Станислав Аверков
О любимых гениях и о себе
Материал представлен в авторской редакции!
* * *
Вступление
Посвящается моей любимой жене за ее терпение.
Человечество отличается от четвероного мира тем, что у нас – человеков есть особое свойство – творчество. Творчество присуще всем видам нашей деятельности. В предлагаемой читателям книге «О любимых творческих личностях и о тех, кто творил кое-что секретное» рассказано о деятельности гениев театрального мира и космического ракетостроения на примере соприкосновения коллектива Московского театра драмы и комедии на Таганке и песенных бардов с создателями ракетно-космических систем из одного из знаменитых советских конструкторских бюро. Соприкосновения происходили в самых неожиданных местах. Без этих соприкосновений энергетика творчества этих объединений была бы развита не в полной мере.
Автор книги уведомляет читателей о том, что все ракетно-космические сведения, изложенные в ней, были проданы американцам деятелями перестройки, развалившими Советский Союз. Ныне все эти сведения любознательный читатель может найти в ИНТЕРНГЕТе.
Глава I. В воронцовском вытрезвителе раздалось: «Спой, Вован»!
– Паря, где я?
– А я где? Что за сводчатый потолок? Что за небольшие окошки с решетками под потолком?
– Братва, так мы неужели в КПЗ? – воскликнул возле Стаса сосед.
«Но разве в камере предварительного заключения может устанавливаться такое множество одиночных кроватей? В КПЗ должны быть двухъярусные!» – стало смутно вырисовываться окружение вокруг Стаса.
Опять донеслось восклицание:
– Паря, где же я?
– А ты, оказывается, не знаком с московскими вытрезвительными местами! В вытрезвители мы, коллега – пьяньчужка! Однако, все же есть вопрос – в каком? На Бауманской или на Матросской Тишине? – раздалось со средней кровати.
– Ну, ты комик – алкоголик, знаток московских «оздоровительных центров»! Тебе на Матросскую Тишину захотелось! Тишина – заведение престижное, для правонарушителей. А мы всего лишь романтические натуры, – рассудил хриплый баритон.
– Что правда, то правда, паря! Романтизм у нас в крови. Мы увлекающиеся до умопомрачения особы. Что-то твой баритон мне знаком! Не удивлюсь, если в твоих руках, паря, окажется гитара.
– Не напрягай ослабевшие после вчерашнего мозги, дружище, тебе это вредно, бобо расколется.
– Обижаешь золотоискателя, Вован, у меня бобо сибирское, крепкое. Ты, Вовчик, на северо-востоке от Байкала знаменитейшая личность, ты – наш, свой в доску. Я специально, приехав в Москву, специально пошел на «Таганку». На тебя хотелось посмотреть. Но не удалось. Пришлось припомнить нашу сибирскую:
Бежит паровоз по долинам и по взгорьям
Летит он неведомо куда.
Мальчонка назвал себя жуликом и вором,
И жизнь его теперь одна тюрьма.
Постой паровоз, не стучите колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза…
Я к маменьке родной, больной и голодный,
Хочу показаться на глаза.
Не жди меня, мама, хорошего сына.
А жди меня – жулика, вора…
Меня засосала воровская трясина
И жизнь моя обычная тюрьма.
Постой паровоз, не стучите колеса,
Есть время взглянуть судьбе в глаза.
Пока еще не поздно нам сделать остановку,
Кондуктор, нажми на тормоза…
Вот так пришлось невезуху залить нашим сибирским способом. Однако, свидеться с тобой судьба даровала мне в этом довольно – таки необычном московском заведении. Не мучь мое сердце! Спой, не будь парашей!
– Параша – мамаша – папаша! Превосходная простонародная рифма! Вот ты сейчас исполнил то, что мы в театральном подполье в течение многих часов переделывали. Оказывается, переделанное не осталось в нашем театральном «подполье». Оно ушло в народ, достигнув даже Иркутской губернии. Гитару бы сейчас в руки…
Беседу прервал вошедший сержант. Осмотрел полуподвальные «хоромы»:
– Ну что, протрезвели, любители романтической экзотики? В моем заведении почти после каждого спектакля собирается особый контингент – театрально-романтизированный.
– Так мы, оказывается, на Воронцовке! Так это почти филиал «Таганки»! Вытрезвитель на Воронцовке особый, театрально-артистически-зрительский. Сержант, публика просит спеть! В нашей среде есть сибиряк с золотых приисков. Ему не удалось попасть в театральный зал! Разреши!
– Ишь ты, сразу видно, что за птица в моих руках. Ты хоть помнишь, с гитарой был или без нее?
– Обижаешь, уважаемый! Конечно, с ней, со спутницей моего творчества, – Владимир обвел взглядом обшарпанные стены, остановился на помятых лица, – ну что, гитару вернешь?
– Ох, уж эти барды! Им сразу в вытрезвители гитару подавай! Ладно уж, послушаем знаменитость.
Струна разорвали подвальный воздух:
– … Дайте собакам мясо, авось они подерутся,
Дайте похмельным кваса, может, они перепьются,
Чтоб не жиреть воронам, ставьте побольше пугал,
А чтобы быть влюбленным, дайте укромный угол.
В землю бросайте зерна, может, появятся всходы,
Ладно, я буду покорным, дайте мне свободу.
– Ого-го! Свободу ему подавай! – Сержант хитро сощурился, – Ты ее еще не заработал.
– Братцы, вступитесь за современного гусляра!
Протрезвевшие «романтики» принялись на все лады ублажать милицейского вершителя человеческих судеб:
– Вован – наша гордость, пожалей его и заодно и нас!
– Выпусти, и нас, почитателей его таланта! Мы хорошие, исправимся…
– Огород твой вскопаем, полы будем мыть в твоей канцелярии…
Сержант понял, что задел за живую струнку своих «подопечных»:
– Так легко не отделаетесь! Что с вами делать, решать буду я! Захочу – будете подметать пятнадцать суток Таганскую площадь, а если сочту нужным, отправлю за сто первый километр от границы Москвы.
В полуподвале загремел хор проштрафившихся любителей искусства:
– Сержант, мы не какие-нибудь прощалыги, из-за любви к высокой материи погорели!
Но сержант был себе на уме:
– Что-то нос повесил наш всеобщий любимчик, а ты про нас, про блюстителей порядка спеть можешь?
Обладатель баритона взглянул хитро на того, от кого во время сегодняшнего утреннего просветления зависело судьбоносное решение, и улыбнулся ото всей души:
– Шеф, только из-за уважения к тебе и твоей труднейшей профессии, – и ударил по струнам:
Нам ни к чему сюжеты и интриги,
Про все мы знаем, что ты нам не дашь.
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю кодекс уголовный наш.
И если мне неймется и не спится,
Или с похмелья нет на мне лица,
Открою кодекс на любой странице
И не могу – читаю до конца…
…И сердце бьется раненою птицей,
Когда начну свою статью читать.
И кровь в висках так ломится, стучится,
Как мусора, когда приходят брать.
– Ну, ты смелый, паря! – золотодобытчик взвыл на койке от восхищения, – за такое на Ленских приисках тебя бы на руках носили!
Сержант же рубанул рукою по воздуху:
– Обижаешь, Владимир! К тебе и к твоему другу я по-хорошему, а ты с ходу грубишь. Что, хочется схлопотать пятнадцать суток, подметать московские улицы? Для меня проще пареной репы устроить вам всем праздничек с метлой на радость поклонницам. Пол Москвы сбежится глазеть на кумира с метлой в руках… За мной мое рекламирование тебя с метлой не будет отложено в долгий ящик. Но…
Однако, что в эти мгновения творилось со Стасом? Он лежал, сжавшись в комок. Стонал про себя: «как я, будучи в столице в командировке, выполняя ответственейшее секретнейшее задание руководства секретнейшего ракетостроительного конструкторского бюро, мог так опростоволоситься? Вот уж, влип, так влип? Неужели придется подметать московские улицы? А затем последует порочащая бумага из московской милиции. Меня будут склонять на многочисленных кабэвских собраниях. А напоследок с позором выгонят из КБ за пьянку. С чего началось мое падение? Но является ли падением стремление к прекрасному? Неужели я – ракетостроитель – в душе все же натура более близкая к поэтам, артистам, художникам, чем к ракетным стартам?..»
А в это время в вытрезвители прозвучало:
Если бы я был физически слабым
Я б морально устойчивым был
Ни за что не ходил бы по бабам,
Алкоголю б ни грамма не пил!..
Ну а если я средних масштабов
Что же делать мне, как мне быть?
Не могу игнорировать бабов,
Не могу и спиртного не пить!
… Солнечный весенний день только начинался в вытрезвителе на московской Воронцовке…
Глава II. Как молодой ракетостроитель Стас обстрелял Соединенные Штаты Америки на ее западном побережье
1. Как зарождался «частично орбитальный бомбардировщик»
В далеком 1966 году, Стасу довелось впервые осознать величие евроазиатского степного простора, воспетого выдающимся историком Львом Гумилевым – сыном известнейших поэтов Анны Ахматова и Николая Гумилева. Где еще можно найти на Земном шаре степь, раскинувшуюся на многие тысячи километров от устья Дуная, от Карпатских гор и почти до Великой Китайской стены?..
Авиалайнер вылетел, чтобы «сразиться» с Великой Степью. Это просто сказать – вылетел! А что было перед этим?
Будни есть будни. У кого они цветные, у кого – серые. У Стаса тогда все переплелось.
Любая ракета – сложнейший проект. Но если ракета согласно задумкам планировалась быть не только межконтинентальной, но еще и «супер межконтинентальной», то всем ее создателям пришлось «попотеть» в полную силу.
Американцы узнали о советской суперракете через два года после начала ее испытаний и назвали ее FOBS, то есть «частично орбитальный бомбардировщик»!
«Что-то заумно переборщили американцы в названии FOBS?» – спросите вы.
Но такой уж была заумной суперракета ракета! И все потому, что она должна была превратить разрекламированную американцами их противоракетную оборону в груду металлолома.
В то время американцы предполагали, что советские межконтинентальные ракеты могут достигнуть США по кратчайшему расстоянию – через Северный полюс. Поэтому они выстроили свою противоракетную оборону на Аляске и в Канаде. Наши ученые мужи нашли выход из положения, чтобы перехитрить их.
Советская новая ракета была задумана с невиданным свойством – она должна была стать орбитальной!
Итак, по задумке советских проектантов, первые две ступени «ракетного бомбардировщика» должны были вывести на околоземную орбиту третью часть ракеты, состоящую из «головы» с ядерным зарядом, приборным отсеком и тормозной двигательной установкой. Летя по орбите, третья часть ракеты, приближаясь к цели, должна была сойти с орбиты, затормозившись двигательной установкой и, спустившись с орбиты, поразить цель. Дальность этой ракеты могла достигать почти сорок тысяч километров. Скорость ее увеличивалась до первой космической, то есть достичь потенциального противника быстрее в несколько раз. Иными словами, она могла разгромить в США цель, зайдя на нее с Южного полюса. С южной стороны американцы были беззащитны. Вот из-за такого необычного свойства орбитальная ракета смогла получить у американцев такое непривычное название – не просто «бомбардировщика, а «частично орбитального»! Ведь наша ракеты не должна была облететь Земной шар, совершив один полный оборот вокруг него, а только часть его, не нарушив при этом международный договор о не выведении в космос ядерного оружия. Вот такими были хитрыми советские ракетостроители!
Будни молодого специалиста Стаса, только недавно закончившего Новочеркасский политехнический институт и получившего направление в ракетостроительное конструкторское бюро, были загружены подготовкой технических заданий на разработку смежными конструкторскими организациями системы управления для «изделия 8К69» и ее отдельных элементов. В секретной документации орбитальная ракета именовалась, как «Р-36 орб», по заводской технической документации – «изделие 8К69».
Смежниками были харьковское Конструкторское Бюро Электроприборостроения (КБ ЭП или п/я А-7160). и московский Научно-Исследовательский Институт Командных Приборов (НИИ 944 или п/я А-3697, или НИИ КП – что только не придумывали у нас в стране, чтобы сбить с толку потенциального противника). Эти конструкторские организации были самыми главными в разработке системы управления. У них были десятки своих смежников.
Когда харьковчане прислали разработанный ими эскизный проект системы управления для 8К69, надо было его изучить, проанализировать: все ли наши требования учтены в нем…
Автор этой книги не собирается выкладывать все подробности создания ракеты 8К69. Но как же умолчать о многочисленных технических совещаниях с представителями многочисленных организаций – разработчиков систем и узлов 8К69 по спорным вопросам. О дневных и ночных утрясаниях отклонений от документации при реализации этого проекта в цехах ракетного завода.
На Совете главных конструкторов всех принимавших участие в разработке 8К69 организаций решались наиболее острые вопросы создания 8К69. На эти Советы съезжались руководители всех КБ, НИИ, академий, заводов. Для Советов необходимо было готовить многочисленные проекты постановлений… И все это ложилось на плечи инженеров, в том числе и молодых специалистов, причастных к разработке 8К69.
Но были такие вопросы, о которых стоит упомянуть. Например, один из изготовителей прислал на ракетный завод агрегат, позабыв дополнить его крепежными деталями. Вроде бы пустячок, но как без них установить его на ракете? Пришлось по секретной в-ч связи выругать растяп. Те срочно прислали своего представителя с извинениями.
Или электрические кабели из Харькова оказались не новой, а старой распайки.
Текучка переплеталась с глобальными огрехами.
Например, проектировщики усомнились в возможности выполнения заданной в тактико – технических требованиях министерства обороны величине массы доставляемого к цели боевого заряда. Решили еще раз просчитать возможности «орбиталки».
Они оказались ниже оговоренных в ТТТ. Причина – превышение ракетой допустимого веса из-за ряда допущенных отклонений в процессе изготовления ракеты на заводе. Кто виноват? Конечно, конструкторы. Они сами санкционировали отклонения в цехах!
Поэтому чтобы вывести третью ступень на расчетную орбиту с требуемым весом заряда, надо было в срочном порядке придумывать способы снижения веса конструкции «орбитального бомбардировщика». Вначале над этим ломали головы теоретики. Потом они объединились с конструкторами. Вместе пришли к выводу, что выявленный недостаток в весе можно было бы ликвидировать за счет изменения технологии покраски корпусов ступеней ракеты. Слишком толстый слой краски наносится на ракетные баки. Он мог бы быть втрое тоньше. Выигрыш при этом – сотня килограммов. То есть в полете вместо этой сотни килограммов можно увеличить вес ядерного заряда. Был подготовлен приказ об изменении технологии покраски.
И тут же возник новый вопрос: что делать с уже изготовленными ракетами? Скоблить? Ну и ну! Скоблить никто не стал, но историю эту долго рассказывали, как анекдот…
Но все это уже осталось позади. Ракета была испытана на стенде в сборочном цехе. Тогда в сборочном цехе она казалась Стасу верхом совершенства. Даже великолепно красивой. Ее классические формы да плюс белая окраска напоминали ему что-то древнеримское или древнегреческое. Например, одну из колонн древнегреческого храма.
Но заводские испытания закончены! Пора было отправлять самое совершенное изделие в мире (как казалось его создателям) на полигон.
Однако неожиданно Стаса срочно вызвали в сборочный цех. Оказывается, во время последнего осмотра ракеты было обнаружено никем не предсказуемое, несуразное происшествие, которое не лезло ни в какие рамки!
Кто бы мог подумать, что виной тому могла оказаться обыкновенная кошка, жившая в сборочном цехе. Ее обязанностью было своим запахом предупреждать появление в цехе мелких существ. Они, то есть мыши или крысы, в принципе могли бы перегрызть в цехе электрические кабели. На заводе были предусмотрены самые современные способы защиты кабелей от грызунов. Но сборщики ракеты перестарались и завели в цехе кошку. А она не нашла лучшего места, чем один из отсеков ракеты, чтобы родить в нем котят. Работники цеха были в шоке: неужели их любимица привела в негодность «частично орбитальный бомбардировщик»?
Пришлось провести дополнительные испытания ракеты, чтобы убедиться, что ракета не повреждена. Заводские юмористы сразу же определили: не только человек, но четвероногие тоже горят желанием побывать в космосе и даже не только сами, но и со своим потомством!
Начальство же оценило случившееся, как не доброе предзнаменование!
Наконец-то, ракетные ступени – все в белом (белый цвет означал, что изделие не боевое, а предназначено для летно-конструкторских испытаний) было готово к дальнейшим «экзекуциям».
Весь коллектив КБ и завода вздохнул, когда ракетные ступени погрузили в железнодорожные вагоны и отправили на полигон в в/ч 11284. Ныне это Байконур.
В те дни в голове Стаса вертелись мысли: когда же командируют на полигон и его? Работает он уже три года, освоил систему управления «машиной» (в разговорах в конструкторском бюро и на заводе не употребляли слова «ракета», только – «машина» или «изделие»)! А его все еще считают молодым спецом! Пора уже и ему принять участие на полигоне в испытательских буднях!..
КБ заплатило железнодорожникам изрядную сумму, чтобы ракетный состав не простаивал на станциях, а был доставлен на полигон экспрессом. Он прибыл на полигон в конце 1965 года. Там с 8К69 возились, как с новорожденным ребенком. Проверяли все конструкционные узлы и системы. Вдруг, во время транспортировки по железной дороге от удара при состыковке вагонов на ракете образовалась вмятина? Или в одном из электрических разъемов нарушилась пайка? Но могли быть и другие, более существенные причины для треволнений. Не исключено, что у «новорожденной машины» могли быть обнаружены на полигоне недоделки из-за неучтенностей каких либо моментов при проектировании «изделия». Не исключено – это не означает, что они произойдут. Но чем черт не шутит… Если они где-то и притаились, то их можно было бы обнаружить только на полигоне, в монтажно-испытательном корпусе (МИКе). при совместном функционировании всех систем ракеты. Последнее место выявления недоделок – это стартовая позиция.
В середине декабря 1965 года «частично орбитальный бомбардировщик» был установлен на стартовой позиции в вертикальном положении. Снова были проведены проверки. Затем началась заправка ракетных баков ракетным топливом.
Как сообщили с полигона, без «неучтенности» в «частично орбитальном бомбардировщике» не обошлось. Она проявила свое коварство при заправке «машины». По технологии заправки горючее должно было поступать в бак, заполненный азотом. Но в магистрали поступления в бак азота обнаружилась его утечка. При ликвидации азотной утечки произошло срабатывание клапана магистрали горючего. Он открылся – и через него горючее пролилось на стартовый бетон. Начался пожар.
Ракетная техника – опасная штука. Особенно при испытаниях ракет, превращенных из задумок в металл. На то они и испытания, чтобы выявить все собственные «грехи» – проектировочные, конструкторские, заводские. Хорошо, что обошлось в декабре 1965 года без жертв. Да и при всех последующих испытаниях 8К69 человеческих жертв не было!
После доработки системы заправки «изделия» азотом продолжились испытания последующей ракеты в феврале 1966 года. Но они закончились на полигоне опять же с «вывихом». Был доработан и этот «вывих». В середине марта привезли на полигон очередную «машину». Ее готовили к пуску особенно тщательно. Но завершить ее подготовку к пуску до майских праздников не удалось. Работу прервали, испытатели вернулись в родные края. Прилетел и представитель отдела, где работал Стас. Он стал расспрашивать Сергея Ясенева о полигоне, о МИКе и о многом другом.
Перед майскими праздниками начальник отдела Иосиф Менделевич Игдалов заявил на совещании в своем кабинете: «Ты, Станислав, горячий молодой специалист. Рвешься в бой! Ну что ж, твоя мечта может воплотиться в жизнь! После майских праздников на полигоне должен состояться пуск нашего «изделия». В нем будешь участвовать ты! Заменишь там Сергея Ясенева. Сережа провел там четыре первых месяца этого года. На своей шкуре ощутил все «прелести» полигонной жизни. В апреле подготовил «машину» к пуску. За что и получил добавочный коэффициент к зарплате. (за вредные условия работы на полигоне наша зарплата увеличивалась в соответствии с размерами вредности). Теперь просится дать возможность ему порадовать семью самим собой. Ты, Стас, уже созрел для полигонный будней».
Праздничные дни пролетели удивительно быстро: первомайская демонстрация, чествование героев Великой отечественной войны, туристский поход за город…
10 мая 1966 года Стас собрал сумку, проверил паспорт, командировочное удостоверение, справку о допуске к секретным работам. Вечером побежал через Комсомольскую балку к Центральной проходной ракетного завода. Там уже собралась толпа. Удивился, неужели все уважающие себя специалисты КБ и завода собрались на полигон? Подошли автобусы. Но почему их так мало? Как же все собравшиеся смогут поместиться в них? Толпа начала штурмовать их. Стас, опередив кое кого, протиснулся в автобус. Сотрудники КБ и завода стояли даже в проходе, тесно прижавшись друг к другу. Увидев, как Стас работает локтями, закричали:
– Ты что, спешишь поперек батьки в казахстанское пекло? Ты, Стас, что, в первый раз летишь? Так тебе надо улепётывать домой, чаек попивать! Всех самолет не заберет. Улетят самые – самые нужные!
Стас подумал: «Ох, эта табель о рангах – кто нужен, кто нет! Авось прорвусь. Улечу даже в самолетном туалете!».
Была полночь. В аэропорту чувствовалась нервозная обстановка. Оказалось, что в АН-24 может разместиться не более сорока человек, а желающих более сотни. Каждый пытался доказать другим, что без него испытания сорвутся, что без него «машина» не взлетит! Стюард – бортпроводник Михаил Чекодаев пытался образумить толпу! Но она ни в какую! Прибыл технический руководитель испытаний Михаил Иванович Галась, стал зачитывать список вылетающих. Произнес фамилию Стаса и спросил:
– Это тот, кто вместо Ясенева? Ты у него узнал все особенности вашей работы на полигоне?
– Он мне все рассказал.
– Проходи на посадку в самолет!
Стас с гордым видом отошел к группе избранных.
Не включенные в список стали громко протестовать – если они улетят не сейчас, а следующим рейсом через пару дней, то испытания провалятся в тартарары!
Стас стоял с видом отмеченного всевышним и наблюдал, как специалисты ракетостроительного КБ рвутся на испытания! Где это видно в капиталистических странах, там работники – это рабочее быдло, а у нас, в СССР, труд – это почетная обязанность!
Спецы метали громы и молнии, но Стаса это уже не касалось, ведь он ныне был привилегированной персоной!
Прорвавшиеся на летное поле пытались пробраться в АН-24 через грузовой люк. Они надеялись, что в полете, когда их обнаружат, не выбросят же за борт! Трое «заказчиков» (представители военного ведомства – военпреды) в офицерской форме (в КБ и на заводе они носили цивильную одежду и тем самым не отличались от сотрудников КБ заводчан), размахивая бутылкой вина, попытались договориться с бортпроводником-стюардом Чекодаевым, чтобы спрятал их в туалете, но он был неумолим. Тогда они решились на отчаянный шаг. Подбежали к авиамотору АН-24 и стали удерживать его за лопасть. Кто-то из этой троицы закричал:
– Недоумки, без нас не улетите! Думаете без нас, военпредов, легко скроете свои огрехи? Все равно найдем!
И навалились на лопасть винта, чтобы с похмелья не свалиться на бетон. Галась вышел из самолетного салона на трап:
– Если не дадите взлететь, пошлю с борта самолета радиограмму главкому ракетных войск стратегического назначения, чтобы уволил вас за безобразие! Немедленно отпустите лопасть винта!
В ответ закричали:
– Вы что, нам угрожать! Вчера праздник Победы был или не был?
– Вы записаны на второй рейс! Протрезвейте дома рассольчиком!
Двое отпустили лопасть. А третий, самый молодой с лейтенантскими погонами навалился на шасси:
– Вы разрушаете семью! Я с молодой женой простился еще позавчера! Если к утру вернусь хмельным к любимой жене, она меня выгонит и подаст на развод! Вы не имеете права разрушать семейный очаг!
Галась рассмеялся. Расхохотались все, кто был на летном поле:
– Михаил Иванович, заберите этого, непутевого ловеласа!
Любителя амурных похождений втащили в «Аннушку». Она вырулила на взлетную полосу.
Вот таким был первый вылет Стаса на Байконур. В салоне «Аннушки» избранные раскрепостились. Кто достал из сумки сало, кто горилку. Позвали «зайцев» из хвостового отсека. Чекодаев заглянул в туалет. Там сном праведника спал лейтенант, скорее всего, впервые изменивший после свадьбы жене.
Еще раз поздравили коллеги друг друга с прошедшим праздниками. В праздничное настроение вмешался Чекодаев:
– Не расслабляться! Кругом гроза! Циклон накрыл почти всю европейскую часть СССР! Будем прорываться в Азию по окраине циклона! По моей команде всем пристегивать ремни!
Стас заглянул в иллюминатор. Над тучами висела Луна. Под «Аннушкой» тучи вспыхивали грозовыми разрядами. Самолет трясло, как будто пассажиры ехали по булыжной мостовой. Чтобы успокоится, Стас вытащил из сумки книгу Льва Гумилева «Древняя Русь и Великая Степь». Первая же страница захватила его: «Еще на первом курсе истфака автору пришла в голову мысль заполнить лакуну во Всемирной истории, написав историю народов, живших между культурными регионами: Западной Европой, Ближним Востоком и Китаем (Дальним Востоком), то есть в Великой Степи». От чтива оторвал энергичный голос Чекодаева:
– Пролетели Донецк, под нами Ростов, посадка в Минеральных Водах.
Над Минводами ветер с кавказских вершин разогнал облака. В лужах на асфальте отражались аэропортовские огни. Чекодаев заявил: «Экипаж далее не готов продолжать наш спецрейс пока над Каспием окончательно не прояснится. Всем покинуть салон».
Стас вышел из здания аэропорта. В руках том Гумилева. На востоке заалела узкая полоска над горизонтом. В ту минуту ему показалось, что Великая Степь от устья Дуная и Карпат до Великой Китайской стены заключила его в свои объятия. Свежий горный ветер с окраины Степи ворвался в его тело. И ему представилось, как наши предки из Великой Степи проходят мимо Стаса чередой. Но фантазию прервал Чекодаев:
– Вот ты где спрятался! Ловишь рассветные мгновения! Я сам, будто древний язычник, готов возносить хвалу рассвету и богу Солнца Яриле. Но возможность такая выпадает редко. Не случись бы гроза, так не залетели бы мы на Кавказ, не появилась бы возможность любоваться рождением нашего светилы возле Эльбруса!
А далее был полет через Каспийское море. Вслед за ним под крылом «Аннушки» распростерлось безлюдное пространство. В иллюминатор можно было разглядеть, как под «Аннушкой» в важном спокойствии появлялись и исчезали белые пятна солончаков, их сменяли гряды желтых бугров. И вдруг в степи возникли скопления сайгаков. Кто-то из ракетостроителей воскликнул:
– Эх, пальнуть бы из ружьишка?
