.
…За забором забрехала собака.
– Эй, Ангар, чё те лается, – лениво шугнул Михей. – Сыт, спишь на сене, не какая-нибудь бездомная животина, опять же при деле – сторожишь Хватушку. Я вот с тобой говорю, а ты всё одно лаешь и лаешь.
Михей положил косарь[11] и пошёл поглядеть, чего там собака лает. Заглянул за калитку – никого.
Ангар сидел на крыльце дома и сердито фыркал на соседний забор. Там, как птица на жёрдочке, восседал рыжий кошак. Он, не обращая никакого внимания на Ангара, неспешно облизывал то одну, то другую лапу.
«Ах ты, кошара, совсем страх потерял, весь в хозяина пошёл», – подумал Михей. Поднял с земли камешек и уже было замахнулся, как из-за забора возникла голова Хвата.
– Я вот те кину, кидальщик нашёлся. Ты чего котярку обидеть норовишь, а, Михей?
«Мать честная, чуть было не вмазал Хватушке по роже», – подумал Михей.
– Ты чего, злыдень, на кошака махнуть хотел?
– Да что ты, Хватушка, что ты! Порядок вот навожу. Смотрю, где чего валяется не по делу.
– Смотри, Михей. Коли пожалуется Кешка, будет тебе… – Из-за забора показался огромный кулак Хвата. Котяра, словно бы почувствовал защиту, заурчал, замурлыкал, всем своим видом показывая, что с таким хозяином ему ничего не страшно.
– Хватушка, ты пошто такой-то? Не зайдёшь, из-за заплота кулаками машешь. Не серчай, дружок ты мой… Кирька всё ещё на воде?
– Так пошто я знаю, не видал сегодня. Ефимий сказывал, воевода хочет новую пристань ставить. Дело долгое, а без Кирьки-то не обойтись, он у нас знатный мастер. Поди, расскажет?
Михей согласно кивнул.
– А то заходи, кваску попьём. Завтра опять день-деньской работный.
– Может, и зайду, делов вроде мало.
…Четыре дома в ряд поставили для Михея, Ефимия, Кирьяна и Хвата после возвращения из прошлой экспедиции. Воевода Леонтий Кислянский был доволен: много сведений привезли казачки, камешков разных, гербарий собрали. Леонтий с интересом слушал рассказы следопытов и уже обдумывал новую экспедицию. А как же, всё больше китайские купцы интересуются нефритом, всё больше слухов, что этот камень находят в иркутских местах. Стало быть, надо искать! Казна прирастёт!
В награду приказал Леонтий отпустить Михею, Ефимию, Кирьяну и Хвату лесу строевого. А уж срубы подняли сами. За осень-зиму сложили – прям улица новая началась. Дома встали красиво, крепко. И то, рубили хорошо, мастера оказались умелыми в плотницком деле, особенно Кирьян и Ефимий. А по следующей весне стали избы обживать. Семьями обзавестись не успели, но женихаться начали.
А чего, теперь все четверо при своих стенах-подворьях. Хозяйство – дело наживное.
… Лето постучалось новым замыслом воеводы. Каким, никто, кроме Леонтия, не знал. А посыльный уже у избы Ефимия, передал на словах: воевода к вечеру кличет.
Дело ясное, да, как всегда, секретное, а потому важное, а то и вовсе государево.
Собрались сперва в избе у старшого. Кирька и Ефимий явно подустали, с утра плотничали да хозяйничали на Ушаковской пристани. Ярмарка лесная ширится, старая пристань на быстрой речке уже не вмещает всех желающих. Надобно было причалы удлинять. Воевода загодя начал готовиться.
Михей маленько взгрустнул. Только-только начал он свой «поход» к дочке десятника Тимофея. Вроде девка не дюже разговорчивая и строгая, но ему, Михею, несколько раз улыбнулась, глазками стрельнула, а однажды, когда встретились на базаре, так и вовсе пунцом залилась. «Ну ничё, подождёт маленько, – то ли успокаивал, то ли оправдывал себя Михей. – Ну месячишку, другую… Лучше бы, конечно, за месячишку с заданием управиться. Приказы-то, они хотя и строгие, но не долгие, это жёнка на всю жизнь».
Ефимий был, как всегда, серьёзен и неразговорчив.
– Старшой, пошто воевода призывает?
– Так он сам и расскажет.
– Секретничает воевода, а, старшой?
– Может, и секретничает, чего раньше времени трубить.
– Эх, пора, пора, – Хват возбуждённо вскочил с лавки, – засиделись дома-то.
Потом сграбастал Михея в объятия:
– Засиделись!
– Ой, чёрт, сломал всего. От ты вправду засиделся, силищу девать некуда. Вон хоть дров набей. А то, может, и жёнку присмотрел, оттого и радуешься.
Хват махнул рукой:
– Жёнки пока не присмотрел. Всё как-то не складывается.
– Да ничё, успеется. Такой знатный женишок не заваляется. Давайте, братцы, кипяточку плеснём, побалуемся сухариками, а там и к воеводе время топать…
Михей любил байки травить. Редко выпадало свободное время. То воевода, то десятский без труда находили занятия для проворного и смышлёного парня.
