bannerbannerbanner
Хунну. Пепел Гилюса

Солбон Цыренжапович Шоймполов
Хунну. Пепел Гилюса

Полная версия

Сяньбийский лук был сложным, состоявшим из дерева, костяных и роговых накладок, оружием. Сам его остов делался из дуба, спереди на него по всей длине прорезалась канавка глубиной семь миллиметров и шириной полтора сантиметра, затем в неё заливался головоломным способом приготовленный клей, а сверху на канавку наклеивались выдержанные в особенном зелье жилы с шеи вола. Хорошо склеенное полусырое изделие скручивали в обратную сторону в кольцо, оставляли сушить в тени на определенный срок, потом отпускали, усиливая без того тугую заготовку, наклеивали на него роговые, костяные пластинки, перемежая их с двумя слоями дерева различных пород. Изделие намного дней погружали в уникальный раствор, воздействие раствора было таким действенным – ранее наклеенные роговые, костяные, пластинки и жилы глубоко проникали, внедрялись в строение дерева, образуя крепчайший, упругий монолит. Лук вынимали из жидкости, длительно сушили в тени. Срок доведения до полной готовности этими непростыми способами сработанного оружия составлял три года, секреты его производства, передаваясь из поколения в поколение, долго не будут утеряны во времени.

Сяньбийский лук с необычной манерой стрельбы из него, почти не изменяясь, просуществует больше тысячи лет. Смастерённое степными умельцами оружие обладало такой невероятной тугостью, стреляли из него сяньбийские и хуннские воины, которых с самого раннего детства подводили, готовили стрелять именно из сяньбийского лука.

Но не все луки у хуннов были такими неподатливыми, существовали другие, менее тугие, предназначенные для хуннских женщин-воительниц, для номадов, пастухов.

О хуннском или сяньбийском мальчике можно было сказать, он родился с луком: с трехлетнего возраста они играли с луками и начинали учиться стрелять, до самой смерти, не расставаясь с ними.

Каждый год, в конце весны, высокопоставленными представителями шаньюя по всем хуннским, сяньбийским аилам, по двум их городам Гилюсу и Кирети, по установленному столетия назад великим шаньюем Модэ закону устраивался смотр мальчиков, достигших десяти лет.

Невзирая на знатность, высокое происхождение выбирали самых сильных и ловких, будь отобранный хоть сыном лули вана или самого шаньюя, на семь лет отправляли в учебные лагеря, принадлежавшие государству. Здесь они становились так называемыми «детьми шаньюя», пребывая под неусыпным надзором суровых скупых на похвалы учителей, являвшихся в прошлом выдающимися воинами империи Хунну, начинали тяжелейшую воинскую учёбу. Обучаемые каждый день часами стояли с натянутыми простыми луками, каждый день часами стреляли по мишеням, учились стрелять с лошади из воды, из самых неудобных позиций, какие только можно себе представить, учились стрелять на полном скаку, сидя в седле.

В снег и в дождь, в зной и в стужу, целыми днями, месяцами и годами выматывающим, изнурительным трудом осваивали премудрости метания из сяньбийского лука. Усердно овладевали искусством владения мечом и копьём, вставали с рассветом, ложились затемно, это продолжалось долгие семь лет. Не все мальчики и юноши выдерживали адскую семилетнюю нагрузку. Но выдержавшие испытания, прошедшие через подготовочные станы степняки превращались в самых лучших и сильных воинов, равным которым не было во всей Азии. Они могли на коротком расстоянии догнать мчавшую лошадь, вскочить на неё; одним быстрым, точным движением меча срезать косичку с виска человека, не оставив на нём ни царапины; в схватках с врагами легко вырывали из рук их оружие: будь то меч, копьё или щит. Умели с небывалой точностью и силой рубить врага с коня, мастерски рубились пешими. К концу учёбы до конца овладевшие навыками стрельбы из сяньбийского лука, показывали необъяснимую меткость, без промаха попадали в любую движущуюся мишень, будь то сайгак, прыгающий в степи, или косуля, мелькавшая среди сосен. Могли стрелять, стоя со скачущей во весь опор лошади. Необыкновенная, потрясающая меткость хуннских, сяньбийских лучников была похожа на чудо: уже вытаскивая стрелу из колчана, стрелок точно определял расстояние до несущейся цели, направление ветра, моментально определял направление и скорость самого бегущего существа. Обладая с детства вжившимся в головы чувством меткости, стреляли, не целясь, наитием: натянул мгновенно тетиву, отпустил её, стрела неминуемо поражала цель, все они превосходно умели стрелять в темноте.

