– Предупреждаю сразу, – спустя минуту продолжил Инейный вожак, явно связавшись по ментальной связи с кем-то из родных, – я не позволю разлучать мать и детей. И они останутся в моей стае. Каждый должен нести ответственность за свои решения.
– Это уже будет решать весь совет, не только ты, Александр, – резанул Аддо, тот самый цыган.
Я не смог ему ничего ответить, да и что тут скажешь? Тишина угнетала, а приближающиеся шаги трех человек били по оголенным нервам. Когда они вошли и легкие окутало пьянящим ароматом, я еле сдержался, чтобы не схватить ее, прижать к себе как можно ближе. Чтобы убедиться – вот она, рядом.
Когда взглянул на нее, захотелось рвать и метать. Молодой волк крепко обнимал ее за талию, показывая, что они вместе. Что он ее защита ото всех. Будто она его, а не моя. Она смотрела на всех с испугом и стыдом в глазах. Только чего именно она стыдится? Связи со мной или то, что с этим… Р-р-р-р-р…
– Анна, мое почтение, – к ней подошёл верховный и, взяв под локоток, немного отодвинул от Максима. Только сейчас вспомнил, как зовут старшего сына Александра, который прижимал мою пару к себе. – Двойня. Но почему при таком сроке я не вижу живота?
Этот вопрос явно интересовал всех, потому что прошел одобрительный шепот. Мне остро захотелось перегрызть всем глотки, чтобы не смели лезть в нашу жизнь. Мы могли разобраться, наедине, не вынося все на всеобщее обозрение. Бурлившую в крови ярость почувствовал Витя и попытался успокоить меня, отвлечь, похлопав по спине. За что я благодарен ему. Секундный ступор от неожиданного вторжения в личное пространство вернул ясность мысли.
– Я думаю, все дело в том, что она человек, – вместо красавицы ответила рыженькая.
Друг пронзал ее странным взглядом, а крылья носа то и дело раскрывались сильнее положенного. Он принюхивался к ней. Она явно слабая волчица, и, увы, в ее милых глазах боль. Хотя когда она только вошла, ее не было. Что стало причиной – непонятно. Реакция беты вообще вызывала недоумение, но сейчас мне не до этого. Все внимание сосредоточено на словах молодой волчицы.
– Беременность протекает стандартно для человека. Но волчата уже сейчас показывают, что сила в них большая. Думаю, что, если все будет протекать и дальше по такому сценарию, в начале октября, возможно, в конце сентября они родятся, – почтенно склонив голову, она ответила ему.
– Думаю, нам всем есть что обсудить. Вернемся к нашему вопросу. В какой стае будут воспитываться дети? – верховный сел на свое место, и мы последовали его примеру.
Малышка застыла с болью в глазах. Но я не могу ее обнять. Я все решил, и волку придется смириться с моим решением. В конце концов, мы едины, и он тоже слышал слова ведуньи. Я должен быть альфой, а не размазней, которая зависит от… Промолчу от чего.
– Верховный, я прошу простить мою дерзость, но мнение совета в этом вопросе меня не интересует. Мы останемся в стае моего отца, – сказала она храбро, даже голос не дрогнул.
Я смог на это только рассмеяться.
– Ты права, это дерзость. Этого не будет, – последнюю фразу я уже говорил без смеха.
– Будет, это мои дети, – бессмысленное восклицание с ее стороны.
– В первую очередь это мои дети, – ровно ответил ей. – По законам дети будут жить со мной.
– Это ты мне будешь говорить о законах? – в ее голосе проскользнули истерические нотки, что пришлось по вкусу волку.
– Слышишь ты, мелочь человеческая, рот закрой, – вмешался Азиз, который терпеть не может непокорных самок.
– Не смей на нее рычать, Азиз, иначе я за себя не отвечаю, – пресек его попытку заткнуть ее.
– Только попробуй.
– Прекратите, – по комнате прошлась волна альфа-силы. Это был Александр, который обнял свою дочь за плечи.