В избе Ефимия только-то и было – стол да две лавки. Сразу видно, один живёт, не семейно. Правда, и у остальных с обстановкой да утварью хозяйской не густо. Сговаривались все четверо со столяром-плотником Михайлой. Тот и мастерил то одному, то другому, к зиме обещал обставить всех. Но сговорились, что старшому надо бы первому собрать.
Кипяток на травках приятно щекотал нос, а калач, который хозяин избы щедро наломал большими кусками, привёл Хвата в полный восторг.
– Чей хлебушко?
– Так я принёс. Помог хорошему человеку грамотку сочинить в управу, а он, вишь, благодарил.
– От человече, Михей! Ничего не пожалел для товарищей.
Михею похвала Хвата понравилась.
– Нонче на торгу монголов и китайцев заметнее стало. И буряты из дальних улусов подходят. Оживает торговлишка базарная. Значит, в степи поспокойнее становится.
– Поспокойнее, – согласился Ефимий. – Т еперича сильно-то не навоюешься. Острожки поокрепли, пушечки завсегда надраены, и казаков в достатке – выходит, воинство в порядке. Намедни и жалованье оборонцам нашим выдали.
– Так оттого и купчина на рынок пошёл, прознали, поди, что служилые при деньгах.
– При деньгах, Хватушка, при деньгах, – поддакнул Михей.
– Да ещё я слышал, что камни в цену пошли.
– Хватушка, Бог с тобой, какие такие камни? Щебень, что ли, бутовый на фундамент? Коли так, значит, строится народ, опять же спокойно в степи, людишки мирной работёнкой занялись.
– Не там ищешь, Михей. Купцы всё больше о нефрите да лазурите выведывают, слудяной камень спрашивают да мрамор. Щебень!
– Нефрит?! Богатый камешек. Красота! И лазурит красота!
– За ту красоту голову могут в момент – вжик-вжик.
Михей перекрестился:
– Скажешь, Киря, тоже.
– А то и скажу. Точно, вжик – и всё. Шибко китайский купец по нефриту сохнет. Как увидит, аж трясётся.
Послышались шаги и стук в дверь.
– Однако гости к нам, – встревожился Михей.
Стук повторился, а следом раздался голос десятского:
– Ефимий, дома, что ли?
Михей кинулся на голос, скинул щеколду, открывая дверь.
Показался десятский:
– Гляди-ка, все и собрались. Айдать к воеводе. Давай-давай, Ефимий, собирай быстренько своих, требуют.
– А что за дело, Степан Иванович, не сказывал? – не терпелось узнать Михею.
– Сказано доставить, а про что, за что, не говорено.
– От ёшкин-морошкин, ничего ты не знаешь. Может, кипяточком побалуешься? Расскажешь, чего да как в слободе.
– От я тебе расскажу счас котелочком с кипяточком. Велено быстро собраться. Сам всё обскажет. Пошли, мужики, доведу вас до крыльца воеводского да пойду почивать. Умаялись мы сегодня на Ушаковке.
– Ефимий с Кирьяном тож ладили.
– Ладили-ладили. Мосты-причалы правили. Умаялись сильно. Речка горная, быстрая, глубокая. Не бежит, а скачет, несётся к Ангаре. Да по пути берега изрыла напрочь, вымоины большие. И это ещё паводка нет. Не дай бог, наводнится, снесёт кузнечные ряды, к городу подступит. Не зря же воевода нас к речке отправил. Надобно, сказал, берега укреплять, ряжы[12] ставить. Большую пристань поднимать начнём – для сплавного леса самый то будет, – уточнил Ефимий.
– Для лесной ярмарки, что ли, загодя начинаете. Молодцы, заранее-то всегда хорошо, – добавил Михей.
– Для неё, конечно. И лес, и дрова, и драньё, и другое лесное туда стянут.
– Ишь ты, размахнулся воевода.
– Размахнулся, – согласился десятский.
– Может, про это дело воевода с нами обсудить хочет?
– Ага, глядя на твою худобу, брёвнышки сразу на дно лягут, – расхохотался Хват. – Ну какой из тебя строитель? И чё в тебе Маруська нашла – рыжий, худой…
Десятский показал Хвату и Михею кулак.
– Нишкните, паразиты, девку не приплетайте. Коли по закону да по согласию, то и пусть. Не препятствую. А чтоб в разговорах!
– Степан Иванович, да кого ты слушаешь?! Хватушка, он пересмешник, мелет, чего взбредёт. Конечно, всё по-сурьёзному, по обоюдному, по-другому никак нельзя.
– Слышь, пустомеля, ты не серди десятского. Брёвнышки есть у нас кому таскать. А я всё больше по уму. Это у некоторых, когда сила есть, то и ума не надо. Тут не Михей потребен, а кто покрупнее будет.
Хват насупился, но смолчал – сам первый задирался.
– Да хватит вам слова-то катать. Оба умные, – десятник вздохнул. – Говоруны.