В рядах кочевников нечасто, но находились стрелки высочайшего умения, на скаку сбивавшие летящих воробьёв, ласточек, стреляли вверх учебной стрелой, при её падении уже боевой стрелой сбивали падающую стрелу, разбивая её надвое. Стрела, пущенная из сяньбийского лука с расстояния больше ста шагов, легко пробивала металлический доспех парфянского воина, с семидесяти шагов насквозь прошивала прочный дубовый доспех динлинского секироносца. Постоянные, ежедневные упражнения, стрельбы из обыкновенных луков, стрельба из сяньбийского лука, необычайно развивали руки и плечи воинов, делая их богатырски сильными, цепкими.

Способ выстрела хуннов и сяньбийцев разительно отличался от других кочевых народов, населяющих Великую степь. Стреляли, как будто разрывали лоскут ткани, одновременно резко раздвигая от центра руку, державшую лук, и другую, державшую тетиву со стрелой. Тетиву натягивали большим пальцем руки, предварительно надевали на палец широкое медное или железное кольцо с канавкой посредине. Загибали его в суставе, надавливали на него средним, безымяным, мизинцем. Стрелу упирали в тетиву, зажимали её между средним, указательным пальцами – натянул на «разрыв» лук, отпустил пальцы, стрела полетела в цель.

Степь подобна морю, лошадь подобна кораблю в море, потому как выжить на море без корабля невозможно, так и жить в степи без скакуна было нельзя. Хунны и сяньбийцы, с детства знакомые с лошадью, мало сказать, что любили её, они боготворили, холили, лелеяли, обходились с ней как с сакральным священным божеством. Прошедшие через шаньюйские учебные становища воины знали о лошадях всё: сделав вокруг неё лишь один круг, воин точно определял возраст, нрав, резвость, выносливость, силу, болезни. Хуннская лошадь, являвшаяся незаменимой в степи, была среднего роста, обладала удивительной выносливостью, силой, неприхотливостью. Зимой сама добывала корм, разгребая снег твёрдыми, как камень, копытами. Могла без отдыха, не зная усталости, урывками останавливаясь на водопой, скакать больше пятнадцати дней. Узда, путлища стремян, подпруги, поводья делались из хорошо выделанной, крепкой сухой кожи. Удила и стремена изготовлялись, в основном, из меди. Седло у хуннского всадника было немного выше, чем у ханьцев и жужаней, длину путлищ можно было изменить, сделать повыше или пониже, тем самым поднять или опустить стремена. Обычно хунн сидел на коне с поднятыми стременами с полусогнутыми коленями, при стрельбе выпрямлял ноги, становясь выше, увеличивал обзор для обстрела.

Седло делалось из дерева, на дерево прибивался войлок, оно обтягивалось кожей, потник под него изготовлялся из добротного, мягкого войлока. На нём имелись различные приспособления для крепления луков в налучниках и колчанов со стрелами. Луки хуннского седла делались высокими, сплошными: редко, но всё же защищающими всадника от ударов копья или стрелы.

Войско хуннов и сяньбийцев было составлено из конных воинов, подразделявшихся на тяжёлую конницу и лёгкую. Разница, существовавшая между ними, была небольшая. Они различались тем, что у всадников тяжёлой конницы спереди на панцирях, на шлемах имелись железные пластины, перед битвой на голову и шею коня надевался кожаный капор с медными бляхами, спереду за седло привязывалась небольшая попона из плотной кожи, защищающая грудь, передние ноги.

