Наталья Солнцева
Третий после смерти
Глава 5
Москва
Смирнов начал изучать окружение Феликса Мартова и все больше убеждался, что убийство не связано ни с коммерческой деятельностью покойного, ни с ограблением. Круг друзей и знакомых Мартова только казался широким – бывшие сокурсники по университету, бывшие коллеги-телевизионщики, партнеры по бизнесу, а на самом деле Феликс жил замкнуто и никого к себе не подпускал. Кроме Михалина.
То же подтвердили и его родители.
– Феликс был таким с детства, – вытирая слезы, говорила его мама, Анастасия Юрьевна Мартова. – Если собиралась компания, он всех заводил, веселил. А потом ребята уходили, и он садился за уроки или что-нибудь читал, писал стихи. Он дружил со всеми одноклассниками, со всеми соседскими детьми – и ни с кем особенно близко. Так же и в университете было – Феликса все любили, считали душой курса, но сам он сблизился только с Тарасом Михалиным. Правда, тогда из этой дружбы ничего не получилось. Тарас серьезно занимался спортом, без конца был занят на тренировках, куда-то ездил… а потом Феликс бросил учебу. Так они и разошлись.
Мартовы жили в небольшой, уютной квартире, полной старинных вещей: книжных шкафов, этажерок, диванов, абажуров, столиков, портретов и фотографий в рамках. Одну комнату занимал рабочий кабинет профессора Лаврентия Васильевича, а другая служила гостиной и спальней одновременно. Здесь, за круглым столом, накрытым к чаю, Смирнов и беседовал с Мартовыми.
Анастасия Юрьевна была еще очень слаба, но настояла на разговоре с сыщиком. Пусть ищет убийцу Феликса, а они ему помогут.
– А как у вашего сына складывались отношения с женщинами? – спросил Всеслав после того, как просмотрел два семейных альбома Мартовых.
Почти на всех фотографиях Феликс был снят либо один, либо в окружении друзей. Групповые фото преобладали. Несколько снимков сыщик отложил в сторону – на них Феликс обнимался с тоненькой черноволосой девушкой.
– Это Катя, – пояснила Анастасия Юрьевна. – Они с Феликсом любили друг друга. Катя жила во Франции, в Дижоне, кажется… Она была русской по материнской линии, собиралась приехать в Москву, в Россию… на родину своих предков. Не сложилось…
– Катя погибла в Газе, во время съемок какого-то репортажа, – вмешался профессор Мартов. – Феликс так и не смог ее забыть. Другие женщины? Наверное, кто-то появлялся в его жизни… природа брала свое. Но такой, как Катя, он не встретил. Теперь уже и не встретит.
Лаврентий Васильевич отвернулся, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.
– Они собирались пожениться? – уточнил Всеслав.
– Не знаю, – вздохнул профессор.
– Мы не знаем… – эхом повторила его жена. – Феликс не любил вспоминать об этом, никогда ничего не рассказывал – никаких подробностей. Ему было слишком больно.
– А кто может рассказать о тех событиях?
– Разве это имеет отношение к смерти нашего сына? – недоуменно поднял брови Лаврентий Васильевич.
– Иногда любая мелочь оказывается полезной, – уклончиво ответил Смирнов. – Я хочу знать как можно больше о Феликсе, его привычках, характере, увлечениях. Для полноты картины необходимо все, каждая деталь.
Мартовы задумались.
– Пожалуй, поговорите с Евгением Новацким, – сказал наконец профессор. – Он ездил тогда вместе с Феликсом, работал оператором телевизионного агентства. Мы познакомились на похоронах. Женя приходил попрощаться с нашим сыном… обещал помощь в случае чего, телефон свой оставил.
Лаврентий Васильевич сходил в кабинет и принес визитку Новацкого.
– Вот, запишите телефон, адрес.
От Мартовых сыщик отправился на встречу с бывшим оператором, который ныне возглавлял информационный отдел одного из телевизионных каналов. По-видимому, и карьера, и личная жизнь Новацкого складывались удачно, потому что он находился в прекрасном расположении духа и охотно согласился поговорить со Смирновым. Его не удивило, что частный детектив хочет узнать кое-какие подробности о Феликсе Мартове.
– Подъезжайте в бар «Червовый король», – предложил Евгений Владимирович. – Я вас угощу настоящим немецким пивом.
В подвальном помещении бара со сводчатым потолком, тяжеловесной деревянной мебелью пахло горячими сосисками и дымом. Несколько посетителей занимали столик у окна, наполовину заметенного снегом; они курили и громко смеялись. Новацкий – вальяжный, дородный мужчина в костюме и галстуке, сразу бросился Всеславу в глаза. Он стоял у стойки и разговаривал с барменом, поглядывая на двери.
Смирнов сделал приветственный жест рукой. Бывший оператор сейчас же подошел, поздоровался.
– Как вы меня узнали? – с улыбкой спросил он. – Наверное, по одежде. Дедуктивный метод! – Он засмеялся. – Прошу.
На столике у стены, рядом с огромным подсвечником, стояли две кружки с пивом, тарелка дымящихся сосисок и несколько салатников с овощными салатами.
– Люблю поесть! – усаживаясь, сказал Новацкий. – Аппетит – враг мой! Он порядком попортил мне фигуру. Итак, угощайтесь… вам можно.
Всеслав попробовал пиво.
– Холодное, – сказал он, чтобы поддержать разговор. – С интересным привкусом.
– Здесь первоклассные напитки и отличная кухня, – кивнул Новацкий. – Поэтому я стараюсь пореже сюда заходить. Вы кушайте и спрашивайте, господин Смирнов, – наше время ограничено. Через час я вынужден буду вас покинуть. Дела.
Он отпил пива и бросил плотоядный взгляд на сосиски.
– Расскажите о вашей поездке с Мартовым на Ближний Восток, – попросил сыщик.
– Что именно?
– Все, что показалось вам необычным, запомнилось.
– Такие поездки вообще обычными не назовешь, – задумчиво произнес Новацкий, мысленно возвращаясь к тем давним событиям. – Мы плохо представляли себе, чем это может кончиться. Молодость безрассудна… Нам хотелось стать героями, получить какие-то невероятные впечатления! Глупо ужасно. Там была не только наша команда, но и много зарубежных репортеров. У Феликса завязался роман с французской журналисткой Катей Жордан, они буквально не расставались. Катя захотела снять репортаж в зоне палестинско-израильского конфликта, она лезла в самое пекло… ну а мы, как настоящие мужчины, старались не отставать. Страха не было, он появился потом, когда Катя погибла. Мы поняли, что пули и осколки – не игрушечные, что они убивают по-настоящему, насмерть.
– Как это случилось?
– Не во время перестрелки, – нахмурился Евгений Владимирович. – Взорвалась заложенная террористами бомба рядом со зданием, где проживали журналисты. Катю ранило осколком, случайно. Она как раз вышла, чтобы… впрочем, точно не вспомню. Какая разница, зачем она вышла? Осколок попал ей в грудь. Феликс пытался довезти ее до госпиталя Красного Креста – не успел. Большая потеря крови, и она умерла по дороге в нашей машине. Он тогда чуть с ума не сошел, винил во всем себя.
– Почему?
– Мы с ним сидели в комнате, которая выходила окнами на другую сторону, просматривали пленку… и вдруг – взрыв! Он будто почувствовал плохое, сразу вскочил и помчался к выходу, я побежал за ним. Бомба была не очень мощная, почти никто не пострадал, кроме Кати и двух случайных прохожих. Судьба… Я пытался объяснить Феликсу, что никто не виноват. Но он и слушать не хотел. Только твердил, что должен был быть рядом с ней.
– А что потом было, после смерти Кати?
– Потом? – Новацкий наморщил лоб. – Ничего. Он взял себе пару ее вещей на память – фотографии, еще какие-то мелочи. Тело Кати увезли во Францию, там и похоронили. Феликсу даже не сообщили, где, хотя он просил об этом. Мы вернулись в Москву. Все.
– После этого вы с Феликсом продолжали поддерживать отношения?
– Нет. Наверное, он старался справиться со своим горем, забыть… а я невольно напоминал бы ему о том, что произошло. Мы разошлись, и если встречались, то случайно.
– Откуда вы узнали о смерти Мартова? – спросил Всеслав.
– Я работаю в информационном отделе.
– Понятно. А почему решили пойти на похороны?
– Захотелось проводить Феликса в последний путь. Все-таки мы много пережили вместе. Ну, и старикам помочь, если нужно. Но Феликс, оказывается, успешно занимался бизнесом, прилично зарабатывал, так что им теперь до смерти хватит. И похороны были устроены по высшему разряду, все как положено. Его партнер, Михалин, известный в прошлом спортсмен, гимнаст, – совестливый мужик, он стариков не обидит. Я в людях разбираюсь.
– Вы когда-нибудь бывали у Мартова в гостях, в его московской квартире или на даче?
Новацкий отрицательно покачал головой.
– Нет. Я же говорил, мы после той поездки разошлись, выпустили друг друга из виду. Даже не перезванивались. Для меня стало новостью, что Феликс ушел в бизнес, основал фирму, хорошо продвинулся. Странно… у него ведь была писательская жилка…
Евгений Владимирович посмотрел на часы. Он торопился.
– Я могу к вам обратиться, если у меня возникнут еще вопросы? – спросил Смирнов.
– Разумеется. Вот моя визитка.
Сыщик сунул серебристую визитную карточку в карман, поблагодарил.
После разговора с Новацким он заехал за Евой. Они собирались посетить дачу Феликса в Марфине. Тарас сказал, что дом еще опечатан, но внутрь можно проникнуть через чердак или через окно на первом этаже.
– Собственно, дача хоть и оформлена на Мартова, но строилась на средства фирмы и принадлежала нам обоим, – объяснил он. – Феликс был педантом, а я мог забыть ключи, поэтому решетка на втором правом от двери окне сделана с секретом, чтобы такой разгильдяй, как я, мог попасть в дом без ключа. Кстати, не понимаю, что вы собираетесь там искать… Феликс дачей практически не пользовался.
Костров. Год назад
Мария Варламовна надела на вечеринку у Зориной свое любимое платье – черное, приталенное, с красными розами по подолу и у глубокого треугольного выреза. Волосы убрала, как всегда, – зачесала назад, связала в узел и выпустила свисать пышный волнистый хвост. Получилось удачно. Из украшений выбрала старинный александритовый набор, оставшийся от бабушки, – ожерелье, серьги, перстень и браслет. Зеленый цвет этих камней при искусственном освещении становился фиолетово-красным.
Она стояла у зеркала, подкрашивая губы, когда вошла мама.
Татьяна Савельевна Симанская любила свою дочь, которая олицетворяла для нее все, чего она сама была лишена. Маша внешностью пошла в отца, такая же статная, с гармонично развитыми формами, гладкой кожей и пышными, чуть вьющимися волосами. Девочке удалось дать музыкальное образование, о чем мечтала Татьяна Савельевна, – она могла сесть за пианино, сыграть вальс или печальный ноктюрн, спеть что-нибудь: романтическую балладу или задушевный романс. Впрочем, ни петь, ни играть Маша не любила и делала это исключительно редко. Зато как! Любой, кому посчастливилось при этом присутствовать, запоминал ее выступление надолго.
Сама Татьяна Савельевна всю жизнь проработала лаборанткой в костровской поликлинике, а теперь вышла на пенсию и решила остаток своих дней посвятить дочери. Муж был намного старше ее, он умер восемь лет назад, когда Машеньке исполнилось двадцать. Татьяна Савельевна поплакала, но отнеслась к этому с пониманием – Варлам был старше ее, имел слабое здоровье: простудился, разъезжая на лошади в стужу и метель по окрестным деревням. Он был хорошим врачом и никому не мог отказать в помощи.
Маша стала единственной отрадой Татьяны Савельевны, которая боготворила ее. Мужчины начали оказывать внимание ее девочке со школьной скамьи. Когда Маша окончила институт и вернулась в Костров, женихи сменяли один другого. Она могла выбрать любого, но отчего-то медлила. Недавно она познакомилась с ученым из Санкт-Петербурга – он приехал в их городок что-то изучать, писать диссертацию.
– Куда ты собралась? – спросила Татьяна Савельевна, любуясь дочерью. – Опять я весь вечер буду сидеть одна?
– Посмотри телевизор…
– Надоел мне этот телевизор, – вздохнула Татьяна Савельевна.
Она говорила это не всерьез, на самом деле радуясь за Машу, что та наряжается, красится, собирается куда-то идти развлекаться. Все правильно – молодым веселье, а старикам покой.
– Руслан зайдет за тобой? – спросила Татьяна Савельевна, имея в виду нового кавалера дочери Руслана Талеева, того самого ученого из Санкт-Петербурга.
– Обязательно. Да вот и он, кажется…
Звонок в дверь заставил Симанскую-старшую поспешить на веранду, чтобы впустить молодого человека в дом.
По капризу судьбы первой с Талеевым познакомилась именно она. Татьяна Савельевна в зимних сумерках возвращалась домой, несла полную сумку продуктов… поскользнулась и упала. Она плохо видела без очков, фонари не горели, прохожих рядом не было, чтобы помочь ей подняться. И вдруг, откуда ни возьмись, возник перед нею молодой представительный мужчина, наклонился, спросил участливо:
– Что с вами? Вам плохо?
Она только захлопала близорукими глазами.
Мужчина помог ей встать, поднял ее сумку, собрал рассыпавшиеся продукты. Пошел рядом, крепко держа Татьяну Савельевну под руку.
– Спасибо… я сама, – робко пробормотала она.
– Нет уж! – весело возразил незнакомец. – Я доставлю вас домой в целости и сохранности. Вы далеко живете?
– Тут, рядом…
Она, конечно же, пригласила его выпить чаю, согреться. Мужчина долго отказывался, но Татьяна Савельевна не отступала. Вежливый прохожий произвел на нее хорошее впечатление.
– Вы ведь не из Кострова? – спросила Симанская, когда они сели-таки пить чай с крыжовенным вареньем. – Приезжий?
– Как вы догадались?
– У нас городок маленький, все на виду.
Слово за слово, они разговорились, познакомились поближе. Оказалось, Руслан Кириллович живет и работает в Питере, а в Костров приехал заканчивать диссертацию.
– Место тихое, как раз подходящее, чтобы засесть за материалы и писать, писать… Я снимаю комнату на Речной улице. Хорошо тут у вас!
– Вы по какой науке? – поинтересовалась Татьяна Савельевна. – Что изучаете?
– Особенности культуры древних славян. Псковская область в этом плане весьма примечательна.
– Женаты, поди? Детишки уже есть?
Она с замиранием сердца ждала ответа.
– Да нет, не успел пока семьей обзавестись, – усмехнулся ученый. – Все недосуг. Работы много. Вот получу докторскую степень, тогда и начну невесту искать.
«Вот бы такого жениха моей Маше! – подумала Татьяна Савельевна, прикидывая, как бы задержать гостя подольше. – Женился бы он на ней, увез в Петербург. Какая у нее жизнь в этой глухомани?»
Руслан Кириллович пил чай, нахваливал варенье, охотно поддерживал разговор… и дождался Машу. Татьяна Савельевна удовлетворенно вздохнула, заметив, как у него загорелись глаза.
– Однако засиделся я у вас, – с сожалением сказал гость, взглянув на часы. – Пора и честь знать.
Он тепло распрощался с Симанскими, у самой двери задержался, поцеловал Маше руку и все не отпускал ее, глядя на девушку потемневшими, горячими глазами.
– Вы приходите к нам, Руслан, – накинув на себя платок и выйдя на крыльцо, сказала Татьяна Савельевна. – Чаю попить, побеседовать. Зима в Кострове лютая, снежная… скука одолеет у печки-то сидеть.
Талеев два дня не показывался, заставил Симанскую-старшую поволноваться. А на третий день – пришел, принес торт и бутылку шампанского, отметить знакомство.
– Никуда ты не денешься, голубчик! – с облегчением шептала себе под нос, крестясь, Татьяна Савельевна. – Маша тебя присушила, я сразу поняла. Это ты для форсу паузу выдерживал, потому что городской, балованный. Ничего, мил человек, будет и на нашей улице праздник!
Руслан начал ухаживать за Машей, она принимала его знаки внимания как должное, слегка снисходительно. Постепенно их отношения становились все более тесными…
Второй настойчивый звонок в дверь вырвал Симанскую-старшую из приятных воспоминаний.
– Ах ты, батюшки! – воскликнула она, ускоряя шаг. – Да что ж я замечталась!
Она, не глядя, распахнула дверь, приготовившись приветствовать как всегда галантного, благоухающего дорогим одеколоном Руслана… На крыльце весь в снегу стоял Андрей Чернышев, в новенькой летной куртке с майорскими погонами на широких плечах.
Татьяна Савельевна ахнула и попятилась.
– Маша дома? – спросил Чернышев, без приглашения переступая порог. – Я пришел за ней.
Вопиющая бестактность явиться вот так, без предупреждения, без приглашения… свалиться как снег на голову, да еще в такой неподходящий момент. Вот-вот придет Руслан. Что он подумает?
– Маша! – попыталась она крикнуть севшим от волнения голосом. – Маша! К тебе пришли…
Ноги Татьяны Савельевны подкосились, и она едва не рухнула на руки Чернышева. Как это на него похоже – неотесанность, мужланство, солдафонщина! – не сделать ни малейшего движения навстречу, не поддержать женщину, которой внезапно стало дурно. Симанская, задыхаясь от негодования, с трудом удержала равновесие.
– Андрей? Какими судьбами? – удивленно спросила Маша, выходя на веранду.
– Ты уже готова? – просиял он, делая шаг вперед. – Тамара Ивановна пригласила нас на вечеринку. Вернее, она сказала, что ты тоже придешь. Я решил зайти за тобой – на улице скользко, метет, как у черта в преисподней. Надеюсь, ты не против?
– Я… разумеется, нет. А разве…
– Как служба, Андрюша? – наконец взяла себя в руки Татьяна Савельевна и кинулась на выручку дочери. – Скоро генералом станешь?
– Наверное, не очень, – улыбнулся Чернышев.
– Да ты проходи в дом-то, чего на веранде топтаться? Видишь, Машенька еще не обулась, не оделась? Я тебя пока чаем напою.
Она старательно моргала одним глазом, делая Маше какие-то знаки. Та явно не понимала.
– Спасибо, Татьяна Савельевна, я не буду, – отказывался Андрей. – Мы в гости идем. Я помогу Маше одеться?
Он снял шапку и оглянулся в поисках то ли вешалки, то ли Машиной шубки.
– Идем-идем, – схватила его под руку и потянула Симанская-старшая. – Негоже пожилого человека обижать отказом.
Она все зыркала по окнам веранды на улицу – не идет ли Руслан? Но стекла покрылись белыми морозными узорами, ничего не углядишь. Чернышев шутя отбивался, не желая поддаваться на уговоры Татьяны Савельевны. Ему не хотелось уходить от Маши – только увидев ее так близко впервые за несколько месяцев, он понял, что по-прежнему любит ее. Так же безрассудно, безнадежно, как в юности. Он и не переставал любить ее, напрасно обманывая себя. Она похорошела за те годы, что он учился, а потом служил в Забайкалье, упорно добиваясь перевода в костровскую летную часть. По ночам ему снилась липовая аллея, где в тени старых деревьев они с Машей прятались от всего мира и целовались… Он помнил сладкий, горячий вкус ее губ, изгиб ее талии, округлости ее груди. Их первая близость ошеломила Чернышева, погрузила его в такую бездну ощущений, о которых он и не подозревал. Он вообще не ожидал в Маше – строгой, с виду неприступной, – такой откровенной чувственности, жадного, изощренного секса на грани непристойности. Он бредил этими мгновениями и не мог ничем изгнать, вытравить их из сердца. А она охладела так же внезапно, как и загорелась. Были другие девушки, женщины – уже потом, когда Маша написала, что не сможет приехать к нему на выпуск, и предложила остаться друзьями. Она сама порвала с ним!
Была невыносимая горечь, обида, помутившая разум. Было желание бежать от Маши прочь, никогда больше не видеть ее, не слышать ее голоса. Слава богу, он хотя бы не женился ей назло, чтобы отомстить! Какая глупость… Какой жалкий, нелепый вышел бы поступок! А теперь у него есть шанс.
Звонок в дверь заставил всех повернуться на его пронзительный, резкий звук. Татьяна Савельевна с испуганным вздохом отпустила мокрый от растаявшего снега рукав куртки Чернышева. Маша, ни на кого не глядя, подошла к двери, открыла.
– Добрый вечер, – радостно произнес Руслан, переступая порог и натыкаясь взглядом на майора. – Машенька… я за тобой.
Глава 6
Подмосковье. Марфино
– Ничего себе, дачка! – воскликнула Ева, выходя из машины и оглядываясь по сторонам. – Это же дворец Синей Бороды!
Дом и в самом деле выглядел зловеще – две остроконечные башенки по углам, узкие окна с конусообразными закруглениями вверху, выступающая вперед четырехгранная часть фасада, ступенчатая крыша – нечто среднее между мрачной готикой и тяжеловесным романским стилем.
– Странный проект для загородного коттеджа, – задумчиво произнес Всеслав. – А при чем тут Синяя Борода?
– Как же?! Он убивал своих жен, а потом… Что он с ними делал потом? Закапывал во дворе? Топил во рву с водой? Или замуровывал в подвале?
– Ева, уймись, – улыбнулся сыщик. – Не нагнетай страсти. Просто у людей необычный вкус. Рва тут никакого нет, как видишь.
– Зато подвал точно есть!
– Полный мертвецов… – подыгрывая ей, прошептал Смирнов. – Ночью дом кишит привидениями. А днем… в нем раздаются приглушенные вопли и стенания бедных жертв.
– Прекрати! – возмутилась Ева, ощущая в груди холодок страха. – Между прочим, вполне вероятно!
– А кто спорит?
Дом стоял посреди большого пустынного двора, окруженного забором из металлической сетки. Ворота были закрыты на замок. Возможно, в ясную солнечную погоду здесь было красиво, но в этот пасмурный зимний полдень пейзаж поражал унынием. Белые сугробы, белая равнина с виднеющимися кое-где низкорослыми деревцами простиралась вправо до самого горизонта. Сзади она упиралась в серую от снежной мглы кромку леса, слева тянулись редкие, такие же неухоженные дома.
С низко нависшего неба непрерывно сыпалась мелкая крупа. Дорогу в эту сторону дачного поселка замело, и машина Смирнова не раз буксовала, чудом вырываясь из снежного плена.
– Если мы застрянем, нас никто не вытащит! – паниковала Ева, с ужасом оглядываясь вокруг.
– Как-нибудь выберемся, – спокойно отвечал Славка. – Наверняка тут полно бродячих собак. Запряжем их, и вперед! Вообще люди совершенно напрасно отказались от такого незаменимого вида транспорта, как собачьи упряжки. На проселочных дорогах зимой это было бы то, что надо.
Ева улыбалась, и они ехали дальше. Дачу Феликса Мартова отыскали не без труда, но их усилия были вознаграждены.
– Мы сможем согреться в доме? – спросила Ева, глядя, как сыщик отпирает ворота. – Там печка хоть есть?
– Камин, – ответил Всеслав. – Видишь, труба на крыше? Черт! Замок застыл на морозе, не открывается.
Михалин дал ему все ключи и предоставил полную свободу действий.
– Делайте, что хотите, только не спалите дом, – попросил Тарас. – Мне еще неприятностей с полицией не хватало. Опять будут валить все грехи на меня, скажут, улики уничтожаю. Они, правда, дачу обыскали, но ничего не нашли.
Смирнов понятия не имел, зачем они с Евой сюда приехали, что собираются обнаружить, но… порядок есть порядок. Убитый здесь бывал? Бывал. Хотя, если верить Михалину, редко. Ну и что? Можно один раз приехать и…
– А что мы будем искать? – сбила его с мысли Ева. Она засунула руки в карманы куртки и переминалась с ноги на ногу от холода. – Открывай быстрее, я окоченела вся!
– Надо было теплее одеваться, – невозмутимо произнес он. – И не задавай глупых вопросов. Неужели непонятно, что мы будем искать? Трупы зверски убитых жен Синей Бороды, разумеется. Что же еще?
– Разве Мартов был женат? – удивилась она. – Ты же сам говорил…
– Мало ли что я говорил? Синяя Борода не так-то прост. Он тайно вступал в брак, а потом тайно избавлялся он надоевших ему женщин.
Ева промолчала. У нее зуб на зуб не попадал, так она замерзла. Ей было не до шуток.
Всеслав наконец справился с замком и открыл ворота.
– Машину во двор не загонишь, – ворчал он. – Снега много.
Они подошли к дверям дома – печати не было. Может, сорвало ветром, унесло, замело… Кому тут ее снимать? Дверь, в отличие от ворот, поддалась легко, чуть скрипнув, отворилась внутрь…
– Не пришлось через окно лезть! – обрадовался сыщик. – Проходи в каминный зал, будем разжигать огонь. Прежде всего согреемся.
Внутри дом был так же мрачен, как и снаружи, – окна пропускали мало света, на стенах висели сумрачные гобелены со сценами псовой охоты, оленьи рога, кованые подсвечники с оплывшими свечами. «Каминный зал» представлял собой большую неуютную комнату, в которой, кроме нескольких кожаных диванов и тяжеловесного буфета, не было никакой мебели. В буфете за стеклом стояли всевозможные бутылки с выпивкой – джин, коньяк, ром, виски, водка; на полу у камина кучей лежали дрова.
Пока Славка разводил огонь, Ева обошла все комнаты первого этажа. Они походили одна на другую – те же гобелены, те же неуклюжие шкафы из темного дерева, массивные диваны, те же пыльные шторы на окнах. По-видимому, дом строился и обставлялся без женской руки. На второй этаж вела крутая деревянная лестница, но Ева не рискнула туда подняться. Дом наводил на нее безотчетную тревогу. Его угрюмые стены придавали пространству комнат какой-то тусклый оттенок. Повсюду пахло сыростью и чуть ли не плесенью. После обыска, устроенного криминалистами, вещи находились в беспорядке, но сей факт не бросался в глаза. Потому что разбрасывать было почти нечего – немного посуды, немного белья, немного книг, кое-какая одежда. Дом предназначался не для проживания, сюда приезжали с иными целями – развлечься, подышать свежим загородным воздухом, переночевать и уехать.
– Ева! – позвал Смирнов, и она почувствовала, как из «каминного зала» потянуло березовым дымком. – Иди, выпьем чего-нибудь из запасов Синей Бороды.
Камин разгорелся, веселое пламя жадно лизало дрова. Ева подошла поближе, взяла у Славки рюмку с коньяком, заставила себя выпить.
– Не отравлено? – запоздало спросила она.
– Сейчас узнаешь.
– Ну и шутки у тебя! – Ева поежилась. – Жутковатое местечко…
Коньяк подействовал. Тревога Евы улеглась, она начала согреваться. От огня шел приятный жар.
– Сюда не часто приезжали, – сказал сыщик. – Во всяком случае, этой зимой. Обошла дом?
– Не весь. Только первый этаж. Здесь бродят тени неразделенной любви…
– Правда? – поднял брови Смирнов. – А как же насчет теней убитых жен Синей Бороды? Кстати, он вполне мог расчленять их трупы и сжигать в камине.
– Хватит! – рассердилась Ева. Она терпеть не могла, когда Славка посмеивался над ее романтическими мыслями. – Ты собирался что-то здесь искать? Так иди, займись делом, а я тут посижу у огня, подумаю.
Смирнов начал методично обыскивать комнату за комнатой, но ничего заслуживающего внимания не попадалось. Через полтора часа он заглянул в «каминный зал». Ева мирно посапывала, свернувшись калачиком на одном из диванов. Она была очень красива – пышные русые волосы рассыпались, щеки раскраснелись, одна рука лежала под головой, а другая свисала вниз. Какие у Евы тонкие, изящные запястья, длинные пальцы… Он на цыпочках подошел к камину, поворошил угли, добавил поленьев. Тени неразделенной любви! Такое могла придумать только Ева.
Всеслав немного посидел у огня, размышляя о Мартове, и поднялся на второй этаж. Здесь располагались в ряд несколько спален, нечто наподобие кабинета или библиотеки, вторая ванная комната и туалет. Он зашел в ванную, открыл кран – воды не было. Во дворе находился колодец, откуда насосы качали воду в дом. Придется их включать. Интересно, электричество здесь подается без перебоев? Судя по обилию свечных огарков, далеко не всегда.
Обыскав второй этаж с тем же результатом, что и первый, Смирнов подошел к окну кабинета-библиотеки, приоткрыл жалюзи и выглянул во двор. Снег продолжал идти – покрупнее, чем утром, гуще; ветер усилился. Если так пойдет и дальше, они не смогут выехать, придется оставаться на ночь в доме Синей Бороды. Он усмехнулся. Ева дала весьма подходящее прозвище этому загородному коттеджу…
Сыщик со вздохом вернулся к столу, опустился в низкое, громоздкое кресло. Оставалось обыскать подвал, но спускаться туда, в промерзшие бетонные помещения под домом, лазать среди пыли и паутины ужасно не хотелось. Бр-рр-ррр… Славку аж передернуло, когда он представил себе это «приятное развлечение».
На полке с книгами за стеклом стояла фотография Кати Жордан в рамке из поделочного камня – он узнал девушку по тем любительским снимкам, которые показывали ему родители Мартова. Погибшая журналистка улыбалась, но глаза ее оставались печальными.
– Это она?
Смирнов вздрогнул и повернулся. В дверях кабинета стояла сонная Ева.
– Я тебя зову, зову! Ты что, уснул? – возмущалась она. – Дрова перегорели, я замерзла и хочу есть. Ты все закончил? Когда мы поедем домой?
Она, как всегда, задавала множество вопросов, не дожидаясь ответа хотя бы на один.
– Боюсь, нам предстоит романтическая ночь в этом чудесном доме, – мягко произнес сыщик. – Снегопад отрезал нас от цивилизованного мира, дорогая.
Ева его не слушала. Она как завороженная уставилась на портрет Кати.
– Почему она здесь? Это ведь та девушка, которая… которую любил Мартов?
– Ты потрясающе догадлива, Ева.
– Красивая… но слишком худая. И глаза грустные. Тебе не кажется странным, что здесь стоит ее фото? Михалин говорил тебе, будто бы его друг в Марфино почти не ездил, а…
– Не кажется, – перебил ее Всеслав. – Меня волнует другое. Снег идет!
– Зимой всегда идет снег, – отмахнулась Ева, доставая с полки фотографию. – О, я знаю! Феликс убил Катю, а про осколок все выдумал. А потом… неизвестный мститель выследил его и тоже убил. Она ведь француженка? Во Франции еще не перевелись настоящие рыцари!
– Погоди, – остановил ее сыщик. – Не болтай чепуху. Во-первых, есть свидетели гибели девушки, а во-вторых, зачем Мартову ее убивать?
– Ревность, например! Или какие-нибудь журналистские тайны! Он убил госпожу Жордан, завладел кассетами или дискетами с информацией, увез все это в Москву, но до него добрались… и прикончили. Квартиру перевернули вверх дном и почти ничего не взяли, ты же сам удивлялся. Значит, искали похищенные у Кати…
– Ева, Ева! Не увлекайся. Прошли годы, а любая информация в наше время устаревает очень быстро, становится неактуальной.
– Ну, это смотря какая.
– Согласен, – сдался Всеслав. Спорить с женщиной – все равно что носить воду решетом, занятие утомительное и бесполезное. – Ладно. Обсудим это позже. Сейчас я хочу пойти расчистить снег, открыть гараж и загнать туда машину.
Глаза Евы широко раскрылись, из них мгновенно улетучились остатки сна.
– Ка-а-ак? Разве мы не едем домой? Я здесь не останусь! Воды нет, еды тоже… холодно, как в казематах.
– Выбирай – ночевать здесь, или посреди дороги, – предложил Смирнов. – Посмотри, какая метель. Мы не проедем. У нас не джип, а обыкновенная легковушка. Она сюда еле добралась, и то потому, что дорогу успели укатать!
Ночевка в доме, даже таком, как этот, показалась Еве предпочтительнее, нежели необходимость дожидаться утра в застрявшей в снегу машине. Она спустилась в «каминный зал», а Смирнов отправился во двор разгребать снег, открывать гараж.
Когда он закончил, совсем стемнело. Безлунная снежная мгла поглотила все вокруг. Через пару часов метель зализала следы пребывания здесь людей и автомобиля.
Костров. Год назад
Зорина хлопотала на кухне, болтая с Ольгой Вершининой.
