bannerbannerbanner
Легионы просят огня

Шимун Врочек
Легионы просят огня

Полная версия

Им оставляют еду и одежду. Как мертвым.

– Язвы, – говорю я хрипло. Перед глазами: тело брата, обложенное кусками льда. Бледное, закаменевшее лицо. Таким Луция привезли из далекой холодной Германии в солнечный и жаркий Рим. Я напрягаю память: – Подожди. У него же не было язв!

Философ качает головой. У него гладкое черное лицо без возраста, только между бровей залегли глубокие морщины. И над всем этим – синий шутовской колпак с блестками.

Он забавен. И страшен одновременно.

– Самое начало болезни. Две небольшие язвочки – вот здесь и вот здесь, – фокусник показывает. Я не могу оторвать взгляда от его черных рук с розовыми ладонями. Проклятье! Все время жду, что он вынет из рукава яйцо или голубя. Голубь – это птица мертвых. Переносчик душ.

Это было бы жестоко, но очень смешно.

– Что дальше? – спрашиваю я.

– Дальше? – философ спокойно поднимает взгляд. – Это вы мне скажите, легат.

– Мой брат был… настойчив?

– Настойчив? – философ усмехается. – Это мягко сказано. Ваш брат умел убеждать. И тогда появился амулет. Маленькая глиняная птичка.

Я запускаю руку в ворот туники и вытягиваю шнурок. Выкладываю амулет на ладонь.

Глиняная птичка. Она странно холодная и тяжелая – для своего размера и материала. Короткий клюв, пухлое тело.

Эту птичку словно слепил ребенок. На ее подножии выдавлен символ – который мне незнаком. Словно буква из неведомого алфавита.

– Такая?

Фокусник молчит. Впрочем, ответ мне и не требуется. Этот амулет привезли мне после смерти брата. Глиняная птичка была при нем в момент смерти.

– Откуда это? – я смотрю на фокусника в упор, не мигая.

Он молчит.

– Я хочу знать. И ты мне расскажешь.

Фокусник некоторое время медлит, затем улыбается. Это не очень веселая улыбка.

– Кажется, вы похожи на своего брата больше, чем думаете, – мягко замечает он.

– Отвечай на вопрос!

– Хорошо. Я расскажу.

* * *

Что я знаю об Атлантиде? Великий материк, что навеки исчез в глубинах океана. Процветающая страна полубогов, полная чудес. А теперь оказывается, что я – один из потомков выживших. Еще и на какую-то часть бог. Сколько там капель крови атлантов в моих жилах? Смешно. Кажется, это слишком даже для моего агностицизма.

Девять сыновей Посейдона обитало в Атлантиде. Девять полубогов выбрали себе человеческих жен. Девять ветвей пошло от них. Четверть божественной крови в твоих жилах – это даже много. Девять божественных даров досталось потомкам атлантов от сыновей Посейдона. Волшебство.

Во время чудовищного землетрясения и шторма спаслись представители только пяти родов из девяти. Пять выживших. Пять магических семей. Вот так я и стал колдуном. Спасибо.

Носителем семейного дара всегда становится старший в роду. Или старшая, если это женщина. После смерти носителя его дар переходит следующему потомку. А глиняная птичка – всего лишь символ. Память о затонувшей родине. Мнемонический ключ к дару.

– Так эта птичка сделана в Атлантиде?

Фокусник качает головой.

– Нет, легат. Она была, как и многие другие, создана намного раньше Атлантиды. Хотите персик?

Я качаю головой. Нет.

– Намного раньше?

Фокусник медлит. Кажется, он знает больше, чем рассказывает.

– В чем дело? – говорю я.

– Как думаете, легат, откуда пришли дети Посейдона?

– Из океана, наверное? – и тут я понимаю, что сказал глупость. Если бы из океана – тогда что атлантам была бы та волна?

– Нет, легат. Они пришли с далеких звезд, а не из океана. Повелитель Времени… простите, один из атлантов… Однажды я видел его небесную колесницу. Корабль сделанный из чистого орихалка. Это было… невероятное зрелище.

Орихалк – небесный металл особой прочности и красоты, что ковали атланты. Так пишет Платон.

– Со звезд?

– Да.

Боги живут на небе, среди звезд? Ну, почему нет.

В этот момент я замечаю у фокусника на груди странный амулет. Словно бы крест, распятие…

Нет, глупости. Кто по доброй воле будет носить на груди знак позора и смерти?