У воинов лёгкой конницы на доспехах не имелось железных пластин, у лошадей – капоров и попон.

Панцири делались из плечевой кожи дикого кабана или из спинной кожи быка. Прикрывая воину грудь и живот, они завязывались с боков через спину кожаными ремнями, с верхней части панциря, защищая руки до локтей, свисали широкие кожаные пластины, связанные между собой матерчатыми шнурами. Удобство такой брони состояло в том, что его можно было подогнать под размер любого человека, использовать его зимой, надевая поверх толстой зимней одежды. Наряду с этими панцирями у кочевников имелись разные виды доспехов – цельные, прикрывающие воину не только грудь, но и спину, немного имелось лёгких кушанских кольчуг, тяжёлых парфянских лат.

Шлем делался из кожи, он был невысоким, округлым, закрывающим заднюю часть шеи.

Войско делилось на тумэны, тысячи, сотни, десятки. Войском численностью в десять тысяч воинов командовали хунны, имеющие звание ваньцы, отрядом, состоящим из тысячи воинов, – гэдэхэу, соответственно, сотней – данху, десятью воинами – цецзюй. Кроме принадлежавших воину меча, копья, кинжала, небольшого круглого щита, сделанного из твёрдой, как дерево, кожи и заклёпанного с внешней стороны бронзовыми бляшками, у каждого десятого имелась булава, сделанная из дуба, с насаженным на конце железным шаром с маленькими неострыми шипами, у каждого пятого имелся малого размера боевой топор.

Примерно одну пятую часть хуннского войска составляли сяньбийцы, это было неудивительно, понеже хунну и сяньби, по существу, являлись одним народом. Они обладали общей культурой, имели единый уклад жизни, верили в одних богов, одинаково поклонялись солнцу, луне, вечному синему небу и матери-земле, говорили на одном языке, происходили от одних предков.

Строй, вооружение сяньбийского войска ничем не отличались от хуннского.

Но были различия между ними: в подавляющем большинстве сяньбийцы разговаривали на одном из диалектов хуннского языка, в отличие от хуннов, не держали рабов. Сяньбийка, если на войне убивали её мужа, могла выйти замуж за мужчину из любого сяньбийского рода, даже за хунна. Тогда как хуннская женщина после смерти мужа не могла выйти замуж вне семьи, она имела законное право выйти замуж за родных или двоюродных, троюродных братьев умершего супружника. Несмотря на это, хуннанки пользовались несравнимо большей свободой, чем женщины иных племён и народностей.

 

Небольшую часть в хуннском войске составляли дети и внуки ханьских крестьян-беглецов, принявших имя хунну и прошедших через воинские подготовочные лагеря. В эту часть входили ратники других этносов, таких как динлины, хагясы, юэчжи, ухуани, кяны. Все они считали себя хуннами, не щадя жизни, сражались за степную империю. Таким образом, в тысяче Ашины было двести сяньбийцев, десяток юэчжей и около тридцати ханьцев, разбросанных по всей тысяче. Надо отметить, среди хуннов, сяньбийцев встречалось много людей с волосами цвета соломы, рыжих с чёрными глазами, с плоскими носами или светлыми волосами, голубыми глазами, высокими носами и широкими скулами. Но большинство кочевников представляли собой азиатов с чёрными глазами с чёрными волосами.

Глава 5

Хунны погрузили, равномерно распределили по лошадям поклажу, оружие, доспехи, одетые налегке, попрощавшись, разъехались в разные стороны. Мэн Фэн с приданными ему пятью воинами, которых звали Хамис, Мо, Каун, Шаодань и Тутуньхэ, направился на север, в сторону Великого пресного моря Тенгиз – в город Гилюс.

