София Веларди
Магия, любовь, Голливуд
– Ещё бы, она такая красавица – у любого нормального мужчины головокружение начнётся, – хмыкнул Джек.
– Нет, ты отнесись к этому серьёзно. – Пол ещё раз затянулся сигарой. – Да, согласен, Бриджит – суперкрасавица. Ноги длинные, бюст пышный, рыжие волосы и зелёные глаза – всё, как на заказ. А голос – низкий, чувственный, просто сказка для кино!
– Ты это всё к чему? – Джек пытался понять, на что намекает ему друг.
– Как ты знаешь, она два раза была замужем. Её первый муж сам подал на развод, а через полгода после него в состоянии крайнего алкогольного опьянения вылетел с дороги в обрыв.
– И что?
– Её второй муж, через два года совместной жизни стал уезжать в долговременные экспедиции, и Бриджит сама подала на развод. После развода он уехал из страны насовсем.
– Да, и я слышал, что у него были проблемы с наркотиками.
– После развода он излечился и живет где-то на островах.
– Скатертью дорога.
– Её садовник…
– У Бриджит был садовник? – Джек иронично приподнял правую бровь.
– Да, у неё был обычный сад и обычный садовник. Джек, я серьёзно, прекрати ухмыляться. – Пол налил себе ещё коньяка. – Так вот, её садовник жаловался, что в нашем климате, где всё растет само по себе, не требуя особого ухода, в её саду погибают цветы, а дерево, под которым она любила отдыхать, засохло.
– Я смотрю, ты хорошо поработал – два мужа, партнер по фильму, и, главное, садовник. Да ты просто Пинкертон, – Джек отсалютовал ему бокалом.
– Джек, я беспокоюсь о тебе. – Пол серьёзно посмотрел другу в глаза. – Она вампир. Я не обвиняю Бриджит, – Пол заметил, что Джек нахмурился. – Такова её природа. Но люди, с которыми она вместе работает, жалуются на недомогания и болезни, её первый муж спился и погиб, второй – предпочитал держаться от неё подальше, цветы вянут…
– … дерево засохло, – подхватил Джек. – Пол, зачем ты мне это рассказываешь? Если хочешь что-то сказать – скажи напрямую, мы же друзья.
– Хорошо, – Пол вздохнул и отставил бокал. – Вспомни себя два года назад, время, когда мы снимали «Туман любви». Тебе тогда был тридцать один год, ты был в прекрасной физической форме, полон сил, у тебя горели глаза, ты любил жизнь и наслаждался ею. Ты всё время работал, придумывал новые идеи, сюжеты, мог вести несколько проектов одновременно. Ты занимался на тренажёрах и великолепно плавал.
– Я и теперь…
– Нет, уж извини, – Пол встал, в волнении походил по комнате и остановился перед Джеком. – Когда ты познакомился на съёмках с Бриджит, сначала ты летал на крыльях любви. Я был счастлив за тебя – мой друг, наконец-то, влюбился! Непробиваемый Джек Гамильтон, записной холостяк втюрился, как мальчишка! Да и ваш творческий тандем давал просто ошеломляющие результаты – Бриджит никогда ещё не играла так хорошо! Но потом, я стал замечать изменения, которые стали с тобой происходить, и вспомнил всё, что я слышал о Бриджит раньше. Поэтому и навёл некоторые справки – я волновался за тебя, чёрт возьми!
– Пол, я благодарен…
– Нет, раз уж я начал, я договорю! – Пол решил не останавливаться, опасаясь, что больше он не осмелится сказать этого своему другу. – Прошло два года, с тех пор, как вы с Бриджит вместе. Ты осунулся, перестал заниматься спортом, тебя невозможно куда-то вытащить – ты или с ней, или устал. У тебя появилась одышка, и ты выглядишь нездоровым. А когда ты стал жаловаться на головные боли – ты стал жаловаться! когда такое было? – я был просто в шоке. А сколько проектов ты осуществил за эти два года? Ни одного! У тебя не хватает сил! Ты даже на церемонию «Оскара» не смог пойти – плохо себя чувствовал, зато Бриджит цвела, как майская роза! Сценарий, который ты пишешь по своей собственной книге, ты не можешь закончить уже год. Год! Тебе сейчас тридцать три, а выглядишь ты на все сорок пять! А ты знаешь, сколько лет Бриджит?