– Я все сказал. Кто-то рискнет выступить против? – я иронично посмотрел в ее сторону.
– Да, – хором ответила ее семья. Не скажу, что удивлен.
– Хорошо, могу пойти на уступки. Когда родишь и выкормишь их, в стае тебе нечего будет делать, ты мне не нужна, – мои слова били ее сильно, она явно что-то решала в своей очаровательной голове, но сейчас это не важно.
Я с трудом мог говорить все эти слова, волк рвался наружу, чтобы не дать мне отказаться от той, без кого он не может, по кому тоскует полтора чертовых месяца. Но так надо, я обязан от нее отказаться. Так всем будет лучше.
– Но я не запрещаю тебе иногда с ними видеться. Пару раз в год разрешу въезжать на территорию моей стаи. Ни я, ни мои волки не примут тебя в качестве Луны. О метке, соответственно, тоже можно забыть. Слабая человечка не достойна ее, – я стоял недалеко от нее, закрывая от других. На глазах выступили слезы, а за моей спиной снова послышались чужие слова.
– Вот-вот, ни одна стая не примет ее, – вновь встрял Азиз. – Точнее, такую, как она, в качестве Луны.
– Моя почему-то приняла, – вмешался Модест. – Да и ты, точнее твоя стая. Сколько они без Луны? Скоро четвертое десятилетие? А могли бы уже больше десяти лет быть с Луной. Я вообще вас не понимаю, как можно отказаться от истинной?
Когда Французский и Турецкие альфы затихли, Аня выпуталась из рук отца и подошла ко мне.
– Тогда объясни мне, почему твой волк был готов оставить на мне парную метку в ту ночь? У меня следы от укуса сходили больше двух недель. Почему утром я проснулась под боком белого волка, а не человека? Почему он признает меня, а ты нет? – я не знал, что ей ответить. – Не можешь ответить? Хорошо, я отвечу сама. Он захотел побыть рядом со мной. Так что не смей мне указывать, что делать, пока в себе не разобрался, волчара блохастая. Думаешь, все можешь? А ничего ты не можешь, кроме как трусливо прятать голову в песок, когда уже поздно. Ты сам принял решение быть в ту ночь со мной. Я не заставляла тебя. Это были не мои слова, что у нас будет лишь одна ночь. Ладно, я дура, поддалась порыву, странному желанию. Но ты! Как ты мог так поступить, зная, что я твоя пара? И как ты вообще смог меня отпустить? Что тогда ваши слова об истинных? Так, пустой звук! Пыль, ветер, ничего не значат.
Она уже кричала изо всех сил, и предательская слеза покатилась по щеке. Я сам себя захотел раскатать по полу, но вынужден отказаться. Волк, не усложняй задачу. Прошу тебя. Ты сам все прекрасно знаешь. Дай мне отказаться от нее.
– Я не знал, что ты моя пара, на тот момент. На нас напали в тот день, – отвечал со всей присущей холодностью, словно отчитываясь перед всеми об отшельниках. – Я вообще ничего не чувствовал. Ни одного запаха. Я впервые провел ночь с человеческой девушкой, потому что волку захотелось именно тебя. Ни он, ни я так и не поняли почему, пока утром после тебя не остался шлейф вишневого сада. Я с ума сходил от твоего запаха, отрицать это не собираюсь, но ты мне не нравишься. Животная страсть еще не гарант великой любви. Не все истинные уживаются в человеческой ипостаси. У меня хватило сил отказаться от тебя, чтобы не усложнять нам жизнь, чему я безумно рад. Больше скажу, я жалею о той ночи. Лучше бы ее и не было.
Эти слова были последней каплей. Ее ладошка очень больно обожгла мою щеку, а из глаз любимой градом лились слезы.
– Не смей приближаться ни ко мне, ни к детям. Мы останемся в стае моего отца. И клянусь Луной, если ты посмеешь как-то навредить стае или украсть малышей, я накручу твой хвост так, волчара плешивая, что ты пожалеешь, что родился на этот свет. Жалеешь о той ночи? Я не нужна? Тогда не смей говорить, что хочешь их забрать, – и накрыла живот ладошками. – Я ненавижу тебя, – последнюю фразу она прокричала громче положенного и в меня ударила волна альфа-силы.
Пока мы все поражались тому, что мои сыновья решили так защитить свою мать от меня, направляя свою силу через нее, я не сразу заметил, что ее глаза начали закатываться и она упала в обморок.
– Нет, нет, Анечка, Анюта, – я опустился на пол с ней на руках и гладил стремительно холодеющие щеки. Она вся стала холодной.
– Отойди от нее. Вон! – кричал Александр.
Зимний лес – это сказка. Так приятно ощущать прохладу снега под лапами, слышать его хруст… Обожаю за это обход территории, дольше проводишь время наедине с природой и волком. Сегодня последний почему-то тревожится, а вместе с ним и я. Ну да ладно, будем списывать это на долгое отсутствие в стае. Вернувшись домой, толком не увидел родных, не убедился в их состоянии, почему-то сразу поспешил на обход, гонимый предчувствием беды.
Но вот уже третий час бегаю по лесу – и ничего, только темнота ночи все сильнее подступает. Пора возвращаться, но лапы почему-то продолжают гонять по округе. Наверное, все же заночую в лесу, в сторожке, которая как раз для таких долгих пробежек стая обустроила на опушке леса не далеко от озер. Раз уж бегу в том направлении, проверю и их, ну и чего уж греха таить, полюбуюсь их красотами. Луна так приятно играет своим светом в водной глади, что теряешь связь с реальностью, смотря на эти чудесные блики. Приблизившись к берегу, почувствовал божественный запах вишневого сада. Меня словно ударило током каждая шерстинка встала дыбом от удовольствия и ужаса, что женщина с таким ароматом, дурманящим голову, забыла в одиночестве в лесу в такое время. Надо ее срочно найти!
Гонимый инстинктами я метался по лесу, следуя за запахом, и прибежал к сторожке, куда изначально держал путь. Черт, надо обратиться и одеться, я не чувствую волчицы, а значит, она человек и в животной ипостаси я ее напугаю. Но как это сделать? Я чувствую, что она внутри; хотя странно: свет не горит, камин не растоплен, судя по отсутствию дыма из дымохода. Дрова по любому там есть, это обязательное правило, чтобы потом тот, кто случайно тут заночует, был в тепле и не мучился с просушкой дров. Все это странно! Ладно, обернулся в человека и тихо прошел в дом. Гостья была в общей комнате, это чувствовалось, поэтому нетрудно было проскочить вдоль закрытых дверей в комнату с одеждой. Волк внутри словно ожил, стал рваться к девушке. Неужели он нашел ее – свою истинную пару? Иначе как объяснить это пьянящее чувство тепла и любви, хоть он ее и не видел еще? Но что-то все же смущало. Он испытывал слишком теплые чувства, не описать словами его сомнения. Он не спешил, даже не думал ее присваивать себе, хотел заботиться и быть рядом. Может, у каждого свое первое ощущение к истинной? Да, так, наверное, и есть.
Спустившись вниз, я тихонько приоткрыл дверь и замер, увидев на диванчике маленькую девочку, совсем крошку. Все внутри перевернулось, когда вдохнул полной грудью воздух. Волк словно обезумел, в голове набатом били мысли: «Оберегать», «Любить», «Обнимать»… Малышка повернулась ко мне и не испугалась, лишь потянулась ручками, прося взять ее. И я поспешил к ней. Она вся синяя, наверняка замерзла.
– Иди ко мне, золотая. – сказал тихим голосом, боясь ее напугать.
На удивление она спокойно отреагировала и слегка улыбнулась. Опустился перед ней на колени, расставил руки для объятий, и она сразу этим воспользовалась. Маленькие ручки постарались оплестись вокруг шеи словно лоза, но безуспешно: я слишком большой для нее.
