Софи Кинселла
Незваная гостья
Глава 2
Полтора года спустя
Опыт внетелесных переживаний у меня был три раза в жизни. Первый раз – когда родители сказали нам, что разводятся, бум, ни с того ни с сего и, насколько я могу судить, без уважительной причины.
Второй раз – когда папа объявил, что у него новая подружка по имени Криста, менеджер по продажам спортивной одежды, с которой он познакомился в баре.
А третий происходит прямо сейчас.
– Ты слышала? – доносится до меня встревоженный голос Бин. – Эффи? «Зеленые дубы» проданы.
– Да, – странно хриплым голосом отвечаю я. – Я тебя слышала.
Ощущение такое, что я парю высоко и смотрю вниз на саму себя. Я, в униформе официантки, прислонилась к передней стене дома номер 4 по Грейт-Гровнер-Плейс, Мейфэр, и, закрыв глаза, отворачиваюсь от яркого солнечного света.
Проданы. Проданы. «Зеленые дубы». Ушли на сторону.
Они уже год как были выставлены на продажу. Я почти поверила, что они вечно будут продаваться, надежно заныканные на онлайн-портале недвижимости Rightmove. И не уйдут на сторону.
– Эффи? Эфелант? Ты в порядке?
Голос Бин проникает в мои мысли, и я возвращаюсь к реальности. Я снова в своем теле. Стою на тротуаре, где мне вообще-то не место. Кейтеринг «Сальса Верде» не одобряет, когда обслуживающий персонал прерывается на телефонные разговоры. Или для похода в туалет. Вообще прерывается, с любыми целями.
– Да. Конечно! Конечно, я в порядке. – Я выпрямляю спину и резко выдыхаю. – Бог мой, это всего лишь дом. Ничего страшного.
– Это как посмотреть. Мы в нем выросли. Понятно, что это расстраивает.
Расстраивает? Кто сказал, что я расстроена?
– Бин, меня время поджимает, – быстро говорю я. – Я на работе. Дом продан, как ни крути. Пусть делают что хотят. Уверена, Криста уже подыскала себе в Португалии роскошную виллу со встроенным сейфом для своих побрякушек. Как, говоришь, она их называет – цацки?
Я сквозь эфир чувствую, как морщится Бин. Мы с ней по-разному смотрим на многие вещи – от бюстгальтеров на косточках до заварного крема, но прежде всего на тему Кристы. Бин считает ее милашкой. Ей бы быть дипломатом. Она ищет в Кристе хорошее. А я просто на нее смотрю.
Мой мозг автоматически вызывает образ папиной подружки: светлые волосы, белые зубы, искусственный загар, надоедливая такса. Когда мы только познакомились, я была поражена. Она оказалась такой молодой. Такой… другой. Я уже была сражена самим фактом того, что у папы есть подружка. А потом мы с ней познакомились.
Я пыталась проникнуться к ней симпатией. Или, по крайней мере, быть вежливой. Я в самом деле пыталась. Но это невозможно. Поэтому я, скажем так… пошла другим путем.
– Ты видела их сегодняшнюю фотку?
Я не могу отказать себе в удовольствии позлословить, и Бин вздыхает.
– Я уже говорила тебе, что не смотрю.
– А ты посмотри! – говорю я. – Потрясающая фотка, на которой папа и Криста в ванне с пеной держат бокалы шампанского. Хештег «сексзашестьдесят». Правда прелесть? Потому что я ломала себе голову, есть ли у папы секс, и теперь я это знаю наверняка. И это хорошо. Иметь подтверждение. Но ведь Кристе слегка за сорок? Ей ведь тоже полагается хештег. И да, он определенно снова побывал в солярии.
– Я не смотрю, – спокойным, решительным тоном повторяет Бин. – Но я разговаривала с Кристой. Судя по всему, планируется вечеринка.
– Вечеринка?
– Прощальная. Задумана с размахом – смокинги, кейтеринг и все дела.
– Смокинги? – Я не верю своим ушам. – И чья это идея – Кристы? – Я думала, она собирается раскошелиться на виллу, а не на пафосную вечеринку. – И когда это будет?