– Честно говоря, никогда об этом не думал, – Джек задумался. – Для меня она всегда была просто Бриджит Келлар, и всё…
– Хорошо. Сколько ты бы ей дал?
– Ну, может двадцать семь-двадцать восемь, максимум… А что?
– А ты никогда не думал о том, что она снимается уже двадцать один год? Похоже, об этом никто никогда не думал. Ей сорок два года, Джек, сорок два года! А выглядит она на двадцать пять! – Пол перестал метаться по кабинету, отдышался и сел в свое кресло напротив Джека.
Тот молчал, переваривая информацию.
– Ну что, впечатляет? Я тебя удивил? – Пол глотнул коньяка и заговорил более спокойно.
– Признаться, да. Но, в конце концов, какая разница, сколько ей лет…
– Дело не в том, сколько ей лет, она очень красивая и сексуальная женщина. Когда она смеётся своим грудным смехом и смотрит тебе в глаза, любой мужчина готов бежать за ней на край света. Дело в другом – как она этого добивается? Ни одной пластической операции, да, по-моему, она и в салоны ходит редко.
– Да, в салоны она практически не ходит, иногда к ней приходит на дом личный косметолог. Так как же ей это удается?
– Джек, я уверен, она энергетический вампир. Она питается энергией всего, что её окружает. Поэтому люди плохо себя чувствуют рядом с ней, она забирает их энергию. Пусть бессознательно – но факт остается фактом.
– Допустим, что это так. И что теперь ты предлагаешь мне сделать – обратиться к экстрасенсу, шаману, или к далай-ламе? – у Джека опять насмешливо приподнялась бровь.
– Вот ты так всегда. Я с тобой о серьёзных вещах говорю! – Пол насупился. – Джек, дело твоё. Ты можешь относиться к этому, как к моей причуде, если тебе так больше нравится. Но я бы хотел, чтобы вы расстались, хоть на какое-то время, чтобы ты вышел из поля её влияния. Может, ты хотя бы физически восстановишься и допишешь сценарий.
– Ты предлагаешь мне уехать из города?
– А почему бы и нет? Причем туда, где тебя невозможно будет найти.
– На Луну? – смело предположил Джек.
– Нет, можно и поближе. Представь себе, до сих пор сохранились места, куда ещё не протянула все свои щупальца наша цивилизация. Если надумаешь, у меня есть на примете такое местечко. Порыбачишь, поплаваешь, расслабишься, глядишь – просветление в мозгах наступит. Сценарий закончишь…
– Так ты преследуешь корыстные цели? – Джек рассмеялся.
– Конечно, я же акула-продюсер, – Пол тоже улыбнулся.
– Пол, спасибо, я всегда знал, что у меня есть настоящий друг. Я обещаю, что подумаю над твоим предложением.
Мужчины пожали друг другу руки, попрощались и, через несколько минут, Джек уже ехал к себе в Беверли-Хиллз.
***
Санкт-Петербург
– Элли, тебе сегодня нужно побывать у врача. Ты помнишь доктора Крапивина? – Элли и Альберт сидели на скамейке в парке недалеко от дома.
– Доктора Крапивина? Нет… Я вообще не очень хорошо помню больницу. – Элли поёжилась. Ей явно не хотелось вспоминать о том дне, который в мгновение ока из счастливого стал роковым, круто изменив её жизнь.
– Я уверен, он тебе понравится. Мне кажется, доктор Крапивин очень хороший специалист. – Альберт внимательно смотрел на дочь, следя за выражением её лица.
– Папа, а можно мне туда не ездить? Можно сделать так, чтобы врач приходил к нам домой?
– Нет, милая, так нельзя: в больнице есть специальное оборудование, которое может потребоваться при осмотре.
