Шарлотта Линк
Утес чайки

Полная версия

Часть I

Пятница, 13 октября 2017 года

1

– Бездельники, отбросы общества – вот как это выглядело, – пожилая дама поморщилась от отвращения. – Но ваши жильцы с самого начала показались мне подозрительными. Я сразу почувствовала, что с ними что-то не так.

Кейт Линвилл оглядывала гостиную в бывшем доме своих родителей в Скалби, пригороде Скарборо. Как полицейский она многое повидала, но это… Горы пустых консервных банок в углах, засохшие остатки пиццы на бумажных тарелках, опрокинутые бутылки, содержимое которых оставило неопрятные пятна на ковре, кошачий лоток, не убираемый, похоже, в течение нескольких месяцев. Горы тряпок. Нижнее белье на подоконнике, блевотина на стуле. На стене непристойный текст, написанный чем-то похожим на кровь.

– Боже мой… – прошептала Кейт.

Было ли это действительно самое страшное из того, что она видела до сих пор, или все дело в ее эмоциях, в том, что на этот раз это касалось ее лично?

Наверное, если б не соседка, Кейт заплакала бы. Она всегда сдерживалась на людях.

– На кухне еще хуже, – сказала соседка.

У нее всегда были ключи от дома. Еще при жизни отца, и потом в этом плане ничего не изменилось. Это она позвонила Кейт в Лондон.

– Я не видела ваших жильцов две недели. Молочные бутылки перед входной дверью. Переполненный почтовый ящик. И мяукающая кошка… Что-то там не так. Мне посмотреть?

Кейт разрешила, и двадцать минут спустя соседка позвонила снова.

– Вам лучше приехать прямо сейчас.

Кейт, детектив-сержант Скотланд-Ярда, взяла отпуск на пару дней, что, при чрезвычайной загруженности отдела, вызвало, мягко говоря, недоумение у начальства.

– Этот дом я унаследовала от отца и сдала в аренду. Жильцы, судя по всему, исчезли. Теперь там все вверх дном. Я должна с этим разобраться.

Босс был в полной растерянности:

– Я думал, вы давно продали тот дом?

– Нет.

Отпуск ей, так или иначе, дали. И теперь, пройдя за соседкой на кухню и содрогнувшись от открывшейся картины и запахов – хуже, чем на свалке, – Кейт спрашивала себя, не было ли это расплатой за слабость. Да, дом нужно было продать. Но она не решилась, сдала в аренду, хотя знала, какими неприятностями это чревато. Не то чтобы предвидела катастрофу, с которой столкнулась, но дома требовали постоянных денежных вложений – ремонта, устранения неисправностей… Бывают арендаторы, которые звонят по поводу малейшей протечки в кране и каждой скрипучей половицы и требуют незамедлительного принятия мер.

И все-таки она рискнула. Потому что пока не находила в себе силы отказаться от родительского дома, где, после тяжелой болезни, умерла ее мать. Где был зверски убит отец. Кейт расследовала это преступление три года тому назад. То, что она узнала о прошлом отца, заставило ее содрогнуться. Тем не менее она не была готова окончательно расстаться с прошлым^[1].

– Почему-то, когда здесь что-то не так, я всегда узнаю первая. – Соседка вытащила платок и прижала к носу. – О, этот запах… Ведь это я забила тревогу, когда убили вашего отца.

Это прозвучало как обвинение.

«Потому что ты любишь совать нос в чужие дела, – мысленно ответила соседке Кейт. – Здесь никто шагу не ступит без того, чтобы ты не заметила».

Линвилл старалась не показывать злобы. В конце концов, это несправедливо. Она должна быть благодарна старушке.

– Надеюсь, это последний раз, когда вы делаете в моем доме неприятные открытия, – сказала она.

– Кто знает… – Соседка пожала плечами.

Про себя Кейт отметила, что где-то ей даже нравится эта ситуация. Хоть какой-то просвет в череде серых монотонных будней.

Женщины продолжили обход. Везде одно и то же, включая спальни на первом этаже. Грязное белье, заплесневелые остатки еды. Вырванные электрокабели. Вывернутые шпингалеты на окнах. Сломанные дверные ручки. Дверь в ванную держится на одной петле. В ванне давно не спускали воду, и от этого запаха у Кейт заболел желудок. Она взглянула в зеркало над раковиной – бледное лицо блестит от пота, волосы над лбом взмокли…

– Это невозможно, – простонала Кейт.

