Станислав Бочаров
Сгоревшие розы
Глава 5
Много времени прошло с того момента, как я покинул дом Андрея. Согласно своему плану, я переехал в многолюдный город, и поселился в непримечательном доме, снимая квартиру. Ежедневно в попытках упасть и оказаться в новом сне, я слышал животные крики своих соседей. Эти звуки уничтожали меня, разъедали мой сон. Я жил в этом месте больше года, и за этот год мой запас сил полностью иссяк.
Я начинал думать, что вновь пошёл по неверному пути.
Смотря на всё, что происходило в моём доме, я понимал, что здесь я не стану собой, и никогда не обрету домашний уют. Смотря на стены своего дома, я видел лишь лёд, что покрывал всю квартиру. Дом этот никогда не станет моим зеркалом.
Я работал почтальоном на местном отделении почты. Каждый день я мотался, словно пчела, по большому городу. Работа не приносила особого удовольствия, я чувствовал себя не на своём месте. Пытаясь уснуть, я видел, что мне нужно. Я видел маленький дом где-нибудь в глуши. Где-нибудь там, где утром я буду слышать лишь ласковое пение молодых птиц, а за окном меня будет встречать пейзажи, которые так и просятся на холст.
Сейчас, когда я вновь нехотя иду домой, я смотрю на улицы этого города. Не вижу никакого проявления стиля в архитектуре этого города. Это просто серое полотно, на которое поставили дома, не подумав о том, что дома эти нужно попытаться сделать красивыми. Серый город превращает меня в серый и унылый мешок.
Зайдя в гастроном у своего дома, я принялся слоняться рядом с витринами. Холодильник дома был полон, но я не хотел идти домой. Приходилось тратить время тупо разглядывая витрины в гастрономе. Тупо разглядывая лица милых взору продавщиц, которые то и дело посматривали на меня, принимая за иностранца.
Уже будучи в нескольких метрах от своего подъезда, я осмотрелся. Я жил здесь больше года, но так толком и не запомнил место, где умирает моя юность. В самом центре двора стояла огромная детская площадка, которую ежедневно посещали огромные толпы детей, словно это единственное уютное место в округе. Туда же и сходились взрослые, которые увлечённо обсуждали то, как они увлечённо живут в своих угрюмых домах. Дома, которые образовывали каменный хоровод, аккуратно окружали миловидные деревья. Они стояли рядом, словно дети, внося в этот угрюмый мир немногочисленные краски.
Как по щелчку пошёл дождь, забарабанил по крышам домов и дорогам. Был ли он предвестником бури, или вновь хотел лишь подчеркнуть печаль, что затаилась в сердце моём? Ответ на этот вопрос не столь сильно интересовал меня, поэтому я отнёсся к дождю как к чему-то привычному, хоть и помнил, что в последний раз дождь поливал улицы моего города около полугода тому назад.
Уже поднявшись в квартиру, я снял с себя мокрую одежду, убрал рабочую сумку, и без сил лёг на кровать. Я всё ещё чувствовал влагу на своей коже, хоть её и не было на ней. Я любил дождь. Казалось, что в момент небесного плача планета наша очищалась, воздух становился приятнее, а дороги становились чище.
Удары становились всё сильнее. Дождь усиливался. В квартире, не считая ударов по стеклу, стояла идеальная тишина. Казалось, что если мне в голову придёт какая-то интересная мысль, то я услышу, как она вонзится мне в мозг.
Но в голову пришла лишь пагубная мысль.
Обречённость одурманила меня. В груди разрывалось сердце, а я не мог ничего с этим поделать. Мне лишь приходилось лежать на кровати, и терпеть боль. Боль, что с каждым днём становилась всё сильнее и сильнее. Поэтому я принял окончательно решение, и пошёл за необходимыми вещами.
Уже будучи подростком, я не отставал от других мальчишек. Именно так их называла моя мама. Я же называл их друзьями, и как-то раз мы образовали «круг сплочённых». Мы ходили по школе вместе, и защищали других мальчиков, защищали девочек, а после школы помогали взрослым, которых встречали по пути домой. Казалось бы, благое дело мы делали. Тогда всем нам так казалось.
Клуб сплочённых существовал до самого конца обучения. Но я отчётливо помню последний свой последний год обучения в школе. Именно его я помню столь отчётливо, как и всё, что было после начала моего путешествия по стране. Уже тогда каждый член нашего клуба был совершеннолетний, мы всё также помогали взрослым, помогали друг другу на работе. Всё шло идеально до последнего дня существования клуба.