– Да и хватит, – поддержал десятского Кирьян. – Лучше вот чего послушайте. На реке встретили мы с Ефимием братских, которые на торг воскресный собрались. То да сё, покланялись, пообнимались – яндашевские, стало быть, знакомые. Костерок общий разложили. Мы с Ефимием сразу удивились, откуда здесь яндашевские, чего забыли. Кочевать вроде должны. Охота, рыболов? Да вроде без добычи. Ну за каким лешим братские сюда забрели? А потом разговоры пошли. Стали они рассказывать про торговцев, что встретились на пути. Караванщики. Большой, однако, насчитали караван – раньше таких не было. А тут прямо большой. И всё те караванщики про камешки выспрашивали – нефритов, дескать, кто встречал? Слюда бывает, мраморы тоже. А нефриты шибко редкий камень?
– Редкий! Особливо для китайцев. Главный для них камень, – подтвердил Ефимий.
Михей аж подпрыгнул на лавке:
– Нас, ещё когда ясачили, буряты всегда спрашивали, нет ли зелёных, светло-молочных, чёрных камешковнефритов.
– Почему именно нефрит?
– Да потому что это царский камень, Хватушка.
– Сказывают, всякие недуги лечит, – добавил десятский. – А ещё говорят, тот камень шибко ценится купцами, которые на Шёлковом пути промышляют. В Китае за него хорошие деньги выручить можно.
– Слышь, Михей, поди, подороже жумчугов будет!
Тот серьёзно поглядел на Кирьяна:
– Точно?
– Так говорят.
– Надобно тех нефритов найти, – твёрдо сказал Михей. – Обживаться пора, избы голые. Надобно найти, мужики, тех камешков.
– Я его боюсь, Киря.
– Я тоже, Хватушка. Коли Михею что в голову взбредёт, конец!
– Может, то и хорошо, а, Киря? Глядишь, найдёт тех нефритов, и заживём мы безбедно…
– Да разбогатеть неплохо бы, опять же свадебку Михей сыграет, нас позовёт, повеселимся.
– Смейтесь, смейтесь. Непременно найду, и разбогатеем непременно. Если уж на жемчуг свезло, то на каменюки эти нефритовые отчего не свезти. Чай не жемчуг!
– Ну всё, потопали к воеводе. Вас тут не переслушать. Одному жемчуг, другому нефриты, третьему… А, женить вас всех надо, вот и не будет дурь в башку лезть. Так-то вы парни работящие. Слышь, Михей, работящие?
– А то!
– Ладно, рудознатцы, погнали уже, опоздаем, осерчает ведь воевода.
Нефриту давали разные имена. Поскольку из этого удивительно прочного материала делали топоры и наконечники для стрел, то одно из старинных названий было «Камень топоров». Но в Китае, где нефрит является национальным символом, его величали «Драгоценность повелителя», «Царственный самоцвет», «Царский камень белого цвета».
И одна из важных всемирных торговых дорог носила имя Великий Нефритовый путь.
«С VI в. до н. э. император носил нечто вроде митры, украшенной пластинками из нефрита; такие же пластинки висели на кушаке. В торжественных церемониях император и ближайшие сановники держали перед ртом пластинки из нефрита, чтобы «заградить своё дыхание». Пластинка императора носила название «тин» и была прямоугольная, олицетворяя «прямоту, с которой он управляет страной». Пластинки сановников были заострены или закруглены сверху в знак подчинённости»[13].
В 1968 году в могиле принца Лю Шэна и его невесты, принцессы Дуо Ван, археологи обнаружили нефритовые погребальные облачения. Каждый из нарядов состоял из более чем двух тысяч кусков нефрита. Костюм принца был сшит золотой нитью, для облачения принцессы использовалось серебро. Эксперты полагают, что мастеру потребовалось десять лет, чтобы изготовить один такой костюм.
В эпоху воюющих царств, когда в Китае три княжества – Чу, Чжао и Цинь – вели между собой нескончаемые войны, крестьянин Хэ из самого большого княжества Чу нашёл камень, который решил подарить своему правителю. Крестьянина жестоко наказали за то, что он посмел заявиться во дворец. Правитель всё-таки принял в дар удивительный белый нефрит, из которого изготовили диск с отверстием – символ неба. Этот изумительно красивый диск вошёл в историю под именем Нефрит Хэ.
Спустя какое-то время диск украли, и он стал собственностью правителя княжества Чжао.
В один из дней в Чжао прибыл посланец из Цинь с предложением обменять нефритовый диск Хэ на пятнадцать городов. Правитель Чжао согласился.
Но, заполучив драгоценный камень, циньцы передумали выполнять обещание. А потом опять начались войны, и всё закончилось объединением Чжао и Цинь в единое государство, во главе которого стал Цинь Шихуа – первый император Цинь. Заполучив Нефрит Хэ, император повелел сделать из него печать, которая с тех пор переходила от одного императора к другому. Эта нефритовая печать являлась символом власти, и только обладатель её мог считаться настоящим правителем.
Известно, что как когда-то хотели обменять этот нефрит на пятнадцать городов, так и ещё раз его обменяли на три тысячи солдат.