Соседка, не отнимая платка от носа, кивнула.

– Ванна тоже очень грязная, – невнятно пробормотала она.

Воды в ванне было где-то с фут. В ней плавало нечто похожее на блевотину.

– Что они здесь делали? – тихо спросила Кейт.

Она помнила, как познакомилась с жильцами. Мужчина и женщина, обоим около тридцати. Не то чтобы особенно приятные люди, но и не отвратительные. Не поймешь. Он объяснил, что ищет работу. Но женщина предоставила трудовой договор со строительной компанией как подтверждение стабильного дохода. Арендная плата, так или иначе, поступала, хотя и не всегда день в день.

Кейт нравилось, что жильцы не беспокоили ее – никаких жалоб – и приняли дом с мебелью. Наверное, это и должно было ее насторожить – то, что у них нет своей мебели. И что они никогда ни на что не жалуются.

В бывшей родительской спальне обнаружилась кошка, о которой, очевидно, давно никто не заботился. Маленький угольно-черный комочек. Ей удалось выжить благодаря остаткам пищи на бумажных тарелках. Кошка лежала на незаправленной кровати, в куче насквозь пропитавшегося грязью белья, и жалобно мяукала.

– До чего довели животное… – Кейт покачала головой.

– Вчера я принесла ей молока, – сказала соседка. – Но я не могу ее взять, у меня аллергия на кошек.

Словно в подтверждение сказанного она чихнула.

Кейт почувствовала непреодолимое желание просто забиться в угол и закрыть лицо руками, в ожидании, что кто-то придет и скажет, что сейчас все исправит и ей не о чем беспокоиться. Она ждала чуда, того, что этот кошмар вдруг исчезнет, как по мановению волшебной палочки, и вернется уютный дом ее детства. Все эти годы она жила под его защитой. И когда Кейт приехала сюда – сбежав от одиночества, холода лондонской квартиры и неурядиц на службе, – она погрузилась в то, чего давно уже нет, и что, тем не менее, согревает.

В этот момент Кейт осознала, что жизнь уже не будет прежней. Даже если дом отремонтировать, снова сделать его красивым и чистым, как раньше, останется рана. Вторая по тяжести и болезненности после убийства отца. Того, что она видит здесь сейчас, уже не искоренить никакими ремонтами. И никто не придет, не поможет. Кейт останется один на один с этой проблемой.

Она взяла себя в руки. Спрятаться в углу, к сожалению, не получится. Нужно думать, что делать дальше. Единственное, что было утешительного посреди этого ужаса – вполне внятное заявление о расторжении контракта на ее, Кейт, имя. Кейт еще покажет его адвокату, но, судя по всему, теперь она единственная, кто распоряжается в доме. Без этой бумаги расторжение контракта об аренде с жильцами, местонахождение которых неизвестно, могло вылиться в серьезную юридическую проблему.

– Где собираетесь жить эти несколько дней? – поинтересовалась соседка. – Не здесь же…

– Найду гостиницу, «постель и завтрак». Думаю, сейчас должны быть свободные номера. Потом буду искать ремонтную компанию. Прежде всего дом надо привести в порядок.

– Это дорого.

– Конечно, но разве у меня есть выбор?

– Вы заявите об исчезновении арендаторов?

– Придется, – Кейт кивнула. – Но не особенно надеюсь, что их найдут. Скорее всего, их вообще уже нет в Англии.

– Они, наверное, больны… – Голос соседки дрогнул.

Кейт спустилась в гостиную, которая, несмотря на грязь и бардак, выглядела более-менее сносно в сравнении с другими комнатами. Села на край дивана, достала ноутбук и стала искать в «Гугле» возможные варианты размещения на ночлег. Остановилась на гостевом доме «Скарборо-Норд-Клифф». От Скалби рукой подать, если на машине, и море близко. Кстати, разрешено проживание с животными.

У Кейт никогда не было домашнего питомца, но она не могла оставить кошку здесь. При этом что-то в ней противилось тому, чтобы просто сдать ее в приют. Кошку она возьмет с собой. Возможно, позже для нее даже отыщется новый хозяин.

Кейт позвонила в гостиницу, и там сказали, что она может приехать в любое время и оставаться, сколько захочет.

