Син Гёнсук
Прошу, найди маму
Kyung-Sook Shin
PLEASE LOOK AFTER MOM
Copyright © 2008 by Kyung-sook Shin
© Татьяна Залесская, перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2022
Глава 1. Неизвестность
Прошла неделя с тех пор, как мама пропала.
Все родственники собрались в доме твоего старшего брата и после долгих обсуждений решили составить объявление, чтобы затем распечатать и раздать в тех окрестностях, где она потерялась. Для начала нужно было составить текст. Этот способ стар как мир. Как же так? Пропал человек, притом родная мать, а всё, что в этой ситуации могут предпринять близкие люди, – это заявить в полицию, начать обыскивать окрестности, останавливая всех прохожих, задавая один и тот же вопрос, или, как это сделал твой младший брат, владелец интернет-магазина одежды, разместить объявление в Сети с фотографией, краткой информацией об обстоятельствах исчезновения и просьбой сообщить, если кто-нибудь увидит похожего человека. Ещё можно было объездить все места, куда могла бы отправиться мать, но ты прекрасно знала, что в этом городе она была не в состоянии добраться куда-либо самостоятельно. «Ты писатель, ты и составляй текст», – поручил тебе старший брат. Писатель… От этих слов ты покраснела, будто тебя застали врасплох за каким-то постыдным занятием. Но что ты могла придумать, что написать, чтобы это помогло найти родного человека?
В объявлении написали дату рождения матери: 24 июля 1938 года. Но отец рассказал, что она родилась в 1936 году. В документах везде указан 1938-й, но, оказывается, она родилась в 1936-м. Ты услышала об этом впервые. Отец сказал, что раньше все так делали. Многие дети рождались и через пару месяцев умирали, поэтому с оформлением документов часто откладывали, пока ребёнку не исполнялось два-три года. Ты решила исправить 1938 на 1936, но старший брат сказал, что в объявлении лучше указать точные данные по документам, то есть оставить 1938 год. Ты была не согласна с братом – это всё-таки обычное объявление, а не официальный документ, но спорить не стала и молча исправила 1936 обратно на 1938. И тут же подумала про себя, насколько в таком случае достоверны число и месяц рождения?
Несколько последних лет мать настаивала, чтобы день её рождения отдельно не отмечали. День рождения отца был месяцем раньше. Когда-то на дни рождения и другие праздники все дети со своими семьями приезжали из столицы к родителям в уезд Ч. Когда все собирались вместе, одних только близких родственников было двадцать два человека. Мать любила все эти шумные праздники. За несколько дней до приезда детей она заквашивала кимчхи[1], шла на рынок за мясом, покупала для всех зубные щётки и пасту. Она отжимала кунжутное масло, чтобы дать всем детям с собой, обжаривала и перемалывала семена кунжута и периллы. Соседи и все, кто с ней встречался незадолго до приезда детей, замечали, что она светится от счастья, в её жестах и интонации было столько гордости. Кладовая была забита многочисленными бутылочками и банками со сливовым и малиновым соком, которые мать заготавливала на зиму. Во дворе хранились глиняные горшки, доверху заполненные разными солениями, а ещё жёлтым горбылём, анчоусами, моллюсками, которые она готовила, чтобы дать детям с собой. Стоило матери от кого-нибудь услышать, что, например, лук полезен, она тут же заготавливала луковый сок, перед самой зимой выжимала сок из старой тыквы, добавляя корень солодки, и отправляла всё это детям в город. Её дом был похож на завод, который круглый год производил что-то для детей и их семей: перечную пасту, соевую пасту, рисовую муку. Со временем дети стали всё реже и реже наведываться в родительский дом, чаще родители сами приезжали в столицу. А ещё через какое-то время дети перестали приезжать в уезд Ч. даже на дни рождения родителей. Все собирались в столице, где жили дети, и шли в ресторан. В общем-то, так было проще для всех. Потом мать предложила, чтобы её день рождения отмечали вместе с днём рождения отца. Она говорила, что в самый разгар лета, когда стоит жара и нужно готовиться к двум поминальным ритуалам, которые идут с интервалом в два дня, ей не до своего дня рождения. Сначала все возражали – мол, так нельзя, и если мать не приезжала сама, то хотя бы кто-то из детей отправлялся в деревню поздравить её. Но потом ко дню рождения отца все стали заодно покупать подарок и для матери, а про сам день её рождения иногда стали забывать. Мать в ожидании детей в гости любила покупать новые носки, и в её шкафу собирались горы носков, которые так и не забрали дети.
Имя: Пак Сонё.
Дата рождения: 24 июля 1938 г. (69 лет).
Приметы: короткие, с частой сединой волосы с химической завивкой, выступающие скулы. Была одета в голубую рубашку, белый жакет и бежевую плиссированную юбку.
Место исчезновения: ст. м. «Сеульский вокзал».
При выборе фотографии для объявления возник спор. Все соглашались с тем, что нужно выбрать недавний снимок, но ни у кого такого не оказалось. Ты вспомнила, что в последнее время мать не любила фотографироваться. Даже когда снимались всей семьёй, она незаметно ускользала, и на фотографии были все, кроме неё. Самым свежим снимком с изображением матери оказалась семейная фотография, сделанная на семидесятилетии отца. Она там была нарядная: национальный костюм ханбок цвета морской волны, волосы собраны наверх (причёску ей сделали в парикмахерской), на губах яркая помада. На фотографии изображение матери сильно отличалось от того, как она выглядела в день исчезновения, поэтому твой младший брат считал, что использовать эту фотографию в объявлении бесполезно: на улице её никто не опознает. Он сказал, что, когда разместил эту фотографию в Интернете, люди оставляли комментарии вроде: «У вас очень красивая мама», «Она не похожа на человека, который мог потеряться». Вы договорились, что каждый ещё раз поищет у себя какую-нибудь другую фотографию. Старший брат попросил тебя дополнить текст объявления. Когда ты вопросительно на него посмотрела, он сказал, что нужно придумать какую-нибудь эффектную фразу. Эффектную?.. Он сказал, что заголовок «Пропал человек» слишком банален. Ты написала «Пропала женщина», но брат сказал, что это то же самое и что получается слишком сухо, лучше написать, что семья ищет мать. Ты написала: «Разыскиваем нашу маму». Брат сказал, что это слишком по-детски. Ты написала: «Сообщите, если увидите эту женщину». «Это всё, что ты можешь придумать? Тоже мне, писатель!» – не выдержав, закричал брат. Ты никак не могла придумать более эффектной фразы, которую хотел услышать брат. «Зачем что-то изобретать? Давайте просто напишем, что обещаем вознаграждение, – это и есть самая эффектная фраза», – сказал средний брат. Написали: «Гарантируем щедрое вознаграждение». «Щедрое вознаграждение?» – на этот раз его жена сказала, что так нельзя писать: чтобы люди заинтересовались, нужно указать конкретную сумму.
– Сколько тогда написать?
– Один миллион вон?
– Этого слишком мало.
– Три миллиона?
– Кажется, всё равно маловато.
– Тогда пять миллионов.
Больше никто не возражал. Ты написала: «Гарантируем вознаграждение в пять миллионов вон» и поставила точку. Второй брат сказал исправить на «Вознаграждение: пять миллионов вон». Младший брат предложил «пять миллионов вон» написать бо́льшим шрифтом, чем остальные слова. Договорились, что, вернувшись домой, все поищут у себя фотографию матери и если кто-то найдёт, то вышлет тебе по электронной почте. Дополнить текст и распечатать ориентировки поручили тебе, а развезти их всем остальным – младшему брату. «Можно нанять человека, чтобы он раздавал объявления на улице», – сказала ты, но старший брат ответил: «Мы должны это сделать сами». В будние дни каждый в одиночку, насколько будет позволять работа, а в выходные – все вместе. «Ну и сколько мы так будем её искать?» – проворчала ты. «Я и так делаю всё, что могу. Листовки тоже нужны, хотя бы чтобы не сидеть сложа руки», – ответил старший брат. «Всё, что можешь? Например?» – «Дал объявление в газету». – «Объявление в газету – это всё, что можно предпринять?» – «А что ты предлагаешь? Всем поувольняться и начать обшаривать весь город? Ну да, можно было бы, если бы была хоть какая-то гарантия, что мы её так найдём». Ты решила прекратить эти бесполезные препирания со старшим братом. Просто ты осознала, что опять сработала твоя привычка перекладывать все важные решения на брата, потому что он старший. Отец остался у старшего брата, а все остальные заспешили по домам. Если бы все не разошлись, опять бы разгорелась ссора. Так было всю прошлую неделю. Собравшись, чтобы обсудить, как искать пропавшую мать, все вдруг начинали обвинять друг друга, вспоминая, кто и когда раньше был неправ по отношению к ней. Всё, на что прежде закрывали глаза, делая вид, будто так и должно быть, теперь вылезало наружу, в результате разговор заканчивался тем, что кто-то начинал повышать голос, кто-то уходил покурить, хлопнув дверью. Когда ты услышала о пропаже матери, первым делом ты с претензией спросила, почему никто из стольких родственников не поехал на вокзал её встретить.
– А что ж сама-то не встретила?
«Я?» – ты замолчала. Потому что ты вообще узнала о том, что произошло, только через четыре дня. Братья и сёстры обвиняли друг друга, ещё больше раня.
Покинув дом старшего брата, ты села в метро и собралась ехать домой, но по дороге решила выйти на станции «Сеульский вокзал», где пропала мама. Пока ты шла к платформе, где она исчезла, мимо проходили толпы людей, задевая тебя плечами. Когда ты остановилась на том месте, где отец выпустил руку матери, люди всё так же проходили мимо, задевая тебя плечами то спереди, то сзади. Никто не извинялся. Пока твоя мать стояла тут в растерянности, люди, наверное, точно так же проходили мимо. Когда ты должна была уехать из родного дома в Сеул, за несколько дней до твоего отъезда мама взяла тебя за руку, и вы пошли на рынок в магазин одежды. Ты выбрала прямое платье без каких-либо украшений, но она протянула тебе другое, с оборками на плечах и подоле: «Как тебе?» «Да ну…» – сказала ты и отодвинула его. «Почему? Примерь». Мама тогда была ещё молодой женщиной. Она всегда носила старое полотенце вместо головного убора, и казалось, что между ней и этим утончённым платьем огромная пропасть, они были будто из разных миров. «Что за детский сад!» – сказала ты. «Ты так думаешь?» – спросила мать, продолжая грустно разглядывать платье спереди и сзади. «Я бы на твоём месте примерила». Тебе стало неловко, что ты так грубо ответила, поэтому ты сказала: «Оно же не в твоём вкусе». Мать ответила: «Ну почему же… Мне нравится. Я просто никогда не могла себе такое позволить».
Сколько воспоминаний может храниться в памяти человека? Особенно воспоминаний о матери…
Всё, что было забыто, пока мать была рядом, вдруг начало всплывать в памяти, поэтому с тех пор, как ты услышала о её исчезновении, ты ни на чём другом не могла сосредоточиться больше минуты. Каждое воспоминание вело к тоске. «Надо было тогда хотя бы примерить то платье…» – подумала ты, присев на корточки в том месте, где, быть может, так же сидела мама. Ты тогда настояла, и она купила тебе другое, более строгое платье. Через несколько дней вы приехали в Сеул. Мать крепко держала тебя за руку, когда вы пробирались сквозь толпу на перроне. Она шла шагом, будто бросающим вызов высоким зданиям, строго смотревшим на вас сверху вниз. Вы остановились у башни с часами и стали ждать брата. И вот сейчас она потерялась. Когда показался свет приближающегося состава, люди стали собираться на платформе. Они косились на тебя – видимо, ты преграждала им дорогу.
В тот день, когда мать выпустила руку отца на станции метро «Сеульский вокзал», ты была в Китае. Ты ездила с коллегами-писателями на книжную выставку, которая проходила в Пекине. Уже позже ты узнала, что в тот момент, когда ты стояла в павильоне выставки и листала свою книгу, переведённую на китайский язык, мама осталась одна на станции.
– Папа, почему вы не взяли такси? Если бы вы не поехали на метро…
Отец сказал, что ему показалось лишним выходить на улицу и садиться в такси, если на станцию метро можно перейти по подземному переходу, не выходя на улицу. Когда что-то случается, в особенности плохое, всегда задним числом начинаешь жалеть: надо было не так, а эдак. Почему в тот раз все согласились с отцом, утверждавшим, что они с мамой смогут сами добраться до дома среднего брата? Ведь раньше дети всегда встречали родителей на вокзале или автобусной станции. Родители всегда ездили только на машине детей или на такси, так почему же на этот раз отец решил сесть в метро? Он рассказал, что видел, как мать собиралась войти вслед за ним в только что прибывший поезд. Он заметил, что её нет рядом, только когда уже был в вагоне. Как назло, это произошло в субботу днём, когда в метро было многолюдно. Толпа оттеснила мать, та выпустила руку отца и не успела понять, что произошло, как поезд отъехал. Сумку нёс отец, поэтому она осталась на станции одна с пустыми руками, а ты в тот самый момент покинула книжную выставку и направилась к площади Тяньаньмэнь. Ты уже третий раз была в Пекине, но на площадь Тяньаньмэнь до этого так ни разу и не попала, а смогла только мельком взглянуть на неё из окна автобуса или машины. Когда студент-экскурсовод сказал, что до ужина ещё есть время, и предложил сходить на площадь Тяньаньмэнь, вы с коллегами последовали за ним. Что делала твоя мама, оставшись на станции одна, в тот момент, когда ты вышла из такси у Запретного города? Твои спутники зашли в Запретный город, но быстро вышли обратно. По всему Пекину шла стройка. Гид сказал, что это из-за подготовки к Олимпийским играм, которые пройдут в следующем году. Запретный город тоже был на реконструкции, пройти можно было только в отдельные его части, да и время закрытия приближалось. Тебе вспомнился фрагмент из фильма «Последний император», в котором состарившийся Пу И, вернувшись в Запретный город, где когда-то прошло его детство, обещает юному туристу что-то показать и достаёт спрятанную в троне коробочку. Когда он открыл крышку, там оказался всё ещё живой сверчок, тот, с которым Пу И играл в детстве. Может быть, в тот момент, когда ты собралась перейти к площади Тяньаньмэнь, твоя мама стояла посреди толпы людей, которые толкались и спешили пройти мимо, и ждала, что за ней кто-то придёт. Дорога, соединяющая Запретный город и площадь Тяньаньмэнь, тоже ремонтировалась. Площадь была совсем рядом, но чтобы выйти к ней, нужно было долго блуждать по запутанным лабиринтам временных ограждений. Пока ты смотрела на воздушных змеев в небе над площадью Тяньаньмэнь, твоя мама, наверное, в отчаянии опустилась на корточки где-то в дальнем углу перрона и звала тебя. Когда открылись железные ворота Тяньаньмэнь, вышел целый отряд солдат, марширующий широким шагом, и начал спускать красный флаг с пятью звёздами, а мать тем временем бродила по лабиринтам станции метро. Свидетельства людей, которые были в то время на станции, подтверждают это. Они рассказывали, что видели одну пожилую женщину, предположительно, твою маму, которая медленно шла, иногда бессильно опускалась на корточки, шла дальше, долго неподвижно стояла перед эскалатором. Кто-то даже сказал, что помнит, как пожилая женщина, похожая по описанию на твою маму, долго сидела на станции, а потом вошла в подъехавший поезд метро. В тот вечер, когда пропала мама, ты со своей группой села в ночное такси, поехала в один из оживлённых районов, где светились пёстрые вывески ресторанов. Там вы с компанией пили китайскую водку крепостью в пятьдесят шесть градусов и закусывали обжаренными в красном масле крабами.
Отец рассказал, что вышел на следующей станции и вернулся на «Сеульский вокзал», где они с матерью расстались, но там её уже не было.
– Но как она могла пропасть только из-за того, что просто не успела сесть в поезд? Везде же есть указатели. И что, она не знает, как позвонить по телефону? Можно же было сделать хотя бы один звонок из телефона-автомата.
Так сказала жена брата. Она считала, что, оставшись на станции одна, мать наверняка нашла бы дом сына. Она считала, что что-то произошло. Что-то произошло? Это говорило лишь об одном: она не хотела признавать тот факт, что мать уже не такая, как прежде. «Мама вполне могла потеряться». В ответ на эти твои слова жена брата удивлённо округлила глаза. «Ты ведь сама знаешь, в каком состоянии она была», – сказала ты. Жена брата сделала вид, будто ничего не понимает. Но на самом деле все родственники знали, что происходит с матерью, и понимали, что теперь она может уже никогда не вернуться.
Когда же ты впервые узнала, что мама не умеет читать?
Своё первое письмо ты написала под диктовку матери – она просила тебя записать всё, что хотела сообщить твоему брату, который уехал жить в Сеул. Твой брат окончил школу в небольшом уезде, к которому относится ваша родная деревня, потом в течение года самостоятельно готовился к экзамену на госслужащего, после которого его распределили ехать работать в Сеул. Тогда матери впервые пришлось расстаться со своим чадом. В те времена телефона не было и письма были единственным средством общения. Из города брат присылал матери письма, написанные крупными буквами. Мама, как ясновидящая, чувствовала, когда должно было прийти письмо. Каждый день около одиннадцати часов в деревню приезжал почтальон с огромной сумкой, которую он вешал на руль велосипеда. Почувствовав, что должно прийти письмо от старшего сына, мама, была ли она в тот день в поле или стирала на реке, направлялась домой, чтобы лично принять почту. Потом она ждала тебя из школы. Когда ты приходила, она вела тебя в заднюю комнату в дом, доставала письмо и, протягивая его тебе, просила прочитать вслух. В первой строке писем старшего брата всегда было написано: «Маме». Следуя правилам, которые он знал из школьных учебников, брат сначала спрашивал, как дела дома, и только потом писал о себе. Он писал, что раз в неделю относит стирать бельё к двоюродной тёте. Об этом мама специально просила её. Брат писал, чтобы мама не волновалась: питается он хорошо, и теперь у него есть жильё – сторожка в районной администрации, где ему разрешили расположиться при условии, что он возьмёт все ночные дежурства на себя. Он писал, что после приезда в столицу у него появилась уверенность и желание многого добиться. Его мечта – добиться успеха, чтобы обеспечить матери комфортную жизнь. Брат в свои двадцать лет важно писал: «Мама, не беспокойтесь обо мне, позаботьтесь лучше о своём здоровье». Громко читая письмо, ты бросала взгляд на маму. Та сидела неподвижно, молча уставившись на какую-нибудь связку стеблей таро, подвешенную сушиться, или на горшки с соусами во дворе, и вслушивалась, чтобы не пропустить ни одного произнесённого тобой слова. Когда ты дочитывала письмо до конца, мать просила тебя писать под диктовку ответ. Первым словом, с которого она начинала, было: Хёнчхолю. Хёнчхоль – это имя твоего брата. Ты записывала имя брата, как тебе диктовала мама: «Хёнчхолю». Она не просила ставить точку, но ты сама ставила её после обращения. Когда мама звала брата по имени, ты записывала с восклицательным знаком: «Хёнчхоль!» Если, произнеся имя сына, мама замолкала, будто забыв, что хотела сказать, ты, не выпуская ручку, заправляла выпавшую прядь волос за ухо и, глядя на лист бумаги, внимательно ждала продолжения. Если мама диктовала: «На улице холода», ты писала: «На улице похолодало». После обращения к сыну по имени мама говорила о погоде. «У нас уже пришла весна и зацвели цветы». «На дворе лето, на рисовой плантации земля совсем пересохла». «Осень. Собираем урожай. За рисовым полем поспела наша соя». Мама не говорила на диалекте, только когда диктовала письма сыну. «В общем, не беспокойся за нас, главное – следи за здоровьем». Это единственное, чего желала мама. Фраза «Прости свою мать, что ничем не могу тебе помочь» приносила волну эмоций в письмо, начавшееся с обращения к сыну по имени. Пока ты аккуратно записывала всё, что говорила мать, на кисть её руки иногда падали крупные капли слёз. Слова, которые мама диктовала в конце письма, были всегда одинаковыми: «В общем, питайся хорошо, не голодай. Твоя мама».
Ты была третьим ребёнком в семье, поэтому могла наблюдать грусть и боль матери от расставания с двумя старшими сыновьями, когда те покидали родительский дом. Ты видела, как она переживала. Отправив старшего сына, мать каждый день рано утром чистила стоявшие на площадке во дворе глиняные горшки с соусами. Колодец находился в другом конце двора, поэтому даже воду принести было нелегко, а она перемывала все горшки, которыми был уставлен задний двор. Она снимала крышки и натирала их до блеска с обеих сторон. Работая тряпкой, мать пела. «Не было бы между нами моря, не знали бы мы расставаний горя». Руки всё время были заняты: окунали тряпку в холодную воду, выжимали, сновали между горшков, но из уст матери слышалось: «Не покидай меня на закате дня». «Мама!» – звала ты, мама оборачивалась, и её простодушные, похожие на коровьи глаза были полны слёз. Как-то мама позвала: «Хёнчхоль!» – и бессильно присела на корточки перед одним из горшков. Тогда ты осторожно забрала у неё тряпку, взяла её руки и положила их себе на плечи. Один из способов выражения любви к старшему брату состоял в том, что она только ему варила рамён[2], когда он возвращался с поздних занятий в школе. Когда ты иногда начинаешь вспоминать те времена, брат отвечает: «Подумаешь! Что такого в рамёне?» «Что значит, что такого в рамёне?! В те времена он был самым желанным лакомством. Мама прятала его от нас», – говорила ты, но брат, который столько времени прожил в городе, наверное, продолжал думать, что в этом не было ничего особенного. Рамён, который тогда только появился, перевернул все представления о вкусах. Мать покупала эту новинку, прятала в пустом горшке от соусов во дворе, чтобы потом варить его только для старшего брата поздней ночью. Но от запаха все остальные братья и сёстры, включая тебя, разом открывали глаза. Мать строго наказывала: «Идите спать!» – но вы все как один смотрели в рот старшему брату. Когда ему становилось неловко, он давал понемногу со своих палочек остальным. «Не скроешь от них», – приговаривала мать и наливала кастрюлю воды, чтобы сварить ещё одну пачку для младших. В те времена дети радовались даже порции, где бульона было намного больше, чем лапши. Когда, вытирая многочисленные горшки, мать находила спрятанную в одном из них пачку рамёна, она вспоминала о сыне, чувства накатывали волной, и она начинала рыдать.
Единственное, что ты могла сделать для матери, которая тосковала по старшим сыновьям, покинувшим родительский дом, – это читать вслух письма от них, записывать под диктовку ответы и бросать письма в почтовый ящик по дороге в школу. Но ты почему-то и тогда не догадывалась, что мать не знает грамоты. Ты читала матери письма, записывала её слова, но тебе никогда и в голову не приходило, что она вынуждена была просить о помощи у юной дочери потому, что сама не знала букв. Для тебя такие просьбы ничем не отличались от других поручений по хозяйству: нарвать в огороде зелени или сходить в магазин купить керосина. Когда и ты покинула родительский дом, похоже, что писать письма под диктовку она уже больше никому не поручала. Ты ни разу не получала письма от матери. Может быть, потому что ты сама ей не писала? Но скорее потому, что появилась телефонная связь. Примерно в то время, когда ты уехала в город, деревенскому старосте поставили общественный телефон. Это был первый общественный телефон в деревне. Каждое утро по громкоговорителю передавали объявление, что такому-то звонят из Сеула, и просили подойти взять трубку. Братья, которые до этого сообщали новости в письмах, стали звонить на этот общественный телефон. После его появления в деревне жители, у которых родственники уехали в другой город, услышав проверку микрофона, заветное «раз, раз», будь они на рисовой плантации или в поле, прислушивались, не вызовут ли их к телефону.
Есть два типа отношений между матерью и подросшей дочерью: либо они знают друг о друге всё, либо знают ещё меньше, чем чужие люди.
Вплоть до прошлой осени ты была уверена, что хорошо знаешь мать. Ты знала, что она любит, что надо делать, чтобы смягчить её гнев, какие слова она хочет услышать. Если кто-то спрашивал, чем она сейчас занимается, ты в течение десяти секунд могла ответить «Наверное, сушит побеги папоротника» или «Сегодня воскресенье, поэтому, наверное, пошла в костёл». Но прошлой осенью эта уверенность разбилась вдребезги. Ты впервые почувствовала, что стала для мамы не дочкой, а гостем, когда она однажды начала при тебе прибираться. С какого-то момента мама стала аккуратно складывать полотенца, за едой сразу смахивала крошки, которые случайно падали на стол. Если ты приезжала домой, не предупредив заранее, мать всё время чувствовала себя неловко из-за беспорядка во дворе или нестираного постельного белья. Заглянув в холодильник, она отправлялась на рынок покупать продукты, не слушая твоих уговоров не делать этого. Семья – это такие отношения, когда после еды можно не убрать со стола и как ни в чём не бывало заняться чем-то другим. Увидев, как мать не хотела, чтобы ты видела её будничный беспорядок, ты поняла, что стала для неё гостем.
Возможно, ты стала для матери гостем ещё раньше, когда она отвезла тебя жить в город. После того, как ты переехала в столицу, мама перестала ругать тебя, хотя до этого отчитывала тебя даже за малые проступки. С давних пор у мамы на устах было слово «девчонка». В основном она называла тебя так, чтобы выделить среди братьев, но иногда, например, когда видела, как ты ешь яблоко или виноград, зажав в кулаке, или о твоей походке, манере одеваться или говорить, она говорила тебе: «Тоже мне девчонка», и это означало требование вести себя так, как подобает девочке. После этого мама иногда начинала грустить, пристально глядя тебе в лицо. Когда мама сажала тебя напротив, дав два конца накрахмаленного пододеяльника, чтобы ты помогла его расправить, так как помочь больше было некому, или когда поручала поворошить палкой огонь в топке, чтобы дать рису дойти, взгляд её всегда становился печальным. Однажды холодным зимним днём, когда вы вместе чистили у колодца ската для поминального ритуала, мать, стуча ножом, сказала: «Ты должна хорошо учиться. Только так ты сможешь изменить свою жизнь». Поняла ли ты тогда слова матери? Кажется, когда мама тебя сильно ругала, ты всё время повторяла: «Мамочка, мамочка». И это было не просто ласковое обращение, это был ещё и призыв: «Позаботься обо мне», «Хватит ругать, лучше приласкай», «Будь на моей стороне, даже если я не права». С возрастом ты не переставала по-детски говорить ей «ты» вместо почтительного «вы» и продолжаешь даже сейчас, когда её нет рядом. В обращении на «ты» таится желание верить, что она всё та же, что и прежде. Верить, что она сильная, что она может всё и что она всегда готова выслушать тебя на том конце телефонного провода каждый раз, когда у тебя случаются какие-то неудачи в городе.
В тот день прошлой осенью ты заранее не предупредила мать о своём приезде. Но совсем не потому, что не хотела доставлять ей лишних хлопот, зная, как она хлопочет перед каждым твоим приездом. В тот день рано утром ты вылетела самолётом в город П., который был далеко от родительского дома. Когда, встав на заре и вымыв голову, чтобы успеть на ранний рейс, ты утром вышла из дома, ты ещё не планировала ехать к маме в уезд Ч. Дорога из города П. в уезд Ч. была длиннее, и добираться было менее удобно, чем из твоего дома в Сеуле. Поездка к матери стала неожиданной и для тебя самой.
Когда ты подошла к родительскому дому, ворота были открыты. Входная дверь тоже была открыта. На следующий день у тебя в обед была встреча с молодым человеком, поэтому ты планировала вернуться домой ночным поездом. Ты родилась здесь, но родная деревня была для тебя уже чужой. Из того, что напоминало о детстве, остались только растущие у реки вязы. Три из них засохли, но так и остались стоять на том же месте. Наверное, именно поэтому каждый раз по пути домой ты сворачивала с большой дороги и шла вдоль этой аллеи у реки. Эта дорога выводила тебя к задней калитке двора. Когда-то давно прямо перед ней находился общий деревенский колодец. После того, как в каждый дом был проложен водопровод, колодец засыпали, но ты помнила про него и перед тем, как войти в калитку, ненадолго останавливалась на том месте. Ты пробовала легонько постучать ногой о твёрдый цемент. Неужели на этом месте когда-то был незасыхающий колодец? Тебе становилось немного не по себе. Этот колодец, напоив всех людей с вашей улицы, всегда оставался полон воды. Каково ему теперь там, в темноте? Ты не видела, как его засыпали. Однажды ты после долгого отсутствия приехала к родителям и обнаружила, что колодец исчез, а на его месте проложена цементная дорога. Тебе до сих пор кажется, что под цементом плещется вода, наверное, потому что сама не видела, как засыпали колодец.
Остановившись ненадолго перед засыпанным колодцем, ты вошла через маленькую калитку и позвала: «Мамочка!», но ответа не последовало. Двор, смотревший на запад, был залит осенними лучами солнца, которое начало склоняться к горизонту. Ты вошла в дом и осмотрелась: матери не было ни в гостиной, ни в спальне. В доме царил беспорядок. На столе стоял незакрытый графин с водой, в раковине – чашка. На полу в гостиной лежала перевёрнутая корзина с тряпками, а на диване, раскинув в стороны рукава, – грязная рубашка, которую, видимо, оставил отец. Окна в доме смотрели на запад, поэтому, несмотря на вечернее время, пустая комната была пронизана яркими лучами солнца. «Мамочка!» Зная, что в доме пусто, ты попробовала позвать ещё раз: «Мамуль!» Ты уже было собралась выйти на улицу, но мельком заметила мать в пристройке, которая стояла в боковой части двора. Она лежала там на деревянной лавке. «Мам!» – позвала ты, но она не ответила. Поправляя кое-как обутые в спешке туфли, ты побежала к матери, не сводя с неё глаз. Из пристройки был хорошо виден двор. Когда-то мама тут делала солодовую закваску. После того как амбар объединили со стоявшим рядом хлевом, он стал вполне полезным помещением. На стенах повесили полочки, где разложили неиспользуемую кухонную утварь, а под ними в стеклянных бутылках хранились заготовки. Мать перенесла в пристройку старую деревянную лавку. Когда снесли старый дом и построили новый в европейском стиле, мать уходила в пристройку делать то, что неудобно было готовить в условиях европейской кухни. Здесь она выкладывала в форму красный перец перед приготовлением кимчхи, чистила стручки сои, которые тщательно отделяла от стеблей, заготавливала пасту из красного перца, пересыпала солью пекинскую капусту для кимчхи, сушила жёлтую сою.