Славой Жижек
Небеса в смятении
Итак, что психоанализ может рассказать нам о победе APRUEBO в Чили? Было бы продуктивно начать с лакановского понятия «главного означающего» и применить его к сфере идеологии. Давайте сперва сравним Чили и США. Одним из неприятных сюрпризов президентских выборов в США 2020 года стало то, сколько голосов набрал Трамп среди тех, кто не считается его электоратом – среди чернокожих и латиноамериканцев (даже бедных) и многих женщин, а также то, сколько голосов Байден набрал среди пожилых белых мужчин, которые, как ожидалось, проголосуют за Трампа гораздо более внушительным большинством. Этот неожиданный поворот доказывает, что республиканцы теперь, можно сказать, в большей степени являются партией рабочего класса, чем демократы, и что почти симметричное разделение политического тела США 50/50 напрямую не отражает классовое разделение, а является результатом целого ряда идеологических мистификаций и смещений18. Демократы намного популярнее республиканцев среди новых «цифровых» капиталистов (Microsoft, Amazon и пр.). Кроме того, их негласно поддерживают крупные банки, в то время как многих жителей беднейших частей США привлекает республиканский популизм. В результате, в ноябре 2020 года в серьезных СМИ появлялись сообщения с заголовками вроде этого: «Может ли Трамп устроить переворот и остаться у власти на второй срок?»19. До эпохи Трампа такие заголовки приберегали для репортажей из так называемых стран-изгоев третьего мира; Соединенным Штатам Америки теперь выпала честь стать первым государством-изгоем развитого мира.
В отличие от США, разделенных примерно в пропорции 50/50, за APRUEBO на чилийском референдуме высказались не менее 78,27 процента от общего числа избирателей, а против – всего 21,73 процента. Примечательно, что этот огромный разрыв прямо пропорционален концентрации и распределению богатства и привилегий; при этом гораздо меньшая группа населения является частью элиты (вариант «Одобрение»), а группа большинства осознает это социальное неравенство и несправедливость (вариант «Отвержение»). Таким образом, Чили уникальна не из-за какой-то экзотической особенности, а именно потому, что она делает непосредственно видимой классовую борьбу, которая затуманивается и вытесняется в США и других странах. Уникальность (исключительность) Чили заключается в этой самой универсальности ее положения.
Но здесь не нужно впадать в иллюзию, будто распределение голосов в Чили было более «естественным», точно отразив преобладающее классовое разделение, в то время как в США результат не вполне «отражал» классовое разделение, а был искажен идеологическими манипуляциями. В политической и идеологической борьбе за гегемонию нет ничего «естественного» – любая гегемония является результатом борьбы, исход которой не очевиден. Победа APRUEBO в Чили не только демонстрирует отсутствие идеологических манипуляций, благодаря чему распределение голосов там «правдиво» отражает классовое разделение; сторонники APRUEBO победили благодаря долгой и активной борьбе за идеологическую гегемонию.
Здесь нам следует обратиться к теории Эрнесто Лакло о борьбе за идеологическую гегемонию как, в конечном счете, борьбе за «Главные Означающие», причем не только за то, какое Главное Означающее будет преобладать, но и то, как это Главное Означающее будет организовывать все политическое пространство20. Возьмем очевидный пример: экология, борьба с глобальным потеплением и загрязнением окружающей среды. За исключением (все более редких) отрицателей, почти все согласны с тем, что экологический кризис является одной из центральных проблем сегодня, что он представляет угрозу самому нашему выживанию. Борьба разворачивается вокруг того, что Лакло называет «цепью эквивалентностей»: с какими другими означающими (темами идеолого-политической борьбы) будет связана «экология»? У нас есть государственная экология (только сильное государство может справиться с глобальным потеплением), капиталистическая экология (только рыночные механизмы могут решить проблему повышением налогов на продукты, загрязняющие окружающую среду), антикапиталистическая экология (динамика капиталистической экспансии является основной причиной нашей безжалостной эксплуатации окружающей среды), авторитарная экология (обычные люди не могут понять сложность экологического кризиса, поэтому мы должны доверять сильной государственной власти, поддерживаемой наукой), феминистская экология (первопричина наших проблем – социальная власть мужчин, которые более агрессивны и стремятся эксплуатировать), консервативная экология (нам нужно вернуться к более сбалансированному, традиционному образу жизни) и т. д. Борьба за гегемонию есть не просто борьба за признание экологии серьезной проблемой, но, в гораздо большей степени, борьба за то, что будет означать это слово и как оно будет связано с другими понятиями (наука, феминизм, капитализм и т. д.).
Навязывание нового Главного Означающего, как правило, воспринимается как «поиск правильного названия» для того, что мы пытаемся осмыслить; однако этот акт «поиска» продуктивен – он формирует новое символическое поле. В Чили Главным Означающим длительных протестов и движения APRUEBO является «достоинство». И Чили здесь не исключение: несмотря на нищету, голод, насилие и экономическую эксплуатацию, протесты, вспыхивающие повсюду, от Турции и Беларуси до Франции, регулярно взывают к чувству достоинства. К тому же в «достоинстве» нет ничего специфически левого или даже эмансипационного. Если бы кто-то спросил об этом самого Пиночета, он, без сомнения, воздал бы дань достоинству, путь и включенному в другую «цепочку эквивалентностей» – в духе военно-патриотической линии, мол, его переворот 1793 года спас достоинство Чили от тоталитарной левой угрозы. Напротив, для сторонников APRUEBO «достоинство» связано с социальной справедливостью, которая обещает сокращение бедности, всеобщее медицинское обслуживание, гарантии личных и социальных свобод и т. д. То же самое касается «справедливости». Пиночет, несомненно, выступил бы за справедливость, но справедливость его типа, а не эгалитарную экономическую справедливость – «справедливость» здесь означала бы, что все, особенно находящиеся внизу, должны знать надлежащее им место. Одной из причин триумфа сторонников APRUEBO было то, что они выиграли борьбу за гегемонию, и благодаря этому, если сейчас в Чили упоминаются «достоинство» и «справедливость», они означают как раз то, за что выступает APRUEBO. Это, конечно, не значит, что политическая или экономическая борьба сводится к дискурсивным конфликтам, но подразумевает, что уровень дискурса имеет свою автономную логику, не только в том смысле, что экономические интересы не могут быть непосредственно переведены в символическое пространство, но и в более радикальном смысле, когда восприятие экономических и социальных интересов уже опосредовано дискурсивными процессами. Простой пример: когда страна голодает, голод – это факт, но важно и то, как этот факт трактуется. Приписывается ли его причина еврейским финансистам, или он воспринимается как природное бедствие (плохая погода), или как следствие классовой эксплуатации? Другой пример: лишь после подъема феминизма подчиненная роль женщин в их семьях и их исключение из общественной жизни стали восприниматься как несправедливость; прежде считалось большой удачей быть замужем за любящим мужем, обеспечивающим свою жену. Первый шаг феминизма – не прямой шаг к справедливости, а осознание женщинами того, что их положение несправедливо. Аналогично рабочие протестуют не просто потому, что живут в бедности; они протестуют, когда воспринимают свою бедность как несправедливость, за которую несет ответственность правящий класс, а также государство.
Те, кто готовы отвергнуть эти соображения как шаг к «дискурсивному идеализму», должны помнить, как Ленин был одержим деталями в политических программах, подчеркивая, что «всякое маленькое разногласие может сделаться большим, если на нем настаивать»21, и как одно слово (или его отсутствие) в программе может изменить судьбу революции. Эти слова – не основополагающие программные идеи, они зависят от конкретной ситуации:
Всякий вопрос «ходит по замкнутому кругу», потому что политическая жизнь в целом есть бесконечная цепь, состоящая из бесконечного числа звеньев. Искусство политики заключается в том, чтобы найти и как можно крепче ухватиться за то звено, которое с наименьшей вероятностью может быть вырвано из наших рук, за то звено, которое наиболее важно в данный момент, за то, которое больше всего гарантирует его владельцу контроль над всей цепью22.
Не забывайте, что в 1917 году Ленин выбрал для революции лозунг не «социалистическая революция», а «земля и мир»[4], отвечая на желание широких масс владеть землей, на которой они работали, и увидеть конец войны. История – это не объективное развитие, а диалектический процесс, в котором «происходящее на самом деле» неразрывно опосредовано его идеологической символикой. Вот почему, как неоднократно указывал Вальтер Беньямин, история меняет прошлое, то есть меняет то, как это прошлое присутствует сегодня, в виде нашей исторической памяти23. Давайте представим, что ре-нормализация Пиночета удалась и что протесты, начавшиеся в октябре 2019 года, были быстро подавлены; давайте далее представим, что в этом процессе ложной нормализации фигура самого Пиночета была отброшена, а его переворот осужден. Такой жест сведения счетов с Пиночетом прошлого означал бы окончательный триумф наследия Пиночета: это наследие сохранилось бы в конституции, лежащей в основе существующего общественного порядка, его диктатура была бы сведена к короткому насильственному перерыву между двумя периодами демократической нормальности… Но этого не случилось, и то, что произошло в Чили в 2019–2020 годах, изменило историю; установился новый нарратив прошлого, нарратив, который «нормализовал» демократию после Пиночета как продолжение его правления демократическими средствами.
«К новому означающему» – такое выражение Лакан использовал на семинаре, состоявшемся 15 марта 1977 года, через несколько лет после того, как он распустил свою школу, признав ее (и свою личную) неудачу24. На уровне теории этот поиск нового означающего указывает на то, что он отчаянно пытался выйти за рамки центральной темы своего учения шестидесятых годов: одержимости Реальным, травмирующим/невозможным ядром наслаждения, которое ускользает от любой символизации и с которым можно столкнуться лишь ненадолго в подлинном акте ослепительной силы. Лакан более не удовлетворяется такой встречей с центральным разрывом или невозможностью как конечным человеческим опытом; он видит истинную задачу в шаге, который должен последовать за таким опытом, в изобретении нового Главного Означающего, иначе локализующего разрыв/невозможность. В политике это означает, что нужно оставить позади ложную поэзию великих восстаний, разрушающих гегемонистский порядок. Истинная задача состоит в том, чтобы установить новый порядок, и этот процесс начинается с новых означающих. Без новых означающих невозможны реальные социальные перемены.
7. Поражение левых лейбористов: анализ причин
Лейбористская партия Великобритании проиграла всеобщие выборы 2019 года по целому ряду причин. Я хочу выделить три.
Поскольку в некотором смысле выборы были посвящены выходу Великобритании из Европейского союза, то первое, что бросается в глаза, – асимметрия в позиции двух крупных партий: тори повторяли свой лозунг «Get Brexit done!» («Доведем Брекзит до конца!»), в то время как позиция лейбористов была наихудшей из возможных. Прекрасно зная, что ее избиратели почти симметрично разделены на желающих выйти из ЕС и остаться в нем, лейбористы боялись предпочесть одну сторону и тем самым потерять часть избирателей, – но, как говорится, если вы пытаетесь усидеть на двух стульях, то рискуете провалиться между ними. Ситуацию усугубляло то, что истинная позиция Корбина была более или менее известна: он тоже хотел Брекзита, только иного. Он предпочел бы, чтобы Соединенное Королевство освободилось от финансовых и других ограничений Европейского союза, получив возможность проводить более радикальные левые реформы. Что бы мы ни думали о таком выборе – есть веские доводы как за, так и против Брекзита – лейбористская партия уклонилась от открытых дебатов по этому поводу и замаскировала свою нерешительность катастрофической формулой: «Мы позволим народу решать!» Почему катастрофической? Да потому, что люди не желают навязанных им трудных решений; они ожидают, что политические лидеры укажут им ясный путь, скажут им, какой выбор сделать. Тори определенно так и поступили.
Второй причиной стала хорошо организованная кампания по диффамации Корбина, которого Центр Симона Визенталя даже объявил «Главным антисемитом» 2019 года (поставив его впереди настоящих террористов!) всего за несколько дней до всеобщих выборов25 – это пример иностранного вмешательства, не менее вопиющий, чем предполагаемое вмешательство России в выборы в США в 2016 году. Гидеон Леви справедливо предсказывает26, что стремительное смешение критики израильской политики с антисемитизмом вызовет новую волну антисемитизма, и нетрудно представить, чем это смешение в конечном итоге закончится. Как учил нас марксизм, антисемитизм есть вытесненный антикапитализм; он проецирует причину социальных антагонизмов, порожденных капитализмом, на внешнего злоумышленника («евреев»). Искушение здесь состоит в том, чтобы сделать следующий, роковой, шаг и осудить любой радикальный антикапитализм как форму антисемитизма, и признаки этого уже множатся по всему миру. Можно ли представить себе более опасный способ разжигания антисемитизма?
И последнее, но не менее важное: третья причина проигрыша лейбористских левых заключается в том, что я называю ловушкой Пикетти. В своей книге «Капитал и идеология» Томас Пикетти предлагает ряд радикальных мер, вполне осознавая, что предлагаемая им модель будет работать только в том случае, если ее применять глобально, а не в пределах национальных государств. В таком своем качестве, она предполагает существование глобальной силы, обладающей мощью и авторитетом для ее внедрения. Однако такая глобальная сила невообразима в рамках современного глобального капитализма и подразумеваемых им политических механизмов. Словом, если бы такая сила существовала, то основная проблема уже была бы решена. Предложение Пикетти утопично, хотя он представляет его как прагматичный поиск решения в рамках капитализма и демократических процедур. Если бы Корбин победил (или, если на то пошло, если бы Берни Сандерс стал президентом США), то просто представьте себе сокрушительную контратаку крупного капитала со всеми его грязными уловками… Возможно, избиратели знали об этих потенциальных опасностях победы лейбористов и предпочли не рисковать.
Вызовы, стоящие перед нами, от глобального потепления до беженцев, цифрового контроля и биогенетических манипуляций, требуют глобальной реорганизации наших обществ. Каким бы образом это ни случилось, очевидны две вещи: этого не произойдет под началом некой новой разновидности ленинской коммунистической партии, но этого также не произойдет в рамках нашей парламентской демократии. Этого не произойдет только потому, что какая-нибудь политическая партия сумеет набрать большинство голосов и возьмется за проведение социально-демократических мер.
Здесь мы подходим к проблеме фатального ограничения, присущего демократическим социалистам. Еще в 1985 году Феликс Гваттари и Тони Негри опубликовали небольшую книгу на французском языке: Les nouveaux espaces de liberte («Новые пространства свободы»), название которой было изменено в английском переводе на Communists Like Us («Коммунисты, подобные нам»). Скрытый посыл этого изменения такой же, как у демократических социалистов: «Не бойтесь, мы такие же обычные ребята, как и вы, мы не представляем никакой угрозы; когда мы победим, жизнь просто пойдет своим чередом…» Это, к сожалению, не вариант. Для нашего выживания необходимы радикальные перемены, и жизнь не будет идти своим чередом; нам придется измениться даже в наших самых сокровенных чувствах и позициях.
Это, конечно, не значит, что мы не должны полностью поддерживать лейбористов в Великобритании, демократических социалистов в США и так далее. Если мы просто будем ждать подходящего момента, чтобы осуществить радикальные перемены, то они никогда не наступят; мы должны исходить из того, что имеем. Но мы должны действовать без иллюзий и полностью отдавая себе отчет в том, что наше будущее потребует гораздо большего, чем предвыборные игры и социал-демократические меры. Мы находимся в начале опасного путешествия, от которого зависит наше выживание.
8. Да, антисемитизм живет и здравствует – но где?
Сегодня мы являемся свидетелями глобального наступления сионистов, жертвами которого становятся многие евреи, критически относящиеся к израильской политике. Среди них так называемый пропагандист ХАМАСа Гидеон Леви, написавший в газете «Гаарец» 8 декабря:
Законы, квалифицирующие антисионизм как антисемитизм, а антиоккупационное движение – как антисемитское, принимаются подавляющим большинством голосов. Сейчас они играют на руку Израилю и еврейскому истеблишменту, но они могут разжечь антисемитизм, когда встанут вопросы о масштабах их вмешательства27.
Я считаю Леви истинно «патриотичным израильтянином», как он однажды себя назвал. Он правильно предсказывает, что стремительное смешение критики израильской политики с антисемитизмом вызовет новую волну антисемитизма. Каким образом? Чтобы обосновать свою сионистскую политику, государство Израиль совершает катастрофическую ошибку: оно решило преуменьшить значение так называемого старого (традиционного европейского) антисемитизма, сосредоточившись вместо этого на «новом» и якобы «прогрессивном» антисемитизме, который, как оно утверждает, скрывается в критике сионизма. В таком же духе Бернар-Анри Леви (в своей книге 2008 года «Левые в темные времена») утверждал, что антисемитизм двадцать первого века будет «прогрессивным» или его не будет вовсе. Доведенный до крайности, этот тезис заставляет нас перевернуть старую марксистскую интерпретацию антисемитизма как мистифицированного или вытесненного антикапитализма (когда наш гнев направляется не на капиталистическую систему, а на этническую группу, обвиняемую в развращении системы). Для Анри Леви и его сторонников сегодняшний антикапитализм есть замаскированная форма антисемитизма.
Особенно сильно меня беспокоит то, как христианские консерваторы в США сочетают крайне прокапиталистическую позицию с недавно обретенной любовью к Израилю. Как могут эти христианские фундаменталисты, по своей природе являющиеся антисемитами, теперь страстно поддерживать сионистскую политику государства Израиль? Есть только один ответ на эту загадку: дело не в том, что христианские фундаменталисты изменились, а в том, что сам сионизм в своей ненависти к тем евреям, которые не полностью отождествляют себя с политикой государства Израиль, парадоксальным образом стал антисемитским. Вот что Руди Джулиани недавно сказал против Джорджа Сороса:
Не нужно называть меня антисемитом, если я выступаю против него. Сороса едва ли можно назвать евреем. Я больше еврей, чем Сорос. Я, наверное, знаю больше – он не ходит в церковь, он не ходит в… синагогу. Ему нет дела до синагоги, он не поддерживает Израиль, он враг Израиля. Он избрал восемь окружных прокуроров из числа анархистов в Соединенных Штатах. Он ужасный человек28.
Другим примером такого скрытого антисемитизма, поддерживающего просионистскую позицию, было выступление Трампа перед Израильско-Американским советом в декабре 2019 года, на котором Трамп озвучил антисемитские стереотипы, охарактеризовав евреев как движимых деньгами и недостаточно лояльных Израилю. Название посвященной этому выступлению статьи в Vanity Fair говорит само за себя: «Трамп ударился в антисемитизм перед полным залом евреев». Как написано в статье, Трамп
начал с того, что в очередной раз сослался на старое клише о «двойной лояльности», заявив, что некоторые евреи «недостаточно любят Израиль». После этой разминки он с головой нырнул в стереотип о евреях и деньгах, сказав собравшимся: «Многие из вас работают в сфере недвижимости, потому что я вас очень хорошо знаю. Вы жестокие убийцы, а вовсе не хорошие люди, – сказал он. – Но вы должны проголосовать за меня – у вас нет выбора. Вы не будете голосовать за Покахонтас, это уж точно. Вы не собираетесь голосовать за налог на богатство. Да уж, давайте заберем 100 процентов вашего богатства!» Он продолжал: «Некоторым из вас я не нравлюсь. А некоторые из вас совсем не нравятся мне. Но вы будете моими самыми ярыми сторонниками, потому что вы обанкротитесь примерно через пятнадцать минут, если они победят. Так что не буду долго говорить на эту тему»29.
Сталкиваясь с подобными заявлениями, испытываешь смущение, граничащее с тревогой. Здесь нет нужды в сложной «критике идеологии»; то, что могло бы просто подразумеваться, изложено открыто. Ход мыслей предельно ясен: вы – евреи и, как таковые, заботитесь только о деньгах, и вы заботитесь о своих деньгах больше, чем о своей стране, поэтому я вам не нравлюсь, а вы не нравитесь мне, но вам придется проголосовать за меня, если вы хотите защитить свои деньги… Загадка в том, почему многие сионисты все равно положительно реагируют на послание Трампа? Опять же, есть только один последовательный ответ: потому что сам сионизм в некотором смысле антисемитичен.
Израиль здесь играет в опасную игру. Некоторое время назад телеканалу Fox News – главному рупору американских правых радикалов, убежденно защищающему израильский экспансионизм, – пришлось понизить в должности своего самого популярного ведущего Гленна Бека, чьи комментарии становились откровенно антисемитскими. Когда Трамп подписал спорный приказ об антисемитизме во время празднования Хануки в Белом доме в 2019 году, на вечеринке присутствовал Джон Хейги – основатель и национальный председатель христианской сионистской организации Christians United for Israel (Объединенные христиане за Израиль). В качестве вишенки на торте стандартной христианско-консервативной повестки (Хейги считает Киотский протокол заговором с целью манипулирования экономикой США; в его романе-бестселлере Jerusalem Countdown [ «Иерусалим: Обратный отсчет»] антихрист возглавляет Европейский союз), Хейги сделал очевидно антисемитские заявления: он обвинил самих евреев в Холокосте; он сказал, что преследование евреев Гитлером было «божественным планом», чтобы привести евреев к созданию современного государства Израиль; он называет либеральных евреев «отравленными» и «духовно слепыми»; он признает, что упреждающий ядерный удар по Ирану, который он одобряет, приведет к гибели большинства евреев в Израиле. (Любопытно, что в романе Jerusalem Countdown он утверждает, что Гитлер происходил из рода «проклятых, совершающих геноцид евреев-полукровок».) С такими друзьями Израилю действительно не нужны враги.
В то время как борьба между бескомпромиссными сионистами и евреями, открытыми для подлинного диалога с палестинцами, имеет решающее значение, мы не должны забывать о подоплеке этой борьбы: о палестинцах Западного берега, ежедневно подвергающихся административному и физическому террору (сжигание посевов, отравление колодцев) и манипуляциям со стороны арабских режимов, их окружающих… Хотя истинный конфликт – не конфликт между «евреями» и «арабами», не является он и некой коллективной психодрамой разделенных евреев, в которой палестинцы лишь фоновый голос. Без настоящего палестинского голоса выхода из этой ситуации нет.