Элли сникла. В последнее время она стала плакать меньше, но была всё такой же бледной и молчаливой. Её скрипка, её любимая скрипка, с которой она провела большую часть своей жизни, лежала на своём месте, в футляре. Иногда с помощью Нины или отца, Элли открывала футляр, протирала скрипку мягкой бархоткой – и опять закрывала её в кожаном плену.
После случая с браслетами Альберт старался следить за тем, чтобы Елена как можно реже общалась с дочерью. Поэтому в спешном порядке, но под благовидным предлогом, он отправил её путешествовать по Европе, заявив, что ей необходимо получить новые, приятные впечатления.
Елена собралась со скоростью мысли – ещё бы, из-за Элли она пережила такой стресс! Конечно, ей необходимо развеяться. Так что, пока отец вёз дочь в больницу, её мать наслаждалась жизнью, посещая модные европейские магазины.
Похоже, это было к лучшему – её отъезд дал отдых всем домашним. Особенно Элли.
Сегодня Альберт впервые после травмы вёз дочь в больницу на осмотр. И он вёз её туда специально, он не раз вспоминал слова доктора о том, что Элли должна почувствовать, что с переломом руки жизнь не закончилась. Альберт Данилевский, генетик, человек научного склада ума, размышлял над тем, как можно подвести Элли к этой мысли, и сделать это естественным образом, так, как если бы она сама к этому подошла.
И, как ему показалось, он нашёл способ сделать это. Именно поэтому он вёз Элли в больницу.
Когда они приехали, Альберт оставил дочь в больничном холле, а сам пошел к доктору Крапивину.
Элли сидела тихо, она смирилась с тем, что сейчас ей будет нужно перенести осмотр. Она полностью погрузилась в свои грустные мысли, и почти не замечала происходящего, пока её не вывел из задумчивости громкий, протяжный стон.
Элли обернулась. Недалеко от неё, в ожидании приема сидела женщина лет сорока-сорока пяти. Она раскачивалась из стороны в сторону, как маятник, и беспрерывно что-то бормотала.
Когда за ней пришла медсестра, чтобы отвести её в кабинет к врачу, женщина с трудом поднялась и Элли увидела, что её живот обмотан марлевой повязкой, пропитанной какой-то мазью.
Медленно, не переставая бормотать, еле передвигая ноги, опираясь на руку медсестры, женщина шла по коридору. Вдруг она закричала, схватилась за голову, упала на колени, зарыдала и стала биться головой об пол. Вокруг неё засуетились медсёстры, ей быстро сделали успокаивающий укол, подняли на кресло-каталку и отвезли в палату. Сцена была очень тяжелая. Элли, съёжившись на своём стуле, расширенными глазами наблюдала за происходящим.
К Элли подошла медсестра, и спросила, как она себя чувствует – девушка побледнела, как мел.
– Всё в порядке, мне ничего не нужно, я просто жду, когда меня позовут на осмотр. Спасибо.
– Хорошо, но если тебе что-то будет нужно…
– Скажите, пожалуйста… – Элли запнулась, сглотнула и всё-таки решила спросить. – Что с этой женщиной? Она очень больна?
– А, это Полина Маркова. С ней случилась настоящая трагедия. У неё страшный ожог на всём животе – она опрокинула на себя кастрюлю с кипящим маслом.
– Какой ужас, – Элли представила себе эту картину и вздрогнула. – Ей, наверное, очень больно.
– Да, ей очень больно. Она готовила обед, и собиралась сделать картофель фри, как любил её сын. Она поставила кастрюлю с маслом на огонь, и оно закипело. Когда она собиралась положить туда картофель, ей позвонили из полиции, и сообщили, что её семнадцатилетнего сына только что сбила машина. Водитель скрылся, а парень скончался на месте, не приходя в сознание. Женщина упала в обморок, зацепила кастрюлю, и всё кипящее масло вылилось прямо на неё.
– Кто же за ней ухаживает? – Элли с трудом осознавала то, что ей рассказала медсестра.
– У неё никого нет. Некоторое время она провела в больнице. А теперь соседи по очереди приводят её к нам на процедуры. Хорошо, хоть с соседями ей повезло – они и с похоронами сына ей помогли. – У медсестры пропищал телефон. – А вот и доктор Крапивин тебя вызывает. Пойдём, я тебя провожу.