Не забивай себе голову, Кай. Разве в этом сейчас дело?

– Откуда ты?

Фокусник смотрит на меня, взгляд спокойный. Колдун знает, что я могу с ним сделать – и не боится. Совсем.

Это мне нравится.

– Я приехал издалека, легат. Настолько издалека, что даже сам не понимаю, как здесь оказался. В своей стране я был служителем бога…

– Какого именно?

Фокусник смотрит на меня – и выражение его глаз странное. Тревожит меня.

– Видите ли, в моей стране считается, что Бог – единственный, – говорит он мягко.

Я наклоняю голову и разглядываю фокусника – с новым чувством. Действительно, в нем ощущается достоинство. Словно за спиной Острофаума стоит кто-то много больший, нежели человек.

– Ты – жрец? Тогда что случилось?

– В моей стране появился могущественный, но не очень умный правитель. Он заявил, что моя вера нарушает законы и что людям нужно вернуть старых богов. Он запретил давать детям имена согласно моей вере, а только старые, времен древних богов…

– И ты нарушил запрет?

– Совершенно верно.

– И что дальше?

Фокусник пожимает плечами. Теперь мне кажется, что ему больше лет, чем самому Августу.

– Об этом донесли правителю, меня посадили в тюрьму. Это вполне милосердно, потому что с тем же успехом мне могли отрубить руки. Или повесить вниз головой на ближайшем дереве. У нас это обычное дело… Тюрьма. Не самое приятное место. Я провел там пять лет. Пять очень долгих лет. А когда меня почему-то выпустили, я пошел домой.

– И?

Философ улыбается. Загадочно и мудро. И даже почти весело.

– И не дошел.

– Жалеешь об этом?

– Иногда.

Молчание. Философ крутит тонкими черными пальцами, разминает суставы. Достает монету и начинает перекатывать по костяшкам. Вечная работа, иначе потеряешь навыки.

В комнате клубится сладковатый дым. Поднимается над жаровней. Я морщусь. Вот откуда этот странный запах…

– Где Луций взял амулет из Атлантиды?

Это то, чего я пока не понимаю.

– Я дал ему, – глубокий звучный голос. Помощник философа поднимается во весь рост, делает шаг – ко мне. Огромная тень движется за ним – я моргаю. На мгновение я вижу, как черная тень нависает над целым миром, поглощает свет. Словно тень гигантской волны до самого неба… Я выпрямляюсь. Никто из семьи Ветуриев Келестов никогда не отступал перед угрозами… Наваждение исчезает.

Я почти испугался. Надо же.

Всего лишь игра света.

Я вглядываюсь во тьму под капюшоном. Кладу руку на рукоять меча.

– Кто ты? – спрашиваю резко. – Отвечай!

Молчание. Помощник медленно поднимает забинтованную ладонь к голове и откидывает капюшон. Я невольно отступаю на шаг. В первый момент это кажется дурацкой шуткой…

Чрево Юноны! Боги!

Что это?! Мороз пробегает у меня по коже.

Под капюшоном я вижу вытянутое серое лицо с огромным лбом и маленькой узкой челюстью, темные глаза в поллица – нечеловеческие. Без белка, только зрачки, словно глаза насекомого. Они завораживающе мерцают. Кожа серая, пористая и словно бы влажная. Чудовище. Или, может быть, бог?

Я вытягиваю гладий из ножен. Скрежет. Тусклый блеск железного клинка.

«Это мой меч. Я буду убивать им своих врагов».

Даже если эти враги – не люди.

– Приветствую тебя, Кай Ветурий Келест, – говорит серый человек. – Ты спрашивал про Атлантиду? Я могу рассказать.

Я молчу. Возможно, стоило бы сначала ударить, затем рассуждать, но…

Почему-то кажется, что железо не причинит ему вреда.

– Откуда тебе знать? – спрашиваю я.

Серый человек негромко смеется. Так, наверное, смеются боги…

Остроконечные зубы в маленьком безгубом рту. Черный, как у жирафа, язык.

…Боги, что б их, отвратительно смеются.

– Потому что перед тобой – дитя Посейдона, – говорит он. – Вы, люди, называете нас… атлантами.

– Что?!

Океан покрыл развалины великой Атлантиды. Остались только сказания и легенды…

– Меня зовут Пасселаим. Я – последний из атлантов.

Я молчу.

В воздухе кружится, вспыхивая в свете факелов, мелкая золотистая пыль.

* * *

– Это все не случайно, – говорит Пасселаим. – Случайностей не бывает, Кай Ветурий Келест. Любая случайность – это результат выбора того или иного варианта.

Я смотрю на него, не мигая. Вдруг он исчезнет? Испарится, как туман.

– В твоих жилах течет кровь Атлантиды, – Пасселаим серьезен. – Дар крови, он разный, проявляется по-разному. У Посейдона было девять детей… Девять Повелителей. Девять родовых линий, девять талантов. Роду Геркулеса досталась чудовищная сила, роду Кассандры – предвидение будущего. Это мои потомки, недаром я – Повелитель Времени. Твоей семье повезло меньше… или больше. Твой талант…

– Возвращает мертвых, – говорю я хрипло.

Серый человек улыбается – словно я маленький ребенок, который случайно сделал что-то правильно. Смешно.

– Почти так. Но только на короткое время.

Я представляю германца Стира – чудовище, отрывающее руки гладиаторам. Песок арены. Вопли толпы. Глиняная фигурка быка на широкой ладони безумца, он мажет ее кровью убитых…

– У какой семьи символ – бык? – спрашиваю я.

– Бык? – похоже, мне удалось застать Пасселаима врасплох. – Ты видел человека с амулетом быка? Где?! Когда?

– Это не ответ.

Пасселаим медлит, я чувствую его раздражение. Но потом все же отвечает:

– Когда-то этот амулет был у Геракла… Геркулеса.

Безумие германца Стира. Безумие Геракла. Вот в чем дело.

– Силу и, возможно, безумие?

Серый человек смотрит на меня. Поднимает брови.

– Что ж… Правильная мысль, Кай Ветурий Келест. У каждого магического таланта есть то, что делает его не таким уж желанным приобретением.

– Проклятье?

– Скорее, побочное действие. Иначе пользоваться волшебством было бы слишком легко и приятно.

 

Не бывает дара богов без подвоха. Дар несет с собой и проклятье.

– Зачем вам это?

– Я хочу вернуть свою родину, – говорит Пасселаим. – Нашу родину.

– Атлантиду?

Пауза. На мгновение мне показалось, что по лицу последнего атланта скользнула усмешка. Огромные глаза блеснули.

– Да… Атлантиду.

Он продолжает:

– Но для этого мне нужен человек. Особенный. Человек, наделенный кровью Атлантиды… и ее магией. Можешь называть его героем. Или мессией. Это неважно. Главное, что он избран объединить весь обитаемый мир, всю Ойкумену под своей рукой… И повести род людей к счастью и изобилию. Мы построим на земле новую Атлантиду – раз старая лежит под толщей океана.

До меня нескоро, но все же доходит.

– Мой брат?! Луций? Он был избранным?!

Пасселаим качает огромной головой.

– Твой брат подавал большие надежды. Жаль, что он так распорядился своим даром…

– Как?

Он не отвечает.

Как мой брат распорядился своим даром? Умер в германской деревне?!

– Ты, легат, – не самый лучший хозяин для этого дара, – говорит Пасселаим с сожалением. – Он принесет тебе только горе. Поверь.

Может, стоит вернуть птичку атланту? Забирай обратно свой дар – и свое проклятье, сын Посейдона. Если бы это было возможно…

«Встань и уезжай

Ты не знаешь игру»

Верно. Я не знаю игру. Но я не собираюсь сдаваться.

– Я рискну, – говорю я.

Молчание.

– Что ж, – кивает последний атлант. – Это твой выбор.

* * *

Открываю глаза. В комнате клубится дым – я чувствую сладковатый запах тлеющих на углях трав. От копоти першит в горле.

Я резко сажусь.

Висок словно пронзает железная игла. Ох!

Фокусник смотрит на меня непроницаемым темным взглядом. Белки глаз у него синеватые.

– Что? – спрашиваю я. В голове звенит. Морщусь и потираю висок. Ощущение, что я проснулся с глубокого похмелья.

– Проклятье, – говорю. – Я… что, спал?

Фокусник, черный как помешательство, слегка улыбается.

– Так и есть. И, похоже, разговаривали с богами, легат.

Кха-кха. Я откашливаюсь. Во рту кисловатый привкус – как от вулканического пепла.

– Что это было?! Где атлант… – я замолкаю.

Я вижу высокую фигуру в капюшоне. Она сидит спиной ко мне у жаровни. Значит, это был не сон?!

В два шага я оказываюсь рядом. Сдергиваю капюшон…

И застываю. Проклятье!

Человек поднимает взгляд. Голубые глаза. Глубокий шрам пересекает лицо от виска до челюсти. Светлые волосы, нос горбатый и кривой, видимо, его не раз ломали. Человеку лет двадцать пять. На лбу выжжено клеймо – беглый раб. На щеке – еще одно, такое же. Значит, он два раза бежал – и оба раза был пойман.

Он уродлив, да. Но он человек, а не атлант… или полубог.

– Как твое имя? – спрашиваю я.

Человек молчит.

– Я кажется, задал вопрос?!

– Легат, – говорит фокусник. – Зря стараетесь. После второго побега бедняге вырвали язык.

– Прости, – говорю я. Потом вдруг понимаю. Тот звучный голос, что звучал во время представления…

Я поворачиваюсь к фокуснику. Он усмехается.

– Неожиданно, правда? – звучный голос раздается в каморке. Губы фокусника при это не шевелятся. Только на лбу блестит испарина.

– Так ты еще и чревовещатель? Может, в твоих жилах тоже течет кровь атлантов?!

Лицо фокусника неподвижно, словно каменная маска. Кажется, моя ирония не достигла цели.

– Прощайте, легат, – говорит он вместо ответа. Голос – снова его обычный, только очень уставший. – Может, еще встретимся. И удачи вам.

Я киваю.

– И тебе удачи, жрец единственного бога.

Фокусник вздрагивает.

Глава 4. Человек с серебряным лицом

Титан Прометей подарил людям огонь. И в каждом человеке есть частица этого дара – иначе бы у нас не было бессмертной души.

Так говорят.

Но одно все забывают…

Откуда Прометей взял огонь? Правильно. Позаимствовал у кузнеца Вулкана, обитающего в глубинах Эреба. В подземном мире…

В мире мертвых.

Какая ирония. В каждом из нас – без исключения! – горит огонь Преисподней. Отражаясь в черных водах болота Коцит. Да, за это надо выпить неразбавленного…

Каждый человек носит в себе частицу Ада.

* * *

«Эй, ты!» – удачное имя для домашнего раба. Никогда не забудешь.

– Господин, он здесь, – говорит Эйты.

– Хорошо.

Я откладываю в сторону стило и восковую табличку, встаю.

В атриуме палатки ждет невысокий кавалерист. При виде меня он выпрямляется. И тут я понимаю, насколько он худой. Скелет, кое-как обтянутый кожей. Болезненно бледное лицо с желтизной, глубоко запавшие глаза.

Он вскидывает руку, чтобы отдать честь – и вдруг начинает кашлять. Пытается зажать рот ладонью. Бесполезно.

Кха-кха. И словно рвется что-то внутри. И чем сильнее кавалерист пытается сдерживаться, тем хуже.

– Про… простите, легат, – говорит он наконец.

– Давно это у вас?

Кавалерист поднимает взгляд. С трудом выпрямляется.

– С похода Тиберия.

Всего два года? Великая Германия сожрала его здоровье и силу. Выпила кровь. За это время от человека остались кожа, кости да боевые награды…

Грудь кавалериста увешана фалерами – за храбрость, за взятие чего-то там, за осаду крепости и прочее.

Награды тяжелые. Это, видимо, чтобы его не унесло ветром.

Марк Скавр, декурион всадников Восемнадцатого легиона, салютует:

– Легат!

– Это ты нашел моего брата, декурион?

– Да, легат.

Я медлю, прежде чем задать следующий вопрос.

– Кто был с вами?

Я знаю ответ, но должен убедиться.

– Однорукий варвар по имени Тиуториг, – говорит Марк. – Этот гем служил у нас проводником. Раньше он несколько раз нам помогал, и все проходило хорошо. Мы ему доверяли. Но на этот раз… Вы сами знаете, легат.

Конечно. Но я до сих пор не могу сложить воедино эту мозаику.

Итак. Однорукий привел моего брата и его охрану в маленькую германскую деревню. Там у брата была назначена встреча. С кем? Я до сих пор не выяснил. Но дело было очень важное и секретное, иначе бы Луций не поехал сам, лично. Причем с маленькой охраной.

А потом этот же Тиуториг нашел отряд Марка и заявил, что «римские солдаты в опасности». Всадники тотчас выдвинулись. Однорукий привел турму Марка в ту самую деревню, где они нашли тело моего брата и его мертвых легионеров. И тут Тиуториг исчез. Прежде чем Марк успел сообразить, что гему стоит задать некоторые вопросы.

По времени не совпадает, вот что меня тревожит. К моменту появления в деревне всадников Марка Скавра мой брат и его люди были уже мертвы. Тиуториг должен был сначала привести Луция в деревню, затем срочно ехать за Марком, а потом возвращаться с всадниками в деревню. Убивать моего брата у него просто не было времени. Это сделали другие.

Если бы не странное исчезновение Тиуторига, я бы решил, что Луций почувствовал опасность и сам послал варвара за подмогой… Просто помощь запоздала, но… Гем привел людей Марка в деревню и исчез. Потом однорукого видели в разных местах, достоверно известно, что Тиуториг ранил одного римского солдата. Когда я приехал в Германию, однорукий проник в дом Вара, в мою комнату – и что-то искал там (неужели глиняную птичку? Или кодекс Луция?). Тарквиний, старый раб, воспитывавший меня с детства… Он невовремя зашел ко мне в комнату – и однорукий цинично убил старика. Хотя мог просто оглушить.

Я снова чувствую горечь. За Тарквиния мне обидней всего.

В общем, у меня теперь две задачи: найти однорукого и узнать имя того, с кем встречался Луций.

Проклятье, проклятье, про…

Я стучу по столу ладонью, потом соображаю, что делаю. Поднимаю взгляд.

– Когда вы нашли убитых, кровь была свежей?

Декурион кивает:

– Прошла всего пара часов, может, даже меньше.

– И убийцы могли находиться рядом, – говорю я медленно. – Интересно. Закололи всех римлян и…

– На вашем брате не было ран.

– Нет?

Этого я не знал.

– Мы нашли Луция Ветурия в доме. Сидел с открытыми глазами, за столом. Словно уснул. Ваш брат уже не дышал, легат. Но… – декурион запинается.

– Что «но»?

– Ну, он скорее выглядел спящим, чем мертвым.

Спящим? Интересно. Яд не очень сходится с моим представлением об одноруком. Этот гем скорее убьет собственными руками… вернее, единственной рукой… чем возьмется за отраву. К тому же «яд» подразумевает знание о ядах. Что тоже не так просто. Это уже Рим. Египет. Или, скажем, Парфия и дальше на восток. Там это дело любят. А тут люди простые… Варвары.

– Яд?

Декурион пожимает плечами.

– Не знаю, легат. Я не очень в этом разбираюсь.

Я молчу. Думаю.

«Случайностей не бывает», сказал последний из атлантов. «Случай – это просто выбор того или иного варианта».

– Марк? – говорю я наконец. Поднимаю взгляд. Кавалерист переступает с ноги на ногу.

– Легат?

– Покажешь мне это место?

* * *

Небесный эфир, он же квинт эссенция – пятая стихия. Легчайший слой воздуха, в котором живут и которым дышат боги. Если задрать голову и посмотреть вверх, то его даже можно увидеть. Он голубого цвета. Он – Келест. Небесный.

Его зовут так же, как меня. И как звали моего брата. Как нашего отца.

Келест. Семейное прозвище.

Означает высоту стремлений, чистоту помыслов, полет мысли… и что-то еще.

А еще мы очень жестокие. По себе знаю.

* * *

Тит Волтумий, старший кентурион Семнадцатого легиона. За сорок, круглая голова с сединой в висках. Жесткие черты лица, крупная челюсть. Насмешливые морщины в уголках глаз. Кентурион идет, слегка прихрамывая. В какой-то момент он оступается и едва заметно морщится. Тит Волтумий был ранен в ночном бою, когда наши пути пересеклись с шестью гемами. Меня тоже задели, но то была царапина. Рана Волтумия оказалась гораздо серьезнее…

Кентурион берет себя в руки, подходит и салютует – четко и красиво. Как всегда.

Хромота почти незаметна. Если бы я не знал, то…

– Как твое бедро? – спрашиваю я.

Кентурион кивает, щурится:

– Спасибо, легат. Уже могу танцевать.

Я хмыкаю.

– Конечно, конечно. Рад тебя видеть, Тит. И – давай выздоравливай. Ты мне нужен. – Я поворачиваюсь, чтобы идти.

– Легат?

– Что, Тит?

Глаза кентуриона ярко-золотистые, как мед. Он наклоняет голову, смотрит на меня исподлобья.

– Вы, наконец, скажете, куда собираетесь? Или мне догадываться?

Я улыбаюсь. Мне сильно не хватало этого долбанутого на всю голову служаки…

– На танцы, кентурион. На танцы.

* * *

Почему умер мой брат?

Я спрашиваю у богов – и напрасно жду ответа. Молчание. Тишина в эфире.

С тем же успехом я мог спросить, почему вольноотпущенники Августа убили моего отца. Или почему сделали это на моих глазах?

Кровавое пятно на белоснежной отцовской тоге…

Келест – означает небесный.

Огромное зеркало из черной бронзы, доставшееся мне в наследство от брата, высится посреди палатки. Оно такое старое, что, вероятно, перешло к Луцию от предыдущего легата.

Я внимательно разглядываю себя в отражении. Я похож на серого человека? На атланта?

Я надеваю перевязь с мечом, поверх – солдатский пояс с широкой пряжкой. Сверху – шерстяной плащ. Застегиваю его фибулой на правом плече. Кинжал пугио – в ножнах на поясе. Кажется, все.

Нужно ехать. В этот раз я не совершу ошибки – как тогда, в таверне. В этот раз со мной будет Тит Волтумий, старший кентурион, гроза легионной «зелени»…

А также Марк Скавр и целая турма всадников.

Выхожу из палатки. Меня уже ожидают. Вереница солдат расположилась на Санктум Преториум – главной площади лагеря. Алые вексиллы колеблются от ветра.

– Все готово?

Декурион Марк кивает. Они с Титом обмениваются приветствиями – как старые знакомые. Я сажусь верхом, натягиваю повод, жеребец переступает. Все, пора трогаться.

Кентуриону подводят каурую кобылу.

– Проклятье, – говорит Тит. – Я так и думал, что тут какой-то подвох…

Всадники хохочут.

Тит влезает на лошадь без особого удовольствия. С недоверием смотрит на ее загривок. Все-таки он пехота, «мул», для него лошади – нечто совсем чуждое. Я сжимаю коленями бока жеребца.

– Поехали!

* * *

Спустя пару часов, когда солнце начинает клониться к горизонту, мы прибываем на место.

– Легат, – декурион придерживает коня. Тот со злостью грызет удила. – Вот она, та деревня.

Я киваю. Спешиваюсь – ноги болят так, что я еле могу идти – и веду коня в поводу. От покосившегося частокола и заброшенных амбаров ложатся на дорогу вытянутые, угловатые, изломанные тени. Вечер. Лучи солнца пробиваются сквозь листву, все залито красноватым светом – словно это вода с растворенной в ней кровью. Негромко стучат копыта.

 

Заброшенная германская деревня. Место, где люди больше не живут.

Владение мертвых.

Туман скапливается в низинах. Сквозь прозрачную белесую пелену медленно прорастают стволы сосен.

Деревня – это правильный круг, огороженный частоколом. В центре длинный бревенчатый дом – один на всех жителей. Обычное дело для местных деревень, объясняет декурион. Марк – разведчик, поэтому знает о германцах больше, чем они сами.

Мы объезжаем дом по широкой дуге.

– Здесь мы их похоронили, – говорит кавалерист.

Ветер усиливается. Шелест листьев над головой становится тревожным. Словно предупреждает меня:

«Остановись, Кай. Ты еще можешь остановиться».

Перед моим лицом пролетает, кувыркаясь, желтый лист. Я поднимаю глаза – над общей могилой «мулов» Семнадцатого легиона, убитых здесь два месяца назад, шумят буки и ясень. Далекие сосны скрипят тоскливо. Жалуются на забвение.

Красно-желтый слой опавших листьев покрывает землю…

Скоро осень. Она уже здесь.

Я говорю:

– Кентурион, вы со мной. Остальные – с декурионом. Марк? Выставьте посты и ждите приказа.

Декурион кивает. Он маленький и очень худой, и забавно смотрится на крупном испанском жеребце. Тот косит на меня лиловым глазом и дергает ушами.

Лошадям в этой деревне не очень нравится. Я их понимаю. Когда мы с кентурионом остаемся одни, я говорю:

– Тит.

– Да, легат. – Кентурион ждет. Конная поездка нелегко далась ему, лоб блестит в испарине.

Я говорю:

– Прикажи всадникам принести лопаты. Земля, похоже, затвердела.

Он медлит:

– Легат?

– Что, Тит?

Кентурион смотрит на меня. Щурится.

– Хочу напомнить. В прошлый раз мы снимали с креста распятого человека…

– Верно, кентурион. Так и было.

– Потом вы оживляли его.

– Да, но…

– Мне это не очень понравилось.

– Я понимаю, – говорю я медленно. Тит Волтумий – единственный, кто знает о моей даре. Не считая фокусника и последнего атланта.

– Вернее, совсем не понравилось. Скажу, чтобы не было никаких сомнений, легат.

Молчание. Где-то вдалеке кричит ночная птица. Проклятая сова. Совы – это к несчастью.

– Никаких сомнений, Тит. Я понял. Что ты хочешь этим сказать?

Тит Волтумий поднимает взгляд. Ухмыляется. Вокруг глаз – насмешливые морщины. В медового цвета глазах отражается закат.

– Что я хочу сказать, легат? Я хочу сказать: откапывать мертвецов мне понравится еще меньше…

* * *

Но мы это делаем.

Мы с кентурионом втыкаем лопаты в землю, наши лица завязаны тряпками. Перемазавшись как последние рабы, снимаем верхний слой. Отшатываемся от запаха. Снова копаем. Наконец, находим и вытаскиваем одно из тел. На нем еще сохранился саван. Этот мертвец выглядит более-менее целым. Но даже он напоминает скорее не человека, а личинку гигантского жука.

– Внутрь, там нас не будет слышно, – говорю я. В мертвой, жутковатой тишине мы с Титом затаскиваем тело в дом. Выходим отдышаться и поблевать.

От сладковатой вони мертвечины кружится голова.

– Теперь иди, Тит, – говорю я. – Дальше я сам.

Кентурион медлит.

По нашим римским поверьям, касаться вещей и одежды мертвеца – значит, подставить себя под удар богов. Проклятье еще никто не отменял. Так что Титу нужно найти жреца и очиститься.

Мне проще. Я в богов не верю.

– Ступайте, кентурион. Это приказ.

Он нехотя салютует.

Я достаю глиняную птичку.

Она холодна под пальцами. Словно сделана из металла.

«Мертвых нельзя вернуть», – вспоминаю я… и сжимаю птичку в кулаке. До боли. Она врезается в пальцы.

Но иногда – все-таки можно.

* * *

Мертвец лежит передо мной. Он мало похож на человека – после двух месяцев, проведенных в земле. Гниль. Смрад. Белые черви. Я зажимаю нос платком, но помогает плохо.

Интересно, сможет ли он вообще говорить?

Но у меня нет выбора. Я слишком далеко зашел, чтобы отступать.

Слушайте, боги, в которых я не верю!

Слушайте, люди, которые не верят в меня!

Я, поклявшийся больше не возвращать мертвых, собираюсь нарушить свою клятву. Радуйтесь!

«Ты многого не знать, римлянин», сказала Туснельда.

Но я узнаю.

«Вернись», мысленно приказываю я. Нужно сосредоточиться.

Вспышка. Знакомая дрожь – словно все волоски на теле разом встали дыбом…

Словно меня пронзила молния. Я моргаю. Я не знаю, с чем это сравнить…

Это чудо.

Я выдыхаю сквозь зубы. Получилось.

– Ну же, – говорю я негромко. – Ответь мне, солдат.

Долгое мгновение ничего не происходит.

Затем полусгнившие челюсти вдруг размыкаются…

– Кха, кха!

Мертвый легионер кашляет. Куски гнилой плоти вылетают изо рта, я отшатываюсь. Проклятая вонь! Едва сдерживаю дурноту. Держаться, держаться… терпеть, легат!

– Кто ты? – говорю я.

Легионер открывает мертвые глаза, моргает. Мертвая грудь поднимается. Мертвые губы шевелятся. Я нехотя склоняюсь к нему:

– Отвечай, солдат! Ну же! Кто ты?

– Я… я-я… арматура, – это больше похоже на шипение.

«Арматура» – опытный легионер. У него все получается, он знает службу, владеет дротиком, мечом и щитом, может построить лагерь на пустом месте, подвести подкоп под стену и жевать овес вперемешку с прошлогодней травой. Солдаты «арматуры» – это железный остов легиона.

– Сенат и народ Рима, солдат, – говорю я. – Как тебя зовут?

– К-ке… зо О-о… имий.

Кезон Опимий. Получилось.

Мертвец вернулся.

* * *

Дом построен из сосновых бревен – если бы не вонь мертвечины, я бы почувствовал запах смолы. В дальнем конце светится дверной проем. Через узкие окошки под самым потолком падает свет, пыльными лучами прорезает сумрак.

И он действительно длинный, этот дом.

Раньше пространство было разделено занавесками на каморки для отдельных семей, но после убийства легионеров дом пустует. Похоже, его даже успели пару раз разграбить…

Грязные полотна тут и там лежат на полу или свисают со стен. В этом есть нечто жутковатое.

Огромный деревянный стол повернут под углом к стене. На нем стоят глиняные тарелки с засохшими до камня остатками еды. Словно стол надеется, что хозяева когда-нибудь вернутся…

Никогда.

Мертвец хрипит и шевелится.

Я встаю, делаю глубокий вдох ртом и опускаюсь на корточки – словно ныряльщик за раковинами. Я должен задать вопрос – и получить ответ. Другими словами, мне нужен жемчуг…

– Кай Ветурий Келест.

Невольно вздрагиваю. Голос раздается в заброшенном доме. Низкий и рокочущий. Дом эхом отражает этот низкий голос – так, что начинает гудеть весь, целиком. Вся эта громадина.

– Легат Семнадцатого. Какая неожиданная встреча.

И это говорит не мертвец.

Я поднимаю голову. Ну, наконец-то…

Встаю. В дальнем конце дома, рядом с дверным проемом, стоит человек. Неужели этот тот, кто мне нужен?! В следующий момент я чувствую разочарование – у пришельца две руки, а не одна. Проклятье!

Я ждал однорукого. А появился этот.

Он высокий. Широкоплечий.

На лице – маска. Тускло блестит серебро. Я поднимаю брови. Забавно. Похоже, это маска римского всадника. Такие используются на учениях, чтобы защитить лицо от удара копьем. В бою – очень редко. Гладкое серебряное лицо без возраста, изогнутые брови…

Человек в маске опасен.

Он настолько опасен, что у меня бежит озноб по затылку. Он словно сгусток чудовищной силы и власти.

– Я слушаю, – говорю я. – Только побыстрее. Я занят.

Человек делает шаг, поднимает длинный меч. Это кавалерийская спата. Отличный клинок.

Хорошо.

Он мягко идет по дому. Ко мне. В определенный момент человек в серебряной маске сдвигается вправо, чтобы солнечный свет был у него за спиной. По клинку бегут отсветы…

Я щурюсь, моргаю.

Хитро. Из-за проклятого солнца я почти слеп. Человек шагает ко мне черным истончившимся силуэтом в ореоле желтого света. «Серебряная маска» тонет в нем и все равно идет.

Я слышу скрип деревянного пола. Ближе, ближе…

Мягкие сапоги. Он ступает почти беззвучно – словно плывет в потоке света.

Меч плывет вместе с ним.

Что ж… Я выпрямляюсь. Приятно иногда встретиться с противником, который от тебя не бегает.

«Идущие на смерть приветствуют тебя!»

Я кладу ладонь на рукоять гладия. Лишь бы он не подвел. Спата длиннее на ладонь и выкована из отличного железа. И спата, в отличие от гладия, не гнется при ударах…

Человек в серебряной маске неторопливо шагает.

Он рослый и крепкий. И при этом – мягкий, точно кошка. Я отмечаю его обманчиво расслабленные движения. Человек держит спату острием к земле – и приближается.

– Зря ты пришел сюда, – голос из-за маски искажен.

Я выпрямляюсь. Хо-ро-шо.

– Наконец-то, хоть кому-то не наплевать на смерть моего брата, – говорю я. С тихим скрежетом гладий покидает ножны. – Это мой меч. Я буду убивать им своих врагов.

* * *

Мы стоим друг напротив друга – я и человек в серебряной маске.

– Может, сдашься? – предлагаю я. – Обещаю честный суд. Почти.

– Нет, – человек качает головой. Серебряная маска пускает отсветы по стенам. – Я пришел сюда не за этим. Я пришел поговорить…

– Хватит болтовни! – я делаю шаг.

Мы сходимся.

Клинки со скрежетом ударяются. Еще раз. И еще.

Через несколько мгновений я понимаю, что он мне не соперник.

Серебряная маска – неплохой боец. Сильный, гибкий, с хорошей скоростью… Длинные руки и высокий рост тоже помогают.

Но у него нет таланта. Он не может импровизировать. Он действует от головы…

И поэтому проиграет. Потому что я умею думать всем телом. Я перехожу в контратаку и увеличиваю темп. Раз, раз, раз-два. Клинки звенят.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru