Галина Щербакова
Случай с Кузьменко
Или взять ту же Шурку. Живет в Москве. А что имеет? За очками морды не видно, а снимет их – вся согнется, скукожится. Утром кофе, вечером чай, а что в середине? Верка была у нее четыре дня, а кастрюли на плите не видела. И вообще кастрюли не видела. Верка представила себе кухонные полки в Шуркиной квартире, нет, не помнила она кастрюли. Думать о Шуркиной жизни было интересно, и Верка далее босоножки скинула, прилегла на лавку и, пока устраивалась поудобней, чуть не прозевала машину. А та, уже объехав автобусную, начала сворачивать на шоссе…
– Ой! Ой! Ой! – закричала Верка.
Кинулась босиком наперерез и вздохнула только тогда, когда грудью улеглась на горячо попыхивающий капот.
– Ой! Леонид Федорович! – В машине сидел почти ее сосед, забойщик центральной шахты Ленька Кузьменко, Леонид Федорович с тех пор, как его повесили на Доску почета.
Обхватив, сколько можно, передок машины, Верка с обожанием смотрела на важного от тесного воротничка Кузьменко.
– Вас прямо бог послал, – распевала она, – ну что б я тут делала без вас?
Кузьменко вылез из машины, посмотрел на распластанную на капоте Корониху, увидел на лавочке гору разных вещей и засмеялся.
– Неужели все твое?
– А то, – вздохнула, поднимаясь, она. – Еле доперла.
На этот раз Верка несла полиэтиленовую лошадь и шубу. Ноша казалась ей невесомой. Остальное нес Кузьменко. Верка с удовольствием смотрела на его широкие бостоновые плечи. «Есть же мужики, – думала она. – Что надо дядечка! Не такой, конечно, молодой. Это ж ему уже считай лет сорок пять, но ничего…»
Она засмеялась.
– Чего ты? – спросил Кузьменко, захлопывая багажник.
– Я про вас думала, – сказала Верка.
– Ну? – Кузьменко сел за руль, повернулся к усаживающейся сзади Верке. – И что придумала?
– Что вы интересный мужчина! – нахально глядя прямо в глаза Кузьменко, сказала Верка. – Вполне! И, между прочим, в вас одна женщина до сих пор влюблена.
Верка увидела, как покраснел и растерялся Кузьменко. У него шея набычилась, из воротничка вылезает, вся покраснела, а кадык вниз-вверх скачет.
– Мелешь, – хрипло сказал Кузьменко, выводя машину на шоссе. – Про любовь это ты моим хлопцам расскажи. Им понравится…
– Так я ж у Шурки была! – гордо выпалила Верка. – У Шурки Киреевой. Правда, у нее сейчас другая фамилия.
– Это из нашей школы, что ли? – Кузьменко постепенно успокаивался и сам себе удивлялся, как это он от слова «любовь» весь растерялся.
– Конечно! – игриво ответила Верка. – С вами училась. И очень вас любила. – Подумав и посмотрев на широкие ладони Кузьменко, лежавшие на баранке, доверительно добавила: – И сейчас любит.
Машина сделала два неплановых подскока на ровнюсеньком шоссе, а Верка зажмурилась от удовольствия.
Если, конечно, во всем разбираться до мелочей, то Шурка Киреева сказала ей, что была влюблена в Леньку Кузьменко в седьмом классе. Но сказать это – значило не сказать ничего. Любовь в седьмом классе – кому это интересно? Тем более что Верки самой тогда еще на свете не было. И она решила, что уточнять время – портить новость. Большие, сильные руки Кузьменко на баранке, твердые его скулы, красивые в черном угольном ободке синие глаза – все это вдохновило Верку на другую половину новости: любит Шурка Кузьменко до сих пор. «Не может не любить!» – с восторгом подумала Верка.
– Так Шура мне и сказала, когда мы с ней выпили, – ворковала она. – «Как я его любила, Верка, и до cих пор люблю!» – говорит, а сама чуть не плачет…
– Брешешь ты все, – с надеждой сказал Кузьменко. – Да я ее, считай, лет тридцать не видел. Ну, чуть меньше…
– Ну и что? – возмутилась Верка. – Ну и что? А она помнит. Думает про вас. – И тут, уж сама себе удивляясь, достала из сумочки блокнот, вырвала листок, вытащила из кармана Кузьменко шариковую ручку и старательно переписала из блокнота на листок адрес и номер телефона.
– Она просила вам дать, – восхищаясь собственной изобретательностью, сказала Верка, – он, говорит, в Москве, наверное, бывает, пусть зайдет. Должны же мы встретиться!
Верка сложила листок вчетверо и глубоко протолкнула его в нагрудный карман пиджака Кузьменко. И уж совсем с восторгом обнаружила, что в могучей груди забойщика сердце билось сильнее, чем надо.
– У вас не тахикардия? – елейно спросила она. – А то приходите, я вам электрокардиограмму устрою.
Но Кузьменко молчал. Замолчала и Верка. Она смотрела на дорогу и думала о том, что теперь будет. Уедет Кузьменко в Москву, останется его Тонька с пацанами. Так ей и надо. Созданная собственными руками чужая любовь казалась Верке столь прекрасной и столь разрушающей, что ничто не могло эту любовь остановить.
