Синтия Хэррод-Иглз
Шевалье
Матту время от времени удавалось уделить внимание свой жене, и он успевал переброситься с ней парой слов.
– Ты счастлива? – спрашивал он ее озабоченно не один раз.
– Очень, – уверяла она его.
С тех пор, как Сабина появилась в Морлэнде, он целиком посвятил себя уходу за ней. Когда стало ясно, что он хочет просить ее выйти за него замуж, Сабина, наконец, сама подвела его к этому разговору и откровенно призналась, что всегда любила его. Сабина вынуждена была так поступить, потому что его отличала такая скромность, что он мог собираться годами сделать ей предложение.
Теперь он сказал ей:
– Странно, каким образом дела сами собой решаются.
Она поняла, что он имел в виду. Их женитьба представлялась ей логичным завершением событий. Она желала, чтобы то же самое произошло в жизни Франчес.
Когда начались танцы, Джемми подошел первый к своей прабабушке и пригласил ее на танец. Он церемонно поклонился и спросил:
– Не окажете ли вы мне, ваша светлость, великую честь потанцевать со мной?
– При условии, что ты не будешь требовать от меня больших прыжков и быстрой работы ног, – ответила Аннунсиата, подавая ему руку.
Он поднес ее руку к своим губам.
– В движении вы легче пуха, миледи, и вы это хорошо знаете. Вам не нужно напрашиваться на комплименты.
– Теперь, Джемми, – твердо заявила Аннунсиата, – я наблюдала за тобой и надеюсь, что ты не будешь использовать меня для практики перед будущими более серьезными завоеваниями.
– Миледи, – ответил он, пристально глядя ей прямо в глаза, – что может быть более серьезным, чем моя попытка завоевать ваше сердце?
– Твоя попытка сломить добродетель вон той молодой леди, – ответила Аннунсиата, показывая веером на томную красотку, с которой Джемми заигрывал.
Джемми искоса посмотрел на нее и произнес:
– О, она вся – манерность, настолько притворна, что я чувствую себя очень неловко. Почему молодые девушки не могут вести себя естественно? Хихиканье и игра с веером, смотрят все время в сторону, Как они мне надоели!
– Джемми, тебе только шестнадцать лет, ты еще не можешь устать от жизни. И еще. Как могут быть девушки естественными, если мир требует от них совсем другого? Им твердят с самой колыбели, несчастные создания, что единственная цель их жизни – выйти замуж, а для этого им надо быть как можно неестественнее и притворнее. Что ты им предлагаешь?
– Ставлю свою новую лошадь, что вы никогда такой не были, – ответил Джемми, сжимая ее руку. – Почему молодые женщины не могут быть похожи на вас? Вы разумно говорите о вещах, которые всем интересны.
– Я воспитывалась в другом мире, – уточнила Аннунсиата.
Джемми вздохнул.
– Я знаю. Если бы я только мог родиться пятьдесят лет назад, когда был настоящий двор и настоящий король, славные битвы и приключения и такие женщины, как вы!
– Таких женщин, как я, никогда не было, – рассмеялась Аннунсиата.
Глаза Джемми просияли в ответ.
– Я знаю, но если бы я родился на пятьдесят лет раньше, я бы мог на вас жениться, если бы вы согласились.
Лишь на мгновение сердце Аннунсиаты вздрогнуло. Она сказала себе, что для женщины ее возраста смешно и неприлично допускать такие слова, а тем более такие слова от ребенка на полвека младше ее. Но он был внуком Мартина, с кровью Мартина в венах, и, несмотря на то, что эта кровь была разбавлена промежуточными поколениями, Мартин смотрел на нее из этих глаз, даже более ясных, чем у него самого.
– Если бы я была на пятьдесят лет моложе, Джемми, я бы не позволила никому обладать тобой.
Джемми усмехнулся, поклонился ей и повел ее еще на один тур.
– Что вы думаете о моих шансах на скачках завтра? – спросил он ее через минуту.
