Дорога вывела его на берег реки. На обеих сторонах горели холодным лунным светом высокие костры. Тонкие люди танцевали вокруг них под медленную музыку, и их длинные тени двигались вместе с ними. Где-то играла флейта Пана, стучали барабаны, ритмично звенели бубны. Когда Эниф, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и теребя полы халата, вышел из тени сада, люди остановились, обернулись и уставились на него своими пустыми лицами. Музыка стихла.
– Я… – Эниф кашлянул и протёр влажные ладони о халат: так он не волновался с тех пор, как впервые заговорил с Антарес о свадьбе. – Простите…
Вообще-то он никогда не был трусом, и характер у него был сильный, волевой и, как отмечали многие, не простой, но как учёный он всегда неизбежно терялся перед всем необъяснимым и неподвластным науке. Вот и теперь он совершенно не знал, что думать и делать: десятки пустых лиц с интересом разглядывали его, но не спешили ничего предпринимать, как будто оставляя право выбора за Энифом, а Эниф, в свою очередь, не имел ни малейшего представления, как себя вести.
Но вот один из людей, высокий молодой мужчина с тонкими, как ветви, оленьими рогами на голове сделал осторожный шаг к гостю. Эниф с удивлением заметил на его ногах пуанты.
«Добро пожаловать, – как бы сказал он, протянув одну руку в приветственном жесте и показав второй на своих собратьев. Эниф услышал это в своей голове, но он знал, что это не прозвучало здесь и что его собеседник ничего не произнёс. Вслух, по крайней мере. – Мы рады видеть новых гостей на нашем празднике».
– Прошу меня извинить, если я помешал… – пробормотал Эниф, к которому начала возвращаться уверенность. – И простите, что не одет, как следует…
«Выбросьте из головы эти лишние мысли, – снова прозвучал где-то внутри Энифа этот спокойный голос, и в нём ему приятным теплом послышалась улыбка. – Сегодня великий праздник! Вы не на Земле, так не позвольте ничему земному испортить эту ночь».
Молодой мужчина повёл его вперёд. Снова зазвучала музыка: зазвенели серебряные колокольчики на чьих-то оленьих рогах, где-то на ветвях над головой Энифа запела флейта Пана, а ещё дальше между кострами безликие юноши заиграли на ксилофоне. «Ах, если бы только со мной была Антарес», – с горечью подумал Эниф, и эта мысль была тем единственным, что сейчас омрачало его.
И вдруг Эниф остановился, как вкопанный. Ничего не случилось: тонкие безликие люди танцевали свой странный танец, изгибаясь под каким-то немыслимым углом, играла музыка, качались деревья, но мысль, одна ясная чёткая мысль пронеслась у него в голове. Он растерянно огляделся, цепляясь глазами за размытые белые силуэты, и будто по-новой увидел всё то, что его окружало. Далёкое воспоминание с удивительной яркостью вспыхнуло в его голове.
– Знаешь, есть такая легенда, – журчал, как родник, в полумраке комнаты голос Антарес. Рыжая лампа проливала жидкие пятна света на всё вокруг, и оттого их лица казались ещё моложе, чем они были на самом деле. – Раз в тысячу лет Луна поворачивается к Земле своей обратной стороной.
Эниф покосился в окно: сквозь косые стёкла на них смотрела большая полная луна.
– Эта ночь – большой праздник для лунного народа, – продолжала Антарес. – В эту ночь исполняются все заветные желания, а люди могут встретиться со своими умершими.
Тогда Эниф не сильно вдохновился этой легендой – он вообще редко вдохновлялся чем-то подобным и обычно оставался равнодушным к чадам литературного рода, в отличие от Антарес, которая порой слишком глубоко уходила в вымышленный мир, так что Энифу не раз приходилось спускать её с небес на землю.
– Лунный народ всегда рад землянам на своём празднике. Да что там, не только землянам: лунный народ рад любым гостям. На него, кстати, души умерших часто приходят в надежде встретить своих родных, – Антарес зевнула и улыбнулась, явно блуждая мыслями где-то далеко. – Кто знает, быть может, и нам выпадет шанс потанцевать у лунного костра…
Эниф, который сейчас стоял под ветвями изумрудных деревьев с белыми, как снег, стволами, снова удивлённо обернулся, внимательно вглядываясь в отсутствующие лица людей, словно хотел кого-то увидеть среди них. Белоснежная летяга, о которой Эниф уже успел забыть, быстро взобралась по его руке и уселась на плече.
– Прости меня, прелестное существо, – пробормотал Эниф, осторожно погладив летягу по голове. – Будь здесь Антарес, она была бы вне себя от радости. Сам я разучился быть ласковым.
Летяга, по всей видимости, так не считала. Она с интересом потрогала лапками ухо Энифа, пощекотала его тёплым дыханием и, в итоге, залезла ему на голову. Тихо усмехнувшись, Эниф отправился дальше.
Очевидно, праздник был в самом разгаре. Высокие тонкие люди представляли из себя в прямом смысле слова безликую толпу, напоминавшую деревья в лесу; разные странные животные ходили между ними совершенно без страха, и все они были ослепительно белые и били по глазам своим ярким светом. У Энифа создалось впечатление, что он попал в рай до первородного греха.
«Вы не голодны?» – прозвучал в голове Энифа чей-то туманный женский голос. Рядом с ним материализовалась высоченная девушка ростом с дерево. Она наклонила к Энифу свою длинную жирафью шею с жидкими лучами на голове и протянула ему жемчужный поднос, от сияния которого Эниф невольно зажмурился.
– Что это? – с любопытством спросил он, когда его глаза немного привыкли. Девушка застенчиво поводила мыском пуанта по пыльной поверхности.
«Это лунный свет, – снова услышал Эниф её голос. – Иногда мы подаём к нему сияние далёких звёзд, но, знаете, не сегодня. Угощайтесь».
– Да, я… – Эниф снова растерялся. – Право, простите, если я что-то сделаю не так…
«Вы здесь в первый раз? – догадалась безликая девушка, и в её голосе послышалась улыбка. Эниф робко улыбнулся в ответ и коротко кивнул. – Что ж… Я давно уже не была на Земле. Как оно там теперь?»
– Не сочтите за грубость, но мне сегодня не хочется говорить ни о чём земном. Вы правы, я здесь впервые, и хотел бы насладиться этой ночью сполна, коли уж судьба привела меня сюда.
«О да, я прошу прощения, – девушка наконец выпрямилась и размяла затёкшую шею. – Тогда угоститесь напоследок».
Было странно и необычно. Эниф миллион раз пожалел – впрочем, как и в любое другое время, – что рядом с ним нет Антарес, потому что, он был уверен, она рассказала бы ему много интересного, и он мог бы увидеть счастье на её лице.
– Это… Это так удивительно… – пробормотал Эниф. – Как будто я стою в реке по пояс. Луна светит и серебрит воду, и я зачёрпываю руками этот жидкий лунный свет. Он дрожит у меня в руках. И вода… Вода такая сладкая.
«Я рада, что Вам понравилось, – прозвучал у него в голове туманный женский голос. – Отдыхайте. Это будет долгая ночь».
И она ушла. Эниф не услышал её шагов, не увидел краем глаза сдвинувшуюся тень: она как будто растворилась среди деревьев. На голове кто-то зашевелился.
– Чего тебе? – спросил Эниф. Летяга пощекотала хвостом его ухо, примерилась, чуть неловко сползла на плечо и заглянула сбоку в глаза, словно просила его о чём-то. – Я не местный, порядков не знаю, – Эниф чуть нахмурился, осторожно провёл пальцем по голове летяги и пробормотал себе под нос: – Может, тебя гладить нельзя.
Эниф пошёл дальше. Мельтешащие вокруг силуэты рябили в глазах, сливались в одно светящееся пятно и кружили голову.