– Сара в соседней палате рассказывала о свиданиях, – шепчет Мэйв. – Я никогда не была на свидании…
Алекс шумно выдыхает носом – кратко и яростно. Если бы он мог, он бы устроил такое свидание, с которого ей не выбраться живой, – Алекс бы позаботился, чтобы оно стало первым и последним.
Но Мэйв продолжает тихо, мелодично, но печально наговаривать свои откровения:
– А ещё никогда не целовалась.
Алексу приходится приложить массу сил, чтобы едва заметно оскалиться в немом презрении.
Однако Мэйв плевать на все его молчаливые проклятия, потому что, заглядывая ему в серые, льдистые глаза, она тихо сглатывает:
– Можно я поцелую тебя?
Алекс бы завопил, что с тем же успехом она может поцеловаться с мясорубкой, но он молчит. Какао с примесью таблеток намордником сковывает все его слова, и Алекс молчит, с ненавистью уничтожая Мэйв взглядом.
Чокнутая сука.
Она не дожидается ответа, потому что намерение Алекса известно с начала встречи. Он ведь говорил об этом сам? Она помнит каждое чёртово слово, что мажет патокой её болезненной внимание, и каждое слово кажется ей настоящим. И склоняясь над Алексом, девчонка неловко касается его губ. Слишком явно, слишком близко он ощущает чужое тепло, судорожный вдох и лёгкий поцелуй, который, кажется, длится целую вечность.
Это не то, чего он ждал. Не то, что должен был заполучить в лесах чертовой Пенсильвании. Не то, как Алекс собирался украсть у Мэйв её первый поцелуй, а затем осквернить тело.
Это не то, как всё должно закончиться.
Но Мэйв так не считает. Когда она отстраняется от Алекса, разрывая поцелуй, она мягко улыбается и касается своих губ кончиками пальцев. Сидит, смакуя это чувство, и всем своим гнилым сердцем Алекс желает ей этим чувством подавиться.
Насытившись своей девчачьей радостью, Мэйв наконец отводит взгляд в темноту:
– Маме ты тоже нравишься. Она говорит, что твоё сердце подойдёт. И что ты не оставишь нас…
С ужасом в почти неподвижных глазах Алекс ощущает, как его сердце замирает, совершив кульбит в глубине грудины. Насильственный поцелуй посреди окровавленной спальни – вовсе не худшее, что может произойти, и Алекс вновь пытается дёрнуться, оживить свои мышцы, но его тело лежит на полу мёртвым грузом.
Мэйв не спеша поднимается и теряется в темноте коридора. А когда она возвращается, в её руке уже сверкает тот самый нож.
– Не бойся, я постараюсь аккуратно, – тихо произносит она, и ветер где-то за стеклом завывает и вторит её словам.
Алекс не верит, что это реально. Что это возможно, и что так бывает.
Не бывает. Не в его реальности.
Может быть, он напился где-то в городе и теперь валяется пьяным на парковке. Может быть, словил у диллера некачественный приход и теперь ловит галлюцинации в толчке. Может быть, всё это снится ему в дурацком сне во чреве больного сознания, и чокнутая девчонка – лишь плод его фантазии, призрак совести, что затаился где-то в глуши пороков.
Но не так. Не здесь, не сейчас, не с ним.
Не может быть.
Но девчонка настоящая – с явным смущением она дотрагивается до Алекса в районе грудины и на секунду замирает. Боится поднять на него глаза, медлит, поджимает губы.
Но уже в следующее мгновение прикосновение её теплых, неловких пальцев сменяется касанием холодного лезвия ножа.
Алекс молчит.
Не шевелится.
Только чувствует, как сталь мягко вспарывает его кожу, и как кровавые дорожки расползаются в стороны, раскрывая перед Мэйв его плоть.
Всю его суть и жизнь.
Мэйв мягко улыбается.
Последнее, о чем думает Алекс, – что он бы вырезал эту улыбку с её губ вместе с поцелуем, который она крадёт.
Но так уж вышло, что она забирает его сердце первой. И ей не важно, что первое впечатление об Алексе – всегда лучше самого Алекса, потому что первого впечатления оказывается достаточно, чтобы её собственное сердце дрогнуло. Чтобы в тени болезненных воспоминаний она нашла в чужой сладкой фальши успокоение, а в глубине чужой грудной клетки – то, что ищет. Ей ведь нужно совсем не много.
***
Когда Мэйв тянется за кухонным молотком, дождь в лесу наконец прекращается. Затихает ветер, яростная непогода замолкает, и лес наполняется незримой, вымученной тишиной. Только изредка где-то вдалеке тихо скрипят деревья, слышится нервная капель по снежной грязи.
Следы кроссовок ещё долго виднеются в слякоти, но едва ли кому-то есть до них дело. Леса чертовой Пенсильвании – подходящее место для того, чтобы исчезнуть.