Симона Сент-Джеймс
Мотель «Вечерняя заря»
– Что?
Вив сделала вдох и снова почувствовала запах дыма. Ради бога, вызовите скорую! Голос прозвучал в этой комнате, в двух шагах от нее. Альма Трент просто обязана была что-то знать.
– Кто-то умер в бассейне, да? Чей-то ребенок?
– Где ты об этом слышала? – Голос женщины стал строгим, настороженным.
Через силу Вив пожала плечами:
– Да так, ходят слухи.
Альма буравила ее взглядом, и на долгое мгновение воцарилась тишина. Наконец она сказала:
– Не стоит верить всему, что слышишь. Но это правда: два года назад в бассейне погиб мальчик. Ударился головой об угол, потерял сознание и так и не пришел в себя. Только не совсем понимаю, где ты могла об этом услышать. Дженис никогда не болтает об этом, а Генри физически не мог ничего рассказать.
– Генри?
– Мужчина, который работал здесь до тебя. Это он нашел мальчика. Через полгода с ним случился сердечный приступ. – Альма указала на то самое место, где сидела Вив. – Тоже сидел за этим столом.
Вив умолкла. Ей казалось, что ее вот-вот вывернет.
– Когда-нибудь ты мне расскажешь, откуда все узнала. Здесь случались вещи и похуже. Но что-то мне подсказывает, что ты уже в курсе этого.
Девушка кивнула.
– Доброй ночи, Вивиан Дилейни, – попрощалась Альма. – Позвони мне, если будет что-то нужно.
Фелл, Нью-Йорк
Ноябрь 2017
Карли
Они меня наняли. Видимо, желающих было немного – а может, и вообще никого. Но нашлась я, и четыре дня спустя, ровно в одиннадцать часов вечера я уже сидела в офисе «Вечерней зари» вместе с унылым мужчиной по имени Крис, который обучал меня работе ночного портье. На вид лет пятидесяти, он был сыном самых первых владельцев мотеля. Носил голубую фланелевую рубашку в клеточку и джинсы с высокой посадкой и производил впечатление самого несчастного человека из всех, что я когда-либо встречала, – включая даже моих бывших одноклассников из средней школы. От него прямо-таки веяло страданием.
– Ключи – здесь, – бубнил Крис, выдвигая ящик стола. – Мы так и не перешли на электронные карточки – слишком дорого. К тому же в мотеле всегда были проблемы с электроникой. Одно время мы пытались ввести систему онлайн-бронирования, но программа никак не хотела работать, а потом компьютер вообще перестал включаться. Так что все записи у нас по-прежнему в гостевом журнале.
С этими словами он показал на толстенную книгу в кожаном переплете, которая лежала на столе.
– Ясно, – ответила я.
По сравнению с этим моя предыдущая работа в качестве бариста теперь казалась апогеем высоких технологий.
– Значит, и связь тут у вас тоже стационарная? – Я махнула рукой на старый телефон.
Крис кинул на него беглый взгляд.
– Можно пользоваться мобильным, если поймаете сигнал. Своего вай-фая у нас нет, но в хорошую погоду иногда получается перехватить у местных. Повторяю, с электроникой здесь проблемы. К тому же вай-фай и денег стоит. Каждый день в полдень приходит Нэнси и убирается в номерах, но вы с ней встречаться не будете. Грязное белье мы складываем в корзину в подсобке. Раз в неделю его забирают и привозят чистое – строго в дневные часы. Так что это тоже будет без вашего участия.
Я тем не менее никак не хотела переключать внимание с проблемы связи:
– Значит, интернета нет? То есть совсем?
Мужчина взглянул на меня с презрением:
– Для вашего поколения это целая проблема, да? Небось надеялись, что будете весь день сидеть в Твиттере, а потом получать за это денежки?
Я состроила самое бесстрастное лицо, на какое только была способна, и сказала:
– Ага. Моя главная мечта в жизни – сидеть на ресепшене в мотеле, читать Твиттер и получать за это минимальную заработную плату. Что может быть лучше? Ну а когда амбиции зашкаливают, я переключаюсь на Фейсбук.
– Эта страна катится под откос, – проворчал Крис.
– А вот и нет. Она катится в адскую преисподнюю.
– Как угодно. На работе будете носить вот это. – Он вручил мне темно-синий жилет с логотипом мотеля на груди. – По правде говоря, я не смогу проверить, носите вы его или нет, но такие здесь правила. Мы собирались обновить дизайн, но…
– Дизайн стоит денег, – закончила за него я.
Потом улыбнулась, но мужчина в ответ лишь еще сильнее насупился.
– Моим родителям это место досталось почти даром. Отец выкупил участок у одного старого фермера и построил мотель – по дешевке. Он думал, что основным вложением будет земля, а вся прибыль с мотеля уйдет на оплату налогов. Наверное, они хотели дождаться, когда цена поднимется. – Крис вздохнул: – Но она так и не поднялась, потому что власти передумали строить парк развлечений. Родители умерли, и это место теперь мое. Я и сам пытался его продать где-то в начале нулевых, но покупателей не нашлось. Так что вот. Доходы – всего несколько тысяч долларов в год, но лучше уж так, чем платить риелтору за его продажу.
Взяв в руки жилет, я почувствовала между пальцами его плотную синтетическую текстуру.
– Как же вы тогда зарабатываете?
– Продаю автомобильную страховку. Всю жизнь продавал. «Стейтлайн авто» – тут, у нас в городе. Позвоните, если понадобится застраховать машину. – Он устало осмотрелся. – По правде говоря, я это место терпеть не могу. Прихожу только в самом крайнем случае. Столько воспоминаний – и все плохие.
Я хотела узнать у Криса, что именно он имеет в виду, но выражение его лица стало вдруг непроницаемым. Поэтому я спросила:
– Если вы пытаетесь сэкономить, зачем вообще нанимать ночного дежурного?
– Мы как-то раз попробовали обходиться без него – еще в девяностых, но, если честно, мотель быстро захватили проститутки. Они оставались тут на всю ночь, портили мебель, которую мне потом приходилось чинить за свой счет, и просто убегали, не заплатив за номер. Не поверите, но доходы только упали. Оказалось, если на ресепшене есть хоть кто-то, люди ведут себя приличнее – пусть и ненамного.
Указав на доску с прикрепленным к ней листочком, он добавил:
– Будет нужно, звоните в полицию. Но большинство людей – просто придурки. Если их одернуть, они остановятся. Никогда не было такого, чтобы кто-то проявил агрессию к ночному дежурному.
– Ну, кроме того случая, когда один из них пропал, – заметила я.
Крис мгновенно перевел на меня взгляд и моргнул:
– Что?
– Я про ту девушку, которая пропала в восемьдесят втором.
– Как вы об этом узнали?!
– В газетах писали, – ответила я, даже почти не соврав.
– Боже мой.
Крис провел рукой по редеющим волосам. Казалось, он был в ужасе.
– Никому об этом не говорите, хорошо? Я уж думал, все забыли. Дело было при моих родителях. Вы тогда еще даже не родились.
– Вы ее знали? – спросила я.
– Я был еще ребенком, так что нет.
– Как думаете, что с ней случилось?
– Да кто ж его знает? Этой истории сто лет в обед. Пожалуйста, никому не говорите. У нас и без того мало постояльцев.
На этом допрос Криса об исчезновении моей тети пришлось закончить. Ноль очков в пользу Нэнси Дрю[2].
Когда он ушел, я сбросила полиэстровый жилет на стул и принялась за работу. Начала со стола и перерыла все ящики. За исключением того, где хранились ключи: каждый крепился к металлическому кольцу с кожаным ярлычком, на котором был выдавлен номер – ничего интересного.
Затем я стала рассматривать рабочую поверхность. Стол из древесной плиты, столешница под натуральный камень, сверху на ней – пресс-папье, карандаши, ручки и старый телефон с большими квадратными кнопками вдоль основания, позволявшими переключаться между разными линиями. Ни одна из них в тот момент не горела. С краю на столе покоился здоровенный гостевой журнал в кожаной обложке. Я уже занесла над ним руку, но в последний момент все-таки передумала.
Время вдруг сместилось, завернулось вовнутрь, и на одну шальную минуту мне показалось, что между настоящим и 1982 годом нет никакого промежутка. Вот за этим самым столом когда-то сидела Вив Дилейни; этим самым телефоном она когда-то пользовалась. Не исключено, что и этот голубой полиэстеровый жилет тоже когда-то принадлежал ей. Она сидела на том же стуле, смотрела на ту же доску с номером полиции на пришпиленной к ней карточке. Так какой же сейчас год, спросила я себя помимо воли. 1982-й или 2017-й? И есть ли между ними хоть какая-то разница?
Схватив гостевой журнал, я открыла последнюю заполненную страницу. В тот вечер в мотеле было занято четыре номера; среди постояльцев значилось двое мужчин, супружеская пара и одна женщина. Имена ни о чем мне не говорили. Отыскав в ящике старый блокнот и ручку, я все переписала, а потом достала свой телефон. Уже зная, что на сигнал в мотеле рассчитывать не стоит, я накинула пальто и выскользнула на улицу, где сначала долго расхаживала по тротуару, а затем и по парковке, регулярно проверяя экран телефона в надежде поймать хоть какую-то сеть.
Когда я подошла к вывеске «СВОБОДНЫЕ НОМЕРА! КАБЕЛЬНОЕ ТВ!», на экране наконец-то загорелся индикатор сигнала. Я сразу кинулась в Гугл проверять фамилии из своего списка, но в итоге даже страница с результатами поиска так и не загрузилась до конца. Связь была никакущая.
Спрятав листок с фамилиями в карман, я написала Хизер сообщение, зная наверняка, что та еще не ложилась. Последние две ночи мы с ней провели почти без сна – смотрели фильмы и готовились к моей первой ночной смене в мотеле.
«Ни архива, ни компьютера, ни интернета. Начальник вообще запретил с кем-то говорить про Вив. Что-то пока одни провалы», – написала я.
Ответ пришел моментально: «Карли, сейчас еще только 23:30».
Она была права, конечно. Изначально план был такой: отработать пару-тройку ночей, узнать все, что получится, и быстренько оттуда уволиться. Пока что времени вполне хватало. «Буду копать дальше», – отписалась я и спрятала телефон в карман: связь опять пропала.
Внезапно мою шею обдало ветром, после чего над головой раздалось странное электрическое жужжание, исходившее, по-видимому, от вывески. Решив держаться от нее подальше, я двинулась к парковке, попутно разглядывая мотель снаружи. Если не считать двух номеров, в которых за раздвинутыми шторами горели лампы, здание погрузилось в темноту. Мотель будто спал, окутанный мраком, и все же над ним витала какая-то зловещая аура, которую я почувствовала еще во время первого визита. Потерев руки, чтобы согреться, я задумалась о том, что буду делать здесь следующие семь с половиной часов. И во что я только ввязалась?
Вдруг на втором этаже распахнулась дверь одного из незанятых номеров, будто приглашая меня в таинственную темноту.
Я прищурилась. В эту комнату точно никто не заселялся, да и на порог никто не вышел. Тем не менее дверь каким-то образом открылась сама и теперь легонько постукивала о стену, покачиваясь на ветру. Наверное, замок сломался или дверная ручка. Я миновала парковку и стала подниматься по лестнице, кутаясь на ходу в пальто, так как со второго этажа на меня повеяло холодом. Поздняя осень в штате Нью-Йорк – это не шуточки. Мне уже покалывало уши, да и начинало течь из носа.
Подойдя к двери в номер 218, я прикрыла ее снаружи. Затем повернула ручку и обнаружила, что дверь не заперта. Нужного ключа у меня с собой не было, тогда я опять ее открыла, нашла в ручке с внутренней стороны защелку, опустила ее и снова захлопнула дверь.
Но тут открылась еще одна дверь, на сей раз номера 216. Я слышала, как она заскрипела, но потом стало тихо. Спустя несколько секунд подул ветер, и дверь застонала, раскачиваясь на сквозняке.
«Что-то здесь нечисто», – невольно подумала я.
Но я все равно подошла, схватилась за ручку и еще где-то с минуту пыталась разглядеть номер внутри. В темноте угадывались кровать, тумба, телевизор и дверь в ванную. Вот, собственно, и все. Опустив с другой стороны защелку, я потянула дверь на себя – на этот раз до упора, чтобы уж точно закрылась. Но она тем не менее снова открылась, хотя защелку я не поднимала. Ухватившись за ручку, я захлопнула дверь опять – на этот раз с силой. Прошло всего секунд десять, и та в очередной раз со скрипом распахнулась.
Изнутри послышалось какое-то движение, будто в комнате кто-то был. Затем – шуршание ткани. Мягкая поступь шагов. Аромат цветочного парфюма.
– Эй! – позвала я, вытянув вперед руку.
Дотронуться до двери я, впрочем, не успела – та захлопнулась перед моим носом, да еще с такой силой, что дверная коробка чуть не треснула.
У меня перехватило дыхание. Руку я так и не отпустила, и пальцы на ветру слегка онемели. Мое лицо обдал холодный ветер, скользнул по шее. Мысли путались.
Я стояла, застыв на месте, как вдруг чуть дальше раскрылась дверь, теперь в номере 210. У меня сдавило в груди. Усилием воли я заставила себя сделать несколько шагов, но врезалась спиной в перила. Позвоночник пронзила тупая боль. Руки у меня уже заледенели, я попыталась кое-как развернуться, отойти. В этот момент послышались тяжелые шаги.
Из 210 номера в коридор вышел мужчина. На вид он был лишь немногим старше меня – максимум на пару лет. Коротко стриженные каштановые волосы. Поношенные джинсы и старая темно-серая футболка. Щетина на подбородке. Ярко-голубые глаза. Взъерошенная прическа, словно он только что проснулся.
Я смотрела на него в полной растерянности. Мужчина был самым настоящим, но я же видела гостевой журнал – его здесь быть не должно. Номер 210 числился свободным. То есть я понятия не имела, кто это такой.
– Эй! – он говорил таким тоном, будто я зашла туда, где мне быть не полагалось. – Ты кто, блин, такая?
Я выдохнула, и воздух из моих легких превратился на холоде в пар.
– Э-э-э… Я просто…
– Просто ломишься в двери посреди ночи, – продолжил мужчина за меня. – Я тут вообще-то спать пытаюсь.
Но ведь дверями хлопала не я. По крайней мере, мне так казалось.
– Это вас тут быть не должно, – я указала на дверь позади него и уточнила: – В этом номере.
Незнакомец нахмурился:
– Ты о чем вообще?
– Я звоню в полицию.
Меня приятно удивила уверенность в собственном голосе, учитывая, насколько мне в тот момент было страшно. Только тут я вспомнила, что баллончик остался лежать в моей сумочке на ресепшене. Усилием воли я вновь заставила себя сдвинуться с места и развернулась, чтобы уйти.
– Погоди! – крикнул мне вслед мужчина. – Я тут ночую. Все как полагается. У меня и ключ есть.
Послышалось звяканье, и, повернувшись, я увидела в его руках уже знакомый кожаный ярлычок и висевший на нем ключ.
После короткой паузы я спросила:
– Как вас зовут?
– Ник Харкнесс.
– Вас нет в гостевом журнале.
– Я не расписывался в журнале. Но в остальном все по правилам. – Убрав ключ, он полез в задний карман. – Хочешь проверить? Вот.
Достав бумажник, он бросил его мне, и тот грохнулся на бетонный пол.
– Там все мои документы, – сказал мужчина. – Извини, не хотел тебя пугать.
Я замялась. Стоит мне нагибаться и поднимать бумажник? Всем известно, что серийные убийцы нападают как раз в тот момент, когда ты беззащитна. Пододвинув бумажник поближе к себе мыском ноги, я схватила его так быстро, как только могла. Мужчина не соврал: внутри и правда лежало его удостоверение личности. А еще 60 долларов.
– Ладно, – сказала я, обращаясь в основном к самой себе.
Потом прикрыла глаза и потерла под очками переносицу. Чуть погодя, добавила:
– Хорошо. Ладно. Все в порядке. Все под контролем.
Ник Харкнесс наблюдал за мной все это время, но не шевелился.
– Ты как? – спросил он.
– Нормально. Все отлично. Я – ночная дежурная.
Ник недоуменно моргнул холодными голубыми глазами. Только тут я вспомнила, что на мне пальто, а фирменный голубой жилет я так и не надела.
– Ты – ночная дежурная, – повторил Ник, и это был не вопрос.
– Да, именно. Прошу прощения за шум. Я не знала, что вы спите.
– А сообразить, что если долбить в двери посреди ночи, то обязательно кто-то проснется, ты не могла.
Голос мужчины был полон сарказма, и мне тут же захотелось метнуть его дурацкий бумажник ему в голову. Не знаю, кто там хлопал дверями, идиот ты несчастный, – у меня и без тебя выдалась не лучшая ночка. Но чем дольше я смотрела на Ника, стоявшего на ноябрьском холоде в одной футболке, тем меньше мне хотелось на него злиться. Это все его лицо. Красивое лицо. Уставшее, будто этой ночью, как и мне самой, ему не довелось толком поспать.
– Не обязательно быть таким козлом, – сказала я. – Я ведь просто делаю свою работу.
На подбородке у Ника дрогнул мускул, и он отвел взгляд. Я продолжала:
– Двери. Вы… эм-м… не замечали с ними никаких проблем?
Мужчина ничего не ответил, и я добавила:
– Мне кажется, они открывались и закрывались сами по себе… Это было очень странно.
Мои слова прозвучали одновременно и глупо, и жалко, но Ник, похоже, не обратил на это внимания. Он все так же смотрел в сторону, потом рассеянно почесал живот. От этого движения его футболка задралась, обнажив его на редкость упругий живот.
– Боже мой, – сказал Ник, обращаясь, кажется, к самому себе.
– Ладно, – ответила я. – Вы спали. Вот ваш кошелек. Я ухожу.
– Ты новенькая, что ли?
Я протянула ему бумажник, но он его так и не забрал.
– Типа того.
Да так оно и есть.
– Ты новенькая, – повторил Ник. Потом отнял руку от живота, из-за чего футболка, к сожалению, вернулась на место, и продолжил:
– Вот уж не думал, что они и вправду кого-то найдут. Последний дежурный уволился несколько недель назад, а Крис здесь почти не появляется. Я был уверен, что они отказались от этой затеи.
– Это временно. По крайней мере, я так думаю. А вы… вы живете тут уже несколько недель?
– У нас с Крисом договоренность.
– Какая?
Ник сверкнул глазами – у него это хорошо получалось – и сказал:
– Договоренность, согласно которой я живу здесь и вызываю полицию, если возникают проблемы, а он меня не трогает. Достаточно подробно объяснил?
Боже мой! На этот раз бумажник бросила я – точно так же, как раньше это сделал Ник, – и тот упал между нами на пол.
– Ну, могли бы сразу сказать, вместо того чтобы пугать меня до смерти, – заметила я. – Было бы мило. Теперь понятно, почему вы живете тут совсем один. Доброй ночи.
Я развернулась и пошла прочь, но мужчина крикнул мне вслед:
– Вот тебе совет, новенькая дежурная. В следующий раз, когда тебе будет казаться, что здесь стучат двери, не поднимайся и не пытайся их чинить. Сиди у себя и никуда не ходи. Да и вообще, лучше не высовывайся, что бы ни случилось. Просто закрой дверь и жди окончания смены. Поняла?
Я повернулась к нему, чтобы сказать, что он – грубиян, что я не заслуживаю такого отношения и что ему не стоит так обращаться с другими людьми. Но в это мгновение я сквозь открытую двер увидела его номер изнутри, и слова застряли у меня в горле. Я просто стояла и таращила глаза.
Ник не обратил на это внимания.
– Ладно, – сказал он. – Иди уж.
Я снова развернулась и направилась к лестнице, сжимая онемевшей рукой перила, чтобы не споткнуться. Глаза слезились на ветру, пульс стучал как безумный.
Пока я шла, у меня в голове крутились всего две мысли.
Во-первых, он знал про двери. Точно знал.
Во-вторых, в его номере я увидела кровать, телевизор и зажженную лампу. Кровать была застелена, но на подушке остался отпечаток, словно он только что лежал на ней головой. А на прикроватной тумбочке в свете лампы поблескивал пистолет. Так, словно кто-то только-только положил его туда. А до этого держал в руке, прежде чем открыть дверь.
Фелл, Нью-Йорк
Ноябрь 2017
Карли
– Погоди. Не так быстро, – сказала Хизер. – Ну-ка повтори последнюю часть.
Я откусила кусок тоста с арахисовым маслом. Дело было на следующий день после того, как я вернулась со своей первой ночной смены в «Вечерней заре» и проспала девять часов подряд как убитая. Теперь я сидела в пижамных штанах и любимой футболке нежно-голубого цвета, на которой спереди было написано: «НА ЗАВТРАК ЛУЧШЕ ЕСТЬ ТОРТ». Мне бы хотелось последовать этому совету, но было пять часов вечера, и ничего кроме тостов на кухне не нашлось.
– Знаю, – ответила я. – Может, он из полиции или что-то в этом роде.
– Карли, – Хизер сверкнула глазами, чем-то напомнив мне Ника.
На ней было ее неизменное черное пончо. Мы сидели друг напротив друга за маленьким кухонным столом; глядя в экран ноутбука, Хизер пыталась – без особого энтузиазма – написать эссе, до сдачи которого оставалось еще целых шесть дней.
– Ни один полицейский не будет жить в «Вечерней заре» несколько недель подряд. Мертвые девочки, помнишь? А нам нужно, чтобы ты не оказалась в их числе. Поэтому мужчин с оружием надо сторониться в первую очередь. Лучше бы ты пшикнула ему в лицо баллончиком.
– Думаю, он не собирался меня обижать, – возразила я. – Баллончик был ни к чему. Я сделала все, как он сказал: вернулась на ресепшен и просидела там до конца смены.
– Прям всю ночь?
Я бросила на тарелку хлебную корочку. Мне не очень хотелось признавать, что после всей этой истории я была слишком напугана, чтобы куда-то выходить. Двери, шуршащая ткань и запах парфюма, Ник Харкнесс… все это вместе было уже чересчур. Меня обуял страх, безотчетный и невыразимый; казалось, что-то должно было вот-вот случиться, но я никак не могла понять, что именно. Такое пронзительное и грустное чувство – ничего подобного я раньше не испытывала.
– В шкафу в офисе нашелся старый компьютер. Часа три я с ним провозилась, пыталась запустить. Потом еще трижды отвечала на телефонные звонки. В первый раз ошиблись номером, а во второй и третий – кто-то просто молчал и дышал в трубку. – Я подняла глаза на Хизер, а потом добавила: – За окном 2017-й, кому такое вообще могло прийти в голову?
Хизер поморщилась:
– Кому-то не особо хорошему. А что в итоге с компьютером? Удалось запустить?
В ответ я лишь покачала головой и отпила кофе из чашки. Было непривычно завтракать, когда все остальные люди уже садились ужинать, но мне это даже нравилось.
– По словам владельца, Криса, они однажды пробовали установить компьютерную программу, но там какая-то проблема с электроникой. Монитор-то я подсоединила, но он так и не включился. А потом я нашла под полкой старый томик «Воспламеняющей взглядом» и читала его, пока смена не закончилась.
– Хм-м, – протянула Хизер, стуча пальцами по клавиатуре. – Может, сегодня будет повеселее.
Я взглянула на нее через стол:
– Ты вообще меня слушала? Когда я говорила о дверях, которые открывались сами по себе? Несколько дверей?
– Ну я же тебе сразу сказала: в мотеле водятся призраки, – отозвалась Хизер как ни в чем не бывало. – Видимо, слухи правдивые. Думаешь, сколько людей погибло в таких вот местах? Готова поспорить, что целая куча. Как тот человек, который умер в бассейне.
– У нас нет никаких доказательств того, что в бассейне действительно кто-то умер.
– Я права. Вот увидишь.
Сняв очки, я положила их на стол. Потом медленно протерла глаза, слегка надавливая подушечками пальцев на глазные яблоки. Мир расплывался – как же это приятно, когда не нужно вникать в детали.
Сегодня вечером мне придется вернуться. Не могла же я допустить, чтобы меня отпугнуло несколько открывающихся дверей. Нужно было думать о Вив – о том, что последние тридцать пять лет она, вероятно, пролежала в какой-нибудь безымянной могиле, и никто даже не мог навестить ее. В «Вечерней заре» скрывались ответы на мои вопросы – я это чувствовала.
Нет, никакие ужасы, никакая скука меня не остановят. Я немного поспала. У меня все получится.
– Если тот парень и вправду из полиции, может, он захочет мне помочь, – сказала я.
У меня никак не получалось выкинуть из головы Ника Харкнесса. Его ледяные синие глаза. Никогда не встречала парней с такими глазами.
– Он совершенно точно не из полиции, – ответила Хизер.
Всплеснув руками, я посмотрела на нее. Пока я не надела очки, девушка представляла собой размытое светлое пятно.
– Откуда такая уверенность? – поинтересовалась я.
– Я его загуглила, – отозвалась она и повернула ноутбук так, чтобы мне было видно экран. – Он родился в Фелле. Только больше здесь не живет, потому что пятнадцать лет назад его отец застрелил его брата. После того как отца посадили, Ник уехал из города.
Когда в одиннадцать часов вечера я пришла на работу, на ресепшене было пусто. Свет горел, дверь была не заперта, но внутри никого. Казалось, мой предшественник вышел на минутку, но на крючке в углу не висело никакой верхней одежды, а перед входом не стояло ни одной машины. Единственный автомобиль на парковке – мой, плюс еще грузовик, который я запомнила еще с прошлого вечера. Теперь было ясно, что он принадлежал Нику Харкнессу.
Я сняла сумку и сбросила с плеч пальто.
– Здесь кто-нибудь есть? – крикнула я в тишину.
Ответа не последовало. Но я почувствовала запах сигаретного дыма – возможно, дежурный, которого я сменяла, вышел куда-нибудь покурить. Но снаружи я никого не заметила. Высунувшись на улицу, я повертела головой и снова позвала:
– Ау!
В нос мне опять ударил сигаретный дым, и ответа я так и не получила.
Я вернулась на свое место и подошла к столу. Проверила гостевой журнал: в мое отсутствие заселился некий Джеймс Марч. С прошлой ночи он оказался единственным новым постояльцем. Рядом с именем значился номер его комнаты – 103. То есть чуть дальше по коридору. Может, этот Джеймс Марч как раз и был тем самым курильщиком – хотя на входной двери висела пожелтевшая табличка: «Курение в мотеле запрещено».
Усевшись за стол, я достала из сумки пачку распечаток. Перед уходом на работу я несколько часов просидела за компьютером, переводя ценную краску в маленьком принтере Хизер. Моя коллекция пополнилась кое-какими статьями о Фелле – немногими, которые удалось разыскать еще до поездки. К ним я добавила заметки про Ника Харкнесса. Их оказалась целая куча.
Если верить журналистам, Нику было двадцать девять лет. Мать он потерял еще в детстве – та погибла во время купания – и жил вместе со своим отцом и старшим братом Илаем. Отец работал юристом, в Фелле его хорошо знали.
«Он стал совершенно непредсказуемым, – вспоминал позже партнер Мартина Харкнесса по адвокатской фирме. – Часто злился, бывал забывчивым. Мы понятия не имели, что происходит, – он стал совсем другим человеком. Не представляю, чем можно было ему помочь».
Однажды Мартин вернулся домой с пистолетом. Илай в тот момент был в гостиной, четырнадцатилетний Ник играл в видеоигры на втором этаже. Судя по тому, что смогла установить полиция, Мартин с близкого расстояния дважды выстрелил старшему сыну в грудь. У себя в комнате Ник открыл дверь на французский балкон, спустился по нему вниз и побежал за помощью к соседям.
На вопрос, почему он вдруг решил убежать, юноша ответил: «Я услышал выстрелы и крик Илая, а потом папины шаги на лестнице».
Прибывшие на место полицейские обнаружили на полу в гостиной Харкнессов труп семнадцатилетнего Илая, а также самого Мартина на кухне – он пил воду, положив пистолет рядом с собой на кухонную стойку. «А где Ник?» – спросил он.
Поскольку Мартина в городе все знали, местная пресса будто обезумела: «У ИЗВЕСТНОГО ЮРИСТА СДАЛИ НЕРВЫ», «ПОЧЕМУ ОН УБИЛ СОБСТВЕННОГО СЫНА?» Никто ничего не понимал. «Мне надо было с этим покончить, – только и сказал Мартин в свое оправдание. – Мне надо было со всем этим покончить». На суде он признал вину, так и не раскрыв никакой новой информации о содеянном. Через пару недель пресса о нем уже забыла.
Вновь перечитав все заметки, я принялась рассматривать фотографии. Среди них был школьный снимок четырнадцатилетнего Ника с уже знакомыми мне голубыми глазами и острыми скулами. «Единственный оставшийся в живых сын Харкнессов» – гласила подпись. Несколько лет Ник прожил в городе с родственниками, потом, когда ему исполнилось восемнадцать, уехал. Зачем же теперь он вернулся в Фелл? И почему решил поселиться в «Вечерней заре» совсем один? Что он там делал? Чего хотел?
Вдруг свет мигнул, затем погас и снова включился; флуоресцентные лампочки над моей головой зажужжали, словно вот-вот перегорят. Я поднялась из-за стола и, подойдя к двери, взглянула в окошко на мотельную вывеску. Та по-прежнему светилась, потом вдруг мигнула, после чего снова стала гореть ровно.
Вот черт. Неужели какая-то проблема с электричеством? Схватив пальто, я накинула его на плечи, толкнула дверь и вышла наружу. Позади меня освещение снова погасло на секунду, будто в грозу, хотя погода стояла холодная и безветренная. Из коридора послышался ритмичный скрежет – металлический стук, источник которого я не могла определить. Он был механическим и сопровождался пронзительным жужжанием. Пройдя несколько шагов, я поняла, что шум доносится из-за двери с надписью «Для постояльцев». Наверное, из-за проблем с электричеством сломалась машина со льдом.
Ветер хлестнул меня по лицу, и я поплотнее запахнула пальто. Снова сигаретный дым, а потом что-то вдруг пронеслось мимо – нет, даже коснулось меня, заставило на миг остановиться. В зияющей, черной пустоте раздался мужской голос: «Чертова сука!»
Я в ужасе отступила. Чертова сука. Я это слышала – на самом деле! Изо рта у меня вырвался невольный всхлип; я развернулась и посмотрела на мотель.
Освещение стало пропадать. В дальнем коридоре одна за другой гасли лампочки. Мрак все сгущался, тяжелел. «Наверное, пробки перегорели», – попыталась я себя успокоить, хотя на самом деле даже понятия не имела, как эти самые пробки выглядят. Между тем чернота уже накрыла один корпус целиком и теперь расползалась по второму, заглатывая коридор по кусочкам, пока не достигла входной двери. Свет над ней тоже погас, а следом отключилась и вывеска мотеля. Я стояла совсем одна. В полной тишине.
Именно тогда я заметила мальчика.
Лет восьми-девяти, на втором этаже. Он сидел на полу балкона, скрестив ноги, и смотрел на меня из темноты; за решетчатым ограждением виднелось его бледное лицо. На нем были шорты и футболка с цветными разводами – казалось, он собирается на пляж. Обхватив руками ограждение, он подался вперед.
– Эй! – выкрикнула я в изумлении.
Согласно гостевому журналу, в эту ночь никакие дети в мотеле не проживали – тем более одетые совершенно не по погоде. Я шагнула по направлению к лестнице. Потом снова крикнула:
– Эй! Ау!
Неожиданно мальчик поднялся и на тонких ногах скользнул по балкону прочь. С лестницы доносилась его размеренная, легкая поступь. Позабыв про дым, эфемерную ругань и все остальное, я побежала вдоль здания, рассчитывая поймать мальчика на спуске.
Добравшись до нижней ступеньки, тот завернул за угол и ринулся в черную пасть леса.
– Эй! – снова позвала я в тщетной надежде, что мальчик обернется.
По спине у меня побежал холодок. Мне не привиделось? Кажется, нет. То есть мальчик настоящий?
Я как раз подошла к подножию лестницы, когда сверху вдруг послышался уже знакомый щелчок. Вчера после такого же щелчка в мотеле начали открываться двери. Отступив, я задрала голову и вгляделась в просветы между перилами. На этот раз щелчок был только один, а следом раздался другой звук, который я также запомнила с прошлой ночи – шорох ткани. Потом кто-то сделал шаг – цок-цок, постукивали женские каблучки. И еще раз.