– Сейчас вы наша единственная постоялица, – объяснила дружелюбная женщина на другом конце провода. – Так что будем рады.

Чемодан с вещами ждал в машине. Кейт поискала, в чем перевезти кошку, и нашла вполне годную переноску на кухне. Грязную, конечно, как и всё в этом доме. Кейт долго скребла ее в ванной, использовав жалкие остатки моющего средства. Она надеялась, что в отеле отыщется какое-нибудь одеяльце, постелить на дно. В доме не было ничего подходящего, что могло бы устроить кошку и администрацию гостиницы.

Кейт вышла из дома вместе с соседкой и тщательно заперла дверь. День выдался погожий. Октябрьское солнце светило на голубом небе, кое-где подернутом легкими облачками. Деревья во дворах и вдоль улицы шелестели красной и золотой листвой.

«И все-таки, – подумала Кейт, – как здесь тихо…»

Машину она унаследовала от отца и была привязана к ней, как и ко всему, что напоминало о нем. Включая этот дом. Нанесенные ему раны Кейт ощущала почти физически.

– На связи, – напутствовала соседка.

Кейт поставила переноску с кошкой на заднее сиденье и села за руль.

Я все исправлю. А потом продам дом как можно скорее.

2

Этот визит до вечера не шел из головы Кэрол Джонс. В департаменте по делам молодежи пятница выдалась жаркой, и все-таки Кэрол ни на минуту не смогла забыть об Аллардах. «Тебе нужно к Аллардам, – твердил навязчивый голос где-то в затылке. – Сегодня ты обязательно должна зайти к Аллардам».

Пятница, половина пятого. Почти все коллеги исчезли до понедельника, немногие оставшиеся собирали вещи. Кэрол с неохотой убрала ноутбук в сумку. Ирен Каримиан, ее начальница, просунула голову в дверь. Она была в пальто, с сумкой через плечо.

– Я ухожу. Ты не забыла об Аллардах, Кэрол?

– Нет, конечно. Сейчас к ним собираюсь. – Кэрол старательно изображала заинтересованный тон, чтобы начальница не заметила ее истинного настроения.

Женщины вместе вышли из серого тоскливого здания в центре города. Ирен, жена богатого человека, села в «Мерседес», Кэрол – в маленький потрепанный «Рено». Последней надеждой было, что он не заведется. Но – пятница, тринадцатое – машина оказалась на высоте.

Алларды жили неподалеку от департамента по делам молодежи, на Роско-стрит, длинной, неприглядной улице, состоящей из цепочки домов с верандами, нуждавшихся в немедленной реновации, на что у их владельцев, очевидно, не было денег. Через обветшалые окна зимой тепло уходило наружу, а внутрь проникал влажный морской воздух. Бетонные площадки перед входными дверями – не больше пляжного полотенца. Краска на рамах облупилась, застекленные эркеры изнутри прикрыты выцветшими шторами, чтобы жильцы не сидели за чаем как в аквариумах, под взглядами прохожих.

Кроме того, на втором этаже было по одному-единственному окну. Небольшой угол наклона крыши не позволял увеличить жилую площадь за счет мансардных помещений. Кэрол знала, что с задней стороны дома – кухня, дверь которой выходит в огороженный каменным забором двор, примыкающий к соседнему домовладению. Кое-кто из жильцов разбил газоны, некоторые даже выращивали цветы и овощи. Но не Алларды, они просто заасфальтировали свой двор и устроили там свалку. Ржавела старая стиральная машина. Диван разваливался, местами покрываясь плесенью. Белье на веревках не снималось даже в дождь.

На втором этаже располагалась родительская спальня, ванная и комната девочек, Мэнди и Линн. Четырнадцатилетняя Мэнди с начала недели не появляется в школе, и родители, несмотря на неоднократные обращения администрации, не дают тому никакого объяснения. Директор школы связалась с департаментом по делам молодежи, так как знала, что семья состоит под их опекой.

Проблемы бывали и раньше. Девочки приходили в школу в неопрятном виде, пропускали уроки без причины, а два года тому назад Мэнди повздорила с матерью и сломала руку. До сих пор не ясно, действительно ли она неудачно споткнулась о порог.

Изъятие девочек из семьи обсуждалось, но окончательного решения до сих пор нет. Найти приемную семью непросто, а помещение в специнтернат разрешается лишь в исключительных случаях. Поэтому Ирен и поручила Кэрол не спускать глаз с Аллардов, и Кэрол совсем не была настроена кого-либо разочаровывать, будь то Ирен, девочек или себя саму.

Припарковаться пришлось далеко в стороне, перед фитнес-студией, располагавшейся в особенно ветхом продолговатом строении. Броские плакаты рекламировали предложения. «Персональный тренер» – гласили ярко-красные буквы на матовом стекле окна.

Кэрол вздохнула. Она не оставила попыток борьбы с собственным телом, и, возможно, персональный тренер был именно тем, что ей сейчас нужно. Но Кэрол категорически не хватало силы воли на выполнение этого напряженного пункта программы после долгого трудового дня.

Она прошла по улице, пересекла ее и остановилась перед домом Аллардов. Окно эркера здесь лишь наполовину было прикрыто занавеской, поэтому, изогнувшись, можно было заглянуть внутрь дома.

По наполнявшему помещение мерцающему голубоватому свету Кэрол установила, что телевизор включен. Значит, кто-то дома. С высокой долей вероятности, во всяком случае.

Глава семьи Марлон Аллард перебивался случайными заработками, в основном на стройках. Мать, Пэтси Аллард, когда-то уволили из аптеки за воровство. С тех пор она была безработной и тиранила семью. Проблемой была прежде всего Пэтси. Марлон иногда выпивал лишку, но в целом держался миролюбиво. Пэтси, напротив, так и источала агрессию. Она ненавидела все – свою жизнь, мужа, семью. Уверяла, что любит детей, но нередко вымещала на них свою злобу. Кэрол ее даже побаивалась, и Пэтси это чувствовала – не лучшая предпосылка к предстоящей беседе.

Кэрол расправила плечи и позвонила в дверь. Приготовилась. Пэтси Аллард нередко уже с порога обрушивала на нее поток отборной брани.

Ей открыли быстро. Маленькая худая женщина. Крашеные волосы, у корней седина. Наверное, когда-то Пэтси считалась привлекательной, но неудачи и разочарования, сопровождавшие ее по жизни, оставили отпечаток на лице. Кэрол дала бы Пэтси гораздо больше ее тридцати девяти лет. Сейчас и пятидесятилетние выглядят моложе. На Пэтси были узкие джинсы и объемный синий джемпер, подчеркивающий худобу.

– Ну, и?.. – недружелюбно бросила она через порог.

Кэрол улыбнулась, демонстрируя тем самым миролюбивый настрой:

– Добрый вечер, Пэтси. Как ваши дела?

– А вы как думаете? Паршиво, как и всегда. Спасибо, что спросили.

– Марлон нашел работу?

– Нет, как и я. Линн устроилась ученицей; ну, да вы об этом, конечно, знаете.

Конечно, Кэрол знала. Департамент по делам молодежи нашел шестнадцатилетней Линн место ученицы в столярной мастерской. По крайней мере, за одного члена семьи можно было не беспокоиться. Опыт подсказывал Кэрол, что в дом ее не пригласят. Нужно напроситься самой, остальное зависит от везения.

– Войти можно?

– В гостиную – нет. Марлон смотрит футбол по телевизору. Только на кухню.

Пэтси вздохнула, но отступила на шаг, пропуская гостью. В узкой темной прихожей два человека могли передвигаться, лишь следуя друг за другом. Изнутри дом выглядел довольно опрятно. Алларды устроили свалку во дворе, но в комнатах поддерживали порядок. Хотя в такой тесноте ничего другого им просто не оставалось.

Кухня была крошечной, но в углу стоял небольшой деревянный стол и четыре стула. Кэрол села без приглашения. Пэтси снова вздохнула и демонстративно встала, прислонившись к плите.

– Мне еще многое предстоит сделать сегодня, – намекнула она.

– Не волнуйтесь, Пэтси, мне самой не терпится поскорей закончить рабочую неделю, – вежливо отозвалась Кэрол и тут же перешла к делу: – Нам позвонили из школы Мэнди. Там ее не видели с понедельника. Администрация дважды просила вас по электронной почте прокомментировать ситуацию, но вы не ответили.

– И?..

– Вам известно, что родители обязаны объяснить отсутствие ребенка в школе?

– Хорошо, я напишу им по электронной почте. Это всё?

– Что с Мэнди?

– Грипп. Ничего удивительного для этого времени года.

Октябрь выдался на редкость теплым, и Кэрол ничего не слышала о том, чтобы бушевала эпидемия гриппа. Тем не менее кивнула.

– Бедняжка. Она лежит в постели?

– Разумеется.

– Можно взглянуть?

Глаза Пэтси сузились:

– Мэнди спит. Не станем ее будить.

– Я только загляну в комнату. Она не проснется.

– Она проснется, когда мы будем подниматься по лестнице, от скрипа ступенек.

– Тем не менее я хотела бы взглянуть.

– Мне жаль, – пробурчала Пэтси.

– То есть «нет»?

– Вы правильно меня поняли.

Пэтси знала свои права. Без ее разрешения Кэрол не могла подняться наверх. Разве что в компании полицейских, которым, в свою очередь, требовалось разрешение прокурора. Но обстоятельства дела пока не оправдывали радикальных мер.

Кэрол решила сменить тему:

– Вы помните ту неприятную историю, Пэтси, когда Мэнди сломала руку?

– Два года тому назад.

– Это не был несчастный случай. Руку ей сломали вы.

– Она неудачно упала.

– После того как вы швырнули ее в стену.

– Мы поругались.

– Когда ссора между матерью и ребенком заходит так далеко, что ребенок ломает руку, это ненормально.

– Это был несчастный случай.

– Я беспокоюсь о Мэнди.

– У нее грипп, не более того.

– Вы вызывали врача?

– Все не настолько плохо. Пара дней в постели – и она будет в порядке.

Голос Пэтси звучал невозмутимо. Даже слишком, пожалуй. Кэрол чувствовала, что женщина от нее что-то скрывает.

– Сообщите в школу, – спокойно сказала она.

– Я сделаю это, – пообещала Пэтси.

Женщины прошли к входной двери. Из гостиной доносился голос спортивного комментатора. «Что-то здесь не так», – подумала Кэролл. Она знала, что у этой женщины напрочь отсутствует материнский инстинкт. Пэтси не стала бы удерживать девочку в постели из-за гриппа. Были какие-то другие причины, почему она не пустила Кэрол наверх.

Оставалась Линн, старшая сестра Мэнди. Кэрол решила в ближайший понедельник навестить Линн в мастерской, где та проходила обучение. Линн пыталась дистанцироваться от семьи с тех пор, как закончила школу, но сестру не бросала. Если с Мэнди что-то случилось, Линн молчать не станет.

Кэрол вышла на улицу. Сгущались сумерки. Ветер сменил направление на восточное, стал прохладнее и нес с собой запахи моря.

– Прошу вас звонить мне в любое время, когда захотите что-то со мной обсудить, – сказала Кэрол. – Пожалуйста, не стесняйтесь. Лучше поделиться проблемой, чем носить ее в себе.

– Ясное дело, – отвечала Пэтси. – Позвоню, как только что-нибудь случится.

«Отвали, – говорили ее глаза. – Скорее мы все высадимся на Марсе, чем я тебе позвоню».

Кэрол направилась к своей машине. За «дворник» была заложена листовка с рекламой пиццерии.

Кэрол еще раз оглянулась на тоскливую улицу. Она беспокоилась за Мэнди Аллард.

* * *

Интересно, когда они ее найдут?

Я больше не увижу ее, но у меня есть фотография. На ней она до сих пор живая.

Она не была особенно красивой, разве по-детски миловидной. Прошел почти год с тех пор, как мы встретились. То, что в тот вечер мне довелось ехать по этой темной улице, было чистым совпадением. Пришлось объезжать пробку, образовавшуюся на главной трассе из-за стройки, иначе вряд ли так получилось бы.

Но случайностей не бывает. Все в жизни – судьба, таково мое твердое убеждение. Мы должны были встретиться с ней в тот вечер.

* * *

Она не хочет садиться в машину, несмотря на темноту, дождь и мое любезное предложение подвезти ее до дома.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Саския.

Мрачный, подозрительный взгляд. Я тем временем выхожу из машины и встаю у нее на пути. Если развернется и попытается бежать, схвачу за ворот.

Краем глаза я слежу за тем, что происходит на улице, в окрестных домах и за темными палисадниками. Если кто-нибудь появится, мне придется спасаться бегством.

В такую погоду вряд ли кто-нибудь добровольно выйдет из дома. Разве собачники, их не остановит ни дождь, ни темнота. Но в этот вечер, как видно, даже собаки отказываются от прогулок. Все тихо. В окнах горит свет, и никому нет дела до того, что происходит снаружи.

– Ну… я пойду?

Саския дышит как загнанная собака. Это страх, я чую его запах. Саския не из тех, кто кричит или бьет по голени. Она слишком застенчива для этого. Слишком хорошо воспитана. Таких девушек учат хорошим манерам, и это имеет смысл, но только в своем кругу. То есть среди таких же, как они. Когда же такие девушки сталкиваются с настоящей жизнью, со всей ее неоднозначностью и жестокостью, в их распоряжении не оказывается ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Они беспомощны.

Вне сомнения, Саския твердо усвоила, что нельзя садиться в машину к незнакомому человеку. Но когда незнакомый человек встает перед ней на расстоянии вытянутой руки, когда она чувствует его решимость и то, что опасность неминуема… вся наука идет прахом. Возможно, ей говорили, что в таких случаях нужно бежать, но Саския инстинктивно чувствует, что это бесполезно.

По сути, она уже смирилась с тем, что проиграла.

Саския пытается меня обойти, но я тоже делаю шаг в сторону.

– Пожалуйста… – хнычет она.

– Садись в машину, – приказываю я.

Она начинает плакать.

Я хватаю Саскию за плечо, она не делает никаких защитных движений. Выходит, я не ошибаюсь на ее счет. Эта девушка всегда поступает так, как ей говорят. Дома это приносит дополнительные очки, ее любят, о ней заботятся. Родители всячески показывают ей, как они гордятся тем, что у них такая послушная дочь. При этом им не приходит в голову, что ребенок будет вести себя так всегда. В любой ситуации.

У меня крепкая хватка. Не болезненная, но крепкая. Даже если Саския закричит, я усажу ее в машину и уеду раньше, чем все эти люди в домах успеют подняться с кресел перед телевизорами, обуть тапочки и подойти к окну.

Но она не кричит. Я толкаю Саскию на пассажирское сиденье и пристегиваю ремень безопасности. У нее бежевые колготки, коричневые сапоги. Под пальто – ткань с цветочным рисунком. Похоже, вельветовое платье. Саския еще не в том возрасте, когда носят рваные джинсы, топы выше пупа и обильно мажут лицо косметикой. Не имею ничего против таких девушек, но на той стадии развития, на которой находится Саския, они более послушны. Податливы.

Дверца пассажирского сиденья оборудована замком от детей. Саския не сможет выскочить из машины где-нибудь на светофоре и попросить помощи у случайного прохожего. Ни малейшего шанса. Все, что ей остается, тихо плакать, что она и делает.

Я сажусь за руль, завожу мотор. «Дворники» равномерно скользят по лобовому стеклу.

Мы едем по городу. Я наблюдаю за Саскией краем глаза. На светофоре мы останавливаемся рядом с другой машиной. Саския пытается поймать взгляд водителя. Но мне совсем не хочется, чтобы потом, когда ее лицо будет во всех газетах, он вспоминал ее полный отчаяния взгляд сквозь завесу дождя.

– Смотри на меня, – приказываю я ей.

Она послушно поворачивает голову и трясется от страха. Она поняла, что я не отвезу ее домой, мы уже слишком далеко от их квартала. И она совсем не глупа. Понимает, что это будет долгая история.

– Куда мы едем?

Голос Саскии дрожит. Я улыбаюсь. В конце концов, я хочу завоевать ее доверие. Иначе все это не имеет смысла.

– В твой новый дом.

Я стараюсь говорить как можно мягче. Саския опускает голову и плачет сильнее. Я кладу руку ей на бедро. Чувствую, как она перестает трястись и становится совершенно неподвижной.

– Тебе нечего бояться. Тебе там понравится, вот увидишь. Все будет хорошо.

По ее щекам текут слезы. Это будет продолжаться месяцами, но об этом я пока не знаю. Я все еще думаю, что игра стоит свеч.

* * *

Я не пойду в подвал. Воздержусь, как бы тяжело это ни давалось. Так будет лучше.