Стоял тёплый летний день. Горячее солнце испаряло любую влагу, что встречало на своём пути, сжигало листья деревьев. Было настолько жарко, что любой боялся высунуть свой нос из дома, дабы не обжечь его. Однако мы помогали людям даже в самую тяжёлую жару.
Закончив очередное дело, я шёл по тропинке, ведущей к футбольному полю у моей школы. Кепка моя нагрелась, а тело требовало воды. Нужно было где-нибудь передохнуть, но в тени, у дерева, я увидел своего друга, и, можно сказать, главу нашего клуба. Он одиноко кромсал листик несчастного дерева, но я видел, что в движениях его скрывается злость. Казалось, что на этом листике он хочет выместить всю свою злость. Листику же приходилось лишь терпеть бездумную выходку человека.
Подойдя к нему, я увидел печаль на его лице. Слишком тяжело он взглянул на меня.
– Тима, что случилось? – Спросил я, сев рядом с ним. – Оставь ты этот листик, что он тебе сделал?
– Не он. Чёрт! – Сказал он, и стукнул кулаком по земле. – Боря… Помнишь Борю? С клуба нашего.
– Помню, каждый день ведь вижу его.
– Да, и я каждый день видел его. Но не уследил за ним. И за Машкой моей тоже.
– Что?
– Мне подруга её сказала, что видела, как они гуляют. Потом видела, как к ней домой заходили. – В его голосе читалась дикая, почти животная, злость. На секунду мне показалось, что передо мною не человек.
– Может она перепутала?
– Вадим, она полностью описала его. Точь-в-точь. Это точно он, и точно она. Свою то подругу она знает.
– Ну хорошо. – Сказал я максимально мягко. – Просто приди к Маше, и всё ей выскажи. Расстаньтесь, и потом найдёшь новую. Когда это было большой проблемой?
– Не-е-ет, кем я буду, если прощу ему это? Тогда все подумают, что можно и дальше уводить у меня девушек. Я потеряю авторитет, стану никем, понимаешь? Я не хочу этого. Сегодня я попрошу его подойти сюда к восьми часам вечера, и отделаю его так, что его потом Машка и не узнает.
Этот животный способ сразу мне не понравился. Я не понимал к чему всё это, ведь можно всё уладить словами. Если уж она и ушла к нему, то значит, что любовь была не столь крепка. И зачем ему такая невеста, если любви нет у неё? Но я видел в глазах своего друга огонь. Огонь, что готов сжечь всё, что помешает ему выполнить задуманное.
– Хорошо, ты злишься. – Начал я. Планировал я переубедить его, однако не знал сработает ли мой план. Быть может, он также канет в лету, как и доверие ко мне, но я должен был попытаться. – Но ведь не нужно сразу рубить с плеча, давай просто поговорим с ним.
– Мне не нужны твои нравоучения. Просто скажи, ты придёшь? – Сухо сказал Тима.
Нужно было проконтролировать, чтобы он не натворил лишних бед, поэтому, после короткого молчания, я сказал:
– Конечно, дружище.
Верёвку было очень трудно найти. Оказывается, что в моей квартире почти нет хозяйственных принадлежностей. С табуретом проблем не было. Поэтому взяв табурет, я побрёл в спальню, где только что слушал аккуратное постукивание дождевых капель о моё окно.
Поднявшись на табурете, я завязал верёвку на стойке люстры. Другой конец верёвки безвольно болтался у моей груди.
– Надеюсь, что люстра выдержит мой вес. – Сказал я невидимому наблюдателю из своей комнаты, и осмотрел верёвку. Она была прочной, хоть и, казалось, длинноватой.
Подходя к футбольному полю, я чувствовал, как трясутся мои колени. Страх охватывал меня с ног до головы, не оставляя места для радости. Я не знал, каким голосом я буду разговаривать с другом.
И буду ли я разговаривать с ним?
Его решение приводило меня в ужас. Неужели можно так поступать с товарищем из-за девушки? Я не понимал этого. Мой мозг покрывала неизвестность, и кто сможет её развеять? Жизненный опыт или духовное уродство?
Ночь уже опустилась на землю. Луна заменила солнце, и объявила себя царицей небес. В лунном свете я видел очертания силуэтов рядом с футбольным полем. Двое людей о чём-то увлечённо беседовали. Могло показаться, что они обсуждают политику, или первый полёт в Космос. Он был так недавно, и был таким ярким, но прошло уже два года с того момента, как Гагарин совершил своё загадочное путешествие, а оно всё ещё у всех на слуху. Но я ведь знал, кто эти люди, и о чём они разговаривают.
Энергично размахивая руками, Тима что-то пытался объяснить Борису. Пока что я не слышал его речь, но знал её примерное содержание. Борис же теперь, сложив руки на груди, внимательно слушал Тиму не думая его перебивать.
Только сейчас я заметил, что жара спала, но от этого мне не стало холоднее. Казалось, что скоро от меня должен начать исходить пар, ведь пот лился градом. Было ужасно жарко, даже несмотря на холод.
Уже почти дойдя до неразлучной парочки, я расслышал слова Тимы. Он говорил почти не запинаясь, хотя было видно, что он нервничает.
–…после этого ты хочешь вновь называться моим товарищем? Мы все дали слово, что будем друг для друга братьями, будем семьёй. Ты бы так поступил с членом своей семьи!? – Тима начинал переходить на крик. Воздух наэлектризовался, я чувствовал, как поднимается буря, которую никто не заметит.
Наверное, за это я и виню себя. Почувствовав, что может произойти что-то неладное, я не прибавил шаг, а шёл всё также, как и шёл до этого. Я не успел буквально на пару секунд.
В отблеске луны я увидел, как что-то холодное пронзило тьму, разрезав её словно дым, и остановилось точно у сердца Бориса. Он почти сразу упал, а из раны потекла, словно ручьём, алая кровь. Я мигом побежал в сторону Тимы и Бориса.
Время в этот миг остановилось. Я видел лишь как Борис, уже не контролируя своё тело, навалился на Тиму. Последний с трудом мог держать тело, которое почти сбило его с ног. Он пытался вытащить нож, но он отказывался покидать тело. Не желая тонуть под телом Бориса, Тима отбросил его, и Борис упал на землю. Я же, замерев в паре метров от Тимы, не мог пошевелиться. Тима посмотрел на меня испуганным взглядом. Когда мы оба посмотрели на Борю, то увидели, что он не подаёт никаких признаков жизни.
– Что ты сделал? Зачем ты ударил его ножом? Зачем ты вообще взял его с собой? – Повернулся я к Тиме. Я смотрел прямо на него. На его одежде пятнами лежала кровь.
– Я хотел его…напугать. – В конце его голос сорвался, и на месте своего взрослого друга я увидел маленького испуганного мальчишку. Такого мальчишку, каким я его знал в детстве. – Вадя, что нам делать?
– А я почем знаю? Я что, каждый день убиваю своего друга?
– Он не был нашим другом! Он оступился, и вот его искупление.
– Смотри, чтобы тебя искупление теперь не нашло. – Бросил я, и принялся думать о том, что же нам теперь делать.
Что можно было сделать в такой ситуации? Мы не знали как заметать следы, не знали что можно сделать, но всё же придумали план на скорую руку. Поэтому когда Тима взял себя в руки, а я перешёл порог человечности, мы взяли тело, и пошли в ближайший парк.
Мы несло тело по ночному городу страшась каждого блика, каждого звука и силуэта. И когда мы наконец нашли удобное место, то положили тело на землю. Я повернулся к Тиме, и сказал:
– Так, сиди здесь. Здесь рядом живёт мой друг, который сможет одолжить мне лопаты. Я возьму лопаты, и вернусь. Дождись меня.
– Хорошо, дружище. Только давай бегом, а то мало-ли. – Он был слишком напуган, чтобы оставаться один на один с телом, но я должен был уйти. Я надеялся, что пока меня не будет, он не сотворит глупостей.
Так я и ушёл. Я шёл по ночному городу, вдыхая свежий воздух. Одежда моя была чиста, но я думал, что от меня так и пахнет смертью. И по этому запаху меня смогут найти и арестовать.
До моего друга идти нужно было не так долго. Нужно было через дворы пройти к «Красному» переулку. Так в нашем городе называли переулок, который по выходным становился «Красным». Люди вывешивали плакаты, включали гимн Союза, и веселились. Именно этот переулок был самым оживлённым каждые выходные.
Несмотря на то, что путь длился около пятнадцати минут, время пролетело незаметно. Всю дорогу я думал о том, что будет, когда я возьму нужное нам снаряжение, и вернусь к Тиме. Мы просто закопаем тело, и всё будет как раньше? Он будет продолжать общаться с Машей, даже не сказав ей о том, что сделал с её любовью?