Ашина поскакал ко второму стану, где его ожидали семьсот воинов. Примчавшись на второй стан, он объединил силы, имея под началом тысячу воинов, обогнул с юга Ханьхай-море (Гоби), и в спешке направил войско к форту Иву. Наскоро останавливаясь на водопой, делая короткие остановки только для того, чтобы перебросить седла с одних заводных лошадей на других, перейдя на сушёное мясо и воду, хунны турманом поскакали мимо редких аилов и несчетных стад кричащих куланов, мимо стелющихся по степи быстроногих дзеренов, бредущих монахов-даосов. Распугивая стаи степных дроф, поспешая, мчались мимо буддийских монахов-проповедников, несущих в степи слова непонятной для кочевников веры. Скакали уверенные в собственной силе, в непревзойдённом воинском ремесле, уверенные в силе выносливости боевых коней. Скакали, ощущая дух степной вольницы, полной грудью вбирая ни с чем несравнимый запах и ветер Великой степи.

На двадцатый день перед глазами утомившихся от многодневной скачки степняков показались очертания самого западного хуннского форпоста Иву.

Находившаяся посредине оазиса крепость, вся построенная из дерева, расположилась на низком широком холме. Огороженная со всех сторон частоколом из врытых в землю заострённых лиственничных бревен высотой до восьми локтей, она представляла собой прямоугольник длиной больше ста восьмидесяти шагов и шириной около ста сорока шагов. Внутри неё находились длинный большой дом наместника, большая казарма, бараки и дома для мирных жителей, кузница, конюшня, склады, ряд других построений, предназначенных для всевозможных нужд. С внутренней стороны крепости к тыну были приделаны подмостки из плотно подогнанных друг к другу окантованных тонких бревен, откуда защитники могли отражать штурм неприятеля.

Начинаясь с северной стены острога, находился небольшой овражек с протекавшей по нему ручейком, этот овражек по мере отдаления от частокола, вовсе исчезал.

На южных, западных стенах виднелись массивные ворота с толстыми крепкими запорами, с северо-западного угла стен протянулся овраг с крутыми откосами. К западу, на большом расстоянии от Иву, начинался редкий смешанный лес, тянувшийся на восемь – девять вёрст. На восток и юг от крепости на множество дней пути простирались выжженные солнцем пустынные солончаковые земли. Однако вся местность вокруг форпоста на пятнадцать – двадцать вёрст изобиловала ключами с прохладной чистой водой, бьющими прямо из-под земли, образуя спасительный оазис посреди безводной степи. Токмо внутри укрепления находились целых шесть родников, с лихвой обеспечивающих потребности жителей в воде. Земля в оазисе была сплошь покрыта невысокой, чуть ниже колен густой желтовато-зелёной травой, способной прокормить немалые тысячи голов домашнего скота.

Но хунны не держали домашний скот, кроме лошадей, ибо вокруг обитали тысячные стада сайгаков, дзеренов, привлечённых обилием влаги, травы. К северу от форта на самом краю леса находились больше десяти юрт, сооруженных для табунщиков и загонщиков

Гарнизон Иву состоял из ста двадцати пяти хуннских воинов, трёхсот двадцати воинов-римлян, служивших раньше в тяжёлой пехоте римской армии, двухсот двадцати трёх всадников – «варваров», воевавших в прошлом в римской вспомогательной кавалерии. Ещё в состав гарнизона входили сто тридцать три ханьских воина, возглавлямые бывшим тысячником шантунских копьеносцев Чжан Цзяо, отказавшегося три года назад закопать живыми в землю крестьян с их детьми, жёнами. Он вместе с двумя сотнями верных шантунцев изрубил двух императорских чиновников, их охрану, насчитывающую тысячу человек. Собрал близких сродников, семьи ратников, со спасенными крестьянами, тремя пленными хуннами, бежал к степнякам. В крепости проживали около пятисот мирных жителей, в основном это были дети, жёны римлян и шантунских перебежчиков. Численность лиганьцев, не считая ханьцев Чжан Цзяо, составляла пятьсот сорок три воина. Лиганьцами хунны называли не только римлян, но всех бывших всадников вспомогательной кавалерии, завербованных римлянами из разных этносов. Кроме самих римлян здесь находились представители таких народов, как галлы, германцы, бриты, испанцы, даки, сарматы и трое нумидийцев, звавшимися Гауда, Сабура, Дабар. Галлы состояли из таких племён, как эбуроны, арверны, эдуи. Германцы – из хаттов, кимвров, готонов. Бритты – из ютунгов, триновантов, сегонтиаков. Испанцы – из астуров, вакцеев, индигетов.

Все эти ратоборцы, вышедшие из разноязыких народностей запада, были остатками первого парфянского легиона римской армии, воевавшего с парфянами у предгорий армянских гор.

В сто шестьдесят шестом году парфяне нанесли ощутимый урон римлянам, вторгшимся в их страну. Два сенатских консула оставили военного трибуна Деция прикрывать отход отступающих легионов, ускоренным маршем пошли к лесистым горам, где исключалась вероятность применения парфянами их бесчисленной конницы. Деций с легионом, насчитывающим четыре тысячи легионеров, тысячу двести «варваров» союзной кавалерии выбрал позицию на вершине большого высокого холма, храбро встретил передовые нестройные отряды, вражеского войска, с ходу ринувших на холм. В ожесточённой, продолжавшейся до вечера битве, потерявший убитыми больше половины людей, легат Деций выполнил приказ консула Кассия: задержал на один день растянутое войско парфян, дал возможность римлянам без большого для них урона добраться до горных лесов.

Понимая, второго удара им не выдержать, Деций дождался ночи, бесшумно вырезал ближайшие сторожевые посты врага, забрал раненых, тихо снявшись с места сражения, незаметно ушёл вслед за легионами консула.

Стараясь догнать ушедшие вперёд когорты, заблудился в темноте, углубился в пустыню, попал в песчаную бурю, продолжавшуюся два дня. После окончания бури, пройдя по пустыне немного дней, легионеры окончательно заблудились. Поскитавшись много времени по пустынным барханам потеряли всех раненых, обессиленные, страдающие от жары, жажды, были пойманы, взяты в плен рыскающими по пескам парфянскими всадниками, уведены вглубь царства, переданы царю Вологезу.

Продержав невольников, насчитывающих восемьсот тридцать человек, два с лишним года в плену, где они подвергались побоям, всевозможным издевательствам, Вологез вернул пленникам их оружие, доспехи, включая даже небольшие ручные мельницы для помолки зерна. Подарил лиганьцев шаньюю Юлю в знак благодарности за помощь, оказанную шаньюем в войне против Рима. Получивший нежданный подарок от парфянца, Юлю отдал лиганьцев, заодно ханьских копьеносцев в распоряжение жичжо вана Ашины, с самого начала знакомства относившегося к римлянам как к воинам-хуннам, уважая их достоинство и честь.

Ашина пересадил лиганьцев на лошадей, поменял громоздкие, прямоугольные щиты на лёгкие круглые, одел в хуннские доспехи, оставил по просьбе легионеров шлемы и короткие римские мечи, выучил ездить на степных лошадях, стрелять из лука на скаку.

Выделил среди них легата Деция, поставил над лиганьцами. Легат набрал из разноплеменного отряда, сделал сотниками: италика Виндекса, галла Табаттана, германца Алкиная, бритта Каславна, сармата Кармака и трёх человек из числа римлян.

С тех пор Ашина много раз водил лиганьцев, копьеносцев Чжан Цзяо в походы, в набеги против юэчжей и усуней, за годы сражений совершенно обучил их тактике ведения степной войны.

За три с половиной года общения с кочевниками лиганьцы, ханьцы-копьеносцы научились разговаривать на хуннском языке, многие переняли их уклад жизни, женились на хуннских женщинах, у многих родились дети.

Углубляясь в оазис, тысяча Ашины рысью приблизилась к крепости. Не доехав до неё больше ста саженей, Ашина остановил коня, встретился с выехавшим навстречу наместником Иву, жичжо ваном Увэем. Перекинулся с ним словами, распустил тысячу, с Увэем, двумя воинами заехал в крепость. Под громкие крики радостно встречающих его лиганьцев и копьеносцев направился в длинный невысокий дом. Оказавшись с Ашиной в жилище, Увэй пригласил жичжо вана за продолговатый низкий стол, уставленный деревянными корытцами с варёным мясом дзеренов, бурдюками с кумысом, деревянными пиалами, круглыми просяными лепёшками. Покамест Ашина угощался за столом, Увэй распорядился вызвать Чжан Цзяо, Деция с их сотниками, двух личных сотников, десятерых данху из вновь прибывшей тысячи Ашины.

Вызванные Увэем хунны, лиганьцы, сяньбийцы явились в дом, сели за стол, насытились, наместник, обращаясь к Ашине, к воинам, произнёс:

–Досточтимый Западный чжуки, жичжо ван Ашина, позванные сюда воины! Сегодня рано утром в крепость прибыл гонец от дальнего дозора, сообщивший, – в битве между ханьцами и войсками юэчжей победу одержали ханьцы. Несчётная рать имперцев, продвинувшись к нашим границам, остановилась, празднует победу. Но ранее, до битвы, произошедшей между ними и юэчжами, ханьцы отделили из главных сил лучшее воинство – направили в нашу страну. По сведениям, полученным дозорными, к вечеру или, может быть, завтра утром войско, состоящее из четырёх тысяч лоянских копьеносцев – гвардейцев императора, пятисот арбалетчиков, около трёх тысяч конницы, состоящей из жужаней, будет здесь. Нам, собравшимся, надо решить, что делать дальше.

После тревожных слов Увэя из-за стола поднялся сотник Ашины сяньбиец Илунай, он сказал:

– Надо уходить из крепости, против такого множества гвардейцев и арбалетчиков, нам не устоять. Надо рассыпаться по степи, измотать их силы, когда они ослабнут, нанести один решающий удар, вырезать всех.

– Это было бы для нас наилучшим выходом, можно было бы оставить всё, уйти, – молвил Ашина. – Но вторженцы не будут бегать за нами по полю, им нужна не только местность с водой, но и форт, дабы отсидеться в нём до прибытия ратников Линь Цзана, посему постараются, чего бы это им ни стоило, захватить его и ждать. Если они возьмут Иву, то нам будет очень трудно выбить их оттуда, при этом понесём неоправданно большие потери. У нас нет выбора, нам остаётся одно – защищать Иву до подхода наших тумэнов. Для защиты острога от врага я повелеваю сохранить внутри укрепления прежний гарнизон во главе с жичжо ваном Увэем. Личную тысячу воинов оставляю снаружи; разделяю на два отряда – по пятьсот всадников. Один из них отдаю под начало данху Аньго, он будет стоять у восточной стены, я с пятью сотнями встану с западной стороны. При отрядах оставить лишь боевых коней, лишних лошадей приказываю отогнать в тыл, за пределы оазиса. Сейчас всем разойтись по местам, подготовиться к сражению.

Распорядившись, Ашина покинул Увэя с данху-сотниками начал выезжать из крепости. Проехал по узким улочкам обогнул кузницу, склады, встретился с прибывшими воинами ближнего дозора. Узнал, враги скоро будут у стен Иву, доехал до западных ворот. Выехал в поле, подозвал сотников и наказал, чтобы дали хорошо отдохнуть людям и коням.

Добавил, ханьцы будут здесь к вечеру, он уверен, те, уставшие после марша по степи, не пойдут ночью на приступ.

Ашина, указал каким сотням перейти к Аньго, приказал данху двигаться к восточной стороне острога, с полутысячей воинов остался на месте.

После полудня прискакали последние тридцать два воина дальнего дозора, ранее неотвязно следовавшие за вражьими отрядами, идущими к оазису. Усталые, без единых стрел в колчанах, ведя на поводу не менее уставших коней, гуськом прошли в крепость, где их ждали еда, долгожданный сон.

Вечером на окоеме, освещаемые последними лучами заходящего солнца, показались передовые части многотысячного вражеского войска. Первыми в пределы оазиса вступила, встала напротив южных ворот лёгкая ханьская пехота численностью более трёх тысяч человек, составленная из крестьян, насильно оторванных от семей и так называемых «молодых негодяев», состоящих из воров, убийц, грабителей, мошенников, мародёров, за содеянные преступления отправленных на войну с северными варварами. С боков пехоты, как бы зажимая её, выстроилась трёхтысячная жужаньская конница, за ними, прикрывая обоз с обслугой, расположились отборные воины – около пятисот арбалетчиков, четыре тысячи лоянских копьеносцев.

 

Извещённые караульными, стоявшими на стенах, ханьские войска закончили построение, готовятся к штурму, оставшиеся внутри форта хунны, возглавляемые Увэем, подошли к стенам, взобрались на них, приготовились к отражению атаки.

Прождали до ночи, но не дождались нападения имперцев, оставили на стенах караульных с зажженными факелами, спустились вниз, направились на отдых.

Военачальник императорских гвардейцев ван Ма Цзю, выходец из знатного рода Циуни никогда раньше не воевал с хуннами. И впервые пройдясь длинной кружной дорогой по земле варваров, спешил. Приблизившись к крепости, Ма Цзю поразился представшему перед ним виду. Хотя он не представлял Иву большой каменной твердыней с высокими неприступными стенами, но был уверен, Иву – это немаленькая крепость, тут его глазам предстало небольшое оборонительное поселение, огороженное деревянным частоколом, издали казавшееся ещё меньше, чем было на самом деле. Имея намерение тотчас бросить войско на острог, уже ночью завладеть ею, Ма Цзю, не любивший ночного боя, всё же решил отложить захват до утра.

Утром на оазис упал лёгкий клубящийся туман, быстро рассеявшийся под дуновением ветра, пришедшего с восточной стороны степи. Деций, имевший большой опыт по защите фортов, до парфянской войны не единожды защищавший лагеря и форты, разбросанные по разным уголкам Римской империи. Ночью с согласия жичжо вана Увэя открыл склад с оружием и доспехами, выдал лиганьцам и приданным ему копьеносцам Чжан Цзяо по два коротких римских меча, копья-пилумы, по одному прямоугольному легионерскому щиту. Отдохнувши с подчинёнными ночь, со скрипом открыл южные ворота, вывел воинов из крепости, разместил на расстоянии двадцати шагов от стены, растянул их в шеренгу глубиной в три ряда. Так и стояли бывшие легионеры первого парфянского легиона, бородатые и усатые, многие с бритыми лицами в ожидании атаки ханьских воинов. Они были одеты в хуннские панцири, обуты в короткие хуннские сапоги, на них были римские бронзовые и кожаные шлемы, держали в руках выпуклые щиты-скутумы, копья-пилумы.

Ма Цзю, перед штурмом взглянул на крепость, разглядел небольшую кучку пеших воинов, две незначительные группы всадников, маячивших по бокам острога. Не сомневаясь в близкой победе, первыми в схватку бросил крестьян и «молодых негодяев», направил их на римлян, расположившихся около ворот. Плохо обученная ханьская лёгкая пехота, одетая в полотняные штаны и рубахи, в широкие конические головные уборы из соломы, в башмаках, сплетённых из верёвок, держа в руках ножи, серпы, длинные щиты, изготовленные из ивовых прутьев, понукаемая, подгоняемая с боков жужаньскими всадниками, сзади гвардейцами императора, неохотно двинулась к острогу. Постепенно набирая быстроту, подбадривая себя криками, размахивая заточенными серпами, ножами, обломками мечей, добежала до лиганьцев, вступила в неравную схватку.

В то время как хаотичная орущая толпа приблизилась на бросок копья, лиганьцы Деция, шантунцы Чжан Цзяо, как один, метнули копья-пилумы, которые насквозь пробили слабые щиты крестьян и преступников, глубоко вонзились в тела нападающих, убивая, раня их. Лиганьцы и шантунцы с первых мгновений схватки догадались, с кем имеют дело, отбросили большие щиты. Взяли в каждую руку по мечу-гладиусу, глубоко врезались в ряды атакующих, за короткое время почти целиком уничтожили слабую ханьскую пехоту, усыпали их телами южное пространство перед Иву. Густо забрызганные кровью, не досчитавшись всего двадцати людей, подобрали по пути копья, щиты взвалили на плечи убитых, раненных, скоро вернулись назад. Уцелевшие остатки ханьцев числом около трёхсот человек, в ужасе бросились обратно, намереваясь укрыться за рядами жужаньской конницы, но были безжалостно изрублены вылетевшими с восточной стороны крепости всадниками Аньго.

В первой схватке с хуннами утративший пехоту, истребленную с невиданной легкостью, Ма Цзю пришёл в сильнейшую ярость. Пребывая с данного момента в плену непреходящей злобы, мешавшей трезво мыслить, без промедления вызвал предводителя жужаньской кавалерии Мавуна приказал немедленно напасть на хуннскую конницу. Ашина соединился с Аньго, бросил тысячу всадников навстречу двинувшимся на них вражеским ратникам, ударил наискосок в их левый фланг, начал кромсать, теснить в сторону степей. Опомнившиеся от удара жужани медленно, неумолимо окружали хуннов, стараясь подвести под копья гвардейцев, которые начали закалывать хуннских коней. Ашина, вовремя разгадал действия Мавуна, вырвался из клещей неприятельского отряда, увлекая за собой поддавшихся на притворное бегство врагов, поскакал на восток.

Аллюром, рассыпаясь по полю, переведя щиты за спину, приподнимаясь на стременах седел, хунны, оборачиваясь в сторону преследующих, открыли губительную стрельбу из сяньбийских луков. Жужани промчались некоторое время, остановили лошадей, с удивлением оглядели сильно опустевшие ряды, в панике пустились в обратный путь. Ашина увидел, как жужаньские наездники поскакали назад, завернул воинов, немедленно бросился за ними. Приблизившись на подходящее расстояние, его лучники вдогонку начали посылать разящие стрелы. Уходящие от преследования жужани, сдерживая напор наседавших воинов Ашины, тоже стреляли в преследователей, но их слабые луки не могли нанести большого урона.

К концу продолжительной, смертельной погони к ставке Ма Цэю лишившись убитыми всех начальников, включая предводителя Мавуна, прискакали восемьдесят всадников на измотанных, покрытых пеной лошадях.

После небывалого разгрома уцелевшие жужани, не желая отдавать жизни за Ханьскую империю, дождались ночи, когда большинство ханьцев отошло ко сну, крадучись набрали воды, еды, каждый снабдил себя двумя заводными лошадьми к утру, насовсем покинули проклятое для них место.

За один день утративший конницу, лёгкую пехоту, Ма Цзю впервые в жизни решил созвать совет, там обговорить дальнейшие действия. Для обсуждения будущих планов позвал тысячников грозной лоянской пехоты, двести воинов которой были одеты в трудно пронзаемые для хуннских стрел и копий знаменитые лоянские доспехи, сделанные из носорожьей кожи.

Изготовление редкостных доспехов, как лоянские, являлось необыкновенно трудным, дорогим делом, требующим предельных затрат и много времени. Из одной цельной шкуры носорога к обрабатыванию годилась лишь малая часть, её хватало для создания семи снаряжений. С самого начала работы, заранее отделанные готовые части носорожьей кожи обклеивались с двух сторон шёлковой тканью специально приготовленным для этого густым клеем. Обклеенные шёлком куски кожи опускали в студенистую горячую жижицу, выдерживали установленный срок.

За время нахождения в растворе шёлк постепенно въедался в кожу, меняя её структуру. Кожу вытаскивали, подвергали дальнейшей долгой, разнообразной обработке – получали лёгкий, почти непробиваемый материал, из него и делались знаменитые лоянские доспехи, ценившиеся среди ханьцев на вес серебра, которых во всей достославной Ханьской империи было изготовлено около одной тысячи штук.

К вечеру, Ма Цзю собрал тысячников в шёлковом шатре, поделился с ними соображениями по захвату крепости. В ответ, к большому удивлению, услышал немало возражений против предстоящего наступления.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru