Леонид Смирнов
Эра Броуна
– Знаешь, небось, что души скачут? Вот и моя, когда пулю в лоб пустил, тоже… Теперь летаю из одного тела в другое – не остановиться… Потому и голос не мой – взял на прокат вместе с телом… Звоню тебе из Белостока, а до этого был в Патагонии. Хорошо, здесь телеграф рядом…
– Погодите, – перебил “Сергунька”. – Примака я хорошо знаю, но он умер. Покончил с собой десятого октября.
– Именно что покончил, да все не так оказалось. Тело-то осталось лежать с дырявой башкой, а душа… Она отлетела и понеслась – не удержишь…
– Не мелите чепухи! Какой-то дурацкий разговор получается!.. – Голос “Сергуньки” все больше пропитывался непонятной злостью. – Зачем вы мне позвонили?! Только душу травите! Поиздеваться захотелось?! Друг он мне был, друг – понимаете?! – Булин уже кричал.
Теперь не было сил отвечать у Примака – ему словно в лицо плюнули. Но все-таки совладал с собой – отступать-то ему было некуда.
– Вы только трубку не вешайте, Сергей Федорович… Я докажу… Сейчас я вам докажу…– От стыда готов был сгореть, но продолжал заискивать перед “Сергунькой” – испугался, что оборвет разговор. – Помните, как мы еще старшими лейтенантами ездили тайком на Клязьму – рыбу глушить, а потом за какой-то девкой по берегу гонялись пьяные, но, слава богу, не поймали, и вы мне еще тогда нос разбили?.. Ну, помните?..
– Было такое…– после паузы ответил генерал-полковник Булин. – Откуда вы… узнали? – Глухой голос его был мрачен и полон скрытой боли.
– Неужто думаешь, Примак мог кому рассказать?! – возмутился, обидевшись за самого себя, Игорь Николаевич. Незаметно для себя перешел на “ты”. – Спьяну что ли или под пытками?
– Сыворотка правды любого разговорит…
– Значит, не хочешь меня признавать, – беспомощно произнес Примак. Он вдруг почувствовал жуткую усталость. – А что тебе стоит?.. Разве Родину прошу предать? Поверить всего лишь, что не умер я!
– А зачем тебе это?! Даже если ты – это ты, зачем тебе это?! Рану бередить?! Ведь не вернешь уже ничего! Сам все загубил!.. – Вряд ли Булин отдавал сейчас отчет в своих словах.
Телефонная трубка обожгла Игорю Николаевичу ухо.
– Игорь?! – вдруг закричал “Сергунька”. Это был живой голос, это был крик души, словно разом прорвалась казавшаяся непреодолимой плотина. – Это ты, что ли?! Только не вешай!.. Игорь!!! Ты!!! Да отвечай, черт! – Он кричал и кричал, страшно боясь, что уж больше не получит ответа.
– Да не бросаю я, – тихо ответил Примак. – Разговор заказан на целый час. Только мне самому столько не протянуть…
– С твоими все в порядке…– затараторил Булин. – Жанна очень переживала, слегла даже, но теперь получше – отошла малость, на работу ходит…
– Я видел их…
– Когда?! Чего же?! – “Сергунька” подавился словами.
– Восемь дней назад. А кажется – уж год прошел…
– И что?
– Ты думаешь, я мог к ней подойти? Или к дочке? Вот так просто подойти и сказать: “Я – Игорь”, – и исчезнуть, быть может, навсегда. “Здрасьте, я твой папа!..” Так что ли?
– Наверное, ты прав… И что же теперь?
– С кем это ты так долго? – расслышал Примак вопрос Томки.
– Не мешай, – буркнул Булин. – Очень важно…
– А ничего, Серый, – сказал Игорь Николаевич. – Ни-че-го. Кто умер, тот умер… Только очень уж хотелось, чтоб хоть одна живая душа знала, как было дело… И что прощения у своих хотел попросить, но не решился… И перед тобой, Сергунька, я тоже виноват… Ты ведь за меня хлопотал столько раз – вытаскивал из дерьма, а получается… ради чего? И неприятностей у тебя из-за меня было… А я вот струсил, от “Гааги” сбежал…
– Ты хоть слышал, что Хабад убит?
– Да, – почти безразлично ответил Примак. – Тело его убито – только и всего…
– Ну ты и наворочал там, наделал делов…– все-таки вырвалось у Сергея Федоровича.
Примак молчал, говорить об Африке не было сил.
– А дальше-то что? – снова спросил Булин.
– А дальше я СДАЮСЬ. Не могу больше так мотаться. Устал от смерти бегать – пора и честь знать…
Телефонная трубка выпала из руки. Душа его ОТЛЕТЕЛА СОВСЕМ.
84
Из Указа Президента Российской Федерации:
“В связи с прокатившейся по стране волной аварий и террористических актов и в соответствии с Конституцией страны объявляю чрезвычайное положение на всей территории Российской Федерации с 22 часов 28 октября сроком на 30 дней. Одновременно во всех населенных пунктах устанавливается комендантский час – с 22 часов вечера до 6 часов утра по местному времени. Лица, виновные в его нарушении, будут привлекаться к уголовной ответственности по всей строгости закона.
Председатель Комитета по чрезвычайным ситуациям временно назначается первым заместителем…
Вся ответственность за осуществление мероприятий чрезвычайного положения на местах ложится на губернаторов и президентов республик, в непосредственное подчинение которым переходят военные коменданты и руководители правоохранительных органов.
Деятельность Федерального собрания, республиканских парламентов, областных и городских дум, а также профсоюзов, всех общественных и политических организаций временно объявляю приостановленной…
В средствах массовой информации вводится режим предварительной цензуры, осуществляемый специальным цензурным комитетом при премьер-министре России. Деятельность представителей зарубежной прессы…
Границы государства вплоть до особого распоряжения объявляю закрытыми… Все иностранцы, находящиеся на территории России, за исключением дипломатического корпуса, подлежат обязательной регистрации в отделениях полиции по месту проживания в течение 24 часов. Лица, нарушившие…
На всех хозяйственных объектах стратегического, общегосударственного значения создаются отряды особого назначения смешанного состава (из гражданских лиц-добровольцев, сотрудников МВД и военнослужащих) для обеспечения охраны и постоянной проверки персонала…
На территориях, где нарушена нормальная торговля товарами первой необходимости, вводится нормированное распределение продовольствия…”
ЭПИЛОГ
8 НОЯБРЯ
85
ПРИМАК, ХАБАД, СУВАЕВ И ДРУГИЕ
– Я тебя уничтожу, мразь!
– Ну давай, давай, попробуй!..
Души Примака и Хабада продолжали переругиваться, мучительно жаждя вцепиться друг другу в глотки, но ведь это физически невозможно. Не так-то легко привыкнуть совсем обходиться без тел…
Генералы попали СЮДА в разное время. Чтобы окончательно оторваться от тел, достаточно было сдаться, обессилев от калейдоскопа телесных перемен, и признать свое поражение.
Первое время души свободно парили в эфире, каждая занималась своими делами – вернее, своими мыслями. А затем наступила фаза слипания.
Души соединялись по три. Эти триады, определенные свыше, неудержимо тянуло друг к другу. Они не были случайными образованьями: Примак и Хабад – два полюса, взаимно испепеляющие ненавистью, и вдобавок безобидный клошар Петр Суваев, слегка их уравновешивающий.
– Придавил бы тебя, гнида!
– Жаль, что ты пустил себе пулю в лоб, – лишил меня та-акого удовольствия!.. – Генералы всё никак не могли остановиться.
– Кончайте вы ссориться, мужики, – увещевал их Петя, но Игорь Николаевич и Лидер Революции пропускали его уговоры мимо ушей. – Глупо ведь теперь!.. Всё в прошлом. Совсем, что ли, сдурели? Посмотрите на себя со стороны!..
Вот уж этого они сделать не могли при всем желании. Никто из триады не знал, как выглядит сейчас. Но движение других триад они непонятным образом все-таки ощущали.
“Как там моя собачка?.. – с тоской думал Сува. – Умрет ведь от голодухи – совсем Гуня к партизанской жизни не приспособлен…”
“Растащат все завоевания по углам!.. – обуревали Хабада горькие мысли. – Перегрызутся и загубят Дело. Давно уже нет Махди, нет теперь и меня – разве выживет Революция?..”
“Долго ли Жанка вытерпит без мужика? – мучал себя Примак. – И как потом дочки с отчимом?.. Но вовсе без никого – разве лучше?..”
В какой-то момент – счет времени был напрочь утерян – они почувствовали приближение другой триады. Во внутреннем их взоре она так и выглядела геометрической фигурой – равнобедренным треугольником с какими-то странными жгутиками, исходящими из вершин и свободно колеблющимися в эфире.
Триады зависли друг против друга, сблизились вершинами, чуть поводя носами, словно принюхивающиеся псы, задрожали и вдруг начали разворачиваться. Движение их в этот момент напоминало неживое и неудержимое перестроение двух магнитов. Встав, наконец, основание напротив основания, триады в одно мгновение соединились в гексаду, сцепившись двумя парами жгутиков. Получилось что-то вроде удлиненной ячейки пчелиных сот– ну, словом, шестигранник. Да, теперь их было шестеро: Примак, Хабад, Сува, Лахыс-Ортезе, Георгиадис и Очкарик.
“Час от часу не легче”, – устало подумал Игорь Николаевич.
Теперь Хабад объединился с Лахысом, Примак – с генералом Георгиадисом. Ну а Очкарик, по счастью, предпочел дистанцироваться от всех, в том числе и от Сувы, вовсе не желая соучаствовать в его миротворческих усилиях. Впрочем, и сам Петр, оказавшись под удвоенным огнем, резко убавил пыл – что ему, больше всех надо?!
– Идиоты! Весь мир кровью залить хотели! Неужто сами выплыть надеялись?! Первыми захлебнулись бы!
– Ваш продажный мир сгнил на корню! Обречен! Хоть сейчас смелости наберитесь признать! Ваше дело проиграно! Не тяните агонию!
“Господи, даже здесь никакого покою, – мысленно постанывал Сува. – Мало вам при жизни!.. Устроили тут думскую трибуну! Тошно-то как!..”
А потом наступила новая фаза, и гексады пришли в движение. Теперь они слипались или по четыре, или даже по девять кряду. Впрочем, “четверичная” фигура могла дополнить себя до “девятки” за счет новых, еще не пристроенных гексад. “Пчелиные соты” выстраивались пока что в одной плоскости, этак выгибаясь, – похоже одновременно и на полет большого листа бумаги, подхваченного воздушной струей, и на движение гигантского ската в океанских глубинах.
Поблизости от Лидера Революции оказался великан-негр, командир головной когорты, сбитый его “роллс-ройсом”. Рядом с Лахысом обнаружился убитый по его приказу ботаник-хозяин домика в Непале. А невдалеке от Примака возник собственноручно застреленный им ополченец Республики СПИД. Это не могло быть случайностью.
“Грехи наши тяжкие… – подумал Игорь Николаевич. – Каждому, значит, воздастся еще не раз…”
Многослойное построение возникло как бы само собой – “душевные листы” ложились друг на друга, связываясь незадействованными жгутиками. Теперь это было похоже на скрепление пластов органических молекул водородными мостиками.
Тысячеголосый хор… А каждый отдельный глас – беззвучный крик боли, если, конечно, жива еще совесть и память не умерла. Души все еще продолжали переругиваться, клеймить, грозить, укорять…
Эффект “снежного кома” уже возник, и теперь дальнейшее слипание фигур во все более сложные, но по-прежнему строго упорядоченные структуры стало неудержимым…
86
АНДЖЕЙ И ФОН PEГ (3)
Петер фон Peг и Анджей Сметковский дрыхли без задних ног. Они еще не знали, что не совершают при этом никакого преступления, что уже МОЖНО. Наложившиеся друг на друга бессонные ночи все-таки свалили их. Обоим снился один и тот же сон. Идентичный или всего лишь очень похожий – это им предстояло выяснить утром.
Они сидели, уютно угнездившись в глубоких мягких креслах. Вместе с ними был кто-то третий, но пока они никак не могли разглядеть его. Он все время молчал. А эти их кресла парили в некоем безграничном, призрачном пространстве, заполненном чем-то вполне ощутимым, но неуловимым взгляду.
– Что мы имеем? – произнес фон Peг и запыхтел, раскуривая роскошную гаванскую сигару. До сих пор он таких и в руках-то ни разу не держал.
– Восемь недель безумия…– пробормотал Анджей и не спеша глотнул из стакана янтарного бренди. Вкус был замечательный. – Экономика Земли отброшена назад лет на десять. На восстановление разрушенного уйдут огромные ресурсы. Наверняка, одной из самых приоритетных отраслей станет теперь производство систем безопасности для всех сфер цивилизации. Пуганая ворона куста боится…
– Но какова же была ЦЕЛЬ? И кто пострадал больше всего? – вслух размышлял ксенопсихолог. – Конечно, в первую очередь гибли наиболее активные, энергичные, агрессивные, честолюбивые…
– Пассионарии, – подсказал Сметковский.
– Именно… Сверхкритическая масса “взрывного материала”, скопившаяся на планете, теперь, наверное, снижена до безопасного уровня. Во всех этих катастрофах, переворотах, покушениях и драках разрядилась колоссальная энергия разрушения, было снято сверхнапряжение…
– Вполне возможно, очень скоро она будет набрана снова, и тогда все повторится сначала.
Это был странный разговор. За все время знакомства они лишь второй раз вели подобную академическую беседу. В последние недели у них просто-напросто не было времени. Но теперь им словно бы никуда не нужно спешить. Они взирали на все происходящее в мире со стороны, будто царь обезьян, сидящий на горе, – на схватку тигров.
– Однако под “каток” в большинстве своем всегда попадают совершенно безобидные люди, чья судьба никак не связана с судьбами ноосферы. Так и сейчас…
– Лес рубят – щепки летят, – заметил Сметковский. – Деятельность абсолютно всех колоссальных механизмов в чем-то очень похожа. И государственная машина наци, и бюрократический монстр Поднебесной, и вот эта… ноосфера – непременно делают массу неправильных ходов, пробуксовывают, требуя для смазки кровь тысяч и даже миллионов… Сплошь и рядом они лупят по площадям вместо того, чтобы целиться в “яблочко”. Вырабатывают оптимальный сценарий действий исключительно методом проб и ошибок. При этом каждая ошибка стоит жизней, я уж не говорю о материальных потерях…
– Так, значит, все остальные эффекты – тоже “щепки”? И лингвистический эффект у детей, и поведенческий феномен животных, и исчезновение УФО, и пришествие йети, и эффект самозарождения – лишь случайные ошибки? Пробные шары или результат неточного срабатывания ноосферных механизмов?
– А почему нет?
Тот третий, невидимый собеседник, кажется, пошевелился. Его будто передернуло всего. “Смотри-ка: не нравится!..” – одновременно подумали Петер и Анджей.
Фон Peг обнаружил, что сигара потухла. Сметковский отпил очередной глоток бренди. Стакан был уже наполовину пуст. В самом же призрачном пространстве кое-что происходило: незаметно возникший высоко над их головами сгусток каких-то пульсаций, роящихся искорок, чуть слышного рокота и шипения – разрастался с каждой минутой, набухая на глазах. От него явно не исходило никакой угрозы, однако он несомненно имел прямое отношение к их разговору.
– Если сверхзадачей было сплотить человечество перед лицом вселенской угрозы, – заговорил после паузы ксенопсихолог, – то цель не достигнута. При разрухе преобладают центробежные силы. Если же главное было вызвать просветление в мозгах, понимание, что дальше так жить нельзя, то и тут провал: те, кто в принципе способны мыслить, уже давно все поняли, остальные же неизлечимы…
– Страшнее, если это всего лишь бессознательная мышечная реакция ноосферы – этакое отдергивание от огня обожженной лапы…
– …которая при этом раздавливает муравейник, – подхватил его мысль фон Peг. – И что будет, если на следующий раз она среагирует еще сильней?
Разом замолчав, посмотрели вверх. Ком над головами вырос до размеров футбольного поля, хотя нетрудно было ошибиться в размерах. Фон Peг и Сметковский по-прежнему не знали и, наверное, никогда не узнают, что состоял он из свежеотлетевших человеческих душ. То ли это зрело этакое коллективное сознание ноосферы (подсознание у нее имеется изначально), то ли стабилизирующее ядро, организующая, кристаллообразующая часть некой геоглобальной конструкции?.. Впрочем, можно предложить еще несколько не менее смелых и столь же бездоказательных гипотез – на любой вкус. Ясно одно: вот он, растет, пухнет, ширится – наглядный, действительный результат этих восьми недель безумия – оборотная сторона медали…
87
РЕПНИН И ДОГОНЯЙ (2)
Вот и прошел очередной конец света… Ночью – в разгар комендантского часа, быть может, ровно в полночь, с последним ударом курантов, – разом прекратилось ВСЕ. Кто-то ощутил эту перемену сразу же – шестым чувством… Но большинство услышали новость по радио: ее начали передавать с шести утра.
Будто камень с души свалился. Да что камень!.. Новая жизнь начинается! Новая, чистая, сытая и спокойная? Если б… И в сорок пятом так думали…
Гуня трусил чуть впереди и справа. Время от времени он оглядывался на нового хозяина, будто спрашивая, все ли в порядке, и тогда Валера говорил ему что-нибудь ласковое. Пес удовлетворенно мотал головой, потешно взмахивая при этом ушами-лопушками, и бежал дальше.
Догоняй тщательно обнюхивал собачьи “метки” на сугробах, мерзлые пахучие пятна на стенах домов и водосточных трубах, дисциплинированно “причащался”, добавляя свой “мазок” к каждой “картинке”, выдержанной в желтых тонах.
В городе по-прежнему бесчинствуют банды мародеров и грабителей – понимают: надо спешить, ведь скоро беспорядки закончатся. А потому всюду военные патрули. Пока Репнин выгуливал пса, у него трижды проверили документы. Причем, один раз не обошлось без кинематографической сцены: “Лицом к стене! Руки за голову! Ноги! Ноги шире!” И когда не понравилась поза, раздвигая ему ноги, пустили в ход сапоги – Валера едва не упал. Он-то был не в обиде: время такое, а вот Гуня едва не бросился на обидчиков – лаял, отскакивал, снова подбирался, грозя прыгнуть и вцепиться в горло. Репнин еле его успокоил – запросто могли ведь пристрелить.
Обнаружив в Валерином кармане пистолет, мордастый, раскрасневшийся на морозе сержант злорадно воскликнул:
– Ага!
– Я же говорил, что работаю в угро, – буркнул Репнин пока почти без раздражения. – У вас же удостоверение в руках!..
– Пушка! – веско произнес сержант, будто не слыша его.
Молодцеватый, туго затянутый в ремни майор задумчиво листал документ, словно это было не служебное удостоверение, а кодовые таблицы. Наконец снизошел, открыл рот:
– Капитан, значит… Чего же это вы, капитан, в ТАКОЕ время с собакой гуляете?.. – осведомился таким тоном, что заранее было ясно: любому ответу все равно не поверит.
– А разве лучше весь дом загадить? – вопросом на вопрос ответил Валера. – Или жену прикажете послать?
– Почему не на службе, спрашиваю?! – Майор все еще не возвращал ему удостоверение, не разрешал встать по-человечески. Репнин переговаривался с ним через плечо. Сержант отошел на пару шагов, стоял, нацелив автомат прямо в крестец капитану. Готов был в любой момент разрядить в него обойму. Рядовой же зевал, глядя куда-то на окна домов.
– Побывка, майор, побывка! Слыхали о таком?! – начал свирепеть Валера. – Может, хватит изгаляться?!
– Может, и хватит, – распевно произнес майор и сказал сержанту: – Пущай идет…– Вздохнул с сожалением – дескать, в другой раз я – тебя… Но уж ладно – вали, пока я добрый…
Конец света миновал, его провозвестников давно пересажали по камерам, а бесконечные хлебные очереди, выстроившиеся под охраной автоматчиков, ничуть не убавились. Никто не верил заверениям мэра, что запасов муки в Москве еще на неделю, а теперь уж и вовсе продовольствие нормально начнет поступать из провинции. Причем, на сей раз мэр вовсе не врал – не то что раньше. Впрочем, и тогда, быть может, не врал, а именно что успокаивал – бог ему судья… Ажиотажный спрос сойдет через недельку-другую, а пока любые уговоры напрасны. Все еще сушат сухари и набивают ими матрасы. Хлеб пока единственная валюта, ведь деньги ничего не стоят. К тому же сейчас, кроме хлеба, купить практически нечего: частные магазины закрыты, рынки пусты (какой дурак повезет товар на разграбление?). А потому каждому рту надо в день по буханочке…
– Эй, гражданин хороший, постойте! – крикнул прохожий, кутающийся в кургузое пальтецо – серое в “елочку”. На голове и вовсе летняя каскетка “Макдональдс”. – Прикурить не дадите? – Крикнул и опасливо глянул по сторонам: то ли боялся, что нападут, то ли сам хотел наброситься – поди разберись…
Гуня внимательно следил за действиями мужчины, но глядел он сейчас совсем не так, как при обыске Валеры. Нынче пес, хоть и был настороже, всего лишь любопытствовал – быть может, этот хмырь чем-то напоминал ему беднягу Суваева?..
Валера остановился, подходить к типу не стал, вынул из кармана коробок спичек, размахнулся и кинул. Тот, само собой, не поймал, нагнулся поднимать с земли.
– Спасибо… Я щас… Щас…– засуетился бестолково.
– Да не спешите вы, – улыбнулся Репнин. – Подожду – не растаю.
“Неужто не бандит, неужто еще нормальные люди в городе остались?” – почти с радостью думал он, а рука тем временем на всякий случай оставалась в кармане – там, где лежал штатный “ПМ”.
Витек был в совершеннейшем восторге от собаки, о которой мечтал, наверное, с самых пеленок, чего нельзя было сказать о Кате.
– Как нам прокормить такую “лошадь”? – вопрошала она со слезами в голосе. Слезы эти инспирированы, чтобы давить на мужскую податливую психику.
– Там, где трое перебиваются, и четверо перезимуют…– бодро провозглашал Валера, и за этим следовал настоящий словесный шквал. Богат русский язык – и без мата, ох, как богат!..
Впрочем, супруга теперь была уже совсем не та, что полтора месяца назад, и ее сопротивление удалось сломить удивительно быстро – уже на второй день. Возможно, бесконечное Трутутушкино счастье растопило ее “лед”, ведь он только и знал, что гладил псину, приговаривая: “Гунечка мой! Сыночек!.. Ушкин сыночек!..”
…Репнин и Догоняй гуляли по израненной и изгаженной Москве. Красные пятна на снежном сугробе. Кровь? Или всего лишь пролитое вино?.. Оборванные троллейбусные провода, сгоревший остов “лады” на тротуаре, разбитые и заделанные листами картона окна первого этажа. А рядом большими корявыми буквами: “СТРАШНЫЙ СУД! КАЙТЕСЬ, ГРЕШНИКИ!”
Надо было возвращаться. Пора на службу. Эта побывка всего до полудня – генерал смилостивился, стал отпускать семейных по очереди. Человеком таки оказался – тоже хорошая новость…