Зайдя в Красный переулок, я не увидел никого. Лишь несколько автомобилей, угрюмо стоящих около тротуара. Переулок был длинный, а по каждой его стороне стояли хоть и длинные, но низкие дома. В каждом было по 3 этажа. Как-то раз мне довелось побывать внутри такого дома, и они произвели на меня посредственное впечатление. Внутри весьма опрятно, и местами даже красиво, но мне казалось, что эти дома рассчитаны на одинокую и не слишком счастливую жизнь. Эти три этажа не дали бы нужную долю счастья живущим в них людям. Они бы всегда ограничивались лишь этими тремя этажами, и на каждом этаже царило бы своё недовольство. Но мне так лишь казалось, ведь люди в этих домах крайне приветливы и дружелюбны. Каждый раз, когда я был в Красном переулке, то я мог рассчитывать на помощь от людей, что там живут. Никогда и нигде я не видел столь добрых и доверчивых людей.
Поднявшись к нужной мне квартире, я постучал, и принялся ждать. Долго ждать не пришлось, ведь уже через несколько секунд мне открыла высокая белокурая девушка, одетая в пижаму.
– Вадим? Ты что здесь забыл?
– Отец дома? Могу я взять кое-что из его инструментов?
– Что случилось? – Она зевнула. Даже будучи в почти спящем состоянии, эта девушка была прекрасна.
Девушка эта была моей бывшей девушкой. Звали её Елизаветой, хотя я её называл Лизой. Называл до нашего разрыва. Мне пришлось её бросить, ведь я планировал уезжать из города, хотел переехать к тёте, и не хотел, чтобы она ждала меня, но и взять с собой её не мог. Теперь я каждый день виню себя за своё решение. Если бы я знал, как всё обернётся, то не принял бы решение о разрыве.
– Это неважно. Мне лишь нужны инструменты. Поможешь? – Я старался общаться с ней так, чтобы она не подумала, что всё ещё что-то значит для меня. Ведь я знал, что она играла слишком большую роль в моей жизни.
Я взглянул на неё снова. Её зелёные глаза смотрели на меня, не скрывая изумрудного огня. Веснушки, что прятались под глазами, всегда забавляли меня, а её аккуратное маленькое лицо, словно лицо скульптуры, было прекрасно при свете луны.
– И всё? Ты просто так заваливаешься ко мне домой, среди ночи, и хочешь, чтобы я тебе помогла? После того, что ты сделал?! – Я уже слышал этот голос. Обычно этим голосом она говорила, когда была близка к слезам. Как сейчас.
– Лиза, я тебе всё объясню, но не сейчас. Пожалуйста, мне очень нужны инструменты.
– Проваливай!
– Лиза, послушай…
– Я же сказала, уходи!
Я уже собирался уходить, но мне нужны были лопаты. Без них ничего бы не вышло, а время шло. Поэтому я, недолго думая, обнял Лизу. Она и не подумала начать вырываться. После недолгой паузы я сказал:
– Понимаю, что ты сердишься на меня. Любая бы сердилась, но я сделал это не потому, что ты не дорога мне, а потому, что иначе поступить не могу. Пойми же это.
– Можешь хоть что-нибудь объяснить? – Она подняла на меня свои глаза. На них скапливались слёзы, которые делали мне больно. Они вонзались мне в сердце, словно маленькие кинжалы.
– Я всё объясню, но позже. Обязательно объясню, лишь дай мне инструменты.
Она кивнула, и отстранилась от меня. Я сказал, что мне нужно, и она ушла в другую комнату. Вернувшись с лопатами и фонарём, который мог мне пригодиться, я всё забрал, и сказал:
– Если кто-то придёт и будет спрашивать обо мне, то скажи, что меня не было здесь. Хорошо? – Лиза кивнула. Этот застенчивый, скромный и плавный кивок был до боли мне знаком. – И спасибо тебе. Я обязательно вернусь.
Попав вновь на Красный переулок, я не знал с какой скоростью мне идти. Стоит ли бежать? Не заметят ли меня?
Но времени было в обрез.
Поэтому взял по лопате в каждую руку, а фонарь положив за пояс, я принялся бежать. Было неудобно, жарко, неуклюже, но моя скорость повысилась, а это главное, что мне нужно было в этот момент.