– В этом вся фишка, – говорит Бин. – По-видимому, вопрос вентилируется уже какое-то время, только папа молчал, чтобы не сорвалось. Так что у них все на мази. Переезд запланирован на среду, а вечеринка будет в субботу.
– На среду? – Я чувствую внезапное опустошение. – Но это же… Это…
Скоро. Слишком скоро.
Я снова закрываю глаза – новости рикошетят сквозь меня, отдаются во мне болезненными ударами и уколами. Мозг снова переносит меня в тот день, когда наш мир изменился навсегда. Мы сидели на кухне счастливые и разморенные, пили глинтвейн и знать не знали о том, какой бомбой нас вот-вот накроет.
Разумеется, оглядываясь назад, я вижу, что приметы были. Стиснутые руки Мими. Влажные глаза отца. Осторожные взгляды, которые они бросали друг на друга. Даже елка-доходяга сейчас представляется чем-то символичным.
Но ведь при виде тщедушной елки вам автоматически не приходит на ум: Погодите… что-то елка маловата… родители как пить дать разводятся! Я вообще ничего не подозревала. Все говорят: «Вы должны были о чем-то догадываться». Но я, честное слово, ни о чем не догадывалась.
Даже сейчас порой после пробуждения я переживаю блаженные мгновения, как вдруг, уух, все вспоминаю. Мими и папа развелись. Папа встречается с Кристой. Мими живет в квартире в Хаммерсмите. Прежняя жизнь закончилась.
Далее, конечно же, в голову начинают лезть катастрофические подробности моей собственной жизни. Мало того что родители расстались и наша семья почти распалась. Я веду нескончаемую войну с Кристой. Я больше не общаюсь с папой. Четыре месяца назад меня уволили. Жизнь повернулась ко мне задом. Я словно в тумане. Иногда у меня такое ощущение, словно кто-то умер, только поминок и цветов не было.
И после Доминика, который оказался насквозь двуличным, настоящего бойфренда у меня нет. (На самом деле, если считать «лицом» каждую девку, с которой он тайком чпокался, его можно назвать пятиличным, и я поверить не могу, что подписала за него все рождественские открытки, потому что он сказал, что у меня красивый почерк. Дура я наивная, вот кто.)
– Понимаю, все происходит быстрыми темпами, – извиняющимся тоном говорит Бин, как будто это ее вина. – Не знаю, что будет с мебелью, думаю, ее поставят на хранение до лучших времен. В любом случае я свои вещи заберу. Папа с Кристой пока намерены снимать жилье. Криста сказала, что сегодня разошлет приглашения по электронной почте, и вот… я хотела тебя предупредить.
Все происходит настолько стремительно, думаю я, что дух захватывает. Развод. Подружка. Продажа дома. А теперь еще вечеринка. Я пытаюсь представить, что это будет за вечеринка в «Зеленых дубах» без Мими в роли хозяйки, и не могу.
– Я вряд ли пойду, – с ходу говорю я.
– Не пойдешь? – встревоженно спрашивает Бин.
– Настроения нет, – как можно небрежнее говорю я. – И, кажется, вечер субботы у меня занят. Что ж, хорошо тебе повеселиться. Передай всем привет от меня.
– Эффи!
– Что? – говорю я, изображая непонимание.
– Я считаю, что тебе следует пойти. Это будет последняя вечеринка в «Зеленых дубах». Мы все там будем. Это наша возможность попрощаться с домом… почувствовать себя семьей…
– Это больше не наш дом, – без обиняков говорю я. – Криста все испортила своей «стильной» покраской. И мы больше не семья.
– Нет, семья! – потрясенно возражает Бин. – Конечно, мы семья! Как ты можешь такое говорить!
– Ладно, как скажешь.
Я мрачно смотрю себе под ноги. Что бы там Бин ни говорила, но это правда. Наша семья уничтожена. Разбилась вдребезги. И никому не под силу собрать нас вместе.
– Когда ты в последний раз разговаривала с папой?
– Не помню, – лгу я. – Он занят, я занята…
– Но ты с ним поговорила как следует? – обеспокоенно спрашивает Бин. – Вы во всем разобрались, после того…
После того вечера, когда я наорала на Кристу и в ярости выскочила из дома – это имеется в виду. Только она слишком тактична, чтобы так формулировать.
– Конечно, – снова лгу я, потому что не хочу, чтобы Бин огорчалась из-за наших с папой отношений.
– Я не могу до него дозвониться, – говорит она. – Все время отвечает Криста.
– Ага.
Я стараюсь, чтобы в моем голосе звучало как можно меньше заинтересованности, потому что единственный способ справиться с ситуацией с папой – это отстраниться от нее. Особенно это касается Бин, которая имеет манеру вносить разлад в мою душу именно тогда, когда я считаю, что все улеглось.
– Эффи, приходи на вечеринку, – снова подступает с уговорами она. – Не думай о Кристе. Подумай о нас.
Сестра такая рассудительная. Она способна взглянуть на ситуацию чужими глазами. В ее лексиконе выражения типа «с другой стороны», «твои доводы действительно веские» и «я понимаю, чем ты руководствуешься». Пожалуй, мне следует попробовать быть рассудительной, как она, в приступе самокритики думаю я. Или, по крайней мере, попробовать высказаться рассудительно.
Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и говорю:
– Я понимаю, чем ты руководствуешься, Бин. Твои доводы действительно веские. Я подумаю об этом.
– Вот и хорошо, – в голосе Бин слышится облегчение. – Потому что иначе «Зеленые дубы» исчезнут навсегда, и будет слишком поздно.
«Зеленые дубы» исчезнут навсегда.
Ладно, сейчас я не в состоянии обдумать эту мысль. Разговор пора заканчивать.
– Бин, мне пора, – говорю я. – Потому что я на работе. Временно тружусь на ответственном посту официантки. Потом поговорим. Пока.
Когда я пробираюсь обратно в огромную мраморную кухню, в ней стоит гул голосов обслуживающего персонала. Флорист выгружает цветы, повсюду большие ведра со льдом, парень, которого называют хаус-менеджером обсуждает сервировку с Дамианом, владельцем «Сальса Верде».
Организовывать такой большой шикарный ланч – это все равно что ставить спектакль, и я, наблюдая за работой поваров, чувствую себя более оптимистично. Мне просто нужно работать и состоять при деле. Да. Это и есть ответ.
Когда я лишилась работы по организации мероприятий, это было большое потрясение. (И дело не в том, что я косячила. Но даже если так, то, по крайней мере, косячила не я одна, потому что турнули весь отдел.) Но я изо всех сил стараюсь быть позитивной. Каждый день я нахожу новые вакансии, а работа официанткой поддерживает меня в финансовом плане. Никогда не знаешь, какой вариант выстрелит. Может быть, «Сальса Верде» станет моим спасательным кругом, думаю я, оглядываясь по сторонам. Может быть, так я снова вернусь к организации мероприятий. Кто знает, что может случиться?
Поток моих мыслей останавливается, когда я замечаю, что флорист, приятного вида седовласая дама, явно зашла в тупик. Заметив мой взгляд, она тут же говорит:
– Будь добра, помоги, а? Перенеси это в холл, пожалуйста. – Она мотает головой в сторону огромной композиции из белых роз на металлической подставке. – Мне нужно спасать пионы, а это загромождает место.
– Конечно, – говорю я и берусь за подставку.
– И зачем тебе это? – говорит Эллиот, один из поваров, когда я волоку композицию мимо него, и я ухмыляюсь в ответ. Он высокий и загорелый, с голубыми глазами и спортивной фигурой. Мы уже немного болтали раньше, и я на глаз прикинула его бицепсы.
– Я знаю, что ты любишь белые розы, – с кокетливой улыбкой отвечаю я.
Может, достать ему один цветок или это будет слишком?
Да. Слишком. А еще – кража.
– Эй, ты в порядке? – чуть тише спрашивает он. – Я видел тебя на улице, и ты казалась напряженной.
У него такое открытое лицо, такая искренняя озабоченность в глазах, что я сразу проникаюсь к нему доверием. Слегка.
– О, я в порядке, спасибо. Я только что узнала, что наш семейный дом продан. Мои родители расстались полтора года назад, – поясняю я, потому что у него непонимающий вид. – То есть я пережила это. Очевидно. Но тем не менее.
– Понимаю, – сочувственно кивает он. – Обидно.
– Да, – киваю в ответ я, испытывая признательность за понимание. – Вот именно! Обидно. Вопрос – почему? Потому что все это случилось как снег на голову. У нас была счастливая семья, понимаешь? Все говорили: «Вау! Посмотрите на Талботов! Вот счастливые люди! В чем их секрет?» И вдруг мои родители заявляют: «Знаете что, детки, мы расстаемся». Оказывается, в этом был их секрет. И я до сих пор… ну, ты знаешь. Не понимаю, – тише договариваю я.
– Ясно. Это… – Эллиот, похоже, сбит в толку. – Хотя хорошо, что они дождались, пока вы выросли, верно?
Все так говорят. И на это бессмысленно возражать. Какой смысл говорить: Ну как вы не понимаете? Сейчас я оглядываюсь на свое детство и задаюсь вопросом, а вдруг все это было ненастоящим?
– Ты прав! – Откуда-то вдруг у меня появляется бодрый тон. – Нет худа без добра. А твои родители все еще вместе?
– Да вообще-то.
– Здорово, – радостно улыбаюсь я. – Действительно здорово. Трогательно. Но все может закончиться, – добавляю я, потому что лучше ему быть начеку.
– Верно. – Эллиот мнется. – Я имею в виду, что у них, кажется, все прочно…
– У них все кажется прочным, – торжествующе говорю я, потому что он сам ухватил суть проблемы. – Именно! У них все кажется прочным. И вдруг – бабах! Они разъезжаются, и у папы новая подружка по имени Криста. На случай если такое случится, я рядом.
Заранее сочувствуя, я похлопываю его по руке.
– Спасибо, – говорит Эллиот несколько странным голосом. – Я учту.
– Нет проблем. – Я снова одариваю его самой теплой улыбкой. – Пойду отнесу цветы.
Транспортируя цветочную композицию вверх по лестнице в холл, я ощущаю внутри легкое тепло. Он славный! И, кажется, проявляет интерес. Приглашу-ка я его выпить. Как бы невзначай. Но в то же время обозначу свои намерения. Какую формулировку используют в объявлениях о знакомстве? Для приятного времяпрепровождения и более.
О, привет, Эллиот, я тут подумала, может, сходим в паб для приятного времяпрепровождения и более?
Нет. Вообще не катит.
В любом случае, когда я возвращаюсь на кухню, сразу становится ясно, что момент не тот. Запарка больше обычного, и уровень стресса за время моего отсутствия стал на порядок выше. Дамиан ругается с хаус-менеджером, а Эллиот пытается вставлять комментарии, одновременно выдавливая сливки на шоколадный десерт. Я восхищаюсь его мужеством. Дамиан даже в хорошем настроении внушает трепет, чего уж говорить, когда он в ярости. (Рассказывают, что один повар спрятался в холодильнике, лишь бы не столкнуться с Дамианом, хотя это, конечно, неправда.)
– Эй, ты! – рявкает другой повар, стоящий у огромной кастрюли с гороховым супом. – Помешай-ка минутку.
Он передает мне деревянную ложку и присоединяется к дискуссии.
Я нервно смотрю на бледно-зеленую жидкость. Суп – выше моей компетенции. Надеюсь, я не накосячу. Хотя как можно испортить суп помешиванием? Никак. Конечно, я справлюсь.
Я кругами вожу ложкой, и тут пищит телефон. Я неловко вытаскиваю его из кармана, а другой рукой продолжаю мешать. Это сообщение от Мими – как только я вижу ее имя, у меня в ушах сразу звучит ее певучий ирландский акцент. Я открываю сообщение и читаю:
Дорогая, я только что узнала о доме. Это должно было случиться. Я надеюсь, ты в порядке. У тебя нежное сердечко, Эфелант, и я думаю о тебе. Сегодня во время уборки нашла эту фотографию – помнишь тот день?
Скоро увидимся, моя дорогая.
Целую, Мими.
Я нажимаю на прикрепленное фото, и тут же на меня обрушиваются воспоминания. Это мой шестой день рождения, и Мими превратила весь дом в цирк. В огромной гостиной со сводчатым потолком она поставила шатер, надула миллион воздушных шаров и даже научилась жонглировать.
На фото я в балетной пачке стою на старой лошадке-качалке. Хвостики у меня на голове растрепались, и я выгляжу самой счастливой шестилеткой в мире. Папа и Мими стоят по обе стороны от меня, держат за руки и улыбаются друг другу. Двое любящих родителей.
Я сглатываю ком в горле и увеличиваю масштаб, по очереди вглядываясь в их молодые оживленные лица, точно я детектив, ищущий улики. Лицо Мими, обращенное к папе, сияет улыбкой. Он так же нежно улыбается ей. Я смотрю на снимок, и живот будто сводит тисками. Что пошло не так? Они были счастливы, они были…
– Эй!
Чей-то голос врывается в мои мысли. Громкий, сердитый. Я вскидываю голову, вижу, что на меня надвигается Дамиан, и сердце уходит в пятки. Нет. Не-ет. Вот фигня. Я бросаю телефон на рабочий стол и принимаюсь энергично мешать суп, надеясь, что его «Эй!» было адресовано кому-то другому, но он внезапно оказывается в шаге от меня и буровит сердитым взглядом.
– Ты, как тебя там. Что с лицом? У тебя лихорадка?
В замешательстве я подношу руку к лицу. Оно мокрое. Почему оно мокрое?
– Погоди-ка. – Он подходит ближе, в ужасе глядя на меня. – Ты ревешь?
– Нет! – Я поспешно вытираю лицо и изображаю бодрую улыбку. – Господи, нет! Конечно, нет!
– Хорошо, – его голос звучит зловеще вежливо. – Потому что если ты…
– Нет! – с излишней горячностью говорю я, и в этот самый момент огромная капля шлепается на зеленую поверхность супа. От ужаса в животе возникает спазм. Откуда она взялась?
– Ты ревешь! – взрывается он. – В этом долбаном супе твои долбаные слезы!
– Нет! – отчаянно говорю я, и тут еще одна слеза шмякается в кастрюлю. – Я в порядке!
У меня вырывается всхлип, и, к моему ужасу, в суп отправляется очередная огромная капля.
О боже, кто бы мог подумать, что все это – из моих глаз?
Дрожа, я поднимаю голову, наталкиваюсь на взгляд Дамиана, и тут меня начинает колотить по полной программе. Судя по наступившей тишине, все на кухне смотрят на нас.
– Вон! – вырывается у него. – Вон! Чтобы духу твоего здесь не было!
– Вон? – с запинкой переспрашиваю я.
– Слезы в долбаном супе. – Он с отвращением мотает головой. – Убирайся!
Я сглатываю несколько раз, прикидывая, существует ли способ исправить ситуацию, и прихожу к мысли, что его нет.
– За работу! – неожиданно орет Дамиан остальным, и на кухне снова начинается лихорадочная активность.
Я в легкой прострации снимаю фартук и направляюсь к двери, а все старательно избегают моего взгляда.
– Пока, – бормочу я. – Всем пока.
Проходя мимо Эллиота, я хочу затормозить, но сейчас я слишком потрясена, чтобы беззаботным тоном озвучить приглашение.
– Пока, – говорю я, обращаясь к полу.
– Погоди минутку, Эффи, – низким голосом говорит он. – Я сейчас.
Пока он моет и вытирает руки, а потом подходит ко мне, в моей душе разгорается пламя надежды. Вдруг он пригласит меня на свидание, мы полюбим друг друга и это будет наша прелестная история о том, как все начиналось…
– Да? – говорю я, когда он подходит.
– Просто я хотел спросить тебя кое о чем, пока ты не ушла, – говорит он тише. – Ты с кем-нибудь встречаешься?
О боже! Это происходит!
– Нет, – как можно небрежнее говорю я. – Нет, я ни с кем не встречаюсь.
– А надо бы. – Он окидывает меня сочувственным взглядом. – Потому что мне кажется, что на самом деле ты еще не пережила развод своих родителей.
Глава 3
Когда я прихожу домой, в душе по-прежнему саднит. Я пережила развод родителей. Конечно, пережила. Можно ведь «пережить» и по-прежнему обсуждать это, разве нет?
И я не ревела. Теперь, оглядываясь назад, я в этом уверена. Мои глаза слезились из-за супа. Все дело в нем.
Я с мрачным видом толкаю дверь в квартиру и обнаруживаю Тэми сидящей на полу перед ноутбуком – косы падают ей на плечи.
– Привет, – говорит она, поднимая глаза. – Почему ты дома?
– Закончили раньше, – говорю я, не желая вдаваться в подробности. (На самом деле все не так плохо, как я думала. В агентстве довольно спокойно отреагировали на то, что Дамиан меня выставил за дверь. Говорят, с ним такое постоянно случается, и меня неделю не будут направлять к нему. Затем они поставили меня на десять корпоративных ланчей.)
– Тогда ладно, – ведется на мои слова Тэми. – Я зашла на Rightmove. Здесь сказано «Продан». Выглядит изумительно, – добавляет она.
Ранее я отправила Тэми эсэмэс о том, что «Зеленые дубы» проданы. Недвижимость – ее конек, поэтому я знала, что ей будет интересно. Кроме того, она провела много времени в нашем доме во время школьных каникул, так что для нее это еще и личный вопрос.
– «Посетители этой викторианской готической усадьбы на краю прелестной деревеньки Натворт в Западном Сассексе будут поражены грандиозностью ее импозантного входа», – читает она. – Да! Верно! Помню, когда я в первый раз осталась у тебя, я подумала: «Ё-моё, и это здесь живет Эффи?» «Арочные окна с каменными средниками великолепно пропускают свет». И холод, – добавляет она. – Тут следует уточнить: «Благодаря окнам по дому гуляют сквозняки, от которых немеет задница. А еще они пропускают воду. И это реальные плюсы, которые вы непременно оцените по достоинству».
Я невольно смеюсь – я знаю, что она старается меня подбодрить, – и она мне подмигивает. Мы с Тэми подружились в школе благодаря танцам – обе занимались в студии джаз-модерна. Я жила дома, а она – в пансионе, потому что ее родителям, банковским служащим, приходилось очень много работать. Когда ей было два года, они переехали из Нигерии во Францию, а через несколько лет перебрались в Лондон. Теперь Тэми тоже работает в банке. В ответ на слова о том, что это, наверное, сложно, она улыбается и говорит: «Да, но именно это мне нравится».
– Как дела на работе? – спрашиваю я, надеясь сменить тему, но она продолжает читать:
– «Дом расположен среди причудливых садов и угодий, гармонирующих с его нетрадиционной архитектурой».
– «Причудливый» значит «странный», – говорю я, прищурившись. – А «нетрадиционный» означает «уродливый».
– Нет, это не так! Ты знаешь, Эффи, что я безумно люблю «Зеленые дубы», но нужно признать, что этот дом не такой, как все. Он особенный, – тактично добавляет она. – «Просторный холл ведет в большой, обшитый панелями зал с диванчиком-подоконником», – читает она, и какое-то время мы обе молчим, потому что, будучи школьницами, мы жили на этом подоконнике.
Мы задергивали древние, плотные шторы, и получалась такая затхлая пещера, в которой мы читали журналы и пробовали краситься. Став старше, мы распивали там водку-миньон и говорили о мальчиках. Когда у Тэми умерла бабушка, мы, обнявшись и ничего не говоря, полдня просидели в нашем собственном пространстве.
Я сажусь на пол рядом с Тэми и смотрю, как она прокручивает фотографии, сопровождая их забавными комментариями. Но когда она доходит до снимка кухни, где все чисто и блестит, включая шкафы, ее палец замирает, и мы обе молчим. Даже у Тэми пропадает желание шутить. То, что сделала Криста, называется бессмысленным и беспощадным варварством. Она уничтожила нечто прекрасное и уникальное – лес Мими.
А люди еще удивляются, почему это я с ней враждую.
На кухне звенит таймер, и Тэми поднимается.
– Нужно помешать жаркое, – говорит она. – Чай будешь? Тебе явно не помешает.
– Да, пожалуйста, – благодарно говорю я. – Денек выдался не из легких.
И дело не только в том, что «Зеленые дубы» проданы, и даже не в том, что меня выставили с кухни… а в целом. Все это спрессовалось в моем мозгу.
Хотите верьте, хотите нет, но я пыталась дать Кристе шанс. Честно-честно. В тот день, когда мы впервые встретились с ней в «Зеленых дубах», я была настроена позитивно.
Да, мне странно было наблюдать за тем, как незнакомая гламурная особа в джинсах и на высоких каблуках командует на кухне Мими. Проводит наманикюренной рукой по папиной спине. Называет его «Тоун», по-девчачьи жмется к нему на диване и ржет над только им двоим понятной шуткой, явно связанной с сексом. Но я не была «настроена против нее с самого начала», как, похоже, все думают.
Потом Бин сказала, что нам следовало бы сначала встретиться на нейтральной территории, и, пожалуй, была права.
Видеть на месте Мими другую женщину само по себе было тяжело. Как правило, мать остается в семейном доме, но, как неустанно повторяла Мими, это был папин дом задолго до того, как она появилась на сцене. Поэтому Мими настояла на том, чтобы съехать, и после этого, казалось, не прошло и пяти минут, как въехала Криста.
Это всегда непросто. Но положа руку на сердце я была готова терпеть и даже отчасти полюбить Кристу. Тревожный звоночек прозвучал, когда мы встретились в третий раз. В тот день у нас с папой впервые случилась серьезная размолвка.
К тому моменту наши отношения уже немного испортились. Какое-то время после объявления о разводе я не могла толком разговаривать ни с папой, ни с Мими, потому что на языке у меня вертелось лишь «Почему?», «Как вы могли?» или «Вы совершили ужасную ошибку!», а Бин сказала, что это ничего не даст. (И не поддержала мой скоропалительный план свести папу и Мими вместе, воссоздав атмосферу их первого свидания и заманив их на него.)
Так что все было тяжело. И все мы были слегка расстроены тем, как изменился папа. Он явно пытался соответствовать Кристе – купил новую одежду (скверные джинсы), и сделал себе искусственный загар (он это отрицал, но результат был налицо), и ящиками покупал шампанское. Судя по всему, они с Кристой не пили ничего, кроме шампанского, которое прежде появлялось в доме по особым случаям.
Они постоянно устраивали себе роскошные мини-путешествия и размещали свои фотографии в халатах в свежесозданной папиной страничке в соцсетях. И говорили о покупке виллы в Португалии, в которой папа никогда прежде не бывал. Все это были идеи Кристы. А на «четырехмесячник» знакомства он купил ей кулон с бриллиантом, и она постоянно говорила о нем, хвасталась и привлекала внимание. Зацените камушек! Смотрите, как играет на свету!
Как будто появился совершенно новый, другой папа. Но, по крайней мере, я все еще разговаривала с ним. Я все еще чувствовала, что он на моей стороне. До того дня.
Я приехала в «Зеленые дубы» на ланч – только я. Папа разговаривал по телефону, а я забрела в гостиную и увидела Кристу, фотографирующую бюро. Затем она тихо пробормотала в телефон «бюро, шесть ящиков, золотые ручки», точно диктовала. Я была так поражена, что мгновение не могла пошевелиться, а затем на цыпочках удалилась.
Я попыталась отнестись к ней непредвзято и весь ланч придумывала невинное объяснение ее действиям. Но не смогла. Поэтому я сказала папе, что хочу поговорить в кабинете о «семейном деле», а потом все ему высказала.
Разговор вышел не просто плохой, а ужасный. Я точно не помню, что именно он говорил, но хорошо помню его гнев, оборонительный тон, слова о том, что я не вправе шпионить и должна принять, что теперь он с Кристой, должна радоваться за него, не придумывать проблем и не упоминать об этом Гасу или Бин, потому что иначе это настроит их против Кристы.
Я помню, как смотрела на него во все глаза, и лицо у меня подергивалось. Я была настолько потрясена тем, что он принял сторону Кристы, а не мою, что с трудом что-то выдавила из себя в ответ и тотчас ушла.
Гасу и Бин я ничего не рассказала о том дне. Я сдержала обещание, данное папе. Но обещания не начинать вражду с Кристой я не давала, верно?
Поэтому я объявила ей войну.
Первый удар я нанесла Кристе в день рождения, когда ей исполнилось «сорок один без морщин», как она сообщила нам тысячу раз, и папа по этому случаю собрал нас всех на тот ужасный ланч.
Хотелось ли нам «праздновать» Кристин день рождения? Нет. Мы ее настоящая семья? Нет. Видела ли она в этом всего лишь возможность вытащить весь дорогой фарфор, нанять кейтеринг, откупорить шампанское и понтануться? Да.
Но Бин сказала, что мы должны постараться, а мне не следует язвительно кавычить слово «праздновать», если мы искренне порадуемся за Кристу, возможно, это будет началом к сближению.
Иногда мне хочется махнуть рукой на Бин.
Поэтому я вручила Кристе презент, завернутый в подарочную бумагу, – золотистую фоторамку. В нее была вставлена золотисто-глянцевая фотография самой Кристы. С двумя «пузырьками», как в комиксах. В одном значилось «Зацените камушек!», а в другом – «О, бабло!».
Ладно, «О, бабло!», наверное, было перебором. Но я просто не могла удержаться.
Я была готова с пеной у рта доказывать, что презент самого невинного и шутливого свойства, но до этого даже не дошло. Криста несколько секунд с застывшим лицом смотрела на рамку, затем сказала «Супер!» и сунула ее в сумку прежде, чем кто-либо успел увидеть.
А затем она облила меня коктейлем. По официальной версии, бокал она опрокинула случайно. Но мы обе знаем, что это не было случайностью. Она вылила «Кир Роял» на мое новое кремовое платье и тотчас изобразила раскаяние, схватила своего пса Бэмби и принялась гладить его по башке, приговаривая: «Что мамочка наделала, Бэмби! Глупая мамочка пролила вкусняшку на бедняжку Эффи!»
В тот день мы с ней негласно объявили друг другу войну. Какое-то время мы вели довольно активные боевые действия, в основном обмениваясь пассивно-агрессивными имейлами, двусмысленными комплиментами в соцсетях и оскорблениями, замаскированными под любезности.
Подначивать ее и ждать ответной реакции было даже забавно. Это была своего рода игра. Я по-прежнему ходила на семейные сборища, молча топорщила щетину и с опаской следила за Кристой, но по-настоящему придраться было не к чему. До одного вечера два месяца назад. Мы втроем прибыли в «Зеленые дубы» на ужин – нас привез Гас, – и я была в довольно хорошем настроении. Пока папа не сказал с порога, избегая смотреть нам в глаза: «Да, кстати, Криста перекрасила кухню. Но не волнуйтесь, сначала я сделал фотографии на память».
Только и всего. Я до сих пор не могу в это поверить. Что он, прежде всего, позволил ей это сделать. И что сообщил нам об этом так, походя. Что он не понимал, каким потрясением это будет для всех нас.
Гас, войдя и увидев свежеокрашенные белые шкафы, только ахнул. У Бин на лице появилось опрокинутое выражение. А мне казалось, что меня контузило. Помню, я стояла и чувствовала себя так, точно все мое детство стерли.
Хуже всего было то, что Криста своим святотатством гордилась. Она трещала про то, что краска называется «Уимборнские белила» и сейчас кухня выглядит гораздо свежее. К тому моменту я была расстроена до такой степени, что едва могла говорить, но при слове «свежее» меня прорвало:
– Я думаю, и «Мона Лиза» будет выглядеть свежее, если ее подновить краской для фасадных работ. Может, предложишь свои услуги Лувру?
Что не было воспринято на ура.
Гас и Бин, судя по всему, через несколько минут справились с потрясением и взяли себя в руки. Они налили себе вина и принялись разговаривать. Но я не могла. Я была слишком травмирована. Слишком удручена. Я принялась объяснять, насколько я расстроена, и постепенно распалялась все больше и больше… и наконец заорала на Кристу:
– Знаешь что? С тобой в одном доме нам слишком тесно, Криста, поэтому мы уходим. Ясно? Мы уходим. Навсегда.
Потом наступил очень неловкий момент, потому что я предполагала, что Бин и Гас последуют за мной, а они этого не сделали. Они остались сидеть на диване, а я с пылающими щеками и тяжело дыша решительным шагом направилась в холл, готовая «дать пять» сестре и брату – которые, само собой, проявят солидарность со мной, – и обнаружила, что никого нет. Сбитая с толку, я снова сунула голову в гостиную и сказала:
– Ну, вы идете?
– Эффи… – страдальческим тоном произнесла Бин, не двигаясь с дивана, а Гас просто принял отсутствующий вид.