Их разговор перешел на всегда волнующий предмет – на лошадей.
* * *
На следующий день Матт устроил как часть свадебного торжества скачки на ровном поле, которое лежало на границе между Морлэндом и Шоузом. Так как оно было ближе к Шоузу, чем к Морлэнду, Аннунсиата предложила Матту воспользоваться ее домом для отдыха перед скачками и для бала после них. Все приглашения были приняты. Аннунсиата с удивлением заметила, что те, кто раньше был склонен избегать ее общества по религиозным мотивам из-за ее якобитских симпатий или сомнительного прошлого, нынче желали посетить ее и очень хвалили и восторгались ее домом.
Скачки вышли замечательные и гораздо лучше организованные, чем тогда, когда их начинал устраивать Ральф много лет назад. Разница в лошадях также была очень заметна. Они все стали более легкого сложения и быстрее в беге. Среди участников совсем не было крестьян, выставляющих своих ломовых лошадей против верховых. Джемми скакал на лучшей отцовской лошади, привязав ленту Аннунсиаты, как когда-то давно Мартин скакал на лучшей лошади Ральфа с ее лентой, обвязанной вокруг его руки. Аннунсиата сидела под тентом и следила за всадниками, чувствуя прилив счастья и странную усталость, будто она не спала всю ночь. Она наслаждалась скачками, но не испытывала склонности к азартному волнению за Джемми. Графиня также не нашла сил встать и бурно выражать радость, когда он прискакал первым к победе. Когда Джемми спешился и поручил свою лошадь конюху, то прибежал к тому месту, где она сидела, и упал перед ней на колени. Ее пылающее лицо расплылось в улыбке. Он вернул Аннунсиате ее ленту и получил ее похвалу.
Когда он снова удалился, подошел Матт.
– Надеюсь, мой мальчик не причиняет тебе беспокойства. Я боюсь, что он может забыться. Если он оскорбит тебя, ты должна сказать мне.
– Он забавляет меня, Матт, и совсем не беспокоит.
Китра села, положила свою тяжелую голову на ее колено и уставилась в ее лицо, как обычно делают собаки. Аннунсиата сказала:
– Чем старше я становлюсь, тем больше сжимается время. Я сижу здесь и с трудом вспоминаю, какой сейчас год, на каких скачках я присутствую, чей сын участвует в скачках. Это доставляет мне своеобразное удовольствие.
Когда Матт оставил ее одну, Хлорис приблизилась к ней, посмотрела через ее плечо и сказала:
– Вы устали, моя госпожа. Может быть, вам лучше лечь в постель, а не идти на бал.
– Ерунда, – ответила Аннунсиата, – я хозяйка. Как я могу не присутствовать на балу?
– Тогда, может, вы немного отдохнете до начала бала? Пойдемте сейчас, я раздену вас и вы полежите часок другой, пока не настанет время одеваться у обеду.
– Только чтобы доставить тебе удовольствие, – ответила Аннунсиата, покорно вздохнув.
Но она была рада предлогу для отдыха. Графиня очень устала. Когда она встала, то встретилась глазами с Хлорис и прочитала в них тот же вопрос, который мучил ее саму – означает ли это начало конца?
* * *
Отдых, однако, пошел Аннунсиате на пользу. Бал проходил хорошо и, вероятно, продолжится до позднего вечера. «Я – из семьи Палатинов, – сказала она себе, когда спустилась с лестницы. – У меня хороший вид, здоровый желудок и сильное сердце. Я доживу до великого возраста. По сравнению со своей тетушкой Софи, я всего лишь подросток. Во мне еще много сил».
Матт сидел слева от нее, рядом с Сабиной. Аннунсиата одобрительно кивнула ей через его голову. Она любила Сабину и еще больше стала любить, когда та доверила ей, что всю жизнь любила Матта.
– Ты достойная Морлэнд, – объявила Аннунсиата, – и ты станешь хорошей хозяйкой дома.
«А Матт, – думала Аннунсиата, – становится сейчас вполне нормальным человеком, потому что он возмужал, хотя это заняло много времени. Оставив в прошлом слепую влюбленность в Индию и горечь ее обмана, он стал великодушным, искренним, честным человеком, в каком как раз нуждается Морлэнд. Он никогда, – размышляла Аннунсиата, – не сможет состязаться со своим отцом, но он сохранит семью Морлэндов». Джемми – с другой стороны она осторожно наблюдала, как Джемми кокетничает одновременно с двумя девушками, – у Джемми есть потенциальная сила. Но та же самая сила может оказаться разрушительной для Морлэнда, если ее должным образом не направить. Она могла бы контролировать его, но она не будет всегда здесь. Вдруг Аннунсиата почувствовала страстное желание пожить еще десять или пятнадцать лет, чтобы все сделать наверняка. Что произойдет с Морлэндом и с семьей, имело для нес очень большое значение.
Расстелили сукно. Внесли сладости и фрукты. Кивнув Гиффорду, Аннунсиата отпустила всех слуг, кроме небольшой горстки, чтобы они смогли сами пообедать. Разговор оживился. Аннунсиата так увлеклась им, что не заметила, как вошел слуга и стал что-то тревожно говорить Гиффорду. Не заметила она и подошедшего к ней Гиффорда, пока он не кашлянул громко и отчетливо прямо ей в ухо.
– Не будете ли вы любезны выйти в зал, моя госпожа? Кое-что требует вашего внимания, – пробормотал он.
Аннунсиата взглянула на него, но не уловила в его глазах ничего. Однако она знала, что ему можно верить, и он не будет беспокоить ее по пустякам. Она извинилась и вышла за ним.
В большом зале графиня увидела кучу багажа и нескольких незнакомцев, по всем признакам прибывшим в гости надолго.
– Что происходит? – спросила удивленная Аннунсиата.
Тут ближайший незнакомец обернулся – это оказалась женщина лет тридцати, в опрятном походном костюме и с большой шляпой с перьями, под которой усталое, но красивое лицо заставило сердце Аннунсиаты замереть, а потом заколотиться сильнее.
– Я приехала домой, мама, – сказала незнакомка. – Надеюсь, я могу остаться?
Аннунсиата только кивнула, ибо сразу забыла все слова. Это была Альена, и она была беременной.
Глава 21
Трудная политическая ситуация, которая сложилась, когда Голландия присоединилась к Тройственному Союзу в январе 1717 года, заставила регента Франции, хотя и против его воли, оказать давление на папу, чтобы изгнать короля Джеймса из папского города Авиньона, который находился на французской земле. Таким образом, в феврале этого года король направился в Италию, последнее место для него, где он мог найти убежище. Он послал своих слуг с серебром, посудой и бельем, чтобы они взяли корабль в Марселе и отплыли в Ливорно, в то время как он сам и остальной его двор, всего около семидесяти человек, пошли через Альпы.
Это было ужасное путешествие по заснеженным тропам, по крутым горным дорогам на пронизывающем холоде. Альена даже в разгар лета дрожала, вспоминая этот переход, когда рассказывала матери о громко ржащих, передвигающихся с трудом лошадях, о лишенных удобств каретах, так трясущихся на ухабах, что уже через час не знаешь, как расположиться, чтобы облегчить дискомфорт. Через десять часов Альена плакала, и не она одна. Постоянно приходилось вылезать из кареты, чтобы сообща вытащить ее из ямы или сугроба, куда она попала. Им приходилось иногда стоять на полено в снегу, холод пробирал их до мозга костей, и они переставали ощущать кончики пальцев на руках и на ногах. Позже, когда замороженные руки и ноги оттаивали, боль была почти нестерпимой.
Однако, как бы сильно они ни страдали, король страдал в десять раз сильней. Прошедшей осенью его одолевал чрезвычайно болезненный свищ заднего прохода, который оперировали в конце октября. Операция прошла не так успешно, как надеялись. Только через месяц он смог снова принимать посетителей, а почти через два месяца начал выходить на свежий воздух. Тряска изматывала его, а о поездке верхом не могло быть и речи, разрешалось менять карету на седло лишь ненадолго. В дополнение к его физическим страданиям он терпел и душевные муки. Его тревожили думы о матери, которую он оставил больной и без друзей в Сен-Жермен и которую вряд ли когда-либо увидит. Кроме того, его терзала мысль о том, что его гонят все дальше и дальше от своей страны и принадлежащего ему по праву трона.
Альена ничем не могла утешить его в этом путешествии, разве только тем, что просто была рядом. Ее положение при дворе заставляло умолкнуть любые слухи. Ее официально считали «моим дорогим другом, разделившим со мной детство в Сен-Жермен» или «та, кто так же дорога мне, как моя младшая сестра, чьим близким другом она была». Неофициально ее действительные отношения с королем было трудно описать. Комментаторы вне двора часто отмечали, что хотя король и наслаждался дружбой и обожанием женщин придворного круга, он, казалось, никогда не подвергал себя опасности отдать свое сердце какой-нибудь из них. Одни говорили, что он глубоко к сердцу принял прощальные слова своего отца, и в этом была доля истины. Другие утверждали, что из-за строгого воспитания он был очень молод для своего возраста и наивен в отношениях с женщинами, и в этом тоже была некоторая правда.
– Но как бы ты определила, кем ты была для него? – спросила Аннунсиата Альену во время одного из их многочисленных долгих разговоров этим летом, которое, казалось, не имело ни начала, ни конца, а только длилось, разбиваемое на куски неизбежностью дней и ночей.
Альена долго думала, затем пожала плечами.
– Его добрым другом, – ответила она. – Я была его добрым другом.
В основном из-за ее неопределенного двусмысленного присутствия в его жизни он мог противостоять соблазнам, окружавшим его. По правде говоря, Альена всегда верила, что он даже не осознавал их как соблазны. Он так твердо отказался от физической близости с незнакомыми женщинами в свои юные годы, что, когда ему было двадцать восемь, он не был способен рассматривать женщин в таком свете.
В конце февраля они, наконец, достигли Турина. Там они смогли отдохнуть несколько дней во дворце герцога Савойского, родственника королевы, перед путешествием на юг к Модене, месту рождения королевы. В Модене они остановились во дворце герцога Ринальдо, дяди короля, и получили ожидавшие короля письма от королевы Марии Беатрисы.
– Это были такие печальные письма, – рассказывала Альена. – Письма из ссылки от женщины, жаждущей новостей о родине. Она хотела знать, каково первое впечатление короля от Модены, понравилась ли она ему, считает ли он ее красивой. И вопросы обо всех ее родственниках, как они живут, видел ли он их. Она просила его пойти и посмотреть летний дворец, потому что у нее остались очень приятные воспоминания о нем, забыв о том, что погода в марте стояла весьма холодная и ветреная. Мы не пошли туда. Джеймс не покинул дворца.
– Она хотела стать монахиней, ты знаешь, – вспомнила Аннунсиата. – Ее очень долго убеждали выйти замуж за герцога Йоркского, когда он был там. И как она, должно быть, разочаровалась, когда впервые увидела его. Она полюбила его позже, но тогда он, вероятно, казался ей старым и холодным мужчиной. Ей было только пятнадцать, и она была очень красивой.
– Да, – отозвалась Альена, – я видела ее портрет во дворце в Модене, написанный как раз перед свадьбой. Король очень похож на нее, особенно глаза.
Именно в Модене начались треволнения. У герцога Ринальдо было три дочери, все хорошо воспитанные, приятные девушки.
– Они выглядели весьма мило, хотя были вполне обыкновенными, но король... Впрочем, я полагаю, каждый должен простить его. Он находился в большом напряжении после этого ужасного путешествия, а после отказа европейских стран принять его, он прибыл в дом своих родственников, где герцог встретил короля с необыкновенной любезностью. Его сердце уже было размягчено таким радушием. А потом он сильно скучал по матери, а все девушки внешне очень напоминали ее. Особенно старшая, Бенедетта.
Через неделю король отправил восторженное письмо своей матери в Шале, сообщая, что он намерен жениться на принцессе Бенедетте. Королева написала в ответ, что она не может быть более счастлива.
– Они были как два ребенка, два не от мира сего ребенка, – рассказывала Альена.
Аннунсиата слышала горечь в ее печальном голосе, которую она не могла объяснить.
– Они желали друг друга, и все считали, что Бенедетта может заменить меня. Это было ничтожно.
В постели с Альеной в первую ночь он без умолку говорил о красивой принцессе, ее воображаемых добродетелях и о том, как будет прекрасно после их женитьбы. Альена пыталась опустить его на землю, заставить его увидеть, что он делает, но он был ослеплен совершенством плана женитьбы на своей кузине, которая так похожа на его мать. Что же до интимной стороны женитьбы, он об этом даже не думал. Альена решила, что он не связывает физическую близость с романтической любовью, которую он испытывал, и если она укажет ему на это, он будет потрясен и разгневан. Как бы то ни было, король сказал ей ласково, но твердо, что он считает, что им не следует теперь спать вместе, так как он собирается жениться на Бенедетте. После этой ночи он больше не приходил к ней в постель.
Альена нашла союзника в герцоге Ринальдо, который был крайне встревожен оборотом дела. Он быстро понял отношения Альены с королем и доверился ей, надеясь, что она поможет ему расстроить планы Джеймса, как это обычно ожидают от дамы сердца.
– Это невозможный союз, – заявил он. – Я должен думать о судьбе дочерей заранее. Король, хотя я люблю и уважаю его, ничего не может предложить, кроме пустого титула. Более того, его пустой титул доставит мне одни неприятности. Модена и Англия находятся в дружеских отношениях уже долгое время. Мы – маленькая страна. Мы не можем себе позволить создавать врагов.
Альена все это понимала и спросила, почему герцог просто не отказал. Он посмотрел на нее с горечью.
– Вряд ли я могу так поступить. Несчастный молодой человек пережил столько бед. Он, в конце концов, сын моей сестры и король Англии, хотя и в изгнании. Я не могу сделать его еще более несчастным. Если он действительно любит ее, хотя я не могу себе представить, насколько это возможно, когда он едва с ней знаком...
– Его величество получили очень строгое воспитание, – пояснила Альена, – и его отношения с женщинами всегда были очень строгими.
– Кроме ваших? – произнес с неуверенностью Ринальдо.
– Здесь совсем другое дело. Король не понимает женщин. Он не понимает меня как женщину, только как друга. Нечто среднее между сестрой и братом. Хотя я не думаю, что вам это понятно.
– Думаю, что понимаю, – ответил Ринальдо. – Но не можете ли вы на него повлиять? Заставить его понять, что женитьба невозможна?
– Если бы я была его дамой сердца в нормальном смысле, я бы смогла. А при том, что есть, я могу только предложить, чтобы вы разлучили его с принцессой, и надеюсь, что время и разлука ослабят путы ее обаяния. Если он не будет с ней общаться, может быть, у него появится какое-нибудь другое увлечение.
Герцог сказал королю, что рассмотрит его предложение о женитьбе, и высказал пожелание, чтобы якобитский двор посетил Палаццо Давиа в Пезаро. Они пробыли в Пезаро месяц, и король чувствовал себя там очень несчастным. Он заявил, что город очень грязный, а вино невозможно взять в рот. Король целыми днями ожидал добрых вестей из Модены, которые не приходили, жаловался на скуку, на погоду, на слабое здоровье и на Пезаро. Единственным приятным событием во время пребывания в Палаццо Давиа стало возобновление интимных отношений короля и Альены.
– Я думала, что мы не должны сейчас заниматься этим, ведь ты почти помолвлен, – не могла не уколоть его Альена, когда король первый раз после той ночи пришел к ней.
Но она не смогла отказать ему. Любить его стало почти такой же привычкой, как и служить ему.
– Я еще не помолвлен, и мне начинает казаться, что никогда не буду, – ответил он. – Но я уйду, если ты хочешь.
– Я не хочу.
После месяца жизни в Пезаро король написал королеве и попросил, чтобы она убедила своего друга кардинала Гуалтерио пригласить короля к себе во дворец в Рим, что кардинал и сделал. В конце мая поредевший двор прибыл в Рим. Настроение у короля поднялось. В Риме в это время был пик театрального сезона. Ставились пьесы, оперы, проводились фестивали. Главные здания по ночам освещались таким множеством факелов, что было светло почти как днем. Кардинал подготовил свой дворец к приезду короля и устроил аудиенцию у папы сразу, как только король отдохнул.
– Он любил папу, – сказала печально Альена. – Он говорил, что папа добр и с ним легко себя чувствуешь. Он просил папу помочь устроить брак между ним и принцессой Бенедеттой, и папа обещал сделать все, что может.
Кардинал без устали показывал королю все достопримечательности Рима, но Альене удалось привлечь внимание Джеймса к не менее восхитительному, чем знаменитые церкви, – к опере. Не пробыла она в Риме и двух дней, как ее посетил Морис, что очень сильно впечатлило короля. Он прибыл в Рим со своим тестем, чтобы наблюдать за постановкой двух опер. Услышав о приезде короля, он сразу же пришел, чтобы узнать, с ним ли еще Альена.
– Однако сейчас сеньор Скарлатти снова его тесть, – рассказывала Альена. – а не просто бывший тесть. О, я забыла упомянуть об этом, не так ли? – спросила она, видя ошеломленное выражение на лице матери.
– Да, у него, кажется, пристрастие к детям Скарлатти. Он женился на младшей дочери, Николетте. Ей двадцать один, ненамного старше его дочери от первой жены, что Николетта, по-видимому, находит очень странным. Морис брал ее в Венецию на последний фестиваль, чтобы представить ее Алессандре, которая, между прочим, по-прежнему живет с Дианой ди Франческини. Николетта не перестает рассказывать о Венеции и о своей приемной дочери, которая также и ее племянница.
– Ты часто виделась в Морисом, когда была в Риме? Он встречался с королем?
– О, да. Он пришел засвидетельствовать свое почтение королю сразу же. Однако я не думаю, что король обратил бы на него большое внимание, если бы Морис не оказался во дворце папы в то же самое время, что и он, где также получил аудиенцию у его святейшества. Когда король узнал, что Мориса попросили написать специальную вокальную мессу для святого отца, он начал проявлять большой интерес и побывал на первом представлении оперы Мориса. После этого все много раз виделись.
Она вдруг посмотрела с тоской, отчего ее лицо приобрело неожиданно юное выражение.
– Нам было приятно вместе, – добавила она. – Король, кажется, действительно полюбил Мориса. Он обращался с ним почти так же, как обращается... Обращался со мной.
Это случилось, когда они были в Риме, и король казался счастливее, чем когда-либо после отъезда из Авиньона. У него установились такие задушевные отношения с Морисом, что Альена сочла невозможным больше скрывать от короля свою беременность. Ребенок был зачат в феврале, во время долгого горького путешествия через Альпы. Когда они были в Пезаро, она заподозрила, что забеременела в дороге, но не захотела обсуждать это с королем, поскольку он был угрюмый и мрачный. Теперь у нее увеличился живот, и любой человек, кроме короля, уже давно бы заподозрил неладное. Однако король в настоящее время был счастлив и должен, конечно, как она полагала, начать забывать принцессу Бенедетту. Поэтому однажды ночью, когда они лежали в постели, Альена рассказала ему все.
Его реакция потрясла ее. Он крайне удивился, что она ждет ребенка. Затем ему пришло в голову, что она переспала с кем-то другим. Альена долго убеждала короля, что она не ошиблась и что именно он явился причиной ее нынешнего состояния. После того, как он, наконец, поверил ей, она напрасно ждала проявления удовольствия, радости, даже утешения. Король выглядел полностью обескураженным, и Альене пришлось спросить:
– Итак, мой король, что вы собираетесь делать?
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Вы – отец ребенка, который растет во мне, – ответила она.
Увидев, что ее слова не произвели на него никакого впечатления, она добавила:
– Если это мальчик, он может однажды стать королем Англии.
Это вывело его из состояния удивления. Он уставился не нее.
– Ты хочешь, чтобы я женился на тебе? Она села и пристально посмотрела на него.
– А почему бы и нет, Джейми. Я люблю тебя, ты любишь меня. Нам хорошо вместе.
– Но я собираюсь обвенчаться с Бенедеттой, – ответил он.
Она сохраняла спокойствие.
– Этого не будет. Ринальдо не желает этого брака. Он только сделал вид, что обдумывает предложение, потому что не хочет задевать твои чувства. Он не считает этот брак выгодным.
– Но я король Англии!
– Да, мой дорогой, но это только звук. Он не верит, что ты когда-либо вернешь себе королевство, и в то же время он опасается перейти дорогу курфюрсту или австрийскому императору, вступив с тобой в союз. Он никогда не отдаст тебе Бенедетту, поверь мне.
С минуту Джеймс молчал, а потом решительно заявил:
– Даже если то, что ты говорить, правда, я все равно не могу жениться на тебе. Я король Англии, даже если это всего лишь звук.
– Но, Джейми, я не хуже Бенедетты. Я знатного происхождения, хорошо образованна, в моих венах течет королевская кровь. Я женщина со средствами, по крайней мере, буду такой. У меня в Англии большое наследство, которое перейдет мне после смерти моей матери. Я твоя возлюбленная и я ношу ребенка. Ты хочешь, чтобы наш ребенок был бастардом?
Король лишь смотрел на нее, подавленный и смущенный, Альена продолжила, но менее уверенно:
– Кто знает тебя лучше, чем я? Кого ты знаешь и кому веришь так же, как мне? Если мы проживем оставшуюся жизнь здесь, в Италии, в ссылке, мы сможем еще быть счастливы вместе, как простые люди.
– Но я не простой человек, – поправил он ее ласково, будто объясняя что-то ребенку. – Я король и не могу жениться, как простолюдин. Как я могу сделать тебя королевой Англии? Альена, ты знаешь, как я люблю тебя, но все же ты... ты – дама моего сердца. Как я могу жениться на тебе? Каждый знает о наших отношениях. А если не знали раньше, то скоро узнают, когда увидят тебя с ребенком.
– В истории много случаев, когда короли брали в жены женщин, уже забеременевших. Если бы всегда так делалось, можно было бы избежать многих несчастий. Что ты скажешь о своем дяде, короле Карле? Если бы он следовал этой простой предосторожности... Представь себе, что ты женишься на бесплодной принцессе. Какую пользу принесут ее королевская кровь и безупречная репутация для Англии?
Она знала, что это нехорошо. Король отстранился от нее. Он сел, взял свою ночную рубашку и самым мягким голос нанес беспощадный удар.
– Альена, это невозможно. Мой долг по отношению к матери и к благословенной памяти отца жениться в соответствии с их желаниями. Они бы не захотели, чтобы я женился на безвестной женщине, с которой я уже вступил в интимную связь. Не бойся, я не оставлю тебя, – добавил он. – О нашем ребенке позаботятся. Кстати, у меня всю жизнь перед глазами пример лорда Бервика. Часто говорили, что мой отец получат почти такую же большую радость от него, как и от меня. Я надеюсь, так будет и у нас.
Он быстро оделся, а потом поцеловал ее в лоб и вышел. Все это он проделал, избегая ее взгляда. Она долго лежала с сухими глазами, не в силах даже заплакать, а в голове снова и снова звучали его слова. Она не заснула до рассвета. А потом забылась на час-другой беспокойным сном. Она не знала, что делать и куда податься.
В начале июля папа сказал королю Джеймсу, что он подготовил для изгнанников дворец для постоянного проживания в Урбино, отдаленном средневековом городке среди холмов, обозревающих Адриатическое море. Он отметил, что королю следует выехать туда немедленно, ибо его присутствие в Риме доставляет неудобства. Король обрадовался, что у него теперь будет свой дом после многих бесцельных переездов, но для Альены это означало конец всем надеждам. Короля оттеснили на задний план, отослали туда, откуда он не мог причинить вреда и не имел возможности напомнить людям о своем потерянном королевстве и о том, что нужно делать, чтобы помочь ему. Теперь уже никто не верил, что он когда-нибудь вновь завоюет трон. Вот почему с ним были очень любезны и очень тверды и отправили его в такое дальнее место. С того времени, как Альена рассказала королю о своей беременности, он избегал оставаться с ней наедине. Он обращался с ней, когда они встречались, с отстраненной любезностью. Она видела, что ее выталкивают таким же образом, как и самого Джеймса. Разница была только в том, что она знала об этом, а он – нет.
Она паковала свои вещи, когда весь двор паковался, но держала их отдельно. Морис собирался вернуться в Неаполь, так как сезон в Риме почти завершился, а жара усилилась. Альена рассказала все Морису, заняла у него денег, а также пару необходимых вещей у Николетты, которая, догадавшись о ее затруднительном положении, была сама доброта и умоляла ее навсегда поселиться у них.
– Нас всех так много в Неаполе, что еще один или два не имеют значения, – говорила Николетта.
Но Альена поблагодарила ее и отказалась. Ее неожиданно охватило глубокое желание поехать «домой», в Англию, которую она оставила ребенком и с тех пор не видела. Она взяла с собой служанку Нэн и прачку по имени Мари, француженку из Авиньона. Николетта предоставила ей своего лакея. Она сказала, что беременная женщина не может отправляться в такую дальнюю дорогу без мужчины-слуги. За день до того, как изгнанный двор выехал в Урбино, она села на корабль, плывущий до Марселя.
Из Марселя она поехала в Авиньон на лошадях. Там Альена заручилась помощью папского вице-легата, который устроил ей безопасный проход через Францию в Ла-Рошель. Оттуда она на другом корабле доплыла до Шербура, где смогла сесть на капер до Фолкстоуна. Все были с ней добры во время путешествия, то ли из-за ее положения, то ли из-за того, что она была очень женственной.
– Что же сказал тебе король, когда ты прощалась с ним? – спросила, наконец, Аннунсиата, когда вся история была изложена.
Альена посмотрела несколько пристыженно.
– Я не сказала ему, что уезжаю. Я бы не смогла этого вынести. Думаю, если бы я могла, он стал бы просить меня остаться, и я уступила бы ему. Поэтому я уехала тихо и передала ему письмо через слугу, которому доверяла.
Помолчав, Аннунсиата нерешительно спросила:
– Интересно, не думаешь ли ты, что если бы ты поехала в Урбино?.. В уединенном месте, как этот городок, без новостей из Модены, и когда ты рядом с ним, когда ребенок в тебе растет, а ты хорошеешь день ото дня, он бы наверняка на тебе женился?
Альена печально посмотрела вдаль.
– Да, возможно. Я думаю, ты права. Я думала об этом, конечно, но там была задета моя гордость. Я бы не стерпела, чтобы он взял меня в жены вместо кого-то, кто лучше меня. Без сомнения, это моя ошибка и я буду страдать из-за нее, но я такая, какая есть. Во мне королевская кровь, и я не желаю быть отвергнутой из-за дочери итальянского герцога, хотя бы и с титулом принцессы, а я – не более чем дама сердца.
Аннунсиата посмотрела на нее с жалостью и сочувствием.
– Я понимаю, – сказала она.
В юности у нее была такая же гордость.