Элли была потрясена этой историей. За несколько минут рассказа у неё произошла переоценка произошедшего с ней – матрица перезагрузилась. До этого момента ей казалось, что с переломом руки её жизнь закончилась. А теперь, у неё словно глаза открылись и то, что произошло с ней, Элли показалось незначительным. Она шла по длинному больничному коридору за медсестрой, и другими глазами смотрела вокруг.
Вот мальчишка в инвалидном кресле, который уже никогда не сможет ходить – но он с увлечением стучал по клавишам нетбука, лежащего у него на коленях, и его глаза счастливо блестели.
А вот пожилая женщина в больничном халате, вышла в коридор, катя за собой капельницу – к ней пришли дети и внуки, принесли ей цветы и фрукты, и она весело смеялась.
Молодая пара сидела в укромном уголке – парень с загипсованной ногой, держал в одной руке костыль, другой рукой обнимал свою подругу и что-то шептал ей на ухо, что-то такое, от чего у неё порозовели щеки.
Это была больница. Повсюду были травмы, несчастья, болезни. И повсюду была жизнь. Элли почувствовала это всей душой. И решила, что будет бороться, и будет жить.
Когда Элли вошла в кабинет доктора Крапивина, её синие глаза сверкали – такого давно уже не было. Альберт встрепенулся и обрадовался – он надеялся, что это хороший знак, ведь то, что он оставил Элли в холле, было продуманным шагом. Он надеялся, что Элли, глядя на происходящее вокруг, поймет, что перелом руки не самое страшное в жизни, и, похоже, что его план удался.
– Всё в порядке, Элли, – доктор Крапивин был доволен. – Повязка наложена хорошо, и сейчас главное покой для твоей руки, и приятные впечатления для твоей души.
На обратном пути Элли всю дорогу молчала, но Альберт чувствовал, что это молчание другое – Элли явно что-то обдумывала. И отец был этому рад.
– Как ты думаешь, Элли, может быть после того, как тебе снимут гипс, мы найдем хорошего физиотерапевта?
– Возможно, папа, посмотрим, как рука будет заживать. Возможно.
Альберт довольно улыбнулся. У него появилась надежда, что всё будет хорошо.
***
Беверли-Хиллз, дом Джека Гамильтона
Джек лениво плавал в бассейне. Плавал – громко сказано: он сделал пару кругов и – устал. Джек медленно вылез из воды, прошлёпал босыми ногами к шезлонгу и плюхнулся на него, пытаясь отдышаться и протирая мокрые волосы полотенцем. Он был недоволен собой.
Раньше купание в бассейне было бы последним делом. Джек предпочитал океан, простор, кураж и радость, которую испытывало его тело, наслаждаясь благодатью солёных волн.
Он не плавал в океане очень давно. И теперь разница между тем, что он помнил о себе, и тем, что произошло сейчас, поразила его. Джек налил себе апельсинового сока и залпом выпил целый стакан – в последнее время он часто испытывал жажду.
Гамильтон сидел у бассейна и вспоминал последний разговор с Хаггардом. Да, во многом его друг был прав. У него действительно появилась одышка и слабость, регулярно бывали головокружения, мышцы обвисли, появилась нездоровая бледность. И ни о чём не хотелось думать.
Джек стал часто забывать свои мысли. Он начинал писать предложение, и не мог вспомнить, как он хотел его закончить. Или начинал что-то рассказывать, и забывал – о чём.
Единственная, о ком о всегда помнил, и единственное, что его всегда волновало – это Бриджит и её желания.
Джек улыбнулся, вспоминая, как горячо Пол вчера рассуждал о его возлюбленной, особенно обращая его внимание на её возраст. Кто бы мог подумать – Пол провел расследование! Пол – балагур и весельчак, душа компании, самый доверчивый и жизнерадостный из всех, кого он знает – следил за Бриджит!
Да, он действительно удивился, узнав, сколько ей лет, но его это не взволновало: Бриджит выглядела очень молодо и привлекательно. Наверное, она делала пластику за границей, поэтому Полу ничего не удалось выяснить. К тому же Титуба – служанка Бриджит, знала какие-то тайные рецепты красоты, и готовила для хозяйки специальные маски и отвары.
Бриджит была родом из Салема, свою красивую чернокожую служанку привезла оттуда же и никогда с ней не расставалась. Титуба отправлялась с ней на съемки, в поездки по городам, в рекламные туры, на отдых, и всегда у неё наготове были нужные травы и другие средства, необходимые для поддержания красоты.
Джек ещё выпил сока и прошёл в дом. Он долго стоял перед зеркалом, рассматривая себя. Да, действительно, выглядел он не лучшим образом. И Джек решил, что пора собой заняться – он не хотел, чтобы Бриджит его разлюбила.
День клонился к закату, когда рядом с домом послышался звук приближающегося автомобиля, хлопнула дверь и через минуту в комнату вошла улыбающаяся Бриджит, Её изумрудные глаза сверкали, рыжие волосы растрепались от быстрой езды – летом она ездила на машине с открытым верхом, наслаждаясь порывами тёплого ветра.
– Ой, а кто это тут у нас проснулся, – Бриджит звонко чмокнула Джека в щёку. – Ты так поздно вчера приехал, что я не хотела тебя утром будить. Засиделся с Полом?
– Да, дорогая, мы обсуждали новый фильм. Пол отчитал меня за то, что я никак не закончу сценарий. А как ты провела сегодняшний день?
– Я поняла, что спать ты будешь долго, и развлеклась по полной программе. Прошлась по Родео-драйв, купила пару мелочей, а потом встретилась с агентом. Мне нужно будет уехать дня на три, утрясти кое-какие дела. Ты не против? У тебя ведь никаких планов не было на этот уик-энд?
– Это, конечно, огорчительно – но, если надо, так надо.
– Может, в моё отсутствие, над сценарием поработаешь, так что, мой отъезд будет и тебе на пользу, – заметила Бриджит и начала раздеваться.
Джек с удовольствием смотрел, как грациозно двигается Бриджит по комнате, поочередно снимая с себя всё, что на ней было надето.
Сначала на пол полетел топ цвета тусклого золота, затем Бриджит расстегнула молнию на белых широких брюках, вышла из них, и оставила их лежать на полу рядом с топом. Кружевные трусики спланировали на кресло, а бюстгальтер она летом не носила.
Бриджит, не догадываясь, что повторяет недавнее действие Джека, подошла к зеркалу – но в отличие от любовника, она своё тело рассматривала с удовольствием. Молочно белая кожа светилась перламутром в полумраке спальни, рыжие волосы упали на спину и касались поясницы, алые губы призывно раскрылись. Она была великолепна и прекрасно это знала.
Джек подошел к ней сзади, обнял, прижавшись к её упругому, волнующему телу…
Бриджит почувствовала его желание, повернулась к нему лицом и прижалась губами к его губам. Поцелуй становился всё более страстным.
Когда она почувствовала, что Джек потерял голову, и страсть его захлестнула, Бриджит неожиданно со смехом отстранилась, нагишом выбежала из дома к бассейну и с разбега нырнула в прозрачную воду. Джек вышел за ней.
Бриджит плавала, и было видно, что это доставляет ей удовольствие. Джек дошел до крайней точки кипения – вид совершенного, обнаженного женского тела, плавно скользящего в голубой воде бассейна, сводил его с ума.
Джек прыгнул в бассейн, поймал Бриджит и стал целовать.
– Милый, давай не будем давать возможности папарацци заработать на нас состояние. Пойдем в дом. – Бриджит тоже задыхалась от возбуждения.
Джек еле оторвался от неё, помог выйти из бассейна и понёс на руках в дом. В спальне было уже прибрано – никаких разбросанных вещей, на прикроватном столике стоял хрустальный кувшин с апельсиновым соком, минеральная вода и охлаждённое шампанское – Титуба, эта незримая тень, успела всё сделать за несколько минут, и снова исчезнуть. Иногда эта её способность – быть осязаемой, но невидимой – пугала Джека, но только не сейчас.
Сейчас существовала только Бриджит и её наслаждение…
Он отдавал ей все свои силы, и после близости у него совсем их не оставалось, очень часто он выкладывался так, что сразу же засыпал и спал долгим тяжелым сном. Вот и сегодня он настолько устал, что даже пройти два-три шага до столика и налить шампанского казалось ему непосильной задачей. Бриджит сама налила два фужера и принесла их в постель.
– Джек, так ты не возражаешь, если я уеду на несколько дней? Возможно, у меня будет возможность обсудить новую роль. Титуба поедет со мной.
– Конечно, дорогая. – Джек с наслаждением осушил бокал прохладного шампанского. – Какую роль тебе предлагают на этот раз? Я не слышал, чтобы сейчас кто-то из хороших режиссеров начинал снимать фильм…
– Ну, я не буду пока ничего рассказывать. Вдруг не сложится. – Бриджит отставила бокал и, как кошка, довольно потянулась.
Джек не стал настаивать. Захочет – сама расскажет, он знал актёрское суеверие – молчи, а то сглазишь. Сейчас его интересовал другой вопрос.
– Бриджит, я хочу тебя спросить уже в десятый раз. Ты выйдешь за меня? – Джек внимательно смотрел красавице в глаза, он действительно, делал ей это предложение много раз, и каждый раз она отвечала, что нужно подождать.
– Дорогой, нам ведь и так хорошо! Зачем торопиться? – Бриджит прижалась к нему своим горячим телом.
Джек немного отодвинулся – он хотел видеть её глаза.
– Знаешь, мне кажется естественным, когда люди любят друг друга, то они хотят жить вместе.
– А разве мы не живём вместе?
– Да, мы живём в одном доме. Но мы не семья, у нас нет детей. А я бы очень хотел…
– Детей? Ты хочешь детей? Ты? – Бриджит расхохоталась, перекатилась на другой край бесконечно широкой кровати, легла на живот, оперлась подбородком на руки и насмешливо посмотрела на любовника.
– Бриджит, я говорю серьёзно. Да, я хочу детей. И мне иногда кажется, что на самом деле ты меня не любишь.
– Джек, любимый, ну что ты говоришь. – Бриджит перестала улыбаться. – Почему ты так решил?
– Иногда мне кажется, что для тебя наши отношения это всего-навсего ещё одна очередная роль. А актриса ты великолепная…
– Ты хочешь меня обидеть? – Бриджит надула губки.
– Я говорю то, что думаю, то, что у меня на сердце. – Джек был очень серьезён. – И я считаю, что, если женщина не хочет выйти замуж за мужчину и иметь от него детей – она его не любит. А значит, её слова о любви, только притворство.
Бриджит молчала какое-то время, она что-то обдумывала, и пришла к решению.
– Джек, – она повернула к нему лицо и нежно посмотрела на него. – Давай мы обсудим этот вопрос после моего возвращения. Пока меня не будет, подумай над тем, что у женщины могут быть и другие причины. Хорошо? – и она улыбнулась ему самой обольстительно улыбкой.
На следующий день Гамильтон проснулся очень поздно. Его голова раскалывалась, словно накануне он очень много выпил. Бриджит рядом не было, на подушке лежала записка, извещающая его о том, что она уехала, как и предупреждала, и пожелание хорошо провести время.
– Да, хорошо провести время, – сам себе сказал Джек, попытался встать, и поморщился от резкой боли – в голове словно мозги встряхнуло.
Джек пошарил рукой в прикроватной тумбочке, там должны были лежать таблетки от головной боли.
– Не хватало ещё уподобиться утончённым дамам с их мигренями, – пошутил он сам над собой.
Наконец он нащупал пузырёк, поставил его на тумбочку и потянулся за минеральной водой. Пузырёк соскользнул с полированной поверхности, упал и закатился под кровать.
Морщась и чертыхаясь, Джек опустился рядом с кроватью на колени, запустил под неё руку и попытался нащупать аспирин.
Его рука обо что-то укололась, он отдернул её и наклонился посмотреть, что там такое.
Его глаза расширились от удивления.
На белом пушистом ковре, под стороной кровати, на которой спал он, лежала длинная, грубая верёвка, в которую были воткнуты чёрные вороньи перья. Об одно из них и укололся Джек.
***
Санкт-Петербург, квартира Данилевских
Элли задумчиво смотрела на свою левую руку. Вернее, она её рассматривала. Вчера ей сняли гипс. Скоро начнутся восстановительные процедуры, отец нашел для неё прекрасного специалиста. Элли сердечно попрощалась с врачами и медсёстрами, с которыми успела подружиться, но покинула больницу с лёгким сердцем: несмотря на то, что ей приходилось приходить туда не очень часто, каждое посещение её угнетало, и она радовалась, что это закончилось.
Девушка медленно сжимала и разжимала кулачок. Внешне всё было нормально, хотя кожа, которая была под гипсом, отличалась по цвету от остальной кожи на руке. Элли это не очень волновало. Она всегда о своей внешности думала в последнюю очередь. В первую её всегда волновала профессиональная сторона.
Её руки были её профессиональным инструментом, и Элли интересовало, в каком состоянии он находится, и как скоро она сможет им воспользоваться.
Итак, она несколько раз сжала и разжала кулачок, затем покрутила кистью – там что-то громко щелкнуло. У Элли ёкнуло сердце, и она застыла с растопыренной ладошкой. Она испугалась, что в кисти опять что-то сломалось, и ей было страшно снова начать двигать рукой.
Так она просидела пару минут, одновременно ругая себя за трусость, и в тоже время, боясь снова пережить весь ужас, который она уже пережила.
Ещё несколько недель назад, после травмы, Элли находилась в ужасном состоянии. По ночам ей всё время снился один и тот же сон – визг тормозов, женский крик, удар, тишина. Этот сон мучил её, не давая отдыха.
У Элли была исключительная слуховая память и если она слышала какой-то звук, то могла вспомнить его в любой момент. Иногда это доставляло ей неудобства – ведь звуки бывают как приятные, так и не очень. Звуки резко тормозящего автомобиля и тупого удара были для неё просто невыносимыми.
Элли старалась отогнать их от себя, вычеркнуть из своей памяти. Иногда ей это удавалось, и несколько часов она проводила в относительном покое. А иногда эти звуки преследовали её и ночью, и днём. Тогда она на полную громкость включала телевизор у себя в комнате и старалась «выбить» эти ненавистные звуки у себя из головы.
Ей стало легче в тот момент, когда она изменила своё отношение к травме. Этот процесс шёл непросто, и заставил её потратить много сил. Но Элли победила.
Когда в больнице она увидела, сколько человеческих трагедий – необратимых трагедий – происходит вокруг, оказалось, что у неё есть силы на то, чтобы справится со своей личной трагедией. Элли потихоньку, не спеша, стала делать робкие попытки думать о будущем.
Она готовила себя к разным вариантам – с возможностью играть, и без возможности играть. Да, такой вариант – если окажется, что её рука потеряет былую гибкость и беглость, и она не сможет начать строить карьеру профессиональной скрипачки, она также обдумывала.
В консерватории, кроме основной специальности она также изучала композицию и делала успехи. Профессор, преподающий эту дисциплину, не раз заговаривал с Элли о том, чтобы она сделала композицию своей основной профессией. Тогда Элли не прислушивалась к советам профессора Князева, а теперь жизнь могла повернуться так, что ей действительно могут пригодиться эти её знания.
Каждый вечер Элли с чувством вины засыпала, и каждое утро с ним просыпалась. Она знала, что её мама очень хотела, чтобы дочь стала знаменитостью, а Элли не оправдала её надежд – на вакантное место взяли другую скрипачку. Неизвестно, когда теперь в оркестре появится вакансия, да и вообще, сможет ли Элли после перелома играть в полную силу. Получалось, что Элли подвела свою обожаемую маму.
Теперь могло так сложиться, что только композиция даст Элли возможность реабилитировать себя в глазах Елены. И она пообещала себе, что приложит для этого все усилия.
Сейчас, когда Элли продолжала держать на весу свою больную руку, она ещё раз подумала о том, что композиция тоже профессия, на поприще которой можно добиться успеха. Ей нравилось сочинять музыку, но раньше она не рассматривала это, как основное занятие. Теперь… Возможно.
Элли осторожно взяла здоровой рукой больную руку, и, поддерживая её, стала потихоньку опускать и уложила на стол.
Потом собралась с духом и медленно пошевелила пальцами – нормально, суставы работали. Элли потихоньку подвигала кистью – всё было в порядке. Да, чувствовался некоторый дискомфорт, но доктор Крапивин предупреждал её об этом.
Элли ещё раз потихоньку покрутила кистью и облегченно вздохнула. Кажется, всё было хорошо. Она решила, что каждый день будет постепенно разрабатывать кисть, не спеша, постепенно добавляя нагрузку.
Скрипка пока останется в футляре. Ничего, она подождет Элли до лучших времён.
В прихожей послышался шум – из турне по Европе вернулась Елена, и Альберт привез её из аэропорта. Нина вышла встречать хозяйку и до Элли донеслись оживленные голоса, смех, весёлая суета.
У неё заколотилось сердце – сейчас ей придется встретиться с мамой и постараться не разочаровать её ещё больше.
***
Беверли-Хиллз, дом Джека Гамильтона
Джек в оцепенении сидел на кровати и держал в руках верёвку с перьями. Его сознание отказывалось воспринимать то, что видели его глаза.
Он перевёл взгляд на картину, висящую на стене, потом на лампу, гардероб, кресло, и опять посмотрел на то, что держал в руках – грубую верёвку с чёрными вороньими перьями.
Она не исчезла, как он надеялся – верёвка была реальностью, и от неё некуда было деться. Джек даже был готов вознегодовать на пузырёк аспирина, который стал косвенным виновником обнаружения этой странной находки!
Как говорится – меньше знаешь, крепче спишь. А теперь с этим что-то нужно делать.
Джек с удивлением, как бы со стороны, наблюдал за своим мыслительным процессом.
Он знал, что это такое. И при этом не хотел этого знать. Ведь если знать, что это, с этим нужно что-то делать. А ему не хотелось предпринимать никаких шагов – любой его шаг разрушал то, что он считал своей жизнью последние два года.
Джек писал мистические триллеры, и все его книги становились бестселлерами. Их ценили не только за оригинальность историй, неожиданные повороты и кипящие страсти. Выбрав сюжет, Джек очень тщательно готовился, собирал материал, читал литературу по теме, работал в архивах, ездил на места предполагаемых событий – делал всё, чтобы его книги были живыми, настоящими, реальными.
Несколько лет назад он написал свой первый бестселлер, роман «На закате судьбы», где упоминались город Салем и охота на ведьм 1692 года. Джек посвятил изучению этого неоднозначного явления довольно много времени и подошел к этому весьма тщательно.
В материалах, которые он изучал, излагались факты страшных событий и описывались несколько колдовских ритуалов. Читая эти записи, Джек решил, что это была массовая истерия, помноженная на борьбу мужчин, обладающих властью, против богатых, красивых женщин, не желавших подчиняться их воле.
А теперь он держал в руках предмет, являющийся наглядным доказательством того, что колдовские традиции Салема живы и кто-то практикует их прямо у него в доме! Джек узнал его, этот предмет, он видел его изображение в архивах – и назывался он «ведьмина петля».
Джек схватился за горло и застонал, ему стало душно, он не мог оставаться в этом месте. Он быстро оделся, сунул свою страшную находку в первый подвернувшийся под руку пакет, сел в автомобиль и поехал на пляж.
Он выбрал уединённое место, остановил машину, скинул сандалии, добрёл до океана и вошёл в него прямо в одежде, вытащил из пакета «ведьмину петлю» и тоже опустил её в воду. Он стоял по грудь в прохладной воде недалеко от берега, неторопливо набегающие волны покачивали его, он закрыл глаза и поднял лицо к солнцу, ему было приятно прикосновение солнечных лучей к коже. Так он простоял минут десять, даже не замечая, что начинает замерзать: ему было хорошо – состояние удушья стало проходить.