– Ты волчонок, который будет меня всегда обе… обере… оберегать? – так мило заикаясь, она поджимала обиженные губки, пытаясь вспомнить слово.
– Да, малышка, всегда. Давай согреем тебя? – и, получив утвердительный кивок, перехватил ее удобнее, устраивая у себя на левой руке. – Надо камин разжечь.
То ли для себя, то ли для нее говорил очевидные вещи и двинулся к нему. Хотел поставить ее рядом собой для ускорения процесса, но она крепче вцепилась в меня своими ладошками, и улыбка сошла с детского личика. В глазках появилось чувство тревоги. Поэтому пришлось оставить эту идею.
– Не бойся, я не спущу тебя с рук, пока тут не потеплеет. – Она снова улыбнулась, и я приступил к работе. Делать это с ней на руках было трудновато, но все же осуществимо.
Камин разжег, увы, не с первой попытки. Мороз был сильный и дом тоже успел промерзнуть. Похоже, тут давно не останавливались волки, свежую одежду приносят раз в неделю, как раз через два дня это снова должны сделать. В последние три дня был сильный мороз, что серьезно охладил сторожку. Дрова сильно промерзли, но, на мое счастье, тут была бумага. Были бы дрова сухими, можно было бы воспользоваться керосином, но так я только надымлю и не будет никакого толка. И вот спустя десять минут прогорели маленькие щепки, пламя стало стабильным и можно подкидывать дрова немного толще. Да и большие поленья, пожалуй, положу ближе к огню, пусть греются в первую очередь. Малышка и так прижата ко мне, плюс накинул на ее спинку плед, который согрел теплом своего тела.
Жаль, что она не волчица, судя по продрогшему телу и стуку зубов, малышка может легко заболеть. Этого я допустить не могу. Теперь я хотя бы понимаю, почему волк не спешит ставить ей метку – она же еще крошка. Да, найти свою пару такой юной – это счастье для любого из нас. Но в то же время и большая боль. Ведь вот она так близко, но ты не можешь быть с ней в полной мере. Да и не волчица она, не поймет до конца моих чувств. Подрастет, захочет учиться, и не факт, что в нашем городе. Отпустить ее будет больно, ведь она уже будет источать совсем не детские феромоны. К тому моменту в голове будет лишь одно желание: присвоить себе, запереть в спальне и не выпускать, пока не почувствую, что внутри красавицы растет мой малыш. А если учесть, что за всю историю у альф было не так много случаев, когда истинной парой оказывалась человеческая женщина, и только один раз самая первая пара смогла зачать малыша, то шанс подержать на руках своего ребенка у меня нулевой. От осознания простой истины хочется выть на луну.
– Сколько тебе лет? – вынырнув из своих мыслей, решил узнать элементарные данные о своем сокровище. Она смешно начала загибать свои пальчики, а я не мог налюбоваться этим.
– Четыре, – громко и четко ответила мне уже порозовевшими губками. За полчаса камин уже довольно хорошо прогрелся сам и начал излучать тепло по сторожке.
– Ты только в курточке или, может, с рюкзачком?
Почему-то мысль о документах возникла только сейчас. Как-то же она тут оказалась? Явно не сама. Ее кто-то привез. Скорее всего, мать, хотя это странно. Будь у меня ребенок, что бы у меня ни случилось, никогда бы не оставил его в лесу на произвол судьбы. Что же могло сподвигнуть ее – ну, или его, точно не могу судить – на такое?
– Да, он там.
И показала пальчиком на дверь, и я только сейчас заметил его. В комнате уже тепло и золотко спокойно осталась у камина, завороженно наблюдая за пламенем и явно наслаждаясь треском поленьев. Я взял маленькую сумку и открыл ее. Пара платьев, футболочки, кофточка, брючки, белье и внизу свидетельство о рождение с прикрепленной запиской. Сейчас и прояснится все.
– Сорина Анна Олеговна. День рождения семнадцатого сентября. В этом году тебе пять лет, – тихо проговариваю текст свидетельства о рождении.
Подхожу к Анюте и сажусь на диван позади нее. Девчушка легла на животик и, подперев голову руками, машет ножками, увлеченная пламенем, в то время как я разворачиваю записку.
«Здравствуйте. Не знаю, как к Вам обращаться, но я точно знаю, что Вы благородный человек. Позаботьтесь о моей дочке, очень Вас прошу. Я умираю и не могу оставить ее на произвол судьбы. Может показаться ужасным, что я бросила ее в лесу, одну, когда надвигается ночь. Но я знала, что Вы ее найдете. Я верю цыганкам. Кто-то назовет меня глупой, но игнорировать слова настоящей цыганки нельзя, когда говорит о будущем, помогает с правильным решением. Надеюсь, что правильно поняла ее предсказание. Попытайтесь меня понять, она увидела мой недуг и сказала, что время, увы, на исходе, и сказала, как подарить любящую семью для моей девочки. Я ей благодарна и буду еще больше благодарна Вам, если приютите мою дочь. Она очень спокойная малышка, любит много гулять и петь, уже хорошо рисует. Кушает все подряд, не привередничает, послушная, ей всего четыре, вспоминания обо мне уйдут. Цыганка помогла с этим, возможно, уже сейчас Аня меня забыла. Позаботьтесь о ней. Спасибо Вам!»
Странно все это. Завтра надо будет разобраться, а пока – малышка. Только перевел на нее взгляд, а она уже сидит по-турецки и смотрит на меня.
– А ты и вправду волчонок? – у меня даже дыхание перехватило от ее слов. А интонация, с которой она сказала? Не могу подобрать слов. Они как и рассмешили меня, так и заставили напрячься. Откуда она может взять такие мысли? Мы скрываем от людей свою сущность. Хоть с каждым столетием это сделать тяжелее.
– С чего ты это взяла? – попытался ответить как можно ровнее и спокойнее.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Помню просто. Тетя одна сказала, что меня серенький волчонок спасет. Вот, – и снова смотрит, ожидая ответа.
– Да, Анют. Можно сказать и так. Давай ты сейчас немного поспишь. Уже поздно, а утром поедем домой.
– Угу.
Легкий кивок головы и она встала и открыла ручки для объятий. С радостью беру ее на руки и укладываю на диван, укрывая теплым пледом.
– А ты покажешь мне его? – и смотрит с таким любопытством, что хочется смеяться.
– Конечно, но чуть позже. Хорошо? – дождался кивка и плотнее подтолкнул вокруг нее одеяло. – Спи, моя хорошая.
Она закрыла глазки, и я поцеловал ее в шоколадную макушку. Дыхание довольно быстро стало глубоким, и я со спокойной душой пошел к спутниковому телефону. Надо предупредить родных, что буду не один. Да и надо, чтобы кто-то забрал нас. На себе я пока не могу ее доставить, маленькая она, да и не хочу пока знакомить ее с волком. Чуть позже, когда подрастет и привыкнет к нам. Пешком – слишком долго, замерзнет. Так что нам нужна машина.
– Отец, мне нужна завтра машина к сторожке. Я не один буду, с парой, – на том конце трубки повисло молчание, но, к счастью, недолгое.
– Я понял. Ко скольки надо? И почему вы сами не добежите до дома? – четкое непонимание ситуации пропитало сонный голос отца, который, похоже, хоть и понял суть моих слов, но до конца не осознал.
– Все при встрече, пап. Долго объяснять, – ушел от ответа, и он не стал настаивать, знает, что бессмысленно.
– Вот ты молодец! – шуточно восклицает родитель. – А мне спать теперь как прикажешь с такими новостями? – похоже, все же папа окончательно проснулся и повеселел.
– Не знаю. Все, до завтра.
– Ладно, не разнесите там сторожку. Пойду всех обрадую, что ли. Не одному же мне страдать от бессонницы теперь? – и услышал характерный хмык родителя, когда он собирался получить удовольствие от суеты окружающих.
– Пап, только… не приезжайте всем скопом за нами. Не хочу ее пугать.
– Да что ты там себе за волчицу нашел? Может, она зайчишка? – в голосе отца звенело веселье, даже жаль сейчас его расстраивать. Пусть хоть немного, но побудут беззаботно счастливыми.
– Нет, не зайчишка. Просто сделай, как я прошу.
– Хорошо. Все, я отключаюсь.
На заднем фоне послышалась фраза: «Дорогая, хочешь обрадую?», – прежде чем он отключился, а у меня невольно расплылась улыбка на лице. Что же, пойду к своей девочке. Спит, сопит себе мирно, а у меня сердце теплом наполняется, кажется, что вот-вот и расплескается через край. Волку внутри безумно хотелось побыть с ней, и я позволил ему выбраться наружу и через секунду уже стоял перед ней в образе волка. Ничего, утром успею обратиться перед ее пробуждением.
Проснулся от странного чувства, что на меня пристально смотрят, и не ошибся. Разлепив глаза, понял, что малышка со смеющимся выражением лица рассматривает мою волчью ипостась. Театрально зевнул, чем вызвал ее смех. Мне это так понравилось, что я фыркнул, отчего смех стал еще более звонким.
– Серенький. Ты серенький, и, – она потянула ко мне свои ручки и погладила за ушком, – мягкий.
На личике была такая счастливая улыбка, что стало очень хорошо. Да и от простого поглаживания шерсти я готов был прыгать перед ней на задних лапках. Но за пару километров от нас уже слышался мотор машины, и я встал и быстро вышел из комнаты. Не голым же мне перед ней расхаживать. Вернулся я к ней буквально через пару минут.
– Ну что, пора домой? – Я сел перед ней на корточки и взял ее маленькие ладошки в свои большие. Она посмотрела на меня как на самого родного человека на планете и это было чертовски приятно. – Меня Максим, кстати, зовут.
– А к кому мы поедем? – в голосе не было тревоги, что радовало, но вот настороженность начала напрягать меня.
– Мы едем к нам домой. Ты не пугайся только. Ты сейчас познакомишься с моими родителями и братьями. Все будет хорошо. Ты веришь мне? – и улыбнулся так, как только мог.
Получив согласный кивок, я одел красавицу, и мы пошли к машине. Встретил нас бета отца – Григорий. Он удивленно уставился на нас и сочувственно посмотрел на меня, но в то же время было видно, что он безумно рад за меня. За исключением знакомства, всю дорогу мы провели в молчании. Анюта села ко мне на колени и крутила своей головкой по сторонам, наслаждаясь видами. За полчаса мы добрались до дома, и, попрощавшись с другом семьи, подхватил свою драгоценную ношу на руки и понес в дом.
Застав всю семью в прихожей, я удивился. В первую секунду они было ринулись к нам, а затем в одночасье застыли на месте. Каждый внимательно на нас смотрел и эмоции менялись на их лицах с бешеной скоростью от шока до безграничной любви. Первой отмерла мама и подошла к нам, протягивая руки к моей паре, забрала ее.
– Привет, малышка, я Маша. Но я искренне надеюсь, что ты когда-нибудь назовешь меня мамой, – мама с такой любовью смотрела так только на меня и братьев, что было очень странно. Волк внутри завозился, словно пытаясь объяснить мне то, что я сам пока не могу понять.
– А меня папой, – отец быстро материализовался рядом с мамой и, взяв маленькую ручку Ани, поцеловал нежные пальчики. – Меня зовут Саша. Машунь, ты пока раздень сокровище и накорми. Мы позже к вам присоединимся.
И тут мама перевела на меня взгляд, да такой, что я понял: грядет катастрофа. В нем уже не было той радости, что в первую секунду, когда мы переступили порог дома. Сейчас в нем было горе, сожаление, сочувствие… И ни один из них, черт возьми, не успокаивал меня.
– Мы сами ему все объясним. Идите.
Он поцеловал ее и подтолкнул в сторону комнат. Едва мы услышали, как хлопнула дверь прихожей, ведь мы сверлили друг друга взглядами, и я уже сжимал кулаки от чувства гнева в купе с тревогой, отец нарушил молчание. Так всегда было. Он никогда не перекладывал на других обязанности, и, глядя на него, мы сами поступали так же.
– Сынок, пойдем в кабинет. Разговор серьезный, да и не хочу, чтобы ты Анюту напугал.
– А почему я должен ее напугать? Что происходит? – последнюю фразу я почти крикнул, потому что осторожный тон отца заставил все волосы на теле встать дыбом.
– Успокойся. Отец прав. Пойдемте в кабинет. – Начал Антон, кладя руку мне на плечо.
– Я не могу успокоиться, – уже не скрывая своего раздражения, скидываю руку брата. – Это все из-за того, что она ребенок? Так мне не надо это объяснять. Пока я хочу ее лишь оберегать. Все! – последнее слово я уже прокричал.
– Вот об этом нам и надо поговорить. Пошли в кабинет, не будем пугать наших женщин, – слово «наших» он как-то странно выделил, что заставило меня напрячься, но после этого я молча открыл дверь и первым пошел в кабинет родителя.
Можно бесконечно стоять в прихожей и накручивать себя, но это не ускорит его объяснение. Если сказал «кабинет», то хоть ядерная война пусть случится, он и слова не скажет вне его пределов. Да даже если сюда сейчас совет альф собрать, они не смогут заставить его говорить. Мы зашли и сели в зоне отдыха. Олег на диван, а мы с отцом друг на против друга в кресла. Антон пошел к мини-бару и, взяв четыре бокала и бутылку виски, сел на диван, ставя все это на стеклянный журнальный столик.
– Думаю, это нам понадобится. Макс, только обещай, что не разобьешь этот стол. Знаешь же, как он маме нравится, да и сколько она его искала.
– И почему я должен его разбить? – с рыком отвечаю ему, складывая руки в замок на своих коленях, поддаваясь корпусом вперед. – Может, прекратите уже переглядываться между собой и ответите наконец, почему вы недовольны моей парой? Она же малышка, вы видите ее впервые в жизни!
– Это не так, сынок. Просто Аня, – он замялся и отвел взгляд в сторону, прикрывая глаза, словно борясь с собой. Не нравится мне это, обычно такое его поведение переворачивает мир его собеседника с ног на голову. – Мы не против малышки. Просто она, она… – он трет руки, а это уже совсем плохо. Плохо, что ему больно это говорить, плохо, что он не может подобрать слов. От этого мне становится плохо во всех смыслах. Чувствую себя потерянным щенком.
– Что она? Просто скажи, пока у меня крышу не сорвало. Что происходит? Почему у меня стойкое чувство, что ты сейчас разрушишь мой мир и я никогда не смогу его склеить?! – я подорвался с места и тяжело дышал.
– Макс, успокойся, – Антон поднялся и попытался взять меня за плечи. – Частично ты прав, – я уже хотел снова наорать на них за то, что мучают меня, но он меня опередил. – Хватит! Я же сказал, частично. Просто она…
– Нет, Антон. Это должен сказать я. В конце концов, это я глава семьи. Максим, она не твоя пара.
Четыре слова выбили весь кислород из легких. Я почувствовал, что начинаю задыхаться от обиды и горечи, от разочарования собственной семьей.
– Это из-за того, что она человек? Поэтому ты хочешь меня переубедить? Я не верю тебе! Ты ведь мой отец, как ты можешь делать мне так больно? – я кричал со всем отчаяньем, на которое только был способен.
– Нет, сынок. Ты все не так понял! Дай мне договорить. Ты альфа, в конце концов. Возьми себя в руки! – каждый из нас почувствовал, что отец выпустил свою альфа-силу, пытаясь показать мне, что он глава семьи и надо уважать его.
– Так говори!
– Мы были счастливы, что ты нашел свою пару. Каждый хотел поехать за вами, но решили, что это будет нечестно, если кто-то из нас увидит вторую луну стаи раньше остальных. Поэтому мы отправили Гришу, – видя, что я медленно, но верно приближаюсь к той точке, когда снова сорвусь, он поспешил продолжить, встав за кресло, и до побелевших костяшек сжал спинку кресла. – Но это все лирика. Родной, она наша дочь, ваша сестра, – он жестом остановил меня в просьбе дать ему закончить и, дождавшись моего кивка, продолжил. – Понимаю, звучит дико. Я вам рассказывал о подобных ситуациях.
– Но это были простые волки и у них никогда не было других детей. А у вас нас трое, и ты альфа! – взревел я.
– Макс, я тоже не понимаю, как это возможно. Но когда такое произошло впервые, тоже не верили. Что поделать, если этот запах вишневого сада пленил всех нас, призывая заботиться. У вас нет детей, вы нас с матерью не поймете. Но нам хватило секунды принять ее и еще секунды, чтобы понять, что тебе будет больно от этого! Мне сейчас и радостно, и больно в равных долях. Поэтому твой волк и не хочет оставить на ней свою метку. Не из-за возраста. Просто ты спутал истинную пару с сестрой. Сынок, это…
– Нет, не надо.
Я остановил его, не давая себя обнять по-отечески. Я буквально рухнул в кресло, хватаясь за голову, вспоминая свои чувства к Ане в первые секунды. А ведь и вправду. Я забеспокоился, а не возбудился. Мне хотелось найти ее для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Я истерически засмеялся, схватившись за голову, и посмотрел в окно. М-да, ну и ситуация.
– И все же я не могу до конца это принять. Почему-то же я запутался, приняв ее за свою пару? – обернулся к остальным, и на их лицах проскользнуло облегчение от моего принятия ситуации.
– Я не знаю. Кто знает, может, у твоей пары будет схожий запах, вот волк все еще пытается к ней присмотреться. Но, сынок, это не она. Иначе мы бы все не приняли ее.
– А может, за счет того, что она человек, вы приняли мою пару как родную? Ведь и это возможно? – все же не могу я отказаться от этой мысли.
– Все возможно, но, думаю, ты и сам знаешь ответ, – Антон печально попытался меня поддержать, хлопая по плечу. – Не обманывай сам себя. Чем быстрее примешь все это, тем легче нам всем будет.
После этого они просто ушли из кабинета, давая мне возможность самому понять всю ситуацию. Антон прав, сейчас я занимаюсь самообманом. Не моя она, что бы я не делал. Еще никогда волк не ошибался ни у кого. И неважно, сколько лет его паре. Все такие малышки сразу ходили с метками из-за собственнического инстинкта волка. А мой в этом смысле спал и был доволен. Сейчас, успокоившись и прислушавшись к нему, я понял это точно. Он мирно потягивался, пытаясь уговорить меня пойти к семье и покружить теперь уже нашу принцессу на руках.
Ноги принесли меня на кухню, и, прислонившись к дверному косяку плечом, я наблюдал, как Анюта сидит на плечах отца, а ребята пытаются накормить ее блинчиками с медом и вареньем, на что малышка лишь смеялась. Наблюдая за всей этой суетой, почувствовал, как внутри стало теплее, и словно весь пазл жизни сложился. И тут малышка заметила меня.
– Мась, мама блисиси сделала, – гордо сказала она, словно сама все сделала.
– Вижу. Ты чего не ешь? – подошел к ним и сел на стул.
– Не хосю такие. Хосю с сахаром!
Все облегченно засмеялись, и папа посадил ее себе на колени и вручил ей свернутый блинчик, а мама подставила сахарницу. Вот и все. Теперь осталось привыкнуть к этому. Хотя и чертовски больно. За ночь я уже успел привыкнуть к мысли, что мы половинки. Но ничего, все временно, и эта боль пройдет.