Шимун Врочек
Доктор Чистота
Глава 4
Звонок
Следственный комитет разместился в здании бывшей советской школы. Верхний этаж – евроремонт. Светлые коридоры, стены, обшитые матовыми пластиковыми панелями бежевого цвета, плафоны дневного света, металл и хром, капиталистическая современность. А нижний этаж так и остался в Советском Союзе. Но его обычные посетители видели редко.
Любой, кто входил в здание и поднимался на второй этаж, попадал в бесконечные пустые коридоры. Сейчас у дверей кабинета, как раз под плакатом «Их разыскивает полиция», сидели двое. Пожилой мужчина потел и нервничал, вытирал лоб и озирался. В руках у него был измочаленный листок с повесткой. И рядом красивая молодая женщина современного вида, лет тридцати, в бледно-розовом деловом костюме и юбке-карандаш, на ногах блестящие бежевые туфли с высокими каблуками.
На лицах посетителей обреченность. Они ждали уже давно. Пожилой заметно нервничал, точно чувствовал себя виноватым – это известная особенность казенных помещений.
Женщина, наоборот, словно заранее настраивала себя на бескомпромиссную битву.
Время шло. Пожилой несколько раз бросал взгляд на соседку, но заговорить не решался. Потом наконец откашлялся и заговорил. Голос у него был хриплый и неуверенный.
– Вы к кому? – спросил пожилой. Она с удивлением посмотрела на него, словно подал голос пыльный фикус в углу.
– Я вот к Васину… – продолжал седой. – Старшему следователю, знаете такого? Написано в десять-десять. Да чего-то все не зовут. Так вы тоже к Васину?
Женщина пожала плечами.
Вдруг за дверью кабинета раздался звонок телефона. Резкий и пронзительный, словно сирена. Посетители вздрогнули. Пожилой втянул голову в плечи, женщина оглянулась и фыркнула.
Телефон продолжал звонить.
Звонок разносился по зданию, резонировал в пустых коридорах. Телефон звонил и звонил.
Пожилой сморщился, покрутил головой, женщина поджала губы.
Долгий, режущий по нервам звонок.
Вдруг пожилой поднял голову. В коридоре показался молодой человек в штатском. На нем был дорогой, отлично сидящий серый костюм-тройка, тонкая золотая цепочка на запястье.
Молодой человек торопливо прошел мимо посетителей. Женщина на мгновение привстала…
– Потом, – сказал молодой небрежно. Женщина помедлила и села.
Человек в костюме достал ключ с биркой, открыл дверь. Вошел и захлопнул ее за собой.
Пожилой посмотрел на женщину и сказал:
– Вишь как. Мы-то для них никто.
Женщина с досадой пожала плечами.
Старший лейтенант юстиции «важняк» Васин прошел вглубь, к столу. Кабинет выглядел как офис бизнесмена средней руки начала двухтысячных. Деньги и возможности уже есть, а вкуса пока нет. Все тот же навязший в зубах безликий евроремонт, все те же бежевые пластиковые панели, зеленая кожа отделки стола, все те же золотые органайзеры, личный календарь, которым никто никогда не пользовался, портрет Самого в строгой раме на стене. Нарушал общую евростерильность только огромный сейф в углу кабинета: грубый металл в наплывах серой краски.
На столе стоял телефон-селектор. Телефон опять разразился пронзительной трелью, лейтенант поморщился.
Он, чуть помедлив, снял трубку. Выбрал и нажал кнопку. Щелк.
– Следственный комитет… слушаю!
В трубке ответили. Слегка брезгливое выражение на лице лейтенанта мгновенно, как по волшебству, изменилось.
– Васин! – раздался в трубке резкий начальственный голос. – Какого… трубку не берешь?!
Лейтенант порадовался, что Максимыч его не видит – иначе бы точно вставил пистон за гражданскую одежду. Следователь на рабочем месте должен быть в форме, с начищенными погонами, отутюжен, чисто выбрит и взмылен от усердия.
– Виноват, – он невольно вытянулся по струнке. «Это уже привычка», – раздраженно отметил лейтенант. В штатском это выглядело странно. В стеклянной двери шкафа отражался растерянный молодой человек. Лейтенант передернулся. Он привык воспринимать себя, свой образ по-другому. Самоуверенность и вальяжность «крутого следака» слетели с него в мгновение ока, остался только этот… молодой выскочка в отражении.
– Еще как виноват! – подытожил Максимыч. – Юрьевна где?!
– Светлана Юрьевна? – Лейтенант оглянулся. – Она сейчас в допросной…
– Я звоню, она не берет. Вы что там, совсем охуели без меня?! У нас, блять, аврал, а они на звонки не отвечают!
– Так, наверное, она мобильный выключила… – начал лейтенант.
Максимыч прервал его потоком ругани и проклятий. Потом начальник кратко, зато красочно описал, что случилось, – лейтенант охнул. Новости были еще те.
– Бегом! – скомандовал Максимыч и бросил трубку. Гудки.
– Есть бегом!!
Лейтенант осторожно положил трубку на рычаг, помедлил. Задержал взгляд на портрете Самого. Казалось, Сам сейчас приложит палец к губам – мол, храни государственную тайну. «Такое попробуй сохрани», – подумал лейтенант. Новости жгли его изнутри, как напалм.
Лейтенант вышел из кабинета, аккуратно закрыл дверь. Оглядел пожилого и женщину, явно не понимая в этот момент, кто они. Мысли его витали далеко. Васин рассеянно положил ключ в карман пиджака – и вдруг сорвался с места, побежал.
Пожилой и женщина посмотрели ему вслед, переглянулись. Пожилой дернул плечом: «Я же говорил».
– Суки, – сказала вдруг женщина отчетливо. Пожилой подумал и кивнул.
– Я же говорил, – сказал он.
Глава 5
Следачка
Кофейная горечь камнем горела в желудке. Юрьевну угостил знакомый опер из управления, заскочивший в СК «буквально на пять минут», отдать документы. И, как водится у оперов, околачивавшийся в СК уже часа два, пока она не отправила его обратно.
Опера – крутые ребята, но с ними нужна железная рука.
Кофе у оперов был настолько плох, что даже вошел в местные легенды. Он не бодрил, а вызывал долгоиграющую мутную злость и раздражение желудка. Прививка от человечности, как сказал однажды Максимыч. Такой кофе хорошо брать с собой в засаду или на ночное дежурство. Юрьевна покачала головой. «Зачем я вообще согласилась?» Кофе был горячий, в зеленом советском термосе и отдавал жестким привкусом металла. Точно, горячий, вспомнила она. Над кружкой поднимался пар. На это она и купилась.
Если сейчас подняться на второй этаж, можно выпить хорошего, по-настоящему хорошего кофе из дорогой кофемашины – и сделать это в тишине и уюте, сидя на кожаном диванчике. Но – это же надо подняться. Время, силы. На фиг, на фиг.
Капитан юстиции, старший следователь по особо важным делам Меркулова Светлана Юрьевна – для коллег просто Юрьевна. Ей недавно исполнилось сорок лет, но Юрьевной она стала в ту же минуту, как пришла работать в милицию (тогда еще милицию). В юридической академии Юрьевна снова на некоторое время стала Светой, но это быстро закончилось. Максимыч забрал ее с третьего курса в прокуратуру, потом потянул за собой в следственный комитет, а затем – через некоторое время – и в главное управление СК.
Сейчас, в допросной, Юрьевна была одета как на бал. Который, правда, закончился два дня назад… «Поэтому королева выглядит слегка помятой», – мысленно съязвила она. Ага. Юрьевна была красивая, стройная женщина с жестковатым лицом. От природы светло-русая, но волосы красила. Чуть выше среднего роста. Серая шелковая блуза, кожаные брюки винного цвета. Брошка с жемчужинами. Белые кроссовки. Стрижка и окрашивание стоили целое состояние… И занимали, кстати, вагон времени. Юрьевна вздохнула, повернулась к арестанту. Такой роскоши, как свободное время, ей еще долго не видать.
За двое суток, прошедших с момента побега Реброва (Доктора млять Чистоты), она спала часа три, урывками. И даже не успела съездить домой, чтобы переодеться.
Когда беглецы совершили побег, Юрьевна как раз ехала на выставку современной живописи в ЦДХ – давно обещала Полине. Полина теперь смертельно обижена, неделю не будет разговаривать. Юрьевна вздохнула. Придется что-то придумать… но потом. Потом.
Она положила на стол пухлую папку в сером картоне. Дело номер… да какая разница? В деле было уже несколько сотен томов: целая комната забита, а в связи с побегом писанины предстояло еще километры и километры. Можно весь земной шар опоясать, выложив листы в ряд, один за другим. Юрьевна хотела зевнуть, но кофе напомнил о себе – и она передумала. Ладно, используем эту мутную злость в конструктивных целях.
Вокруг смыкались и слегка пульсировали выкрашенные в ядовито-зеленый цвет стены. Решетки коричнево-красные, словно засохшая кровь. В центре комнаты огромный древний стол, видевший динозавров и советских школьников. Он был сдвинут так, что допрашиваемый буквально ощущал себя притиснутым к стене. Крошечное зарешеченное окошечко под потолком. Комната дознания.
Юрьевна перевернула страницу. Просто для начала разговора.
– Медь, значит?
Напротив нее сидел человек с характерной зэковской поджаростью – такую на воле не получишь.
Зэк поднял голову. Ухмыльнулся, коротко сверкнули фиксы.
– Ну, Медь, и что?
Половина зубов у него была железная, между ними затесалась пара золотых. Юрьевна могла поклясться, что на одной из золотых «фикс» есть след от плоскогубцев.
Она покачала головой. Насмешливо и сочувственно:
– Меднов Сергей Александрович, семьдесят восьмого года рождения. У тебя уже сын взрослый, вторая ходка, а ты все Медь.
Зэк оскалил зубы – родные у него были желтые и мелкие. В стальном ряду они смотрелись как приемные.
– А ты моего сына не впутывай, он у меня пацан ровный!
Юрьевна наклонилась над столом, посмотрела на зэка в упор. Заговорила негромко, с доверительной интонацией:
– Сережа, мы с тобой, к сожалению, не один год друг друга знаем. Скажи мне, кто организовал побег? И я пойду дальше на работу, таких, как ты, арестовывать, а ты обратно в камеру – в карты доигрывать… или чем ты там занят обычно? Сэкономим друг другу массу времени. Ну как? Готов?
Медь спокойно улыбнулся.
– Вот ты неугомонная, – сказал он.
Светлана Юрьевна выпрямилась. Интересный поворот.
– Книжки читаешь?
Медь от неожиданности моргнул, вскинул худой скошенный подбородок.
– Чего?!
Она улыбнулась.
– Книжки, говорю, полюбил читать, Медь? Слово-то книжное, не ожидала от тебя.
Он пожевал губами, жилы на шее натянулись, словно канаты в шторм. И подрагивали.
– Ну полюбил, и че? – Ох уж эта сидельческая дерзость. Юрьевна пожала плечами.
– Просто приятно видеть, как человек берется за ум. Пускай и под старость.
Зэк посмотрел на нее с ненавистью – и почти уважением.
– Чеканутая ты!
– Вот, другое дело. Теперь узнаю старого доброго Сережу Меднова.
– Чего тебе надо? Я ничего не знаю.
– Я и не сомневалась.
Юрьевна аккуратно отряхнула с блузки невидимые пылинки, вернулась к двери и подняла за ручки картонный ящик, стоящий на полу. Переставила его на стол, аккуратно сдвинула, чтобы он стоял параллельно краю стола, – и начала приготовления. Медь смотрел. Юрьевна неторопливо доставала карандаши (простые, разной мягкости – от 2H до 2B), автоматические ручки (синие, черные, красные) и раскладывала их на столе, строго параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии. Так, теперь ластики… корректор… Руки Юрьевны привычно порхали.
Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна была права: они были знакомы давно. Но кажется, свой ритуал при нем она еще не проводила. Поэтому Медь не понимал, что происходит.
– Что?..
– Тихо, – она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей – с красной обложкой, это для важных фактов. Его положить слева. Блокнот с вынимающимися листами – для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, – на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине и чуть правее, чтобы удобнее было работать…
Наконец Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила использованные салфетки в отдельный пакет, убрала его в ящик… Медь пялился на происходящее и иногда недоуменно моргал.
Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. Она знала эти особенности за собой и не противилась.
Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой.
– Врач сказал, ты на желудок жалуешься.
Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.
Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза запавшие, с мучительным блеском.
Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:
– А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил бы, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? – Она резко сменила тему. Медь поднял брови.
– Пытку голодом в совке еще отменили!
Она засмеялась. Медь угрюмо набычился, замолчал.
Юрьевна ласково сказала:
– Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?
Медь отвернулся.
– Эй, Медь? Обиделся, что ли?
Медь угрюмо смотрел в сторону. Юрьевна вздохнула.
– Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь через матрас крутиться, пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?
Жила на шее Меди дернулась. «Через матрас» – когда заключенный отсиживает максимальный срок в штрафном изоляторе, ему дают переночевать одну ночь в общей камере, чтобы не нарушать нормы, – и снова засовывают на пятнадцать дней в одиночку, без общения, передачек с воли и солнечного света. На третий-четвертый цикл любой взвоет.
– Ты меня на понт не бери!
– А вдруг это рак желудка?
Медь замолчал. Он сидел неподвижно, и только жилка под левым глазом тонко дрожала.
– Врешь, – сказал он наконец.
Юрьевна пожала плечами. «Самое смешное, что мне даже врать не надо. Все так и есть. Ты сам за меня себе соврешь».
Она равнодушно улыбнулась. Медь насторожился.
– Как знаешь, – сказала Юрьевна. – Может, это просто запущенный дисбактериоз? Хотя можно было бы организовать проверку. Как считаешь? Если тебя что-то действительно беспокоит… можешь мне намекнуть, я пойму.
Медь молчал. Только его молчание теперь было другим. Юрьевна чувствовала запах страха – не перед ней, а перед тем, что сидит у Меди глубоко внутри, в кишках.
– А ты знаешь, что раковую опухоль представляют неправильно? – спросила она.
– Ч-что?
Медь растерянно огляделся.
– Это шаблон, – сказала Юрьевна. – Просто… Почему-то все думают, что раковые клетки – они черные. И опухоль черная. Возможно, это пошло от старых образов, еще из Средневековья. Черная чума, черная смерть, черная весть… А она белая…
В глазах зэка вдруг заметались искры паники. Юрьевна кивнула.
– Даже не так. Раковая опухоль не белая, а нежно-розовая. Понимаешь? Она выглядит как совершенно здоровая ткань. Но при этом убивает. Не знаю, как тебе, а для меня это был шок.
Медь сглотнул, жилка у глаза дернулась.
– Хватит уже, – сказал он хрипло. – Спрашивай, что хотела.
– Розовая, а? Как тебе такое?
– Я сказал, хватит!
Юрьевна кивнула сочувственно.
– Есть такие люди, Медь. Они как рак… Я вот что думаю. Ты не просто так отстал от этих двоих, – она помедлила, отметив мысленно, что Меднов чуть напрягся, невольно выдавая себя. – Ты сбежал от них. И правильно, ты же нормальный человек, верно? А не эти… не этот… Я думаю, было так. Ты дождался, когда «скорая» притормозит на повороте, открыл дверь и выпрыгнул. Ну, порезался, ну, побился. Ерунда. Зато живой. Это все я знаю, можешь не говорить. Но у меня вопрос, на который я никак не могу найти ответ. Зачем ты вообще в это влез? Зачем помог Реброву устроить побег?
Медь молчал. Но что-то в нем изменилось. «Сейчас, – подумала Юрьевна. – Сейчас я его дожму».
Медь облизнул губы, быстро-быстро, словно змея высунула язычок. Она отслеживала его реакции. Руки на столе чуть задрожали. Ага, принимает решение.
Медь поднял взгляд. Открыл рот, чтобы заговорить…
С громким скрежетом металла открылась дверь. «Да блять», – в сердцах подумала Юрьевна.
– Светлана Юрьевна… – сказали за спиной.
– Не сейчас, – произнесла она сквозь зубы. Юрьевна не оборачивалась, держа Медь взглядом.
– Медь?
«А он только собрался заговорить. Идиоты, везде одни идиоты».
– Ничего я не знаю, – сказал Медь. И закрылся. Юрьевна мысленно выматерилась – опять все придется начинать сначала. Она повернулась.
В дверях стоял Васин. Лицо молодого лейтенанта было напряженным. «Что-то случилось». Юрьевна кивнула ему и поднялась на ноги.
Васин тут же стремительно подошел – он был выше ее ростом и крупнее, наклонился к ней. Юрьевну обдало ароматом дорогого мужского парфюма, пота, хорошего кофе – и возбуждения. Васин, казалось, вот-вот взорвется от того, что знает. Знание бродило в нем и искало выход. Васин приблизил губы к ее уху – его дыхание защекотало шею. И наконец заговорил…
Юрьевна выслушала.
Затем повернулась и пошла к двери. Шаг у нее был энергичный, почти мужской. Следом выскочил лейтенант. С грохотом захлопнулась дверь. Металлический скрежет замка.
Тишина.
Вещи Юрьевны остались на столе перед зэком. Медь подождал, потом беспокойно оглянулся. Про него словно забыли.
Медь растерянно повертел головой. В допросной было пусто.
– Э, а я?
Глава 6
Юрьевна
– Это правда? – спросила она за дверью. Васин торопливо кивнул.
– Хорошо, пошли.
Они поднялись на второй этаж. У дверей кабинета Юрьевна остановилась, оглядела посетителей. Пожилой заерзал, женщина в розовом привстала, собралась заговорить, но наткнулась на взгляд Юрьевны – и смутилась. Села обратно и зачем-то поправила юбку. Ноги у нее были красивые.
– Это кто? – спросила Юрьевна вполголоса.
Васин поморгал.
– А! Эти… – он с трудом вспомнил. – Вызвал как свидетелей.
– По какому делу?
Васин входил в особую группу Максимыча, и дело у них было только одно – дело Доктора Чистоты. Тимофей Геннадьевич Ребров, серийный убийца. Правда, случаев до хрена – доказанных два, а сомнительных восемнадцать. Одних дел накопилось уже на шестьсот томов. Маньяк действовал на широкой территории, изобретательно и нагло, часто менял почерк, словно издеваясь над теми, кто за ним охотился.
– Ну, вон тот… потертый. Он вроде как видел Реброва, когда тот спускался от квартиры Свечникова… Или кого-то похожего…
– А длинноногая?
Васин моргнул. Брови его поползли вверх.
– Ээ… она, кажется, по делу Росликовой, какая-то коллега по работе. Они в одном офисе работали, ну, прежде чем… Виделись, может, болтали у кулера… не знаю. Еще не снимал показания. А что?
Александру Росликову и Веру Чиркову убили после нескольких дней издевательств и пыток. Убийца заставил Росликову смотреть, затем пытать и увечить вторую, Веру. Росликова была сильная и не сдалась, отказалась. И тогда Доктор Чистота поменял их ролями. И слабая Вера, плача и умирая от сепсиса (ее убийца поймал на две недели раньше и уже обработал), пытала Росликову и резала ее ножом и пилила пилой, пока убийца смотрел, командовал казнью и наслаждался зрелищем. Следы его спермы найдены на половине вещей в подвале, на стенах, на полу, на телах жертв и даже на потолке. К сожалению, оказалось, что группа спермы и группа крови не совпадают. Ребров оказался из тех редких людей, у кого они разные.
– Так сними показания, – велела Юрьевна.
Васин подался вперед и заморгал, не веря. Бедный «золотой мальчик».
– Так я же… с вами… Я хотел на место…
Юрьевна покачала головой. Васин – он же «Васенька» – был новенький, толку на месте преступления от него было немного.
Васин никогда не работал на «земле», его сразу после академии продвинули в область, он отработал (скорее числился, ядовито подумала Юрьевна) там три месяца, а потом папа через крутых знакомых продавил его в Главк, на резонансное дело (будь оно опять же неладно, подумала Юрьевна).
– Сделаешь, догоняй. Только все как положено, смотри, проверю. Без халтуры.
Васин нехотя кивнул.
– Вот и умница, солнышко. Да… Телефончик у длинноногой возьми, – заметила Юрьевна словно между делом.
– Что?!
– Вдруг мне тоже понадобится… снять показания.
Васин заметно повеселел. Решил, что нащупал слабую точку коллеги. Все-таки у этих, из высших сфер, свое мышление, инопланетное. Везде ищут, кому выгодно, кто на чем сидит (от наркотиков до темных дел в прошлом), и нащупывают рычаги давления.
Васин – мальчик милый, но испорчен судьбой генеральского сына… или чей он там сын? Юрьевну это мало интересовало. Главное, что Васеньку толкали вперед, к вершинам следственной карьеры, аки Моисея через море – на его пути вода сама, услышав имя папеньки, расползалась в стороны.
Интересно, Максимыч в курсе, что его хотят сплавить на пенсию, а вместо него поставить молодые наглые кадры? Конечно, в курсе. Старый боров свой хлев знает. И сожрет молодняк в очередной раз, не подавится. Хотя папаша у Васи силен, силен. И все-таки Максимыч – это Максимыч. Даже представить страшно, как вот эти молодые стильные косточки нежно хрустнут на желтых выщербленных клыках…
– Все, я на место, – сказала она. – Займись свидетелями. Понял?
Васин обреченно кивнул.
Она надела пальто. Вот и сходила на выставку. Работа, работа. Прямо как на «земле».
– Служебку заказать? – оживился вдруг Васин.
– Не надо, я на своей. Так быстрее.
Юрьевна сбежала по лестнице. И вдруг остановилась.
«Подожди, – сказала она себе. – А не забыла ли я кое-что? Ах, да. Мои переживания по поводу… Свечников, Свечников».
Она достала из косметички зеркало, тщательно прорепетировала выражение своего лица, подумала, кое-что поправила… Бровь повыше, не пережимать. Еще раз прорепетировала… Вот, теперь убедительней.
«Девять тел, насильственное. Ребров мертв. Свечников убит», – вот что сказал ей Васин в допросной.
«Эх, Свеча-Свеча, – подумала она холодно. – Допрыгался, дурак. Говорила я тебе…» Попыталась выдавить слезу – не получилось.
Ладно.
Она вышла из СК, нашла за забором машину – белый «мерс» 1984 года выпуска. Юрьевна села за руль, вставила ключ в замок зажигания и завела двигатель. Он ровно и мощно заработал. Машина хоть и была почти антиквариатом, но это была крутая машина, старое немецкое качество. Тевтонские мощь, основательность и скорость. Классные кожаные сиденья, деревянная отделка салона, шесть цилиндров.
В такой ее изнасиловали, а потом выбросили голой и избитой на дорогу. Зимой. Девчонку пятнадцати лет.
Она поднялась и пошла, истекая кровью, по дороге, чтобы выжить… Шла и материлась так, как никогда больше. И выжила.
Ладно, машина была не такая же… Юрьевна провела ладонями по рулю, наслаждаясь ощущением.
Машина была та же самая.
